Текст книги "Риббентроп. Дипломат от фюрера"

Слухи о переговорах, более того, о их успешном завершении, значительно опережали события. Дневник антинацистски настроенного американского посла в Берлине Уильяма Додда – источник популярный, но ненадежный ввиду обилия сомнительных утверждений и откровенной дезинформации – фиксирует сведения о том, что японско-германский пакт уже заключен (!), в записях от 25 марта, 26 мая, 29 мая, 25 июня и 11 июля 1935 года и 29 февраля 1936 года, то есть за много месяцев до его действительного подписания²¹.

Среди информаторов (точнее, дезинформаторов) Додда выделялись британский посол Эрик Фиппс и его советский коллега Яков Суриц. Не берусь утверждать, была ли дезинформация случайной или намеренной, но и Лондон, и Москва были осведомлены о переговорах по разведывательным каналам, используя сведения в соответствии с собственными расчетами. Среди фрондировавших германских дипломатов всегда хватало охотников поговорить по душам с британскими коллегами и поругать «нацистских выскочек». В советской разведке эту работу осуществляли резидент в Нидерландах Вальтер Кривицкий (позднее шеф европейской резидентуры НКВД и один из самых знаменитых перебежчиков) и Рихард Зорге, который получал информацию от военного атташе в Токио Ойгена Отта и, согласно одной из ведомственных справок, «дал почти полные сведения в отношении подготовки и заключения Антикоминтерновского пакта между Германией и Японией»²².

В итоге подписи под пактом поставили Риббентроп и Мусякодзи, за спиной которого стоял улыбавшийся Осима. С японской стороны послу был поручен только последний, официальный этап переговоров – во избежание конфликтов как в самом посольстве, так и между МИДом и армией.

2

Обратимся к сущности, целям и характеру Антикоминтерновского пакта. Обычно его называют военным союзом агрессивных держав, обращая особое внимание на прилагавшийся к нему секретный протокол (или соглашение). Если попытаться разобраться в его содержании без предубеждения, нельзя не отметить, во-первых, отсутствие конкретности в формулировках, во-вторых, ограниченность обязательств сторон. Приведу содержательную часть пакта:

«Правительство Великой Японской Империи и правительство Германии, сознавая, что целью коммунистического “интернационала” (так называемого “Коминтерна”) является подрывная деятельность и насилие всеми имеющимися в его распоряжении средствами по отношению к ныне существующим государствам, будучи убеждены, что терпимое отношение к вмешательству коммунистического “интернационала” во внутренние дела наций не только угрожает их спокойствию, общественному благосостоянию и социальному строю, но представляет собой также угрозу миру во всем мире, и выражая свое намерение сотрудничать в деле обороны против коммунистической подрывной деятельности, заключили нижеследующее соглашение.

Статья 1. Высокие договаривающиеся стороны обязуются взаимно информировать друг друга относительно деятельности коммунистического “интернационала”, консультироваться по вопросу о принятии необходимых оборонительных мер и поддерживать тесное сотрудничество в деле осуществления этих мер.

Статья 2. Высокие договаривающиеся стороны обязуются совместно рекомендовать любому третьему государству, внутренней безопасности которого угрожает подрывная работа коммунистического “интернационала”, принять оборонительные меры в духе данного соглашения или присоединиться к нему.

Статья 3. Настоящее соглашение заключено на пять лет и вступает в силу со дня его подписания. Обе договаривающиеся стороны своевременно, до истечения срока действия настоящего соглашения, должны достигнуть взаимопонимания относительно характера их дальнейшего сотрудничества»²³.

Составной частью пакта являлся конфиденциальный дополнительный протокол:

«При подписании Соглашения против коммунистического “интернационала” полномочные представители относительно этого соглашения договорились о нижеследующем:

а) соответствующие власти обеих высоких договаривающихся сторон будут поддерживать тесное сотрудничество в деле обмена информацией о деятельности коммунистического “интернационала”, а также по поводу принятия разъяснительных и оборонительных мер в связи с деятельностью коммунистического “интернационала”;

б) соответствующие власти обеих высоких договаривающихся сторон будут принимать в рамках ныне действующего законодательства строгие меры против лиц, прямо или косвенно внутри страны или за границей состоящих на службе коммунистического “интернационала” или содействующих его подрывной деятельности;

в) в целях облегчения указанного в пункте “а” сотрудничества между соответствующими властями обеих высоких договаривающихся сторон будет учреждена постоянная комиссия, в которой будут изучаться и обсуждаться дальнейшие оборонительные меры, необходимые для предотвращения подрывной деятельности коммунистического “интернационала”».

Не будем забывать о времени составления документа. Преамбула представляется логичным и естественным ответом на агрессивные заявления и резолюции VII конгресса Коминтерна (август 1935 года), адресно направленные против Германии, Италии и Японии. Первоначальный вариант, предложенный германской стороной, был более риторичным, причем на этом настаивал Риббентроп, доказывая «необходимость и полезность жестких фраз»[27]27
  См. цитировавшийся выше меморандум Риббентропа Гитлеру (16 августа 1936 года).


[Закрыть]. От них пришлось отказаться по настоянию японцев, которые предпочли более конкретные и более привычные для дипломатов формулировки. Предписывая сторонам обмениваться информацией о деятельности Коминтерна, сотрудничать в деле борьбы с ним и консультироваться о принятии мер, пакт, однако, никак не определял конкретных форм и методов этой борьбы. Каждая страна боролась с коммунизмом самостоятельно, и на этом поприще у Риббентропа было много куда более влиятельных конкурентов.

Даже секретное дополнительное соглашение, о котором стало известно сразу же, но которое было опубликовано лишь после Второй мировой войны, не таило в себе ничего неожиданного:

«Правительство Великой Японской Империи и правительство Германии, признавая, что правительство Союза Советских Социалистических Республик стремится к реализации целей коммунистического “интернационала” и намерено использовать для этого свои вооруженные силы, и, будучи убеждены, что это является серьезнейшей угрозой существованию не только государств, но и существованию мира во всем мире, в целях защиты своих общих интересов договариваются о нижеследующем:

Статья 1. В случае если одна из договаривающихся сторон подвергнется неспровоцированному нападению со стороны Союза Советских Социалистических Республик или ей будет угрожать подобное неспровоцированное нападение, другая договаривающаяся сторона обязуется не предпринимать каких-либо мер, которые могли бы способствовать облегчению положения Союза Советских Социалистических Республик.

В случае возникновения указанной выше ситуации договаривающиеся стороны должны немедленно обсудить меры, необходимые для защиты их общих интересов.

Статья 2. Договаривающиеся стороны на период действия настоящего соглашения обязуются без взаимного согласия не заключать с Союзом Советских Социалистических Республик каких-либо политических договоров, которые противоречили бы духу настоящего соглашения.

Статья 3. Настоящее соглашение вступает в силу одновременно с Соглашением против коммунистического “интернационала” и имеет одинаковый с ним срок действия».

Трактовать соглашение можно по-разному: оно в равной мере позволяло как оказать партнеру широкомасштабную военную помощь, так и уклониться от любой поддержки, кроме моральной. Сиратори, по праву считающийся одним из авторов пакта, сказал, что он составлен нарочито неконкретно и подобен раме, в которую можно вставить любую картину²⁴. Фраза проникла в газеты, однако, как не без юмора заметил американский историк Дж. Комптон, «партнеры не могли прийти к согласию относительно самой картины: для Японии это был морской тихоокеанский пейзаж, для Гитлера – пейзаж Европейского континента»²⁵.

Обращает на себя внимание отсутствие обязательств о взаимной военной и политической помощи в случае конфликта с третьей страной, что являлось основой двусторонних оборонительных пактов, например, советско-французского и советско-чехословацкого договоров 1935 года – главного источника беспокойства Гитлера. Ни один из них не был секретным и трактовался как закономерная превентивная мера против возможной агрессии, а под агрессором вполне открыто подразумевалась Германия. На Токийском процессе адвокат А. Лазарус резонно заметил: «В то время существовал договор о взаимной помощи между СССР и Францией, который не может быть признан агрессивным. Почему же Антикоминтерновский пакт объявляется таковым?.. Он был разработан исключительно для самообороны и без агрессивных намерений»²⁶.

Агрессивные намерения, точнее территориальные притязания у Германии и у Японии имелись, но в договоре об этом не сказано, равно как и о конкретном сотрудничестве, кроме создания совместной консультативной комиссии. Поэтому даже в качестве оборонительного пакта он выглядел протоколом о намерениях, а не конкретной программой действий.

Об этом же свидетельствуют разъяснения японского премьер-министра Хирота Коки и министра иностранных дел Арита Хатиро Тайному совету, который должен был утвердить текст пакта и рекомендовать его к подписанию. Хирота заявил, что применительно к Японии пакт имеет целью предотвратить большевизацию Восточной Азии и усиление военной угрозы со стороны СССР. Одновременно премьер считал нужным «воздержаться от принятия каких-либо позитивных мер, которые могут осложнить отношения с Советским Союзом» и «развивать дружественные отношения между Японией и Британией и Соединенными Штатами, особенно сердечные отношения между Японией и Британией».

Арита показал рост внешнеполитической активности Москвы, сославшись на договоры с Францией и Чехословакией, нерасторжимую связь СССР и Коминтерна и привел конкретные примеры его действий. Министр подчеркнул, что приняты необходимые меры предосторожности: Коминтерн как объект действия соглашения никак официально не идентифицируется с Советским Союзом, а дополнительный протокол предполагается сделать секретным. При этом оба говорили только о политических вопросах, а не об опасности коммунистической идеологии²⁷.

Однако нарком иностранных дел СССР Максим Литвинов, опираясь на информацию разведки, имел все основания говорить об антисоветском характере соглашения, издеваясь над неуклюжими оправданиями германских и японских дипломатов. Выступая на VIII Всесоюзном съезде Советов 28 ноября 1936 года, «сталинский знаменосец мира» обрушил на пакт всю силу своего грубоватого сарказма: «Люди сведущие отказываются верить, что для составления опубликованных двух куцых статей японско-германского соглашения необходимо было вести эти переговоры в течение пятнадцати месяцев, что вести эти переговоры надо было поручить с японской стороны генералу, а с германской – ”сверхдипломату”… Все это свидетельствует о том, что “антикоминтерновский пакт” фактически является тайным соглашением, направленным против Советского Союза… Не выиграет также репутация искренности японского правительства, заверившего нас в своем стремлении к установлению мирных отношений с Советским Союзом»²⁸.

Хирота и Арита проиграли не только в репутации: Москва в последнюю минуту отказалась подписывать готовую к заключению рыболовную конвенцию с Японией. Советник полпредства в Токио Николай Райвид сказал неназванному по имени германскому дипломату, что «советское правительство знало текст Антикоминтерновского соглашения с самого начала», включая секретное приложение, а также «знало, что германское посольство в Токио не было информировано о переговорах» (что не совсем верно). На протесты немца Райвид выразительно повторил: «У нас есть текст»²⁹.

После войны Риббентропу пришлось признать: «Разумеется, Антикоминтерновский пакт скрывал в себе и политический момент, причем этот момент был антирусским, потому что носителем идеи Коминтерна являлась Москва. Гитлер и я надеялись Антикоминтерновским пактом создать определенный противовес России, ибо между Советским Союзом и Германией имелось тогда и политическое противоречие»³⁰. Однако главным врагом он называет Коминтерн как политическую силу, а не СССР/Россию как государство.

В день парафирования пакта, 23 октября 1936 года, Риббентроп направил Мусякодзи ноту, в которой говорилось, что положения существующих советско-германских договоров (Рапалльского 1922 года и Берлинского 1926 года) «не противоречат духу» Антикоминтерновского пакта и содержащимся в нем обязательствам. Иными словами, Германия не отказывалась от них и отделяла их как документы общего характера от нового соглашения. Получив ноту, посол сообщил Арита, что «дух этого пакта является единственной основой будущей германской политики в отношении Советского Союза» и что Риббентроп подтвердил правильность такого понимания³¹. Япония ждала конкретных гарантий, опасаясь односторонних действий Берлина по сближению с СССР, что с первого взгляда могло показаться невероятным, но как раз и случилось в августе 1939 года. Риббентроп гарантии дал, но оставил Германии «запасной выход», который очень пригодился впоследствии.

Всё это происходило во время пребывания в рейхе министра иностранных дел Италии графа Галеаццо Чиано – 33-летнего зятя и любимца дуче, из рук которого он несколькими месяцами раньше получил высокий пост. В Берлине Чиано вел переговоры с Нейратом, но главным событием стала поездка в Берхтесгаден к Гитлеру. Результатом визита стали официальное признание Виктора Эммануила III императором Абиссинии (Муссолини добивался легализации ее захвата), решение о совместной поддержке выступления генерала Франциско Франко в Испании (несмотря на опасения Риббентропа, Гитлера убедил Канарис, давний знакомый будущего каудильо[28]28
  «Я спонтанно ответил: для нас было бы лучше не влезать в испанские дела. Там нас не ждут никакие лавры, и, по моему убеждению, Испания для нас – дело весьма опасное. Я боялся новых осложнений с Англией, поскольку там германское вмешательство, без сомнения, будет рассматриваться как очень нежелательное… Все мои повторные возражения Адольф Гитлер отбросил» (Риббентроп И. фон. Указ. соч. С. 73).


[Закрыть]) и договоренность о координации политики в Европе. Особое внимание уделялось идейному единству, прежде всего в борьбе с коммунизмом.

Выступая 1 ноября в Милане, Муссолини произнес фразу, моментально облетевшую весь мир: «Вертикальная линия Берлин – Рим – не линия раздела, но ось, к которой могут присоединиться все европейские страны, движимые волей к сотрудничеству и миру»³². Однако в частных беседах Чиано высокомерно отзывался о «посредственностях» и «дураках», правящих Германией, не пожалев подобных определений и для Риббентропа, с которым только что познакомился. Основания были: итальянцам шепнули, что этот человек «не хочет союза с вами, но жаждет примирить Германию с Англией»³³.

Торжественное подписание пакта 25 ноября 1936 года в Берлине сопровождалось специальными заявлениями сторон. Сначала их сделали лично Риббентроп и Мусякодзи, затем оба правительства³⁴. Приведем полностью заявление Риббентропа:

«На Седьмом конгрессе Коминтерна большевизм объявил смертельную войну всем чтущим законы государствам, провозгласил своей целью повсеместное осуществление революции и установление большевистской диктатуры во всем мире. Последней жертвой стремления к разрушению, вызванного большевистской заразой, стала Испания. Сегодня эта страна древней европейской цивилизации растерзана гражданской войной; ее города и деревни лежат в руинах и пепле, а народ обречен на страдания и муки – положение, которому нет аналогов в истории. Таковы ужасные результаты действий Коммунистического Интернационала во исполнение решений, принятых на Седьмом конгрессе Коминтерна. У Коминтерна нет другой цели, кроме создания с помощью пропаганды и силы оружия “Испанской советской республики”, чтобы оттуда вести подкоп под Европу. Кто будет следующей жертвой? Многие государства, например, Америка, выступили с энергичным протестом против решений Седьмого конгресса Коминтерна, но они не дали никакого эффекта.

Германия и Япония, не желая более терпеть махинации коммунистических агитаторов, перешли к активным действиям. Заключение Германией и Японией соглашения против Коммунистического Интернационала является эпохальным событием. Это поворотный пункт в борьбе всех чтущих законы цивилизованных стран против сил разрушения.

С подписанием этого договора наш Фюрер и Его Величество Император Японии совершили исторический акт, все значение которого будет оценено только грядущими поколениями. Сегодня два государства, в равной степени решившие пресечь любую попытку вмешательства в их дела со стороны Коммунистического Интернационала, создали мощную линию обороны. Япония никогда не допустит распространения большевизма на Дальнем Востоке. Германия создает бастион против этой чумы в Центральной Европе. Наконец, Италия, как Дуче оповестил мир, поднимет знамя антибольшевизма на юге. Я убежден, что страны, до сих пор не осознавшие опасность большевизма, однажды скажут спасибо нашему Фюреру за ясное и своевременное понимание этой исключительной мировой опасности.

Соглашение содержит статью, приглашающую другие государства принять участие в борьбе. Мы надеемся и желаем, чтобы остальные цивилизованные страны поняли необходимость всеобщего сотрудничества против действий Коммунистического Интернационала и присоединились к настоящему соглашению. Таким путем мы добьемся успеха в окончательном отражении общего врага, в сохранении мира у себя и за границей и в спасении нашей древней цивилизации».

Пышная риторика контрастировала со скромным содержанием опубликованного текста и наводила на мысль, что за ним скрывается нечто большее. Краткое и более сдержанное заявление Мусякодзи ограничилось констатацией вмешательства Коминтерна во внутренние дела других стран и его особой враждебности к Германии и Японии. Посол ни словом не упомянул о Советском Союзе, но ничего не сказал и о возможном расширении пакта.

Заявление правительства Третьего рейха имело подчеркнуто общий и дипломатический характер: оно акцентировало внимание на оборонительной сущности соглашения и на его направленности против Коминтерна как организации, не упоминая СССР (как известно, советское правительство уверяло весь мир, что Коминтерн совершенно не зависит от него). В заявлении японского правительства, более конкретном и на сей раз более агрессивном, говорилось о Седьмом конгрессе Коминтерна и гражданской войне в Испании, о китайских коммунистических армиях как угрозе Японии и о совместном сопротивлении коммунизму; за этим, однако, следовали разъяснения, что пакт не направлен против какой-либо третьей страны, то есть СССР»³⁵.

Несомненной дипломатической ошибкой было упоминание секретных соглашений, наличие которых в заявлении категорически отрицалось, хотя о их существовании знали заинтересованные лица и не переставала твердить иностранная пресса. Заявления снова показали разность подходов и намерений сторон: Япония подчеркивала политический характер соглашения, Германия – идеологический. «Смыслом и целью пакта были совместные меры по отражению коммунизма»³⁶, – суммировал позже сам Риббентроп.

3

Дальнейшие действия Берлина были направлены на расширение Антикоминтерновского пакта за счет привлечения третьих стран, что соответствовало замыслу лидеров Рейха, преследовавших не только абстрактные идеологические, но и конкретные политические цели. В тюремной камере Риббентроп писал: «Адольф Гитлер рассматривал противоречие между национал-социализмом и коммунизмом как один из решающих факторов своей политики. Поэтому следовало проверить, каким способом можно найти путь к тому, чтобы привлечь и другие страны к противодействию коммунистическим стремлениям. […] Пакт возник из сознания, что только созданный на длительный срок общий оборонительный фронт всех здоровых государств мог положить конец угрожающей всему миру опасности. Поэтому я выражал тогда надежду на то, что остальные культурные государства тоже осознают необходимость своего объединения против деятельности Коммунистического Интернационала и пожелают присоединиться к данному соглашению»³⁷.

Восьмого и 12 августа 1936 года Риббентроп встретился в Берлине со статс-секретарем МИД Польши Яном Шембеком, представлявшим ее на Олимпийских играх. Лейтмотивом бесед было совместное противостояние коммунистической угрозе, но на гостя это, похоже, не произвело впечатления. Риббентроп не сдавался и в конце августа отправил Раумера в Варшаву для дальнейших зондажей. 1 сентября его принял руководитель советского реферата Восточного отдела Станислав Забелло, внимательно выслушал, но ничего определенного не сказал.

Девятого ноября 1937 года польский министр иностранных дел Юзеф Бек разослал дипломатическим миссиям за границей в качестве руководства к действию следующие разъяснения: «До сих пор Польше не делали никаких предложений о присоединении к итало-германо-японскому протоколу (антикоминтерновскому пакту). Во всяком случае Польша не может стать участником этого протокола ввиду особенности ее положения как соседа СССР, а также ее принципиальных возражений против формирования любого блока»³⁸. С осени 1938 года такие предложения делались уже официально, но неизменно отвергались Польшей, хотя на VII конгрессе Коминтерна она тоже подверглась осуждению как агрессивная и фашистская держава. Европейские сателлиты Третьего рейха будут присоединяться к пакту один за другим, лишь когда утратят политическую самостоятельность.

Риббентроп всерьез подумывал о привлечении к соглашению Чан Кайши: в ноябре 1935 года он интересовался у Осима возможной реакцией Токио, но отклика и понимания не встретил. Япония окончательно разочаровалась в перспективах сотрудничества с гоминьдановским режимом, видевшим в ней главного врага и готовым принимать помощь против нее из любых рук. Коммунистов – что своих, что чужих – китайский диктатор страшился меньше, чем Японской империи³⁹.

Первого успеха «антикоминтерновские державы» добились в Риме. Вопрос о присоединении Италии к пакту летом 1937 года поставил отбывавший на родину японский посол Сугимура Ётаро. 19 июля Чиано заверил его, что «будет иметь в виду крепкие узы дружбы, которые связывают нас с Японией и ее антибольшевистской деятельностью на Дальнем Востоке». Новый посол Хотта Масааки перешел с места в карьер: 31 июля во время первой встречи с итальянским министром предложил заключить двустороннее соглашение о «техническом сотрудничестве в военной области» и «подчеркнул желательность установления очень тесного сотрудничества в военной области между Италией и Японией». Однако жернова истории мелют медленно, особенно при неторопливой японской бюрократии. Только 20 октября Хотта смог сообщить, что его правительство готово к соглашению с Римом на условиях «максимально благожелательного нейтралитета» одной стороны в случае, если другая окажется втянутой в военный конфликт. Чиано ответил, что немцы предложили другой вариант – присоединение Италии к существующему Антикоминтерновскому пакту. В тот же день его посетили германский посол Ульрих фон Хассель и «правая рука» Риббентропа Раумер, которые привезли проекты документов, но от их обсуждения воздержались. Чиано взял на заметку, что Нейрат, Хассель и итальянский посол в Берлине Бернардо Аттолико выступают против пакта, что побудило его потребовать отставки Хасселя⁴⁰.

Риббентроп приехал в Рим 22 октября. Чиано передал ему согласие дуче на присоединение к пакту, но попросил рассказать об истинном характере отношений Германии и Японии и о наличии между ними конфиденциальных обязательств. Риббентроп поведал, что соглашение основано на идеологической общности и в целом направлено против СССР, что между двумя странами постепенно разворачивается военное сотрудничество, а также напомнил, что рассчитывает на дальнейшее расширение пакта. Вслед за этим его принял Муссолини. Гость кратко проинформировал диктатора об истории и обстоятельствах заключения соглашения и официально предложил Италии присоединиться к нему. Дуче тут же согласился, и Риббентроп радостно произнес: «В начале переговоров между Германией и Японией мы говорили о постройке временного деревянного мостика, чтобы затем заменить его большим стальным, на века»⁴¹.

Окончательное подтверждение согласия пришло из Токио 1 ноября. Определившись с датой подписания, Чиано задумался о перспективах: «Союз трех военных империй масштаба Италии, Германии и Японии бросает вооруженную силу колоссальной тяжести на весы баланса сил. Англии придется повсеместно пересмотреть свои позиции». «Речь Идена очень враждебна, – записал он на следующий день, подготовив официальный ответ на нее. – Еще лучший ответ будет дан в субботу, когда мы подпишем так называемый антикоммунистический тройственный пакт, который на самом деле является четко антибританским»⁴².

Пятого ноября Риббентроп снова приехал в Вечный город. Протокол о присоединении Италии к Антикоминтерновскому пакту был торжественно подписан 6 ноября – подарок Сталину к годовщине Великого Октября. Япония заявила, что в случае конфликта в Европе будет придерживаться «максимально благоприятного нейтралитета»: связанная разраставшимся Китайским инцидентом, она не спешила брать на себя конкретные обязательства, хотя и соглашалась на развитие сотрудничества в военной области. Чиано заверил Хотта, что Италия поддержит действия Японии в Китае. Наиболее интересен тот факт, что Италия присоединилась лишь к «официальной части» пакта, без секретного соглашения, хотя Чиано осознавал, что «сегодня три государства встали на путь, который может привести их к войне». Дуче «редко был так счастлив», как в тот день – Италия выходила из международной изоляции⁴³.

Гитлер остался недоволен тем, что Риббентроп не только не оповестил Нейрата о своем вояже, но и во всеуслышание заявлял, что министру пора на пенсию, а он будет его преемником. Такие вещи мог решать только сам фюрер, поэтому он пришел в ярость и велел нашему герою подробно проинформировать Вильгельмштрассе, а затем немедленно возвращаться в Лондон, к месту службы. Риббентроп впал в депрессию, «стал исключительно доброжелательным, как всегда в тех случаях, когда дела принимали дурной оборот», и заявил, что ему лучше было бы отправиться добровольцем в Испанию⁴⁴.

Москва была в бешенстве. Это видно даже из сдержанной записи беседы Литвинова с лордом Галифаксом 9 ноября в Брюсселе, где «мировое сообщество» тщетно пыталось обуздать японскую экспансию в Китае. 8 ноября в разговоре с Чиано полпред Борис Штейн квалифицировал случившееся не только как враждебный акт в отношении СССР, но и как нарушение советско-итальянского пакта 1933 года. Формула «блок трех агрессоров» прочно вошла в лексикон советской пропаганды⁴⁵.

Оценивая происшедшее, американский аналитик Уильям Чемберлен, работавший в Токио, озаглавил свой комментарий «Вызов status quo[29]29
  Существующее или существовавшее на определенный момент политическое, правовое или иное положение, о сохранении или восстановлении которого идет речь.


[Закрыть]». Напомнив, что после аннулирования в 1922 году англо-японского союза Япония не была связана «специальными отношениями» ни с одной державой, он усмотрел в Антикоминтерновском пакте попытку изменить ситуацию. Превращение «оси» в «треугольник» он расценил как «инструмент пересмотра status quo в мировой ситуации, который представители Японии, Германии и Италии постоянно называли несправедливым, деспотическим и нетерпимым». Касаясь перспектив нового союза, Чемберлен обронил многозначительную фразу: «В альянсах, как и в границах, нет ничего неподвижного или статичного»⁴⁶.

В сказанном можно различить отзвук знаменитой книги Хаусхофера «Границы в их географическом и политическом значении» (1927)[30]30
  Летом 1939 года запрещена нацистской цензурой, поскольку взгляд автора на Южный Тироль как германскую землю вступил в противоречие с позицией Гитлера, который отказался от претензий на него в пользу Италии.


[Закрыть]^{, 47}. В 1939 году (точная дата неизвестна, но до подписания пакта Молотова – Риббентропа) Хаусхофер написал статью «Геополитика Антикоминтерновского пакта», в которой это формально идеологическое соглашение трактуется «с точки зрения геополитики, строго базирующейся на естественных науках». Рассматривал пакт, к которому уже присоединились Испания и Венгрия в Европе и Маньчжоу-Го в Азии, как единую географическую конструкцию, он отметил ее главный изъян – «советские владения как континентальное препятствие»⁴⁸. Что делать? Ответ уже не был столь однозначным, как в 1936 или 1937 году. Точнее, он становился однозначным – в другом смысле.

Но это будет потом. Поначалу наряду с Италией главным объектом антикоминтерновских авансов стала Великобритания. И здесь «сверхдипломата» постигло жестокое разочарование.