Текст книги "Драконий Катарсис. Изъятый"

Глава 9
Змеиный клубок

Зрение сфокусировалось не сразу. Но даже расплывающейся картины хватило, чтобы швырнуть меня в ужас. Первое, что пришло в голову, – тур зачем-то решил прибить Квазю. Но огромная секира смела не ее, а какого-то… нага?! Правда, Кевианзия тут же с хрипом повалилась на пол. В ее спине безжалостным надгробием торчала алебарда. Откуда-то с другой стороны донесся горестный крик зеленокожей охотницы. Я перевел взгляд туда и успел увидеть, как тонкая пика навершия еще одной алебарды в руках другого нага пронзила плечо лесной женщины насквозь, достав до живота непонятно откуда взявшейся второй девушки с кожей того же цвета, что и у Клэв. С невероятным рыком Клэв вогнала свой меч в грудь свирепо шипевшего нага, обрывая его ярость на корню. И в этот момент все стихло.

Разгром был страшным. По всему залу валялись тела множества нагов, некоторые из них еще пытались шевелиться. У дальней стены слабо хрипел проткнутый алебардой харрами. До меня дошло, что из моих спутников на ногах остались только Горотур и Клэв, причем последняя – только потому, что висела на алебардовой пике. Я вскочил с трона, собираясь сделать хоть что-то, но из ворот тронного зала в помещение втекли еще штук десять хвостатых полулюдей, вооруженных здоровенными алебардами. Горотур гневно замычал, наклонил рогатую голову и сдавленно фыркнул. Дальше все понеслось вперед со скоростью обрушившегося на несчастные суда девятого вала.

В голове словно зажегся маяк, указывая самую правильную дорогу к цели. Ноги сами поднесли к лягухе, пальцы сгребли с пола окованную металлом дубину, а затем я тихо проговорил, глядя на новых врагов, посмевших решать, кому рядом со мной жить, а кому умирать:

– Время линять.

И эта тихая фраза раскатами прибоя пролетела по тронному залу, остановив нагов на доли секунды. Они глупы, раз взялись убивать. Они слепы, раз взялись мне перечить. Шагнув в набат, грохочущий в ушах, я измерял пространство наглой жизни. Ни хрящ, ни кость, ни чешуя не в силах стать прозрачной тенью. И нити алые плетут узор смертельный на телах. И нет в моей душе ни жалости, ни колебания. Пройдя по жизням первых, выбравших закланье, я выбросил мертвое дерево в железе. Мои руки жаждали тепла их крови. Мои глаза ослепли без криков этих наглых глоток. Пора их распахнуть, впитать и осознать, что в мире больше нет сомнений. Я царь, я вождь, я искупленье и греха сосуд. И с хриплой песней змей клубок распался, ужасом разъятый.

Вновь свет, пылая, выжег сумрак в зале. На дерева погост ступили ноги бога. И крылья черные растерянно сомкнулись, но голоса богов не стали тишиной. Их четверо, все разные, все говорили – я не слышал. Я жатву собирал за тех, кто за спиной мне преданностью истекал. Пылала кожа, лопаясь от злости. Все змеи в зале бросились от смерти, а в их глазах мне отражался кто-то, кто злые крылья превратил в клинки, а руки белые его вдруг стали красным воплем, влетающим в кричащих ртов провалы.

Красные звезды летели по темному небу, оседая на потолке и стенах тронного зала. А песня все продолжалась, и я увидел, что врагов тут больше нет. И хрустальная тишина запечатала мое сквернословье чистотой. Я осмотрелся, отметив, что почему-то смотрю с непривычной высоты. Харрами уже практически затих, незнакомая форестесса еще что-то пыталась сказать сгустками странно зеленоватой крови, глядя на меня большими глазами. Клэв была похожа на бледно-салатного цвета античную статую. Она тоже смотрела на меня с очень странным выражением на лице.

Я повернул голову к Горотуру, на что рогатый совершенно серьезно вдруг преклонил колено и опустил морду к полу. Громкий стон Кевианзии нарушил повисшую тишину. Золотая морра, богиня Лесного Моря, тут же спохватилась, оторвала свой взгляд от меня и кинулась к праншасе, что-то невнятно причитая. Трое ее братьев стояли возле трона и рассматривали меня очень уж пристально, каждый со своим выражением в глазах. Дракотавр Увиарт не скрывал подозрительного торжества в глубине глаз. Олькаран, еще недавно имевший форму серо-жемчужного тумана, а теперь обретя вид прекрасной юной эльфийки, облаченной лишь в плотную вуаль длинных перламутровых волос, таращилась на меня с надменной прохладой обиженного неприятеля. Аскалай, будучи по-прежнему скопищем светящихся золотом насекомых, кое-как слепило из себя тщедушное тельце с черными провалами вместо глаз. И эти провалы наблюдали за мной с интересом ихтиолога, нашедшего рыбу в бочке из-под пива.

Здесь же, недалеко от трона, стояли Пармалес и Халайра. Именно царь моркотов и нарушил гнетущий покой:

– А вот не буду я тебя усыновлять, парень!

Взгляды трех богов скрестились на моем двойнике. Пармалес ответил им тяжелым, почти свинцовым взглядом, от которого у меня ноги приросли к полу:

– И нечего на меня так смотреть. Отцы Леса нашлись… Где вы были, когда драконы выжигали мой народ?

– Ты знаешь ответ на этот вопрос, – прожужжало Аскалай.

– Потому еще и разговариваю с вами, а не шею мылю, – криво усмехнулся черный моркот. Его глаза на миг закрылись, а потом Пармалес вновь обратился ко мне: – Ты позволишь мне подойти к тебе? Мы достаточно долго были в одном теле и мыслили одним сознанием, чтобы я мог показать тебе кое-что, Террор. Так ты позволишь?

Я настороженно кивнул, вдруг поняв, что царь намного ниже меня ростом. Стоп, что происходит? Пармалес тем временем быстро добрался до меня, глянул снизу вверх и сказал:

– Нагнись, оглобля.

Стоило выполнить его требование, как холодные ладони Пармалеса коснулись моих висков. Сознание словно вышибли из тела. Я осознал себя висящим под потолком. Отсюда видно было все, что творится в тронном зале. Кейанэ металась от Квази к харрами, от кота к зеленокожим. Но почему-то не было той незнакомой лесной девушки… Мой взгляд вернулся к умирающей красавице за спиной Клэв. Этого просто не могло быть. Вот эта стройная красотка и есть моя форестесса? А где же ее листья?

Потом я увидел себя и какое-то страшное окровавленное существо. Это в кого же успел превратиться Пармалес, пока я тут витаю? Упс, догадка парализовала меня на несколько секунд. Поправочка! Это не я, это и есть царь моркотов, а вот его руки держат за голову меня. Убиться и не встать! Почти двухметровый человек с поджарым высушенным телом и утонченным лицом… Только весь в кровище – от черных волос на голове до пяток. Шерсть на некогда пушистом хвосте тоже слиплась от крови. Это все при первом рассмотрении. А вот при втором я чуть не развеялся на атомы. На голове моего тела сквозь тяжелые мокрые волосы пробивались три рога. Один почти изо лба – острый, как единорожий, разве что основательно покороче. И два рога по бокам головы – давящие массивной тяжестью, растущие откуда-то из затылка и сходящиеся ко лбу. Под стать рогам за спиной моей тушки красовались офигенно костлявые кожистые крылья, словно вырубленные умелой рукой мастера. Судя по тому, насколько крылья казались большими и массивными в сложенном состоянии, раскрытыми они должны будут достигать метров пяти в размахе. Если не больше. На ногах и руках этой образины чернели длинные когти, словно сотканные из клубящейся тьмы. Довершали благостную картинку полуметровые шипы, растущие из плеч по обеим сторонам от головы. На одном из них красовался клок чьих-то намотанных на кость кишок. И это не добавило оптимизма. Здорово, что астрального меня не может стошнить.

Вновь очутившись в теле, я оторопело вскинул руки к лицу и уставился на когти. Пармалес торжественно сказал, сверкнув антрацитовыми глазами:

– Не сыном мне тебя называть, а братом.

Он вскинул левое запястье к своим зубам и рванул кожу, нанося рану самому себе. Я хмыкнул, уже понимая, что надо делать. Пришлось последовать примеру царя. Кусать себя так же яростно не стал – ну их к черту, мазохистов и прочих извращенцев. Так, аккуратно прокусил свое левое запястье. Мы с Пармалесом торжественно пожали друг другу руки, прижав раны друг к другу. Когда-то на моей родине так здоровались некоторые индейцы – за локти, а не за кисти рук. Пармалес сказал:

– И будет наша смешавшаяся кровь залогом кровного родства!

– Так, – только и смог ответить я. Видимо, этого хватило. Потому что рана на руке мгновенно раскалилась, и от наших запястий пошел сладковатый дымок. Это было вкусно настолько, что в моем животе зарокотал сердитый голод. Царь моркотов отпустил мою руку и произнес:

– Отныне ты принц Лесного Моря, но помни. Трон достанется моим детям. Твой удел – хранить его в случае нужды. Устроит?

– А то, – ухмыльнулся я. – Чтобы ты жил еще сотню тысяч лет, братец.

– Вот и ладно, – вклинился в наш разговор женский голос. Кейанэ озабоченно хлопотала возле раненых, успевших оказаться в одном месте под охраной Горотура, наблюдавшего за действиями богини пристальней няньки над дитятей. Золотая морра огорченно добавила, всей спиной выражая скорбь: – Эти трое на грани, Террор. Чтобы их вернуть в мир живых, надо много энергии. Очень много.

– Вервуд, сестра, – мрачно сказал Увиарт, хлопнув крыльями. – Не забывай про него. До восшествия остались считаные часы. Его надо вернуть в колыбель. Это тоже потребует много сил. Мальчик не сможет дать столько магической силы. Даже он не сможет.

– Что еще за вервуд? – спросил я, а затем вдруг понял, что смотрю Пармалесу прямо в глаза, не сгибаясь. Радости не было предела! Царь снисходительно ответил:

– Дитя Лесного Моря пробудилось от того, что здесь пролилась кровь всех четырех народов Леса. Вервуд поднимется из колыбели через три часа и будет искать того, кто пролил эту кровь.

– В смысле… – протянул я. – Хана нагам, что ли?

– Не хана, конечно, – пожал плечами Пармалес. – Но пустыня окрасится кровью. И никакие эльфы не помогут хвостатым отразить нападение вервуда на их империю. Вервуд – это стихия во плоти.

– А что у меня за облик-то был? – спохватился я.

– Твой второй фурраж, парень. Ты настоящий черный моркот. – В голосе Пармалеса проскользнула гордость. – У каждого из нас три облика, три этапа взросления. Твой первый облик, самый простой, обиходный – он у тебя сейчас. И у меня тоже. Свой второй облик ты уже увидел. Мой третий ты тоже видел, там. Какой третий будет у тебя, я не знаю. Но своего второго не покажу, хоть тресни.

– Сестра, – настойчиво сказала Олькаран. – Нам надо выбирать! Вервуд просыпается! Его надо успокоить!

– Выбирать надо Террору, – устало ответила Кейанэ. – Или его друзья, а также море крови и война на половину континента. Или мир, но тогда его друзья умрут.

Взгляды всех, кто был в зале, скрестились на мне. А я что? Я ничего… Захотелось куда-нибудь спрятаться и крепко зажмуриться. Вашу мать! Разве тут есть выбор? Кучу дров вам в коромысло!

Я широко улыбнулся и сказал:

– Вы все забыли, как меня зовут. Наги пролили кровь моих спутников. Изъятые ждут справедливости. Так пусть и наги, и эльфы начинают трястись от страха. К ним скоро придет террор.

Кейанэ в ужасе зажала себе рот ладошкой, Халайра засмеялась, а Клэв зашипела от боли, дернувшись при моих последних словах. В серых бельмах глаз Увиарта на миг вспыхнула радость. Олькаран и Аскалай сдержанно заулыбались. Все-таки они были родителями Лесного Моря, и беспредел, устроенный нагами, им был не по нраву. Я посмотрел в глаза туру, спрашивая о его решении. Горотур ухмыльнулся и гулко треснул себя кулаком по широкой груди. А Пармалес вдруг задумчиво спросил:

– Ну, это все понятно… Вопрос в том, Террор, с кем ты готов… э-э-э… ну, ты понял… чтобы притянуть нужную энергию и вылечить своих друзей? Кого выберешь из всех нас?

Глава 10
Выбор есть всегда

Что называется, не в хвост, а в тыл! От такой перспективы я даже как-то вспотел. Пармалес заметил мою реакцию и сказал:

– Это надо сделать, Террор. Наделить энергией ты сможешь только того, в кого решишь излить свою силу. И только по собственному желанию.

Кейанэ добавила, глядя на раненых:

– Выбор невелик на самом деле. Кто из нас может лечить, тому и надо передать силу. А кто здесь, кроме меня, способен лечить?

Вот тут мне поплохело по-настоящему. Я ни разу в жизни не спал с богиней… Кажется, придется испытать на собственной шкуре проклятую беспомощность! Халайра с большим сомнением в голосе сказала, взяв за руку царя моркотов:

– Я тоже могу лечить, но… Да вы посмотрите только на Террора.

Ситуация оказалась патовой. Я чуть ли не с мольбой уставился на тура. Рогатый же почему-то мечтательно улыбнулся, демонстративно потянулся до хруста во всем мощном теле и насмешливо сказал, глядя на Кейанэ:

– Да простят меня силы мира, что-то вы чушь городите, полубоги.

Золотая морра большими глазами уставилась на тура, а ее родня словно окаменела. Рогатый продолжил:

– Вы ведь можете черпать силу прямо из океана энергии без всяких посредников, если мне память не изменяет. Да, да, и не смотрите на меня так. Все равно шкуру не продырявите. Силенок маловато.

Олькаран, Увиарт и Аскалай одновременно поскучнели и попытались сделать вид, что их тут не стояло. Горотур улыбнулся совсем широко и сказал:

– Моя сильный, да. Но моя еще и умный, ага… А теперь рассказывайте, чего ради вам так приспичило заставить парнишку сделать выбор, которого у него на самом деле здесь нет.

Я таращился на рогатого в полной прострации. Метаморфоза, происшедшая с обычно немногословным угловатым воином, вогнала меня в ступор. Особенно же зацепили его слова о способностях этой четверки. Пармалес и Халайра были озадачены не меньше. Кейанэ настороженно отступила на шаг назад и спросила:

– Разве ты посвященный даявэл? Ты же в рогатой фурре?!

– Ты забыла, что мы, пастыри неба, обладаем нужными знаниями от рождения. – За спиной тура словно включился прожектор. Белое сияние ослепило меня, оставив в глазах черный силуэт рогатого. Горотур продолжил: – И очень уж вы, полубоги, верите во всякие там фурры и фурражи. Пятеро Сил нашего мира наделили народы ипостасями не для того, чтобы ограничить нас в наших возможностях, а лишь ради того, чтобы продлить наш век. Так зачем вам выбор хайверса? Пармалеса и Халайру он не выберет, меня… Тоже без вопросов, он у нас по женщинам. Значит, одного из двух родителей Леса… Не зря же один из братьев вдруг стал эльфиечкой. И кто же из вас вознамерился стать шестой силой Лахлана? Уж не Аскалай ли, готовое ради Леса умертвить весь остальной мир? Или Олькаран, заигравшийся чужими судьбами? А может, это сам Увиарт, пожиратель глубинной сути? Или ты, великая Кейанэ?

Сияние плавило темный силуэт, смывая волнами света лишние пропорции. И то, во что превращался рогатый, заставило меня оцепенеть. Новый облик тура пока не был виден, но по контуру он очень мне кого-то напомнил. Менялся и голос тура, от хрипловатого глухого баса к красивому бархатному тенору, больше свойственному юноше, чем амбалу с двумя секирами:

– Я жду ответа на свой вопрос, полубоги.

И свечение за спиной тура схлынуло, оставив резь в полуослепших глазах. В этот момент я услышал веселый смех своего двойника. Пармалес почти задохнулся от хохота, заработав несколько сильных хлопков по спине от озадаченной сестры, приговаривавшей:

– Хватит ржать! Объясни, что такое?!

– Шутка затянулась, – холодом прозвучал голос Увиарта. – Мы уходим, сестра.

Четыре тени скользнули на грани видимости, заставив мои глаза плакать еще сильнее. Усиленно протерев веки в попытке справиться с влагой, я спросил, перестав что-либо понимать:

– Что происходит?

– Это что, я еще жив, что ли? – Характерные мурлыкающие обертоны в раздавшемся голосе бросили меня в озноб.

Он же валялся под стеной, пробитый алебардой насквозь! Но это действительно был харрами собственной персоной. Наконец глаза перестали слезиться, и я осмотрелся. Все четыре бога Лесного Моря благополучно пропали, а мои спутники приходили в себя, словно и не было в тронном зале бойни и не валялись они тушками по углам. Клэв как-то очень уж нервно теребила Гасту, щупавшую свою грудь неверными движениями рук. Кевианзия выпученными глазами смотрела в никуда, судорожно вцепившись обеими лапками в дубину. Харрами подозрительно переводил настороженный взгляд с меня на Пармалеса и обратно, соображая что-то в ушастой голове.

Опомнившись, я уставился туда, где стоял Горотур. Но знакомого мне рогатого там не было. Передо мной стоял высокий крепкий парень лет восемнадцати-девятнадцати на вид с коротко стриженными волосами серо-стального цвета. В чуть заостренном лице угадывались черты Горотура, но не сильно. А вот карие глаза, хитрые и добродушные, смеялись россыпью чертенят. Превращение рогатого здоровяка в человека не прошло незамеченным ни для кого в тронном зале. Сероволосый с интересом уставился на меня, а потом с улыбкой сказал:

– Даже не думай, хайверс. Пастырь драконов не про тебя.

Словно ушат ледяной воды вылили на мою несчастную голову. О чем это он? Чтобы я? С ним? Да я же его сейчас порву, как Тузик грелку, за одну только мысль, что могу с таким интересом глянуть на парня! Стоит тут в одной куцей набедренной повязке, нимбом посверкивает и через губу общается! Я уже с совсем другим настроением смерил наглеца взглядом и сказал:

– А ты о себе высокого мнения, мальчик. Губа не треснет? Действительно думаешь, что все вокруг тебя хотят?

– Разумеется, – кивнул парень. – В образе верзилы я отличный воин, а в этом облике мне нет равных в других битвах.

– А губозакаточного облика у тебя нет случайно? – поинтересовался я, закипая.

Вот ни черта себе! Этот тип всерьез возомнил, что я кинусь ему на шею и начну уговаривать на что-то там этакое?! Я поморщился, со злостью глядя в глаза сероволосому. На мое правое плечо опустилась тонкая ладонь, и знакомый голос с ленцой проговорил над ухом:

– Он тебя обидел, Террор?

– Я сейчас сам его обижу! – прорычал я, отворачиваясь от пристального взгляда кареглазого придурка, умудрившегося чем-то спугнуть местных богов. Я не бог, въеду промеж глаз без стеснения. Зеленые глаза Гасты блеснули озорным смехом, но слова лесной стражницы были полны серьезности и сочувствия:

– Один поцелуй – и я ему задам.

– И ты, дура! – вырвалось у меня, а затем без раздумий я влепил шутнице прямой в красивый пресс. Форестессу отнесло метров на пять, где она и рухнула на пол, пытаясь что-то просипеть. Спустя секунду ко мне подлетела Клэв, булькая от негодования:

– Прекрати, Террор! Она же только оправилась! Как ты мог?!

– Еще раз так сделает – добью, – буркнул я.

– Вы ничего не забыли? – спросил за спиной бывший тур.

– Чего еще? – Клэв обернулась к кареглазому.

– Что-то приближается, – подала голос Кевианзия откуда-то со стороны трона. – И оно сердится.

– Вервуд! – вскрикнула Халайра.

Они с Пармалесом до сих пор участвовали во всем молча, но теперь тишина закончилась. Царь моркотов подошел ко мне и встревоженно сказал:

– Сейчас не время для разборок, брат. Ты должен справиться с ним. Успокой вервуда, направь к нагам.

– Как?! – почти крикнул я. – Каким образом?

– Я помогу, – раздался рядом голос сероволосого, заставив меня прижать уши. Я медленно обернулся к Горотуру и спросил:

– И как это, интересно?

– Да, расскажи нам. – Рядом со мной появилась целая и невредимая Гаста, мрачным взглядом уставившаяся на кареглазого.

Эти двое стоили одна другого. А вот их война гляделок мне не понравилась. С чего это они готовы сцепиться? Пол под ногами дрогнул, словно гигантское дерево, в теле которого был когда-то сотворен дворец, принялся методично рубить невидимый лесоруб-великан где-то в Бездне. Пармалес сердито прикрикнул на нас:

– Скорее! Я постараюсь не дать ему уничтожить Зеленый Пик, а вы должны его успокоить и подчинить!

Зеленый и серый парни даже не пошевелились. Я хмыкнул и побежал к выходу на площадку, под которой по-прежнему темнело море зелени, орошаемое бесконечным дождем. Но уже через несколько шагов те двое меня догнали, и мы втроем выскочили под ливень.

Глава 11
Открытие себя

Это был не я. Кто-то другой стремительно вскочил на парапет площадки и посмотрел вниз, выхватывая взглядом в свете вспышек молний черную пелену лесной кроны. Зеленый Пик все-таки внушает трепет тем, кто способен осознать, насколько он превосходит высотой основной Лес. Трясущегося от ужаса высоты слабака этот неведомый кто-то, застывший на краю гибели, задвинул в глубину подсознания. А каньяны внизу заметно шатались под действием неведомой мощи, движущейся на север, к невидимой отсюда степи.

Рядом со мной на парапет вскочили форестесса и даявэл, подозрительно похожий на обычного человека. Не поворачивался у меня язык назвать этого типа туром. Где рога, мать вашу?! Гаста напряженно проговорила:

– Он движется очень быстро.

– Не быстрее нас, – лениво ответил Горотур.

– И по струнам дождя мы шагали вперед, – прошептал я, чувствуя дорожки воды на лице. – И шаги наши гулом стелились по грому.

– Ты о чем? – удивленно спросила форестесса.

– Храбрый мальчик. – В голосе даявэла сквозили насмешка и что-то, похожее на заботу санитара о клиенте дома с мягкими стенами. – Но глупый… Куда?!

Я со смехом увернулся от его цепких пальцев и ступил в пустоту, продолжая отслеживать путь вервуда в Бездне. Воздух со свистом ринулся навстречу, подхватывая упругими крыльями. Очередная вспышка озарила полумрак, вгоняя раскатами грома в цепкую крону каньяна, полет до которой занял от силы три секунды. А потом Лес принял меня на упругие руки ветвей, бережно передавая все глубже в недра черного пространства. Рядом со мной со сдавленными воплями летела, барахтаясь среди огромных лиан и листьев, Гаста собственной персоной. Зеленовласку, похоже, понесло следом. Ладно я, весь такой порывистый и шизофреничный, но она-то куда сунулась? Кстати, даявэла рядом не наблюдалось – хоть у кого-то хватило ума не подхватить от меня заскоковую бациллу.

Словно заботливый друг, Лес не давал нам разогнаться до убийственной скорости, а парочку царапин пережить можно. Падение продолжалось долго, при этом не прямо вниз, а словно наискосок, навстречу медленно бредущему во тьме Бездны гигантскому существу. Приземление состоялось шумно и мокро. С последнего листа я шлепнулся в огромную холодную лужу. Вокруг царил настоящий мрак, но уже через несколько секунд чернота побледнела, в глубинах переплетения огромных корней замерцали тусклые мертвенные огоньки гниющей древесины. Призрачные фонарики серого, зеленого, синего и прочих цветов россыпью окутали пространство. Я опомнился и выбрался из лужи, чувствуя довольно сильный холод. Откуда-то со стороны долетел встревоженный голос форестессы:

– Террор, ты где?

– Здесь! – ответил я, пытаясь сообразить, где же именно «здесь».

– И не надо так кричать, – добавил за моей спиной знакомый тенор.

Я обернулся и едва сумел разглядеть в густом сумраке Горотура. Что-то длинное и шелестящее, метров этак пяти, бурно отреагировало на наши переговоры и с шумом скрылось среди ближайших корней, заставив меня поежиться. Горотур зябко повел плечами и сказал:

– Он будет здесь минут через десять.

В ответ ему вязкая влажная земля под ногами, покрытая толстым слоем мха и гниющей листвы, вздрогнула, отчего пространство на мгновение заполнилось шипящими шорохами, стрекотанием и писком. Сквозь тенета паутины, мхов и другой липкой гадости к нам продралась лесная стражница, вернувшая себе лиственный покров. Гаста спросила:

– Все в порядке?

– Более чем, – ответил я.

– Вот и чего ради был весь этот цирк? Что мы сможем сделать? – поинтересовался даявэл. – Вервуда не остановишь, нарисовавшись у него перед носом.

– Помолчи, – сказал я уже с раздражением.

Темные глаза Горотура остановились на мне, после чего он молча пожал плечами, а форестесса хмыкнула и добавила:

– Правильно, заткнись.

– Ты тоже, – спокойно сказал я, ощутив всеобъемлющее спокойствие. Никогда не думал, что мое горло способно издавать такие рычащие звуки. Лес вокруг нас наконец наполнился тишиной, в которой все явственней звучали тонкие дрожащие стоны, похожие на горький плач потерявшегося ребенка. Щемящее чувство сострадания едва не заставило меня охнуть. Где-то там, в дебрях Бездны, наугад брело существо, отчаянно пытавшееся найти хоть кого-нибудь. И ему было очень страшно. И больно… Больно до паралича в огромном теле. Новый взрыв ментального плача выбил мое сознание из тела.

Когда-то на Земле

Она стояла ко мне вполоборота и смотрела на волны, грызущие земляной берег водохранилища. Я с кривой усмешкой отвел взгляд и сказал:

– И долго ты думала?

– Долго, Валентин, очень долго, – отозвалась Лиза тихим голосом. – Мы больше не можем быть вместе. Помнишь, когда-то ты поклялся, что я стану центром твоей вселенной?

– Помню, – обронил я, сглотнув.

– Это оказалось тяжело – быть центром твоей вселенной, Валентин. – В голосе Лизы зазвенели сдерживаемые слезы. – Как оказалось, я не готова стать тебе второй матерью.

– Я никогда не просил тебя об этом. – Внутри что-то оборвалось. Этот разговор и без того не был особенно нужен, но она настояла, чтобы я пришел на то место, где мы восемь лет назад познакомились.

– Конечно, не просил. – Порыв ветра взъерошил подол ее ситцевого платья. – Ты никогда ни о чем не просишь. Тебе вообще кто-нибудь нужен, Валя? Эти вечные задержки где-то, то на работе, то у друзей. Твои постоянные срочные авралы. А дома тебя не вытащишь из-за компьютера – все те же авралы, срочные задания, графики, вся эта чепуха…

– Мы уже говорили об этом не раз, Лиза. – Я поморщился. – Ты действительно думала, что я возведу тебя на пьедестал и буду устраивать ежедневные шаманские пляски, забыв про свои интересы, про работу, про планы? Что я позволю кому-то управлять моей жизнью вплоть до того, что мне пришлось в последнее время даже отчитываться о каждой своей мысли? Это не могло продолжаться долго.

– Марат уедет со мной. – Теперь она была холодна и готова к любым возражениям с моей стороны.

– Спорить не буду, дорогая. – Я заставил себя выдавить эти пугающие слова. – Ребенку будет лучше с матерью. Но и ты помни: любая попытка настроить его против меня или воспрепятствовать нашему общению приведет в зал суда.

– Ты всегда знал, чего хочешь от жизни, – горько сказала она.

– Как и ты. – Я выдохнул напряжение тяжелым потоком воздуха. – Как и ты, родная.

Больше я не видел ни ее, ни сына. Живыми. Экскурсионный автобус, в котором они ехали спустя неделю после разговора, в районе какого-то городка в Золотом кольце России, лоб в лоб столкнулся с груженым КамАЗом. Лиза и семилетний Маратик всегда любили кататься на передних местах… Они погибли сразу, даже не успев толком понять, что происходит. Так объяснял потом следователь, пытая меня какими-то глупыми вопросами. А потом – год воя и жажды умереть. Мои родители и мама Лизы не допустили до греха. Но вкус к жизни вернула давняя подруга, открывшаяся с совершенно новой стороны. Фотография сына с тех пор не покидала моих карманов, вплоть до рыжей лисы на ночной дороге.

И сейчас отчаяние малыша сорвало коросту старой раны. В первое мгновение я болтался в прострации от несуразности происходящего. В реальности вервуд был огромен и страшен, а вот в астрале он оказался маленьким одиноким ребенком, разбуженным пугающей болью и запахом крови. И это дитя шло теперь вперед, влекомое двумя желаниями: найти хоть кого-нибудь, а заодно убрать из напуганного сердца ощущение страха. В эти секунды, когда я понял, что оказался для малыша теплым маяком доброты и понимания, когда воспоминания встряхнули мою душу, стало понятно и то, что отправлять Дитя Леса вершить суд над нагами будет чудовищным предательством.

На уровне энергий Бездна оказалась похожа на солнечный луг. Я почувствовал себя чем-то большим и бесконечно сильным. А по переливам силы ко мне все быстрее двигался кто-то одинокий и маленький. Недолго думая я принял существо в объятия своей сути, успокаивая и поглаживая волнами ментальной магии. Рыжее солнышко, очевидно и бывшее вервудом, одарило сполохами безмятежного счастья, суетливо поерзало среди моих энергий и преспокойно побежало назад, туда, откуда пришло. И это наполнило меня горечью. Опять никому не нужен… Как и все эти шесть лет со дня смерти жены и сына. Вереница сочувствующих, жаждущих чего-то для себя. И ни одного способного просто побыть рядом. Зеленый луг подернулся фиолетовой дымкой, а затем окрасился в полотно красно-сиреневых потоков. Как же все это надоело. Размечтался! Сила, править миром, вершить судьбы… Да на кой все это нужно?! Когда некому просто встать рядом и молчать о самом важном, молчать так, что и слова не нужны.

Рыжее пятно зачем-то замерло на границе моей ментальной страны. Беги, малыш, у тебя впереди большая жизнь. А я уж как-нибудь справлюсь. Не привыкать смотреть на капли дождя, надеясь, что позовут не для того, чтобы что-то сделал, а просто так. Сколько их было, таких? Десяток? Не столь важно. «Валечка, сделай мне…» «Валек, ты не мог бы…» «Валька, ты просто обязан помочь…» Хоть бы один обратил внимание на мою горечь. Так что все нормально, малыш. Беги по своим надобностям, не лезь в дела взрослых. А уж мы как-нибудь сами.

Сознание поплыло, растворяясь в сиреневых огнях. Что-то в этом было неправильное, но так ли это важно? Мне стало все равно. Кому в этом мире нужен я сам, а не мои связи, возможности, способности и перспективы? Кроме Марата, таких не было. Лиза? Хотела сделать из меня придворного, взирающего с восхищением и бросающего к ногам кровоточащее от любви сердце. Мне не хватило сил и самоотверженности. Мама? Если бы я делал все так, как она считает правильным, давно бы уже спрыгнул с многоэтажки. Отец? И его надежд я не оправдал, да. Не стал хирургом, как он. И выпал из зоны его интересов. Конечно, они меня любят… Любили, ведь на Земле я умер. Но, как говорят, они любили себя во мне, а не меня. Друзья? Валя, то… Валя, это… Валя, сделай… Валя, одолжи… Достало. Нет, все, конечно, правильно – социум, общество, тусовка. И ни одного рядом, когда умерли Лиза и Марат. Только Наталья, уведшая меня с дороги медленного умирания в мир новых отношений. Эх, Натка, за что ты украла у меня кусок сердца? Оторвала и перемолола, посмеявшись напоследок. Кто же знал, что тебе на самом деле нужен был контрольный пакет акций одного из городских холдингов, которым я владел. Теперь не владею, да и черт с ним. Но даже твое предательство дало мне сил жить дальше. Искать и верить, что однажды появится та, которой не надо будет от меня ничего, кроме меня самого – такого, как есть, со страхами, с дурью, с нежностью и плоскими шутками. Пять лет одиночества, в котором я так и не открыл дверцу никому. Потому что никто так и не постучался в этот глухой забор.

Какие-то огоньки суетливо пронеслись сквозь меня. Две искорки – зеленая и белая. Они чего-то хотят? И рыжий тут опять… Что им всем надо? Шепот на грани мира стал ответом, от которого звезды в душе заледенели. Шепот зеленой искры: