Текст книги "Негативистская конфликтология. Учебное пособие"

Для Канта подчинение общей воле не означает порабощения человека – напротив, только оно и дает ему возможность быть свободным. Читателям, не согласным с этой мыслью, автор предлагал поразмышлять о том, почему они, находясь в окружении других людей, вообще могут свободно совершать самые элементарные действия (перемещаться по городу без оружия, оставлять на время свои квартиры, помещать свои деньги в банк и т. д.). Признавая охраняющую функцию закона и стоящую на его страже силу государственного принуждения, читатель вынужден согласиться, что ограничения не отнимают, а даруют свободу. И речь не идет о страхе наказания как определяющем основании всемирно-гражданского состояния, а о моральном понимании другого как равнозначной цели.

«Целевое» отношение к другому человеку неизбежно ограничивает стремление к нарушению его прав в угоду своим интересам. Таким образом, всемирно-гражданское состояние должно базироваться на двух взаимосвязанных основаниях: морально-практическом и политико-юридическом. Правда, подобное всемирно-гражданское состояние, вероятнее всего, может быть связанно только с весьма отдаленной исторической перспективой.

Впрочем, одной из важнейших заслуг Канта в конфликтологическом смысле было четкое, аргументированное обоснование еще античной идеи о непрерывности существования однажды достигнутого всеобщего мира. Всемирно-гражданское состояние понималось немецким философом не просто как конструируемая возможность, а как необходимая цель общественного развития. По сути, кантианский проект был направлен не на решение проблемы локальных конфликтов (последствий несовершенства системы международных отношений), а на устранение конфликтов в глобальном масштабе за счет переустройства всей системы межгосударственных отношений на инновационных принципах. Кант абсолютно верно предлагал бороться с причинами конфликтов, а не с последствиями. Сформулированные им принципы в случае их неотступного исполнения всеми субъектами мировой политики должны были гарантировать нерушимость мира, который недаром назван «вечным».

Тем не менее, даже признавая авторитет немецкого философа в вопросах предотвращения социальных потрясений и внешнеполитических разногласий, следует отметить, что описанное им идеальное состояние общества отнюдь не означает полного устранения ситуативных конфликтов, а скорее их смягчение, блокирование деструктивное форм их проявления как на внутригосударственном, так и на международном уровне.

По мнению вышеупомянутого профессора Дж. Дэвиса, идея вечной гармонии была свойственна и утопистам, для которых «утопия подобна поезду, который изо дня в день ходит по одному маршруту. Разные пассажиры садятся и сходят с него, но путь его неизменен». В то же время Кант предпринял одну из первых попыток на уровне философской мысли решить проблему территориальной ограниченности бесконфликтного общества. Его проект, без сомнения, оказал существенное воздействие на мировоззрение политических деятелей, а также придал исследовательский импульс мировой научной мысли.

После работ Канта многие мыслители обратили свои взоры на поиск практических методов достижения «вечного мира».

Английский политический философ начала XIX в. Y Годвин полагал главным средством избавления от войн создание нового социального строя, основанного на полном равенстве. Несложно себе представить, что в современных условиях гарантировать такое равенство можно только путем ограничения свободы, но Годвин считал иначе. По его мнению, новое качество жизни наступит в результате повсеместного распространения знаний и торжества Разума – в этом он был очень близок европейским пацифистам той эпохи. «Народ, у которого воцарилось равенство, будет обладать всем для себя необходимым, если только у него будут средства существования, – писал Годвин. – Зачем же ему домогаться дополнительного богатства или территории?».

Подобная вера в разумность человечества и его готовность ограничить свои потребности, конечно, прямо говорит об идеалистическом характере данного учения. Любопытно, что справедливое перераспределение собственности, которое неминуемо последует за установлением нового социального порядка, должно быть добровольным. Гарантировать это можно путем просвещения и воспитания населения, которое должно самостоятельно осознать бесперспективность монархии и неравенства, сделав осознанный выбор в пользу равенства и демократии.

Годвин, как и Кант до него, попытался решить главную проблему идеализма – ограниченность «идеального» общественного строя узкими территориальными рамками одного государства. По его мнению, такое государство должно стать образцом для подражания, наблюдая за которым жители других стран смогут ввести у себя такие же порядки. Войну между демократическим и монархическим государствами Годвин считал неопасной: по его мнению, ни одна монархия не сможет нанести существенного вреда обществу равных людей, каждый из которых встанет на его защиту[25]25
  В 1983 г. эту мысль продолжил профессор Колумбийского университета М. Дойл, выдвинувший тезис «демократии между собой не воюют».


[Закрыть]. Армия агрессора будет обречена на поражение, так как столкнется не с другой армией, а с всенародным ополчением.

Этот принцип впоследствии стал активно использоваться марксистами. В частности, программа российской социал-демократической рабочей партии 1903 г. предусматривала «замену постоянного войска всеобщим вооружением народа». Доказывая оправданность данного тезиса, В. И. Ленин отмечал, что «постоянное войско везде и во всех странах служит не столько против внешнего, сколько против внутреннего врага. Постоянное войско повсюду стало орудием реакции, слугой капитала в борьбе против труда, палачом народной свободы», «опыт Западной Европы показал всю реакционность постоянного войска. Военная наука доказала полную осуществимость народной милиции, которая может стать на высоту военных задач и в оборонительной, и в наступательной войне».

В итоге после прихода к власти в России большевиков согласно первым приказам нового Верховного Главнокомандующего Н. В. Крыленко в стране «должна быть создана новая армия вооруженного народа». Параллельно с этим I Общеармейский съезд по демобилизации армии принял следующее постановление: «Постоянная армия служила материальным орудием классового могущества буржуазии и строилась на принципе насильственного порабощения людей, скованных одной мертвой дисциплиной палки. Правительство Народных Комиссаров ставит на место постоянной прежней армии всеобщее вооружение народа, защищающего те формы социального и политического строя общества, которые единственно обеспечивают полноту власти Советов».

Вообще, советской политической теории и практике не были чужды идеалистические мотивы. К примеру, в отечественной литературе указанного периода долгое время доминировала идея бесконфликтности сюжетов. Так, в 1954 г. в статье «Будни или праздники?» профессор А. П. Эльяшевич настаивал на том, что «нам нужна праздничная литература, не литература о «праздниках», а именно праздничная литература, подымающая человека над мелочами и случайностями». Одной из главных тем произведений был созидательный труд, который позволял конструктивно преодолевать разногласия психологического и политического свойства. Трагизм противоречий, имевших место в реальной жизни, часто затушевывался, а персонажи книг показывались крайне схематично через призму своих социальных ролей.

Сюжетные линии произведений строились таким образом, чтобы у читателя создавалось впечатление, будто конфликт как явление общественной жизни в СССР отсутствует вовсе. Получалось, что социальные противоречия были характерны только для эксплуататорского, капиталистического общества, где наличествуют антагонистические классы. Советский строй считался если не идеальным, то близким к этому, поэтому конфликтов в жизни граждан быть не может. Все негативные эмоции связывались, как правило, со «старым», дореволюционным обществом.

Наряду с литературным творчеством схожие «бесконфликтные» мотивы звучали и в экономических программах СССР. Так, отечественные марксисты отстаивали идею о возможности создания экономической системы без конкуренции, т. е. без борьбы за ресурсы и рынки сбыта (без конфликтов). Для многих государственных и общественных деятелей одинаково конфликтными были как конкурентные, так и монополистические системы. Вновь обратимся к творчеству В. И. Ленина: «…монополии, вырастая из свободной конкуренции, не устраняют ее, а существуют над ней и рядом с ней, порождая этим ряд особенно острых и крутых противоречий, трений, конфликтов».

В самом общем смысле в рамках советской идеологии конфликтность долгое время расценивалась как феномен, присущий лишь определенному типу общественно-политических систем. Это находило отражение и в художественном творчестве, и в повседневной жизни граждан, например в социально-трудовой сфере. Место конкуренции заняло понятие «социалистическое соревнование», что подразумевало борьбу трудящихся за достижение наивысшего уровня в производстве материальных и духовных благ без противоречий и антагонизма.

Главным условием построения такой системы считалось отсутствие эксплуатации и общественная собственность на средства производства. По словам журналиста В. А. Бударина, взаимоотношения трудовых коллективов и предприятий в СССР строились на принципах «товарищеского сотрудничества и братской взаимопомощи», но никак не конфликта. Однако оказалось, что одних только моральных поощрений (почетных дипломов, значков и т. д.) за экономические достижения недостаточно для полномасштабного развития экономики на протяжении длительного времени. В общем, преодоление «теории бесконфликтности» шло непросто, однако в конечном счете оказало на отечественную социальную сферу положительное воздействие.

Стоит заметить, что в социалистическом лагере находились и противники отказа от конкуренции, например бельгийский экономист Г. де Молинари (сторонник анархизма). Его труд «Производство безопасности» получил широкую известность во второй половине XIX в., но к настоящему моменту, увы, забыт большинством специалистов. В рамках упомянутого эссе бельгийский мыслитель отстаивал мысль, что главной причиной вооруженных конфликтов является монополия государства на обеспечение внешней и внутренней безопасности. Вот его слова по этому поводу:

«Всюду, где возникают общества, мы видим, как самые сильные, самые воинственные народы захватывают исключительную власть над обществом. Всюду мы видим, как эти народы захватывают монополию на безопасность в некоторых более или менее обширных границах, в зависимости от своей численности и мощи. И поскольку по самой своей природе эта монополия чрезвычайно выгодна, мы всюду наблюдаем, как народы, наделенные монополией на безопасность, заняты жестокой борьбой для того, чтобы расширить охват своего рынка, количество принужденных ими потребителей, а значит, и объем своих выгод. Война является необходимым и неизбежным последствием установления монополии на безопасность».

С точки зрения де Молинари, лишь переход к системе коллективной безопасности, основанной на общественной инициативе, может обеспечить человечеству гармоничное существование:

«Под властью свободной конкуренции война между производителями безопасности совершенно теряет смысл. Зачем им воевать? Чтобы завоевать потребителей? Но потребители не позволят, чтобы их завоевывали. Они будут внимательно следить за тем, чтобы их не защищали люди, беззастенчиво нападающие на личностъ и собственность своих соперников. Если бы некий дерзкий завоеватель попытался стать диктатором, они бы немедленно призвали себе на помощь всех свободных потребителей, которым угрожает такая агрессия, и обошлись бы с ним по заслугам. Точно так же, как война – естественное следствие монополии, мир – естественное следствие свободы».

Как ни странно, многие современные институциональные экономисты согласны с выводами бельгийского коллеги в том смысле, что вмешательство государственных органов в некоторые сферы жизни часто является неоправданным и даже вредным. И речь может идти не только о вмешательстве в экономические отношения, но и в те области, которые традиционно считаются прерогативой государства, например военная безопасность.

Впрочем, по авторитетному мнению профессора СПбГУ[26]26
  Санкт-Петербургский государственный университет.


[Закрыть] К. С. Пигрова, выраженному в статье «Идея экономического порядка», даже в постсоветской России неконкурентное восприятие социально-экономической системы страны с успехом сохраняется. По словам профессора, в идеалистической модели «индивид должен быть способен к сотрудничеству, трудовому согласию, кучастию в разделении труда», а гарантировать это должен предельно высокий профессионализм:

«Дилетант плох даже не тем, что он плохо ведет дело, а тем, что он покушается не на свое дело, нарушает установленный порядок распределения труда. Человек должен испытывать не только склонность к труду, но и стремление работать «в команде», где он хорошо делает именно свое дело, дополняющее дело других».

Если учесть, что данный принцип относится не только к отдельным личностям, но и к национальным группам, Пирогов считает, что в современных условиях задача исследователей состоит в том, чтобы «выделить рациональную основу межнациональной кооперации». Иными словами, сторонники идеалистической доктрины должны создать теоретическую модель мировой экономики, в рамках которой принципы разделения труда, толерантности и работы «в команде» на общее благо положат конец не только национальной неприязни, но и ожесточенной конкуренции.

Таким образом, в XXI в. идеалистические тенденции в общественно-политической и правовой мысли не исчезли. Исследователи по-прежнему пытаются найти способ устранить конфликтные ситуации из сферы межличностных, межгрупповых и межгосударственных отношений. Из теорий, заслуживающих внимания, следует сказать об идее, изложенной в книге еще одного профессора СПбГУ – В. П. Бранского «Искусство и философия», 1999 г. К интересующей нас проблеме ученый предложил следующий подход:

«…при наличии всеобщей эстетизации все социальные конфликты должны превратиться в художественные контрасты, находящиеся в состоянии художественного равновесия. В этом случае на смену социальной борьбе приходит социальная гармония, которая в условиях полной эстетизации совпадает с художественной гармонией».

Как видно, залогом достижения социальной гармонии автор считает «всеобщую эстетизацию», под которой в науке и философии принято понимать стирание границ между миром художественной эстетики (можно даже сказать, художественного вымысла) и повседневной жизнью. Иными словами, от конфликтов можно избавиться, если приблизить поведение людей к эстетически правильным литературным или иным художественным шаблонам. На этой основе можно добиться «достижения абсолютного сопереживания», которое позволит кооперации победить конкуренцию в умах людей.

Данная трактовка, как и иные «бесконфликтные» модели общественного развития, в последнее время встречает резкую критику со стороны профессиональных конфликтологов. К примеру, доцент Высшей школы экономики Л. Н. Цой неоднократно указывала своим оппонентам на тот факт, что желание жить без конфликтов и противоречий, как правило, оборачивается для человека элементарным бегством от них. Обыватель хочет освободиться от разногласий, «как от кошмарного прошлого, – утверждает исследователь, – и построить свою жизнь бесконфликтно и без противоречий, а значит, не замечая и уходя от них».

Нельзя не отметить, что данная трактовка родилась в рамках «западной» науки, в то время как мыслители Востока строили свой конфликтологический идеализм с несколько иным расчетом. Крупнейшей фигурой среди китайских философов такого направления стал Кан Ювэй – поклонник конфуцианства и лидер «Движения за реформы» в Китае на рубеже XIX–XX вв. Его основой труд с изложением утопических идей всеобщей гармонии назывался «Да Тун Шу» («Книга о Великом Единении»).

В этой книге автор, пытаясь найти способ построения идеального общества, пришел к выводу, что в рамках религиозной картины мира добиться этого невозможно. Кан Ювэй отверг и христианство, и ислам, и иудаизм, и брахманизм, и даосизм. Все эти религии, по мнению философа, не могут создать общество экономически равных граждан, а без этого немыслим и отказ от конфликтов. В этом плане на автора, по всей видимости, сильно повлияли европейские утописты.

Для достижения китайской вариации «вечного мира» – «эры Великого Единения» – человечеству нужно избавиться от таких пороков как:

1) разделение мира на государства и племена;

2) сословное и расовое деление;

3) неравенство мужчин и женщин;

4) неуважение к закону и т. д.

Не менее важным, по мнению Кан Ювэя, являлось преодоление семейных и профессиональных различий, а также потребительского отношения к природе. По сути, его идеи, как и у предшественников-идеалистов, крутились вокруг достижения равенства (главным образом, экономического), но имели и весьма характерную для Китая этническую специфику. Например, как и европейские «коллеги», китайский философ связывал построение бесконфликтного общества с будущим, предлагая рассматривать человеческую историю через призму смены трех эр: «эры хаоса и смуты», «эры становления» и «эры Великого Спокойствия». Однако наступление первых двух периодов у разных стран и народов происходит не одновременно и зависит от множества параметров, ключевыми из которых являются экономическое и культурное развитие[27]27
  В этом ключе суждения Кан Ювэя о народах, находящихся по его классификации в состоянии «хаоса и смуты», порой носят откровенно оскорбительный характер – так он отзывается, например, о жителях Африки.


[Закрыть]. Лишь третья «эра» должна настать по всей Земле одновременно, хотя эту мысль философ дополняет предупреждением:

«Невозможно государствам «эры хаоса» сразу попасть в эпоху «Великого Единения», невозможно от старых обычаев абсолютизма сразу перейти к демократии. Абсолютизм, конституционализм, демократия, три эти способа управления, должны осуществляться по очереди, если очередность будет нарушена, это неизбежно приведет к хаосу».

Фактически Кан Ювэй ответил на вопрос современных российских ученых еще до того, как он был задан: «Возможен ли моментальный переход от тоталитаризма к демократии, минуя стадию авторитаризма?». Вопрос этот приобрел актуальность после распада СССР, когда отечественные политологи пытались классифицировать возникший в 1990-х годах в Российской Федерации политический режим. Склоняясь к идее о его авторитарном характере, значительная часть специалистов провозглашала его построение неизбежным следствием ликвидации однопартийной системы, существовавшей в нашей стране очень долгое время. Поскольку общество, привыкшее к длительному ограничению свободы, не может моментально перестроиться на либерально-демократических началах. Эту же мысль отстаивал еще в начале XX в. Кан Ювэй, предупреждая об опасности резких политических трансформаций без учета объективных условий их осуществления – это может спровоцировать войны, «приведет к хаосу».

Интересно, что деление мира на богатых и бедных считалось им едва ли не главной причиной большинства социальных конфликтов, а искоренить бедность философ предполагал путем уравнения доходов граждан: «Общество, которое устроится в эру Великого Равновесия и Великого Единения, [основано] на принципе равенства, ибо если установится равенство, не станет бедности». Первейшим залогом достижения равенства провозглашалось распространение альтруизма, выражающегося в добровольном отказе богачей от наследственных прав на имущество, отчисление средств на общественные нужды и т. д. Мыслитель выступал против купли-продажи земли и был горячим критиком идеи экономической конкуренции:

«Теперешние ученые… в конкуренции видят прогресс. Если не будет конкуренции, говорят они, начнется упадок. Такая теория годится только для эры хаоса, а для эры Великого Единения она очень вредна».

По мысли Кан Ювэя, наступление «эры Великого Единения» должно быть ознаменовано созданием всемирного правительства, введением единого международного языка, упразднением частной собственности, заменой института семьи временными брачными соглашениями и привнесением достижений научно-технического прогресса во все сферы трудовой деятельности.

Наблюдая распространение геополитического влияния мировых держав на их более мелких соседей, Кан Ювэй считал это символом движения государств в сторону объединения и уничтожения границ. По его мнению, этот процесс должен занять примерно 200–300 лет, так что интеграционные проекты в современном мире (например, Европейский союз) к концу XXII в. должны увенчаться успехом. После этого, поскольку в мире не останется войн и конфликтов, человечество направит свои основные усилия на достижение бессмертия.

Сложно сказать, как китайский идеализм повлиял на научную мысль и современный общественный уклад. С одной стороны, приходится констатировать, что значительная часть исследователей, как в России, так и за рубежом, не считает достижение всеобщего равенства эффективным средством решения острых социальных проблем XXI в. В частности, известно мнение действительного члена Российской академии наук В. А. Тишкова по данному поводу:

«Общество – это часть живой природы. Как и во всей живой природе, в человеческих сообществах существует доминирование, неравенство, состязательность, и это есть жизнь общества. Социальное равенство – это утопия и социальная смерть общества».

С другой стороны, в современном Китае многие утопические идеи были с успехом адаптированы руководством страны и органично влились в социалистическую идеологию. В частности, мысль о главенствующей роли технических усовершенствований в эволюции системы социальных отношений в недавнем прошлом нашла отражение в подготовке китайской сборной к XXIX летним Олимпийским играм в Пекине. Как писали об этом российские журналисты, «китайские спортсмены явили торжество индустриального типа, где все абсолютно автоматизировано и электрифицировано, включая и самих спортсменов». В результате атлеты из Поднебесной продемонстрировали на играх феноменальный уровень подготовки даже в тех видах спорта, где успехов не добивались никогда прежде[28]28
  По признанию спортивных чиновников и экспертов, этого удалось добиться благодаря усилиям сотрудников «Центра медико-биологических проблем», где «производство» будущих чемпионов было превращено в алгоритмизированный процесс.


[Закрыть].

Что касается европейских и американских конфликтологов, то уже в XX в., как говорилось выше, большинство из них стали постепенно отказываться от идеала абсолютно бесконфликтного общества. Множество противоречий социального порядка и вооруженных столкновений (крупнейшими из которых были две мировые войны и «холодная война») способствовали появлению тезиса о природной конфликтности человека, которую он не в силах преодолеть. Тем не менее некоторая часть специалистов, не соглашаясь с данным тезисом, начала отстаивать идею, что достижение бесконфликтности в отношениях может быть обеспечено через бесконфликтность в общении.

По всей видимости, основоположником такого подхода был американский психолог Э. Л. Берн, сформулировавший основные положения теории «трансакционного анализа». Согласно данной концепции личность человека включает в себя три базовых структурных компонента-состояния: «ребенок», «родитель» и «взрослый». «Ребенок», как правило, это источник спонтанных эмоций, побуждений и переживаний; «родитель» тяготеет к стереотипам, обобщениям и поучениям; «взрослый» же характеризуется рациональным отношением к жизни. Взаимодействие людей можно выразить как череду трансакций[29]29
  Трансакция – единица коммуникативного процесса, состоящая из коммуникативного стимула и коммуникативной реакции.


[Закрыть], в рамках которых вышеназванные роли участников коммуникации либо соответствуют друг другу, либо вступают в противоречие. Иными словами, каждый из участников диалога должен воспринимать другого участника через призму той роли, которую он сам на себя взял. В противном случае возникает так называемая «пересекающаяся трансакция», что сигнализирует о нарушении процесса общения, а это предпосылка для возникновения конфликта.

Взяв за основу идеи Берна, многие ученые в России и за рубежом (как правило, психологи, философы и лингвисты) старались сформулировать принципы и критерии бесконфликтной коммуникации. Приведем несколько примеров.

По мнению автора учебного пособия «Этика общения» В. И. Сафьянова (профессора МГУП[30]30
  Московский государственный университет печати им. И. Федорова.


[Закрыть]), для нейтрализации конфликтогенного потенциала речевого взаимодействия необходимо опираться на следующие принципы:

1) принцип презумпции порядочности партнера по общению;

2) принцип сохранения суверенитета и неприкосновенности достоинства субъектов общения;

3) принцип толерантности и альтруизма[31]31
  Данный тезис, по всей видимости, является производным от идеи И. Канта о том, что к человеку в лице других и самого себя всегда нужно относиться как к цели, а не только как к средству.


[Закрыть];

4) принцип милосердия;

5) принцип «справедливости и благородства»;

6) принцип ненасилия.

Фактически в речи необходимо избегать оценочных суждений, способных вызвать негативную реакцию окружающих. Это означает соблюдение определенного этикета общения, что возвращает нас к идеям Конфуция. Однако эти правила становятся неэффективными в случае наличия объективных противоречий между субъектами коммуникации или изначальной конфликтной установки одного из них.

С другой стороны, согласно исследованию, проведенному профессором МГЛУ[32]32
  Московский государственный лингвистический университет.


[Закрыть] Н. А. Богатыревой, в бесконфликтном общении ключевыми правилами служат:

1) знание основных конфликтогенов;

2) понимание потребностей окружающих;

3) заблаговременное обнаружение потенциально конфликтных тем общения;

4) активность при урегулировании противоречий;

5) ясность, недвусмысленность и информативность высказываний;

6) создание синтонности (атмосферы психологического комфорта и общности в коллективе).

Изучая эти и подобные им советы, профессор ИГЛУ[33]33
  Иркутский государственный лингвистический университет.


[Закрыть] Н. Н. Казыдуб задается вопросом: «Следует ли считать таким [бесконфликтным] дискурсом внешне непротиворечивое обсуждение культурных и социальных смыслов с исключением неприятных или опасных для собеседников тем? Или же бесконфликтный дискурс представляет собой конструктивное обсуждение несовпадающих точек зрения и совместный поиск путей достижения межличностного консенсуса?». В зависимости от того, как каждый исследователь отвечает для себя на эти вопросы, его выводы концентрируются либо вокруг понятия «вежливость», либо вокруг термина «толерантность».

По мнению профессора, «следует признать принципиальную возможность конструирования бесконфликтного дискурса посредством активации симметрично переживаемых концептов». Фактически этот вывод отсылает конфликтологов еще к работам Эпиктета, предлагавшего выработать единые стандарты поведения людей в отношении главных предметов обсуждения. Казыдуб, ссылаясь на статью профессора Йельского университета Н. Брукса, предложила ограничить такие концепты следующим перечнем: символизм, ценность, авторитетность, порядок, церемония, любовь, честь, юмор, красота, Дух.

Конечно, конфликты в обществе разворачиваются не только вокруг этих смысловых понятий, но нельзя не согласиться, что достижение согласия по поводу содержания вышеназванных концептов действительно способно сделать взаимодействие людей гораздо менее противоречивым.

Что касается зарубежных исследователей, то и они пока не готовы отказаться от идей «вечного мира» и «идеальной гармонии».

Так, американский политолог Р. Инглхарт в одной из недавних лекций (2013 г.) студентам Высшей школы экономики стал защищать уже далеко не новую идею, что войны исчезнут в ближайшем будущем, поскольку, во-первых, станут экономически невыгодными, во-вторых, повсеместное распространение демократии приведет к искоренению ксенофобии. По его мнению, выгода мирного сосуществования с момента появления индустриального общества стала превышать выгоду от вооруженных конфликтов. При этом в современном обществе существенно возросла ценность к человеческой жизни и нетерпимость к военному насилию. Подобные сдвиги в массовом сознании связаны, по словам Инглхарта, с общей модернизацией экономической и политической систем – собственно, его выступление и было озаглавлено «Модернизация и снижение насилия».

Для понимания этой концепции и подобных ей работ ключевым является термин «толерантность», вокруг которого концентрируются взгляды идеалистов XXI в. Согласно исследованию, проведенному воронежским филологом Е. И. Грищук, содержание данного термина у граждан современной России ассоциируется с такими понятиями, как «бесконфликтность» (40–44 % опрошенных), «миролюбие» (13–16 %), компромисс (14–22 %) и т. д.

Понимая толерантность, как поведение, основанное на отсутствии негативных эмоций по отношению к сторонним идеям, взглядам, ценностям, вкусам, убеждениям и чужой культуре в целом, многие современные политики и ученые именно в развитии данного явления видят залог достижения мира во всем мире. Характерно, что толерантность в этническом плане часто сопряжена с интернационализацией, вследствие чего привычная для какого-либо народа система ценностей или идеология уступает место общечеловеческим ценностям. У того же Инглхарта можно встретить идею, что межгрупповая толерантность растет по мере укрепления взаимозависимости стран и снижения «слепого патриотизма». В соответствии с данной мыслью толерантные граждане не только не будут вступать в конфликты из-за этнических, религиозных, половых различий, но и не станут воевать за свою страну, если конфликт будет означать причинение вреда других странам и народам.

Помимо толерантности широкое распространение среди современных идеалистов получил термин «политкорректность» – это идеология и практика запрета на употребление слов и выражений, считающихся оскорбительными для определенных социальных групп. По сути, политическая корректность в современном понимании – это способ ограничения свободы слова в целях минимизация деструктивных форм межличностной и межгрупповой коммуникации. Явление получило широкое распространение в странах Запада на рубеже XX–XXI вв. Российский писатель В. О. Пелевин, характеризуя данное понятие, высказался следующим образом:

«Я думаю, что политкорректностъ оправданна, когда она позволяет сохранить человеческое достоинство. Когда из нее делают фетиш и национальный культ, это немного смешно… Американцы ведь очень прагматичные люди. Они ввели политкорректностъ, потому что она мгновенно наводит формальный мост через эмоционально заряженную трясину. Назовите негра негром, и на вас повиснет доля ответственности за работорговлю. Назовите его афроамериканцем, и его молено спокойно увольнять с работы. Политкорректностъ создает ясные правила, полагаясь на которые, можно избегать двусмысленности, хотя сама по себе политкорректностъ – очень двусмысленная вещь. Суть политкорректности – общественный договор в максимально сжатой форме. Это удобно, потому что экономит время и силы».

В этом небольшом отрывке текста как нельзя лучше показано идеалистическое содержание «политической корректности», в котором в очередной раз ключевую роль играют «ясные», однозначные правила поведения без двусмысленности, как учили древнегреческие мыслители.