Текст книги "Нежный тиран"

Микаэль и Лаури чокнулись своими бокалами, со смехом представляя себе, как их товарищи в это время блистают своими талантами перед графиней.

– Ненавижу крахмальные рубашки и хорошие манеры, – признался Микаэль, когда официант принес персиковый десерт. – Дайте мне свободу! Дайте мне радость и любовь. Ты согласна, душа моя, что это самые главные вещи в жизни?

Лаури тоже считала любовь важной вещью, но она сомневалась, что ее представления об этом чувстве разделяет ее компаньон.

– Персики с миндалем восхитительны, – ушла она от опасной темы. – В них есть что-то дикое, языческое.

– Я рад, душа моя, что в тебе проснулось язычество, – задумчиво ответил он. – Я постепенно открываю тебя, Лаури, словно снимая лепестки с чертополоха.

– Какое колоритное сравнение, – рассмеялась девушка. – Я так колюча?

– Как маленький ежик, – сдержанно улыбнулся он. – Хочешь, чтобы я говорил тебе только комплименты?

– Не стоит. Лучше займись своими персиками с миндалем.

– Неужели боишься, что тебе это понравится? – Он рассматривал освещенную фонарями собеседницу – витающую в облаках и вызывающе юную. Ее нежные губы слегка покраснели от вина, которое они только что пили, – напитка мечтаний, юности и грусти. – Думаешь, я не вижу, как ты страдаешь и борешься с собственной тоской только ради того, чтобы порадовать тетю… и важного синьора, который видит в тебе вторую Травиллу?

– Пожалуйста, Микаэль. – Лаури вздрогнула, будто прикоснулась к призраку, и очарование вечера словно растаяло в воздухе. – Я не Травилла. Мне не хватает ее таланта – или чего-то еще.

Разве ты не видела ее портрет в башне Максима? – Микаэль подался вперед. – Иногда, при подходящем освещении, у тебя такое же выражение лица, и ресницы отбрасывают на щеки такие же тени. Да ты точно сошла с этой картины! Я подметил это тем вечером, когда мы впервые разговаривали на корабле. Максим не мог не заметить сходства. Представляю, как забилось его холодное сердце, когда он выяснил, что ты тоже танцуешь.

– Замолчи! – Она вскочила на ноги. – Я хочу домой!

– Домой? – Глаза Микаэля сузились. – В Англию?

Лаури уставилась на него, ощутив вдруг дикую, невыносимую тоску по родной Британии, по тете, по тишине и мирному течению жизни, которую они вели в коттедже.

– Нет, глупый. – Она с трудом изобразила на лице улыбку. – Домой в палаццо.

Когда они наконец вернулись в палаццо, уже совсем стемнело. Званый вечер давно закончился, и нигде не горело ни огонька… кроме освещенного узкого окна наверху башни.

Выстроенная много десятилетий назад, при свете звезд эта башня казалась особенно высокой и причудливой. Микаэль заметил, как Лаури опасливо взглянула наверх, и насмешливо улыбнулся.

– Что такое? – фыркнул он. – Боишься, что хозяин поджидает нас, чтобы задать взбучку?

– Конечно нет, – ответила Лаури, хотя именно это не шло у нее из головы.

– Ну признайся же, что боишься его!

– Я не из пугливых. – Она ускорила шаг и первой вошла в палаццо. Девушке противно было признаться даже самой себе, что она с ужасом думает о завтрашнем уроке со своим суровым директором.

Глава 6

Лаури с тяжелым сердцем ожидала предстоящего занятия с Максимом ди Корте, но вышло так, что его отложили на несколько часов. Бруно сообщил за завтраком, что Максим уехал по крайней мере на день по делам, связанным с графиней Риффини. Лаури вздохнула с облегчением. По возвращении Максим мог уже и не вспомнить о том, что она прогуляла званый вечер.

Лаури прошла вместе со всеми в класс Бруно, и после двухчасовой напряженной репетиции он позволил танцорам упасть в кресла и завел разговор о великих мастерах балета и их пути на вершину славы.

Гении всегда ассоциировались с тем или иным образом, говорил Бруно, никогда не будет другой такой Сильфиды, как Мари Тальони, или такого Умирающего лебедя, как Анна Павлова. Есть лишь бледные копии. Никто так не станцует Призрака розы, как Нижинский.

Бруно расхаживал по комнате, заложив руки за спину, и увлеченно рассказывал о богах и богинях балета.

– Мы подходим к Травилле, – объявил он. – «Полет Ласточки»… Ни одного лишнего движения, дети мои. Она становилась частью музыки и танцевала как луч света. Зрители понимали, что каждый шаг этой балерины – естественное продолжение биения ее сердца. В отличие от других великих прим Травилла танцевала не для целого мира – как нам это преподносят, – но лишь для одного человека, своего мужа. Но, порхая по сцене для него одного, она умудрялась затронуть за живое всех мужчин, проникать в душу каждой женщины.

– Вы знали ее? – полюбопытствовала одна из балерин.

– В последние годы жизни балерины, спустя много лет после того, как она оставила балет, – ответил Бруно. – Но я часто видел ее на сцене, когда был молодым. Мой отец работал дипломатом, и наша семья разъезжала по всему миру. Нередко нам доводилось пересекаться и с Травиллой.

В этот момент принесли дымящийся кофе и бутерброды с постной ветчиной. Заморив червячка, танцоры снова вспомнили о Травилле, и беседа возобновилась.

– Говорят, она была красива, – прозвучал мужской голос. – На картинах она выглядит скорее простоватой.

Картины не могут передать ее неуловимую привлекательность. – Бруно вытер губы большим платком, которым обычно промокал лоб и шею во время репетиций. – На сцене Травилла обладала странной, чарующей красотой. В меняющемся, сверкающем свете она превращалась в райскую птицу… На несколько часов она превращала реальность в волшебство, захватывавшее всю аудиторию.

Лаури с восхищением слушала лектора, так как Бруно, свободно изъясняющийся на всех европейских языках, сейчас повторял свои слова на английском. А потом он озвучил вопрос, заставивший ее подскочить на стуле.

– Может ли появиться вторая Травилла? – Он задумался, и, возможно, совершенно случайно его взгляд секунду задержался на Лаури.

– Я оптимист и верю в чудеса, иначе не занимался бы этим сумасшедшим и прекрасным делом, называющимся балетом, – многозначительно улыбнулся Бруно, в сотый раз взъерошив волосы. – А теперь, дети мои, дебаты закончены, пора за работу.

Лаури стала одной из четверки, танцевавшей в «Волшебном нефрите», так назывался новый балет Бруно о волшебной статуэтке, ожившей ночью перед аукционом. Красивый юноша хотел украсть ее и спрятался в этом помещении в надежде дождаться ночи.

Эта сцена всегда нравилась Лаури, и остаток утра принес ей огромное удовольствие. Ленч накрыли в обеденном салоне, а потом она отправилась в класс пантомимы, где прилежно трудилась до пяти часов. Девушка понимала, что в балете каждый жест осмыслен, и поэтому руки, глаза и тело танцора должны двигаться бесшумно и красноречиво.

Микаэль Лонца тоже изредка появлялся в этом классе, но в тот день он работал с Андреей над новой постановкой «Жизели», где танцевал партию Альберта.

Вся труппа хорошо знала, что Андрее не нравится партия Жизели, но она была примой, и Конча однажды по секрету рассказала Лаури, что эта особа скорее предпочтет всякий раз с отвращением выходить на сцену, чем позволит другой балерине занять ее место хоть на одно представление. Лидия цепляется за каждую главную роль, как пиявка за камень, и кто бы ни стал ее дублершей, бедняжка может весь вечер спокойно сидеть в гримерной, занимаясь, скажем, шитьем.

– Не понимаю, почему она так ненавидит эту партию? – Лаури и Конча сидели в кафе «Анцоло», наслаждаясь вкусом равиоли.

– Андрея тщеславна, как все красавицы, и знает, что никогда не станцует Жизель так, как Травилла. Наша прима ревнует к ее памяти, – ехидно бросила Конча.

Перекусив, Конча отправилась с товарками на новую выставку искусств; Лаури же не хотелось никуда идти, и девушка одна вернулась в палаццо. Оказавшись на площадке перед палаццо, она взглянула на башню, казавшуюся загадочной и неприступной, как и сам ее обитатель.

На этот раз за узкими окнами не было света. Высокий силуэт хозяина не вырисовывался на фоне звезд – сегодня он далеко, и башня в его отсутствие приобрела печальный, заброшенный вид.

Лаури подошла к ее стене из неотесанного камня и с замиранием сердца взглянула на дверь, почти незаметную издалека. Ей показалось, что она набрела на вход в тайное укрытие, и это лишь подстегнуло ее любопытство. Как выглядит орлиное гнездо Максима ди Корте, его кабинет, в котором он хранит великолепную библиотеку… и знаменитый портрет Травиллы?

Лаури коснулась ручки и попробовала повернуть… к ее восхищению, смешанному с испугом, она поддалась, и дверь открылась с жутковатым скрипом. Перед любопытной посетительницей предстала винтовая лестница, освещенная тусклыми лампами.

Сердце Лаури забилось сильнее… Желание подняться по этой лестнице было непреодолимо. Девушка прикинула, что до крепостных укреплений она доберется минут за пять. Она только взглянет сверху на город и сбежит вниз как тень, которой никогда там и не было.

Тени и легкие шорохи сопровождали ее на протяжении всего подъема. Остановившись, она обнаружила три одинаковые двери. Две из них вели в апартаменты Максима ди Корте, и Лаури неожиданно осознала, что вторглась в чужие владения. Напрасно она поддалась импульсу, который завел ее так далеко.

Ветерок скользнул по шее Лаури, когда она подошла к последней двери. «Сейчас или никогда», – мелькнуло у нее в голове. Возглас облегчения вырвался из груди девушки, когда прохладный ночной воздух повеял на нее с открывшихся за дверью высоких ступенек. Она взбежала по ним и оказалась на смотровой площадке.

Лаури стояла у одной из глубоких амбразур, и прямо в лицо ей бил ветер, огибающий едва различимые шпили и огромные купола, казавшиеся отсюда такими близкими… Ее окружала готика… Лаури жадно вдыхала воздух ночи, гладила пальцами мох, покрывавший старые серые камни.

Звезды над головой казались маленькими огоньками, слышался каждый всплеск воды в канале. Отсюда, с улыбкой думала Лаури, верная Рапунцель могла сбросить свои отрезанные волосы, чтобы возлюбленный поднялся к ней. Здесь благородная душа Максима ди Корте обретала покой и одиночество. Орлиное гнездо, убежище истинного идеалиста, человека, проявлявшего железное упорство, когда дело доходило до искусства.

«Становится ли он другим, чуть более человечным, когда остается здесь, наверху, в одиночестве?» – размышляла она, бросая прощальный взгляд на прекрасные купола, созданные великими мастерами прошлого. Ветер холодком пробегал по ее волосам, теребил бретельки алого бархатного платья. Это был ее любимый наряд. Она сама не знала, почему выбрала его для посещения кафе «Анцоло»: оно считалось довольно демократичным местом, да и Микаэль на этот раз не составил им компанию.

По предположению Кончи, он обхаживал очередную девочку. Лаури догадалась, что обидела его прошлым вечером, поспешив уйти из «Трех фонтанов», где он так старался произвести на нее впечатление.

Но сейчас она должна поторопиться. Каждая секунда промедления чревата нежданной встречей с Максимом ди Корте. Лаури развернулась… и более чем странное чувство охватило ее, когда она собиралась вернуться к лестнице. Она скорее почувствовала, чем увидела, как что-то мелькнуло среди теней. Послышался едва различимый шорох, который вполне мог быть шелестом ветра, скользившего по замшелым стенам башни.

Ледяные мурашки пробежали по спине. Лаури хотела броситься через площадку к спасительной винтовой лестнице, но инстинктивный страх перед неизвестностью не отпускал ее… она вспомнила о шорохах, сопровождавших ее по пути наверх. Шелковое платье, шуршащее по полу, вполне могло бы издавать такие звуки..

Лаури не могла сдвинуться с места, словно в кошмарном сне; ноги не повиновались ей, сердце бешено колотилось. Правдой ли были те разговоры среди балерин? В башне живет призрак?

«Чепуха, – нервно усмехнулась она. – У всех балерин слишком сильное воображение. Надо выбросить из головы, будто кто-то прячется в тени на ступеньках винтовой лестницы…»

Громкий скрип ступенек, ведущих на площадку, заставил ее вскрикнуть от страха. Тень, большая чем остальные, вырисовывалась все четче, и Лаури инстинктивно отпрянула.

– Осторожнее! – раздался громкий крик. – Там пролом в стене!

Максим ди Корте обеими руками рванул ее к себе. Перепуганной Лаури почудилось, что его пальцы тверды как железо.

– Дурочка. – Она чувствовала его учащенное дыхание на своем лбу. – Ты могла убить себя!

– Я… я не знала, что это вы.

Внезапно он отпустил ее, так же неожиданно, как и схватил.

– Кого же еще ты ожидала здесь увидеть? – Темные глаза сузились, изучая ее побледневшее лицо. – Это моя башня. Я раздаю приглашения.

– Я не имела права подниматься сюда, – всхлипнула Лаури. – Вы сердитесь на меня?

– Я сержусь потому, что с вами мог произойти несчастный случай, мисс Гарнер. – Он отодвинул ее подальше от амбразур, которые снизу казались черными зубьями на фоне лазурного неба. – Несколько лет назад в башню попала молния и ослабила ее конструкцию, вот почему я поселил вас в другой части палаццо. Идем, иначе ты не перестанешь дрожать. Мудрые девушки никогда не нарушают своих границ, но и им нелегко противостоять женскому любопытству.

– Отсюда чудесный вид. – Она робко улыбнулась. – Я часто замечала, как вы любуетесь сверху милыми старинными зданиями и каналами.

– Но я знаю эту башню как свои пять пальцев, – возразил он. – Если ты хотела взглянуть на город со смотровой площадки, то следовало сказать об этом, и однажды вечером, на закате, я бы привел тебя сюда. Почему ты никогда ни о чем не просишь?

– Вы занятой человек, синьор. – Лаури чувствовала, как краснеет. – Я не хотела докучать вам.

– Это нисколько не обременило бы меня, – твердо сказал он. – Я всегда рад поговорить о Венеции. Ты согласна, что это изумительный город? Микаэль Лонца показал тебе все? Византийские церкви, галереи, цепочки островов, стекло?

– Он собирался свозить меня в Мурано[12]12
  На острове Мурано находится знаменитый венецианский Музей стекла.


[Закрыть]. – Ее смущение только усилилось, и она отвела глаза, чтобы скрыть это. – Мне нравится все, что сделано из старого стекла.

– Лучшим периодом в истории венецианского стекла считается шестнадцатый век, у меня хранится чудесный кубок тех времен, который заинтересует тебя. А музеи, мисс Гарнер? Были вы где-нибудь?

– В одном или двух. – Неуверенная улыбка снова пробежала по ее лицу. – Боюсь, Микаэль скучает там, его интересуют лишь роскошные венецианские костюмы, старинные украшения и оружие.

– Они очень впечатляют, я согласен. С той стороны башня вполне безопасна, давай подойдем к амбразуре. Я не наброшусь на тебя, как минуту назад. Бедный ребенок, – усмехнулся он. – Боюсь даже представить, кем я кажусь тебе – людоедом, вероятно? В таком случае твой визит – всего лишь ради прекрасного вида – верх либо глупости, либо смелости.

– Мною руководило простое любопытство, синьор. – Лаури выглянула из амбразуры на канал, омывающий фундамент палаццо. – Не водятся ли в венецианских каналах русалки, обитающие в подводных дворцах? – лукаво шепнула она.

– Очень может быть. – По его голосу Лаури поняла, что собеседник улыбается. Через секунду он подошел и встал рядом с ней. – Венеция – загадочный город, состоящий из сказок. Когда шпили и купола смыкают в воде свои тени – мы говорим, что они встречаются, – тогда всякое возможно.

Лаури вздрогнула. Почувствовав это, он произнес:

– В душах венецианцев меланхолия смешана с поэзией… Скажите мне, мисс Гарнер, где вы были прошлым вечером? Я обещал представить вас графине Риффини. Она была разочарована, что не познакомилась с моей маленькой английской балериной.

– Я… я совсем забыла об этом ужине, синьор. Сожалею… – Лаури заставила себя обернуться и взглянуть ему в глаза. Она не сомневалась, что синьор ди Корте разгневан, и весь день с ужасом ждала TQTO момента, когда он потребует объяснить причины ее отсутствия.

Лонца также не появился, – многозначительно проговорил он, гораздо мягче, чем тогда, когда терял терпение во время занятий. – Я полагаю, вы были вместе? Ты находишь его общество более интересным, нежели компанию моих друзей?

– Я не хотела пропустить этот вечер. – Лаури прислонилась к замшелой стене башни, дрожа от холода в своем бархатном платье, опасаясь его гнева. Сдвинутые черные брови венецианца сошлись над переносицей… такому человеку не суждено венчаться, как говорили у них в Даун-халлоу.

– Вы что-то слишком скромны, – подначивал он. – Лонца не стал бы искать вашего общества, будь вы бесцветным созданием, мисс Гарнер. Где же теперь наш Ромео? Вы решили отдохнуть друг от друга или, напротив, планировали встретиться здесь? Боюсь, мое возвращение в собственную башню стало для тебя неприятным сюрпризом.

– Вы преувеличиваете, синьор. – Она попыталась вернуть ему прежний шутливый настрой. – Нарушительница должна ожидать подобных сюрпризов, если, как последняя дура, слишком долго остается на чужой территории. Я действительно сожалею о прошлом вечере. Меня подвела память, а потом стало уже слишком поздно возвращаться к ужину…

– Я принимаю часть твоего объяснения, – перебил он. – Несомненно, Лонце не составило особого труда переубедить тебя. Куда же он тебя отвел?

– Мы поужинали в ресторане на маленьком островке. Кафе «У трех фонтанов».

– Я знаю, где это. Очень романтичное и уединенное место. И теперь, в наказание за то, что тебя не было за столом прошлым вечером, ты присоединишься к моему ужину в башне. Слуга уже ушел, но он оставил для меня холодное мясо, фрукты и конечно же кофе.

Не успела Лаури принять неожиданное приглашение, как он взял ее под руку и решительно направился к ступенькам, ведущим в его комнаты. Через минуту она оказалась в ярко освещенной комнате, темные деревянные стены которой украшали обрамленные рисунки и картины, изображающие танцоров и балерин. Книжные шкафы ломились от огромных фолиантов.

– Пожалуйста, располагайтесь, мисс Гарнер. – Хозяин указал на расшитую софу возле столика с расставленными шахматами. – Вы играете? – осведомился он, когда она склонилась над резными фигурами. Теперь строгий директор превратился в любезного аристократа и общался с Лаури как с высокородной дамой.

– Боюсь, что нет, – улыбнулась она. – Шашки – большее, на что я способна.

– Шахматы – удивительная игра. – Его взгляд скользнул по ее платью и волосам, спадающим до тонкой талии. – Игра, где короли штурмуют башни, а искушенные королевы ждут удобного момента, чтобы нанести удар.

– Вы говорите со мной так, словно я маленькая, – запротестовала она, – и верю в домовых и призраков.

– А это не так? – Он приподнял бровь, затем повернулся к ней спиной и нажал невидимую кнопку. Открылся потайной сейф, и на фоне темного дерева появился портрет. На большом холсте была изображена девушка, одетая в вышитую блузку, оборчатую длинную юбку и обшитый тесемкой передник. Ее темные волосы украшал венок из листьев и цветов.

Комната погрузилась в благоговейную тишину. Через мгновение Максим обернулся к Лаури.

– Травилла, – пояснил он. – Так она выглядела в образе Жизели.

Лаури глаз не могла оторвать от портрета… ей казалось, что она всю жизнь знала эту женщину.

Внешность балерины не была приукрашена; художник запечатлел ее со всей любовью, которую вызывала в людях юная грациозная Травилла. Ее глаза излучали мягкий свет, полураскрытые в улыбке губы были чувственны и в то же время невинны; белая шея казалась слишком тонкой и уязвимой, чтобы склоняться в бесчисленных поклонах под могучим бременем славы, которая обрушилась на нее сильнее, чем на кого бы то ни было.

Лаури машинально прижала руку к сердцу – так сильно оно забилось.

– Ее глаза совсем живые, – прошептала она. – Я даже слышу шорох ее платья, словно она вот-вот выйдет из рамы и начнет танцевать.

– Я всегда считал, что это изумительный портрет, – согласился он, и Лаури вспыхнула от смущения. Она нервничала, оставшись с ним наедине в этой башне, даже попав под власть его тонкого обаяния. В воздухе повисло затаенное чувство опасности.

Она почувствовала, что собеседник читает ее мысли, и по-кошачьи отвела взгляд. Яркое золото снова скрылось под длинными ресницами.

– После ужина, – он указал на элегантно сервированный маленький столик; на нем красовалась серебряная посуда, бутылка вина в корзинке и ваза с фруктами, – я покажу вам несколько вещей, оставшихся после Травиллы. Думаю, они произведут на вас впечатление.

– Буду ждать с нетерпением. – Лаури сама улыбнулась своему благовоспитанному ответу; в этот момент ее пальцы наткнулись на корешок книги под темно-красной диванной подушкой. Убедившись, что Максим ди Корте отвернулся к столику, она вытащила маленький томик и раскрыла на месте, отмеченном шелковой закладкой. Это оказались стихи Йейтса[13]13
  Йейтс Уильям Батлер – ирландский поэт, лидер кельтского Возрождения, основатель «Эбби-тиэтра» в Дублине.


[Закрыть], и одно двустишие было ярко подчеркнуто, словно имело для владельца особое значение.

Лаури пробежалась по строчкам, и они запали ей в душу. Девушка мысленно повторяла их после того, как вернула сборник на место.

Я бросаю мечты к твоим ногам,

Ступай же мягко: ты идешь по моим мечтам.

Очарованная Лаури походила на Беатриче в алом платье, которое обессмертил великий Данте. Под чьи же ноги Максим бросал свои мечты – неужели под быстрые, острые каблуки Лидии Андреи?

Он привычно, по-домашнему гремел посудой за ее спиной; властность и страсть всегда отличали этого мужчину, чем бы он ни занимался. Лаури представляла себе, что должна чувствовать женщина, которую он любит. Он чем-то напоминал Фальконе ди Корте, который ни разу не взглянул ни на одну женщину, кроме Травиллы.

Но как не похожа сказочная Травилла на такую приземленную Андрею!

– Вы будете артишоки, мисс Гарнер?

– Да, пожалуй. – Лаури невольно залюбовалась его орлиным профилем, словно выгравированным на фоне лампы. Андрея лопнет от злости, если узнает об этом ужине на двоих.

– Вы очень спокойны. – Он присел напротив ее софы. – Я бы сказал, как кошка.

Максим сверлил ее лицо внимательными темными глазами, едва заметно улыбаясь, словно ему льстило, что гостье нравится его. убежище с роскошной, хотя и мрачной обстановкой и атмосферой тихого уединения.

– Будь у меня такая башня, – импульсивно воскликнула Лаура, – я никогда бы не покидала ее!

– Тогда мирный приют превратится в тюрьму. – Он подошел к буфету и вернулся с салатницей и ароматным мясом на серебряной тарелочке. – Чтобы получить истинное удовольствие от уединения, необходимо общаться с внешним миром.

– Наверное, вы правы.

Лаури наблюдала, как ловко хозяин расставляет ужин на столике. Она не узнавала своего строгого, мрачного директора, который сейчас азартно открывал вино, нетерпеливо подталкивая гостью к столу. Девушка побледнела, вспомнив о том, где она находится и кого заставляет ждать.

– Вы, должно быть, думаете, что я похожа на ленивую, сонную кошку, – смущенно проговорила она.

Я думаю, что вы молоды и застенчивы. – Вытащив пробку, хозяин наполнил два бокала с витыми ножками золотистым напитком. – Это вино называется Рейнгольд. Вам нравится, синьорина?

– М-м-м, оно восхитительно. – Заметив его улыбку, Лаури, бравируя, добавила: – Я уже пробовала вино раньше, вы знаете?

– Конечно. – Он сел рядом с ней и положил себе артишоков. – Я забыл, что многоопытный Лонца позаботился о вашем образовании. Рекомендую вот этот соус к салату.

– Спасибо. – Она приправила блюдо острым итальянским соусом, из-под опущенных ресниц наблюдая за тем, как он расправляется с артишоками. Максим с аппетитом поглощал деликатес, красиво разламывал хлеб с янтарной корочкой тонкой смуглой рукой, созданной, чтобы держать рапиру… или ласкать женщину.

О господи! Лаури пришлось торопливо склониться над своей тарелкой, когда Максим промокнул губы салфеткой и взглянул на нее поверх своего бокала.

– Выдержанное вино нужно пить медленно, – посоветовал он. – Вам нравятся эти бокалы, синьорина? Они веками передавались из поколения в поколение в моей семье. Не странно ли, что мы притрагиваемся к стеклу, которого касались губы мужчин и женщин далекого прошлого? Это не волнует вас, мисс Гарнер? Или вы находите грустным, что стеклянные бокалы пережили людей, пивших из них изысканное вино?

Лаури провела пальцем по витой ножке сверкающего бокала, и ее охватило странное чувство. Подумать только, эта хрупкая вещь пережила знаменитого Фальконе ди Корте, потомок которого сидит теперь перед ней! Девушка перевела взгляд с темных глаз венецианца на его сильные широкие плечи, подчеркнутые покроем темно-серого пиджака. Впервые этот властный аристократ показался ей человеком, полагающимся на милость судьбы, как и она сама.

– Я напугал тебя, малютка! – Он ласково приподнял ее подбородок, заставив посмотреть на себя. – Я позабыл, что старше тебя и лучше знаю жизнь. Увы, за каждый теплый лучик солнца мы получаем по три удара плетью.

– Жизнь – это ковер, сотканный из иллюзий, – вздохнула она. – Я признаю это, значит, я не такой уж ребенок, синьор.

Максим улыбнулся, и Лаури сполна почувствовала обаяние развеселившегося мужчины.

– Доедай своего цыпленка, крошка; мы вместе переломим волшебную косточку и загадаем желание. – Он указал на маленькую кость, лежащую на краешке серебряной тарелки. – Оказывается, жители Земли ангелов так же суеверны, как венецианцы?

– Разве что деревенские, – засмеялась Лаури. – Вы действительно считаете Британию Землей ангелов?

– Скажем так, падших ангелов, – улыбнулся и он. – Англичане и венецианцы очень похожи. Они одновременно меркантильны и романтичны, как ни один другой народ. Я также уверен, что британцы гораздо эмоциональнее, нежели любят показывать. Их пресловутая сдержанность – лишь маска: разве есть что-нибудь более непроницаемое, чем холодная застенчивость?

Лаури недоверчиво вгляделась в темные глаза на тонком смуглом лице.

– Что-то мне не доводилось слышать, как лондонские таксисты распевают серенады для своих клиентов, – усмехнулась она. – А вы бы не удивились, услышав романтическую балладу, доносящуюся из проезжающего такси?

– Видимо, это наш венецианский воздух настраивает на романтический лад. – Максим откинулся назад, так что верхняя часть его лица оказалась в тени и лишь темные глаза таинственно поблескивали, словно из-под полумаски. – А что, вам уже пели серенаду в гондоле, мисс Гарнер?

Лаури невольно вздрогнула, потому что в его голосе зазвенели льдинки: выражение неудовольствия, возврата к прежним отношениям. Он, конечно, решил, будто прошедшим вечером, когда вся труппа чинно ужинала, маленькая англичанка предавалась удовольствиям, на которые так щедра Венеция.

– Да, – призналась она. – Мне кажется, это очаровательная традиция.

– Особенно для Лонцы, – съехидничал Максим. – Он не приправлял это дело цитатами из Мюссе?

– А с какой стати он должен был это делать? – Превращение радушного хозяина в сардонического инквизитора заставило Лаури задаться вопросом – не было ли все это прелюдией к наказанию за то, что она не показалась прошлым вечером на глаза его драгоценной графине.

– Великий романтик Альфред де Мюссе полагал, что мужчина и женщина не познают всех тайн любви, пока не останутся вдвоем в гондоле. – Максим сцепил пальцы, и сокол на его перстне заиграл на свету, словно в мощных когтях птицы сверкнула молния.

– Вы думаете, что я познавала с Микаэлем тайны любви? – вспыхнула Лаури. – Считаете, что только об этом и мечтает девушка, выходящая с мужчиной на улицу?

– Нет, – он невозмутимо покачал головой, – я вовсе не считаю, что это предел ваших мечтаний, мисс Гарнер. Однако Лонца – один из наиболее привлекательных танцоров своего времени. Он красив, талантлив и настойчив – а вы очень юная и впечатлительная девушка, за которую я отвечаю головой.

– Мне почти восемнадцать, синьор, – с достоинством ответила Лаури. – Уверяю вас, я могу позаботиться о себе. Мне не нужны опекуны…

– Потому что у вас уже есть один. – Он выпрямился, и она снова оказалась во власти его гипнотического взгляда. Он безжалостно изучал ее. – Невинность не имеет ничего общего с возрастом, дитя. Это состояние души и сердца – качество, которое должен защищать зрелый и опытный человек, пока он не убедится, что вы готовы к более глубоким и важным отношениям.

Вы имеете в виду, что я должна спрашивать вашего разрешения на то, чтобы влюбиться? – Лаури переполняло негодование. – Это так, да? Вы действительно ожидаете от своих балерин, что они станут вашими марионетками? Будут подчиняться вашим командам, танцевать по вашей указке, позволять вам лепить из них совершенных женщин, как это делал Пигмалион? Вы хотите только одного – получить совершенную балерину, равную по таланту Травилле!

Максим не подтвердил и не опроверг ее слова. Он просто поднялся с софы, подошел к буфету и включил кофеварку. Его молчание почти физически давило на Лаури, и бедняжка вжалась в подушки софы, словно желая укрыться от гнева, который, как ей казалось, закипал вместе с кофе.

– Вы льстите себе, мисс Гарнер, – ложка мелодично звякнула о блюдце, – если думаете, что я вижу в вас вторую Травиллу. Вы, вероятно, именно так представляете положение вещей?

– Вы знаете, что нет. – Лаури взяла одну из подушек и прижала ее к груди, как щит. – Я даже сомневаюсь, что вообще смогу выступать на сцене с вашей труппой.

– Разделяю твои сомнения, – холодно заявил он с жестокой откровенностью. – Ты предпочитаешь черный кофе?

– Да, если можно.

Дивный аромат заполнил комнату, когда хозяин налил две маленькие фарфоровые чашечки и подошел к гостье еще до того, как она успела отложить спасительную подушку. Он задумчиво посмотрел на нее:

– А что ты скажешь, если я назначу тебя дублершей Андреи в «Жизели», – поинтересовался он.

– Вы, конечно, шутите, синьор! – Но шутил ли он? Темные глаза напряженно изучали его лицо. Лаури и представить не могла, сколько ужаса было в ее взгляде. – Вы только что сами сказали, будто сомневаетесь в моих способностях.

– Не в способностях. Возьми же свой кофе, пока я не посадил пятно на это прекрасное платье.

Лаури приняла чашку и блюдце, настороженно следя за действиями хозяина. Он не сел рядом, как раньше, а расположился к ней лицом в большом кресле с изогнутой спинкой. Максим помешивал свой кофе, и Лаури в очередной раз обратила внимание на статное и сильное сложение его тела и на диктаторские нотки, снова зазвучавшие в его голосе.

– Партия Жизели многому тебя научит. Не бойся взяться за нее. – Темные глаза посмеивались над растерявшейся балериной. – Андрея воспримет новость болезненно, но это, возможно, даже пригодится тебе для создания столь многогранного образа. Учись противостоять недругам, крошка!

– Что скажет Андрея? – вырвалось у Лаури. – Она меня терпеть не может…

– Она попытается превзойти самое себя, будет бороться до последнего, чтобы ты не заняла ее место, – улыбнулся он. – Андрея станет надежной гарантией того, что тебя не вызовут на сцену неожиданно.