Текст книги "Либертион"

Кузница легенды

Здание министерства было очень старым, построенным еще на заре империи, и теперь смотрелось, со своим мраморным порталом и высокими оконными проемами, как гнилой зуб на фоне сияющих стеклянных собратьев. Внутри было пустынно и тихо, видимо, визитеры здесь были редкостью, а обычная работа, отлаженная до автоматизма, текла в основном в онлайн-режиме. В приемной перед дверью, ведущей в святая святых, на диване скучала молоденькая девушка, явная жрица любви. Тиберий не слишком удивился. Близилось время обеденного перерыва, отчего бы господину министру не отвлечься от рабочей рутины. На входе в кабинет министра Тиберия тщательно обыскали две мрачные охранницы, заставили снять и оставить в пластиковом лотке смарт и все бывшие у него в наличии карты.

– Здравствуйте, мистер Дигенау. Судя по тщательности досмотра, вас часто хотят убить? – пошутил Тиберий, входя в просторный и на удивление уютный кабинет.

Хозяйку он заметил не сразу. Кабинет напоминал восточную лаковую шкатулку. Вдоль черных, глянцевых стен горели настоящие толстые свечи, распространяя по комнате теплый, сладкий запах, в высоких китайских вазах восковые орхидеи. Не рабочий кабинет, а будуар арабского шейха. Министр сидела за столом, сцепив тонкие пальцы.

– Да, – без тени улыбки ответила она, и бросив на Тиберия пристальный, оценивающий взгляд, жестом указала ему на кресло напротив своего стола. – И очень надеюсь, мистер Краун, что после нашего разговора вы не пополните ряды этих желающих.

Тиберий сел, с любопытством рассматривая министра. Он ожидал увидеть мужественную даму с квадратной челюстью и без вторичных половых признаков, а встретил скорее королеву эльфов. Мягкие, каштановые волосы отливали янтарем, очень прямые, но по-женски узкие плечи. Большие глаза на тонком породистом лице давали ощущение страстности и силы. Ухоженные руки не имели украшений, а вот ее костюм, чрезвычайно строгий, подчеркивал исключительно женственную фигуру.

– Мистер Краун, рада личному знакомству. В последнее время вы король светской хроники.

Короткая, чуть насмешливая улыбка. Тиберий скрипнул зубами.

– Но у меня к вам предложение более серьезного характера. Мистер Краун, поскольку на плечи министерства возложена важнейшая миссия – воспитание молодого поколения, мы разработали новую программу, которая обеспечит нам правильно ориентированную молодежь и позволит в самом нежном возрасте воздействовать на формирование ценностей и идеалов.

– И как же вы будете внедрять эту программу?

– С помощью сказок. Да-да, не удивляйтесь. Многие годы этот бесценный материал не использовался. Мы пичкали малышей исключительно развивающими программами, сочетая их с примитивными играми, а, между тем, сказки обладают огромным психологическим воздействием. Но проблема в том, что старинные сказки имеют неправильную, уродливую идейную направленность. Ну, сами посудите – принцесса пассивно сидит в башне, ожидая спасителя, непременно мужчину. Потом этот мужчина, обычно принц, спасает ее, женится на ней, у них рождаются, как у примитивных животных, дети… Теперь к делу. Нам нужно, сохранив оригинальные и яркие сюжеты, переписать эти сказки, задав им правильную ориентацию. И для этого нужен человек, хорошо знающий материал и владеющий словом.

Тиберий застыл, как Лотова жена, увидевшая сожжение Содома и Гоморры.

– Вы что же, – внезапно охрипшим голосом спросил он, – предлагаете мне переписать всю сокровищницу детской мировой литературы?

– Вдохновляет, не правда ли? Стать у штурвала истории…

– А мне это другое напоминает. Папа Римский, заказавший Микеланджело расписать Сикстинскую капеллу, обладал тонким художественным вкусом и не мешал великому художнику творить, вдохновляясь античным искусством. Его преемник оказался скудоумным ханжой и нанял другого художника, который пририсовал на всех прекрасных обнаженных телах штанишки и трусики, смотревшиеся на них так же уместно, как подгузник на куполе Святого Петра. А античным подлинным статуям прилепил фиговые листочки. Имя этого … – Тиберий сделал паузу, подыскивая подходящее слово.

– Можете говорить свободно, у меня тут «белый шум».

– …проститутки не сохранила история, зато сохранилась кличка, данная ему коллегами по цеху – «исподничек». И такую роль вы предлагаете мне?!

– Вам такая судьба не грозит. В случае с Микеланджело процесс был обратимым – уже через несколько лет реставраторы рьяно смывали пририсованные трикотажные изделия. Вы же станете…

– Палачом.

– Творцом, создающим новую историю. Вы будете чувствовать себя у истоков нового мира, который запомнит вас как…

– Ублюдка, лишившего детей истинных сказок.

Глаза министра опасно блеснули.

– Поосторожнее, мистер Краун. Что вообще такое истина?

– Послушайте, вы не Понтий Пилат, а я не Иисус Христос. Впрочем, ладно. Истина – это то, по моему мнению, что приняло большинство.

– Не большинство, – Анна встала из-за стола, и опустилась в кресло напротив Тиберия. – Только те, кто ведет. Те, кто решает. Вы, мистер Краун, овца или пастырь? Решать вам.

– Дигенау… – Тиберий окинул женщину с ног до головы беззастенчивым взглядом. – Немецкая фамилия. Исчезнувший язык, исчезнувшая нация. И ваше тело. Такие женственные формы уже полвека как не появлялись под нашим теплым синтетическим солнцем.

– Я понимаю, к чему вы. – Она, казалось, совершенно не обиделась на эту дерзость. – Да, мне очень много лет. Да, я стояла у истоков всего этого. А теперь предлагаю вам присоединиться.

– А вам не жаль? – Тиберий вдруг резко наклонился к ней, глядя в упор своими черными, как угли глазами. – Нежных ликов мраморных Мадонн, чувственной поэзии Бодлера, великих трагедий Шекспира? Всего, что вы или извратили, или уничтожили?

– Неважно, что хорошо для меня, Тиберий. Важно, что хорошо для общества. Разве были люди счастливы, когда творили Данте и Мантенья? А сейчас все счастливы, сыты, довольны. И если для этого нам с вами нужно чем-то пожертвовать…

– Не выйдет, – рассмеялся Тиберий. – Я законченный эгоист. Я не из тех, кто в погоне за счастьем общества отрежет себе гениталии.

– Я знаю, – она весело улыбнулась и открыла свой смарт. – Как насчет миллиона долларов? Цена инъекции «Древо жизни».

– Это что еще за дрянь?

– Как, вы не знаете? – Анна выглядела удивленной. – Реклама этого препарата напоминает пытки фашистов, когда капали сутками воду на голову.

– А у меня премиум-абонемент на запрет рекламы.

– А, тогда понятно. Если кратко – вы делаете один укол, и деление теломераса, механизма, ответственного за старение организма, останавливается. Организм как бы консервируется на той стадии, на которой вы сделали этот укол. Только представьте – вечная молодость!

– Которую я потрачу на сожаление о содеянном.

– Не стройте из себя девственника.

Она неожиданно соскользнула со своего кресла и вдруг опустилась к Тиберию на колени. Провела кончиками пальцев по его губам, потом ее рука уверенным чувственным движением спустилась ниже, потянула ремень на брюках. Все это произошло так быстро и неожиданно, что Тиберий не сразу опомнился.

– Что, черт возьми, вы делаете?! – зашипел он, крепко, до боли сжав ее запястье.

– Узнала ваш секрет, – рассмеялась она, и переменив позу наклонилась к его лицу так низко, что мягкие каштановые волосы упали ему на шею. – Боже, как у вас зрачки увеличились. И не только зрачки.

– Тогда вы знаете, что рискуете, – прошептал Тиберий и взял ее за талию.

– Да неужели? – она пальцем подцепила узел галстука и медленно потянула, развязывая.

– Насмотрелись старинных романтических фильмов? – Тиберий встал, подняв женщину на руки. – Не дразните меня. А то, и правда, возьму вас прямо на этом столе.

Несколько секунд оба смотрели в глаза друг другу, похожие на бродячих псов, движущихся по кругу и готовых в следующую секунду завилять хвостом или вцепиться в горло. Потом Тиберий довольно небрежно стряхнул господина министра в соседнее кресло. Деловые переговоры принимали странный оборот.

– От вашей физической порочности перейдем к духовной, – как ни в чем не бывало, заметила она, поправляя растрепавшиеся волосы. – Разве не вы являетесь автором и сценаристом маленькой победоносной войны, якобы произошедшей в 2066 году? Между… – тут она заглянула в свой смарт, – … Бананией и Титанией!? Кто предложил эти безумные названия для стран?

– Майкл Сторм, – теперь уже смеялся Тиберий, – я пригласил его на этот проект. Нашей рабочей группе был жизненно необходим психиатр. В основном, для личных целей. А Майкл, как раз, работал над статьей «Гамельнский крысолов. Доверие общества к средствам массовой информации». Хотел проверить, проглотит ли народ любую чушь, если она изливается с центрального канала. Да. Когда на маленькую Бананию напала грозная Титания, только железная длань в бархатной перчатке нашего великого Либертиона могла спасти несчастных бананийцев… бананцев… Знаете, мы ведь этнохороним так и не придумали.

Теперь смеялись уже оба. В кабинет без стука вошла миловидная секретарша с подносом, на котором оказался чайник, полный настоящего контрабандного дарджиллинга, нормальные калорийные и холестериновые бисквиты. И все это великолепие было подано в превосходном фарфоровом сервизе, декорированном сентиментальными розочками.

– Рейтинги императора в тот год упали до невозможности, все из-за полного благополучия и вселенской скуки подданных. Про него начали забывать, общество функционировало, как часы, но повсюду, как грибы после дождя начали возникать всякие субкультуры, молодежные движения, отрицавшие все и вся. Аналитиков это начало беспокоить и меня пригласили возглавить рабочую группу, которая должна была создать в прессе и на телевидении небольшую победоносную войну. Мы придумали военный конфликт, придумали необходимые декорации, героев, подвиги, интересные типажи. Знаете, – Тиберий, почувствовавший себя удивительно свободно, по-хозяйски разливал чай, – даже военные песни написали. Две из них держались на верхушке светского хит-парада целый месяц. Невиданный на сегодняшний день успех.

– Вам нравилось? – Анна с любопытством и симпатией смотрела на Тиберия из-под полуприкрытых век.

– Да. Мы даже премьер-министра прилюдно заставили с котенком поцеловаться.

– Как?!

– Ну, по моей задумке он должен был перед камерой целовать златокудрое дитя, спасенное из-под бомбежки доблестными солдатами Либертионовской армии, но наш социолог заспорила – мол, нетолерантно получится, непонятно мальчика брать или девочку, какого фенотипа. Вот и решили котенка.

– И было, конечно, много дублей…

– Пока бедное животное не устало позировать перед камерой и не устроило небольшой конфуз.

– Что ж, тогда вам понравится мое второе задание.

– А есть и второе?

Нежнейший сливочный бисквит обратился в пепел на губах Тиберия.

– Ну да. То же, что вы делали двенадцать лет назад. Создайте мне героя, Тиберий. Это должен быть гей, совершивший какое-нибудь великое открытие или что-то вроде этого, пострадавший от преследований своей тогда еще нетрадиционной ориентации. Мученик, о котором история незаслуженно забыла. Ну, а вы вытащите его из небытия и вознесете на Олимп. Придумайте или подретушируйте существующего – мне все равно.

– У меня встречное предложение, – заявил Тиберий, наливая себе вторую чашку. – У меня есть выпускник, талантливейший юноша, историк. Сейчас, правда, стриптизером работает в «Издохшей утке», но кто сейчас работает по специальности? Он вам и сказки, и героя сочинит наилучшим образом. Языком работать умеет… М-да.

– Ну, нет, – Анна поднялась, и Тиберий понял, что встреча подошла к концу. – Я хочу именно вас. Что ж, мистер Краун, свое предложение по цене я сделала, мои контакты у вас есть, а теперь прошу меня извинить, у меня сегодня еще много дел.

– Да, – не удержался Тиберий, – я видел. В приемной. В розовой юбочке. Предпочитаете платную любовь, мистер Дигенау?

– Да, – в тон ему ответила Анна, – ее цена хотя бы известна заранее.

Расставшись на этой дружеской ноте, Тиберий вышел в приемную, где был встречен гробовым молчанием, которое тут же объяснилось. Напротив двери был зеркальный шкаф, в отражении которого Тиберий увидел самого себя. Взлохмаченные волосы, развязанный галстук и расстегнутый ремень на брюках. Словом, он больше походил на русского барина после ночи кутежа с цыганками, чем на человека, побывавшего на деловой встрече, посвященной проблемам образования.

– Теперь твоя очередь, – бросил он перепуганной жрице любви, застегивая ремень.

Выйдя из министерства, Тиберий набрал номер Лоры, и ждал, слушая бесконечно долгие гудки, пока соединение не прервалось. Неужели она еще не на работе? Где же тогда? И все ли у нее в порядке? Взгляд упал на коробку из-под пиццы «Хай-тек».

«Дон, не желаете прогуляться по улочкам Монт—Ориоль?»

Ответ пришел мгновенно:

«Я сейчас не дома, но скоро буду. Если будете первым, звоните в дверь, наверняка кто-то из этой шайки сейчас у меня дома. Скорее всего, Мартин, он мне сценарий моих выходных должен».

Когда Тиберий подъехал к особняку в конце Седьмой улицы, у ворот он увидел странную и сомнительную личность, возившуюся с замком. По внешнему виду это был бомж, но такие личности на седьмую улицу не допускались, так что Тиберий немного поколебался, прежде чем подойти и поинтересоваться, что именно он хочет сделать с замком на воротах. Строго говоря, быть бездомным в Либертионе было весьма затруднительно, если вообще возможно. Общество словно говорило: «Ты только родись как-нибудь, а мы уж обо всем позаботимся». Для не желающих работать были пособия, позволяющие не только безбедно жить, но даже ходить в неплохие рестораны, предоставлялось бесплатное жилье и всевозможные курсы для реабилитации, социализации, адаптации, бесплатное медицинское обслуживание. Но в престижные кварталы они не допускались, так что мужчина, облаченный в потертую старую куртку и трикотажную шапочку неопределенного цвета, вызвал у Тиберия некоторое недоумение.

– Эй, приятель, ты что тут делаешь?

Мужчина обернулся, и Тиберий отшатнулся, увидев знакомые зеленые глаза и татуировки в виде ветвей терновника.

– Дон? Вы?

Ларго прижал палец к губам, заговорщицки подмигнул, и, наконец, справившись со своей электронной картой, открыл замок на воротах. Они молча прошли по дорожке, усыпанной розовым гравием, через плексигласовый сад.

– Я в хосписе по утрам работаю, волонтером. Анонимно. Чистый эгоизм, конечно, – Дон снял трикотажную шапочку, и его грива, состоящая из хвостов и косичек, упала на широкую спину. – Ощущение, что хоть не совсем напрасно живешь. Что-то хоть немного полезное делаешь.

У него был усталый и измученный вид, под глазами залегли глубокие тени, черты обострились, но что-то в его лице было таким светлым, что Тиберий совсем другими глазами взглянул на своего друга.

– Знаете, к нам девочка сегодня поступила, тяжелая степень анорексии, врачи испробовали все средства, даже электрошок не помогал. И так ей в последние часы было страшно и холодно, что я носил ее по палате на руках и все рассказывал сказки. Про зеленые холмы, и мир, лучший, чем тот, который она покидала. Сочинял на ходу, а она, знаете, верила и даже глаза ее просветлели, когда…

Его голос дрогнул, и он запнулся. Молча поднялись на второй этаж. Там, как Ларго и опасался, был Мартин. Возлежа на диване из белой кожи, он пил пиво и смотрел футбол.

– А, Донни! – Мартин приветственно взмахнул пивной банкой, отчего немного желтоватой жидкости выплеснулось на идеально чистый стол из искусственного гранита. – Пришел, наконец? А я придумал, чем ты будешь заниматься сегодня вечером.

– Да твою ж… – прошептал Ларго, и обреченным голосом спросил, – и чем же?

– Сегодня ты ужинаешь в каком-нибудь крутом месте, и в перерыве между делом выливаешь свое пиво на голову Нэда Прайма. Он подъедет, куда скажем.

– Это который? Ведущий кулинарного шоу «Готовим с Нэдом»?

– Да, он самый. Кстати, пиво, которое ты пьешь – «Белая корона».

– Но я не пью эти помои! – скривился Ларго.

– Один раз выпить бокал за пятьдесят тысяч долларов? Справишься. Ой, точнее, сорок пять, пять же мне. Кстати. На два месяца я не только твой личный журналист, но и менеджер. У Тони проблемки, он по новой технологии себе курс гормонов проколол. Чтобы быть совсем уж неутомимым любовником. Гормоны не синтетические, а натуральные. Из каких-то обезьянок. Ну, там побочный эффект оказался. Шерстка, спутанность сознания, сбивчивая речь.

– Кроме, как ты выразился, «шерстки», в остальном никто бы разницы и не заметил, – пожал плечами Ларго.

– Согласен, – хохотнул беспечный журналист. – Но его зарплату пока выплачивай мне.

– Хм. А этот Нэд, он согласится, чтобы я его пивом полил? И кстати, почему я это сделаю?

– Уже согласился. Вот контракт… Где же он…

Мартин полез в маленький красный кейс крокодиловой кожи и начал там рыться. На свет божий, а точнее, на политый пивом журнальный стол, были выложены губная помада, лак для ногтей, пачка презервативов, духи с феромонами «Несчастная Жюстина», скидочная карта салона черной магии «СуперВуду» (зелья удачи, привороты, отвороты, куклы вуду на заказ, и в ассортименте), крем для рук, крем для лица, крем для тела, средство для снятия косметики, аптечка неотложной помощи, доза «Суперковбоя» и упаковка антидепрессантов, и, наконец, помятый и скукоженный контракт.

– Ага, вот и он, – обрадованный Мартин как смог, разгладил мятые листы. – Это договор, а это соглашение о неразглашении, он уже подписал, подпиши и ты тоже. Так, на чем мы остановились? Да, он конечно согласен, даже платит нам, правда самую малость, двадцать тысяч, из которых две, как ты понимаешь, мои, но больше я вытрясти не смог. Парень хоть и знаменит, но сейчас на мели. Рейтинги-то его передачки упали ниже плинтуса, это еще пару лет назад люди хоть сэндвичи готовили, а сейчас и того нет. Совсем забыли старину Нэда, м-да… Он даже прическу сегодня сделает такую… Ну, что б после пива более-менее нормально смотрелась. Так, это текст вашей ссоры, с ним уже согласован и подписан, ознакомься.

– Лихо вы, – улыбнулся Тиберий.

– Ну, а что делать? – Мартин был явно польщен комплиментом.– Я туфельки от Shanel себе отложил, они меня до завтрашнего вечера ждут в «Рогах изобилия», надо суетиться, денежку поскорее заработать.

– Рог изобилия. Не рога, – поправил Тиберий.

– Нет, бутик точно «Рога изобилия» называется, очень крутой бутик, кстати сказать. Кстати, Дон, ты там вид поприличнее сегодня прими, фотосессия же будет.

Ларго оставил это хамское замечание без комментариев.

– Тиберий, ну хоть вы его образумьте! – Мартин, пользуясь рекламной паузой, подкрашивал губы, – хоспис этот… Ну разве это для звезды? Весь день в крови, в дерьме… Ой, опять штраф, ну надо же!

– А чем это отличается от моей предыдущей работы? – удивился Ларго. – Я политике двадцать лет отдал.

– Ну, там же ты свои собственные руки в этом не пачкал…

– Мартин, – мягко, но настойчиво сказал Дон, – Тебе пора. У нас с мистером Крауном, как ты понимаешь, свидание.

– Ну, нет, у меня только двадцатая минута матча, – Мартин открыл вторую банку пива и поудобнее устроился на необъятном диване.

Тиберий подошел к нему, выдернул банку из украшенной бриллиантовыми кольцами руки, выключил телевизор и выразительно указал взглядом на дверь. Труженик пера хотел было заспорить, но отчего-то передумал и, придав лицу выражение оскорбленной добродетели, поплелся к лестнице, не забыв, впрочем, прихватить из холодильника увесистый кусок бри, а из буфета бутылку Анжу и свежий багет, упакованный в пакет из, якобы, настоящего пергамента.

– Мартин, – окрикнул его Тиберий очень любезным голосом и, воспользовавшись тем, что Дон зашел в гардеробную, дабы расстаться с образом скромного волонтера, показал журналисту кулак. Тот нехотя, ворча себе под нос что-то явно неласковое, расстался с награбленным и поплелся вниз, раздосадовано качая головой. В это время вернулся Ларго. Тиберий вручил ему книгу и глаза секс-символа эпохи засияли, как у отца, увидевшего блудного сына.

– Тиберий, может быть, окажете мне честь – составите компанию сегодня вечером? – осведомился Дон, любовно рассматривая иллюстрации своего нового приобретения.

– Охотно, – кивнул Тиберий.

Перспектива провести вечер в своей одинокой берлоге наедине с невеселыми мыслями совсем не радовала.

– Вот только я обещал знакомому прийти на генеральную репетицию спектакля, в котором он участвует… А давайте сначала на репетицию, а потом в клуб?

– С удовольствием.

О том, что он придет с Доном, Тиберий оповестил Мупочку сообщением и получил в ответ целую шеренгу желтых лиц. Одно широко открывало глазки, другое падало на пол, принимая форму блинчика, третье расплывалось в сардонической улыбке, четвертое исторгало из себя фонтан сердечек цвета фуксии. С минуту Тиберий пытался понять, что означает вся эта криптограмма, пришел к заключению, что это положительный ответ, и постарался стереть это из своей памяти.

– Может, виски? – Ларго извлек темную бутылку из вшитого в стену бара, который Тиберий вначале ошибочно принял за технический шкаф. – Только моя домработница забыла вчера поставить в посудомоечную машину бокалы для виски, так что придется пить из винных. Вы не возражаете?

– Нет, но я могу помыть вручную, я умею, – Тиберий подошел к раковине. – Вы предпочитаете пить из tumbler или из drum?

Он поискал на хромированной поверхности губку или моющее средство и не обнаружил ни того ни другого. Пришлось раскрошить таблетку для посудомоечной машины.

– Drum, конечно. Сужающееся горлышко как бы концентрирует аромат. А в tumbler он растекается, к тому же толстые стенки не позволяют по достоинству оценить цвет.

– По легенде такой тип бокалов был изобретен на диком западе, где владельцы баров разрезали пополам бутылки, чтобы снизить расходы на битую посуду, – Тиберий поставил на стол два сияющих чистотой бокала в форме тюльпана. – А у вас настоящая живая домработница?

– Да.

– Почему? Механические втрое дешевле обходятся и ничего не забывают.

– Да потому они мне и не подходят. Сейчас вы единственный, кто знает о моей секретной комнате. Абсолютно все роботы оснащены камерой слежения, так что этот вариант не для меня.

Да, конечно. Как он сам не подумал о такой простой и очевидной вещи?

– Только вот…, Тиберий, – Ларго озабочено посмотрел на него, – Вы в этом костюме собираетесь идти?

– Да, а что? Он ведь неплохой?

Честно говоря, этот костюм от Gucci был у Тиберия лучшим и одевался по особым случаям.

– Да, но… Видите ли, пойдем скорее всего в «Крутизну» или в «Фотофобию», а там серьезный дресскод. Нет, со мной, конечно, пустят, но будут весь вечер приставать, почему вы не в джинсах.

Тиберий вспомнил свои единственные две пары, мокрые и грязные, лежащие в багажнике Мерседеса. Ларго взглянул на него своим проницательным взглядом.

– Не сочтите за дерзость с моей стороны. У нас с вами примерно одинаковое сложение, разве что рост… Но у меня есть отличные джинсы от Dussault и они мне как раз длинноваты.

Тиберий обреченно кивнул и был препровожден в гардеробную, которой позавидовала бы и императрица Елизавета, которая, если верить историкам, ни разу в жизни не одела второй раз одно и то же платье. Ларго развил бурную деятельность, подобную той, что вела фея-крестная, собирая Золушку на бал. Вывалив на обитую черной кожей скамью целый ворох всевозможных джинсов, он придирчиво подбирал футболки, ремни, прочие аксессуары, о существовании и назначении которых Тиберий прежде не догадывался. Этого ему показалось мало, и когда Тиберий, уже одетый и удивительно похорошевший, стоял у зеркала, недоверчиво глядя на почти красивого современного мужчину в его отражении, Ларго принес мусс для укладки и, не взирая на возражения, сделал классическую стрижку Тиберия значительно менее классической. На протяжении всего процесса, Дон, со свойственным только ему тактом, ни разу не коснулся кожи Тиберия и не посмотрел ему в глаза. Закончив процедуры по преображению товарища, он сказал:

– Знаете, я хотел похвастаться своим последним приобретением.

– Незаконным, конечно?

– Разумеется. Есть ли на сегодняшний день что-нибудь законное, чем стоило бы похвастаться? – улыбнулся Дон.

Они перешагнули раму знаменитой современной картины, служившей щитом для совсем не современного, но любимого Доном и Тиберием. Ларго извлек из деревянного, непрезентабельного ящика картину, бережно завернутую в небеленый холст. А когда развернул ее, Тиберий едва сдержал возглас. Творение великого Рафаэля, один из самых таинственных его портретов. Дама с единорогом.

– Она из…

– Уфицци. Я знаю, – кивнул Тиберий.

– Осуждаете?

– Восхищаюсь, – Тиберий повернулся к Дону, – вашей дерзостью, вашим великолепным вкусом, который вам черт знает, как удалось взрастить на бесплодной ниве свободы и толерантности.

– Знать бы кто она. Знаете, этот малыш… – Дон осторожно коснулся коричнево-золотистой шерсти маленького единорога, которого девушка бережно держала на руках. – Она так держит его, будто он последний.

– Будто… – Тиберий запнулся, но потом твердо произнес это слово, – любит его, как свое дитя.

– Как вы думаете, почему это слово стало строжайше запрещенным? – задумчиво спросил Дон, глядя в глаза девушки, такие же зеленые, как у него, – Мать, отец, сын, дочь. Эти слова запрещены, потому, что даже воспоминание о нормальной человеческой семье нужно было вытравить, стереть из памяти. Но любовь? Она кому помешала? Не так уж часто это слово произносят искренне. И мало кто в нее верил и прежде. Не мираж ли она? Сначала обманываешь себя, потом начинаешь обманывать другого человека.

– Нет, она, увы, существует, – глухо ответил Тиберий.

– Вы счастливее меня, – медленно произнес Дон, – и гораздо несчастнее. Потому что никогда уже не будете свободны. Я всегда боялся, что меня поразит этот недуг. Учитывая, что я так же ненормален, как и вы, вряд ли я имел право надеяться на взаимность, и хотя бы краткие мгновения счастья. Я всегда боялся, что меня коснется ее отравленное дыхание, но вот, мне уже пятьдесят девять, – Дон повернул к Тиберию свое юное, гладкое лицо, на котором еще ни одной линии не прочертил резец времени, – и, наверное, уже поздно. И оттого мне кажется все чаще, что жизнь моя бесконечно пуста.

– Пятьдесят девять?! – ошарашено повторил Тиберий. – Но… Вы выглядите на тридцать!

– Это «древо жизни», но это не важно.

– А, да.

– Когда у меня стало больше денег, чем фантазии, как их потратить, я прошел все стадии, которые проходит человек в этой ситуации. От бездарного кутежа до не менее бездарной благотворительности и бессребреничества. От коллекционирования до желания изменить с их помощью мир к лучшему. Как вы можете догадаться, я потерпел крах во всех своих устремлениях и немного успокоился. Могу я увидеть вашу избранницу?

Тиберий кивнул и открыл страничку Лоры в Bodybook.

– Красивая, – почему-то печально сказал Ларго, – но я представлял ее другой. Мягче.

А вот Тиберий стиль страницы Лоры одобрял целиком и полностью. Уже чувствуя эту женщину своей собственностью, он по-новому оценил ее немногочисленные фотографии, на которых она была запечатлена в строгих костюмах и, в основном, на рабочем месте. Конечно, смотрелось это необычно на фоне общей тенденции выставлять себя на берегу Либертионского пляжа, усыпанного золотым стеклянным песком в купальнике или без него. Он только сейчас понял, что из всех своих знакомых женского пола только ее не видел обнаженной. Разумеется, до вчерашнего благословенного дня. Законодательно уничтожив половой интерес между мужчиной и женщиной, общество уничтожило и стеснение. Раздевалки стали общими, про селфи в Bodybook и говорить нечего.

– Скажите, – Дон повернулся к картине и с нежностью взглянул на девушку, державшую на руках детеныша-единорога, – она вам нравится?

– Очень, – с некоторой долей горячности ответил Тиберий.

– Она ваша. Я добыл ее для вас.

– Но… Я не могу принять такой подарок! – Тиберий потрясенно перевел взгляд с картины на Ларго.

– Можете. И примете. Уверен, у вас так же есть место, где сохранить ее, и получать удовольствие от ее созерцания.

– Не знаю, как и благодарить, – пробормотал Тиберий.

Но он уже знал. В багажнике, под пакетом с мокрыми джинсами и футболками лежало последнее уцелевшее издание Библии на английском языке. Не искалеченное купюрами и редактурой, сохранившее слово Божье и не познавшее тяжкую длань современного бога Тренда, она должна была перейти в руки человека, способного оценить ее величие и красоту.

– Расскажите мне о ней, – попросил Ларго, с любовью вглядываясь в лицо белокурой венецианки.

– Конечно, – Тиберий опустился на корточки перед картиной, – здесь, под единорогом скрывается собачка, символ супружеской верности. Рафаэль позже записал ее, превратив в единорога. Почему? У девушки на руках нет колец, необыкновенная редкость для того времени, ведь она из знатной и богатой семьи, судя по подвеске на шее. Видите, какой величины жемчужина? В те времена они ценились гораздо выше бриллиантов. Однако же колец нет, следовательно, она не замужем. Атрибуты семейных ценностей, вроде собачки изображали на предсвадебных портретах, значит, она должна была выйти замуж.

– Невеста!

– Да. Но дарственной надписи на обороте не появилось, собачка превратилась в единорога, символ целомудрия. Вы ведь знаете, что поймать единорога может только девственница? Девушка не вышла замуж.

– Думаете, ушла в монастырь?

– Не думаю, нет церковной атрибутики. Даже простого нательного крестика. Нет, скорее всего, она погибла, так и не соединившись со своим женихом.

– Ничего не меняется под луной, – вздохнул Ларго.

Приятели поболтали еще несколько минут, затем, собравшись, вышли из дома, предварительно тщательно уничтожив следы преступления. Ржавый опус современного искусства надежно закрыл от любопытных глаз потайную комнату, «Монт—Ориоль» занял свое место на полке таких же преступных собратьев, бутылка с алкогольным виски спрятана в коробку средства для укладки волос. И едва за друзьями закрылась дверь, тут же погас крохотный, меньше булавочной головки, глазок видеокамеры спрятанный от глаз хозяина дома на поверхности потолочного плинтуса.

Женщина, все это время наблюдавшая за Доном и Тиберием, выключила смарт. Улыбнулась. Осторожно, так, чтобы не издать звука, она положила смарт на тумбочку ровно в том положении, в котором его оставляла хозяйка.

– Но что же делать? – пробормотала она, забарабанив пальцами по столу.

Несколько минут она напряженно думала, ероша волосы цвета льна и устремив невидящий взгляд в окно, потом, придя к какому-то решению, поднялась и прошла в соседнюю комнату. Комната эта разительно отличалась от своей аскетичной, просто убранной соседки. Здесь нашли пристанище все мыслимые оттенки розового. Розовым было все – начиная от мебели и стен, и заканчивая огромными плюшевыми игрушками. Только графика на стене была черной по белому фону, и поражала своими ломаными, агрессивными линиями, складывавшимися в странных жутковатых женщин. Была в этой квартире и общая спальня, но ею пользовались крайне редко.