Текст книги "Либертион"

– Дорогая, – обратилась вошедшая к хозяйке комнаты, коротко стриженой брюнетке, лежавшей на диване с глянцевым модным журналом, – ты пойдешь сегодня куда-нибудь?

– Нет, – та захлопнула журнал и подозрительно посмотрела на блондинку. – А куда ты уходишь?

– На работу.

– У тебя нет сегодня работы! Я знаю, я проверяла!

Журнал полетел в стену.

– Ты пропадаешь на целые сутки, не отвечаешь на звонки, теперь лжешь мне, что у тебя работа!

Она вдруг по-детски горько разрыдалась, села на диване, обхватив колени руками.

– Ну не надо, Марта, – блондинка опустилась на диван рядом с ней, предварительно смахнув на пол розовых медведя и крокодила. – Все хорошо, я скоро вернусь. Это просто нервы. Вот, возьми, тебе надо расслабиться, – она достала из кармана яркий пакетик, предусмотрительно купленный с утра в магазине «Веселый гриб». А потом, торопливо обняв плачущую подругу, быстро вышла из комнаты, не забыв незаметно прихватить чужой смарт и вытащить из розовой сумочки безликую пластиковую карту.

Троянский конь

Подарить Библию удалось практически без борьбы. Дон был так очарован и впечатлен, что скоро сдался. Но расстаться с подарком не пожелал и, несмотря на все увещевания более осторожного Тиберия, книга легла в модную кожаную сумку Ларго и отправилась вместе с друзьями на Олимп театрального искусства.

– Неразумно это, – ворчал Тиберий, – надо было ее в вашей тайной комнате оставить.

– Неразумно, – соглашался Ларго, – но очень хочется. Возможно, смогу почитать ее, пока будут технические неполадки, эмоциональные конфликты, несчастные случаи и прочее, всегда сопровождающее творческий процесс.

Ехать решили на машине Дона, поскольку у него был проплачен пропуск во все зоны Либертиона. Неслыханная роскошь, стоящая баснословных денег. Устроившись на заднем сиденье Aston Martin, друзья начали партию в шахматы, чтобы скоротать время в дороге.

У проспекта Свободы снова пробка, как, впрочем, и всегда. Тиберий закрыл окна, чтобы не видеть вездесущей, как ночной кошмар рекламы. Ему кажется, или любая реклама пронизана легким сексуальным флером? «Купи меня, и я буду сосать каждый день бесплатно» – реклама всего лишь пылесоса, «Трахни риск» – банер в виде молота, реклама страховой компании, «Я дам твоему парню… (крупным шрифтом) …семь дней интернета (мелким шрифтом). Бесплатно!!! (очень крупным шрифтом)», «Возьми в рот – получи удовольствие» – реклама мороженого.

Наконец, поток машин, унылый и неспешный, как караван верблюдов в Аравийской пустыне принес Дона и Тиберия к съезду на узкий серпантин, ведущий к парковке Либертионского государственного театра. Пробки здесь были только около семи вечера, ближе к началу спектакля, поэтому затор в полдень их немного удивил. Впрочем, ситуация быстро прояснилась. На два корпуса впереди от них стояли розовый BMW и желтый Cadillac, полностью блокировав дорогу, а их водители активно дискутировали. Ситуация была невероятная во всех отношениях. Во-первых, единственным разумным предположением было, что эти двое познакомились в пробке. Удивительная картина: ведь где в наши дни знакомятся люди? Правильно, в Bodybook, и, ну очень редко, в клубе, где друг из Bodybook представит тебя своему другу из опять же Bodybook. Во-вторых, предметом их жаркой полемики был вопрос – гей Шекспир или – не гей? Когда даже Иисус с 2053 года официально считался геем (а как же – двенадцать учеников и ни одной ученицы, есть над чем задуматься), Шекспир, с его парой туманных сонетов, которые при умелом и гибком переводе могли быть истолкованы как обращенные к мужчине, вопросов и вовсе не вызывал. Однако водитель желтого Cadillac в этом почему-то сомневался. И, в-третьих, хорошо, завязалась дискуссия. Этикет требовал обменяться контактами в Bodybook и продолжить поливать грязью друг друга, а заодно и любимого поэта в тенетах глобальной паутины, но эти двое проявили удивительную стойкость и даже вышли из машин. В атмосфере витал аромат драматического конфликта.

– Как ты смеешь говорить такое о великом Шекспире? – визжал юноша, чьи волосы были выкрашены в нежный розовый цвет, очевидно, в тон BMW, его фальцет с завидной легкостью перекрывал гудки машин. – Что он мерзкий гете… гетеро… – он никак не решался произнести неприличное слово. – Извращенец! И убери свою машину, противный!

– Сам убери, гадкий! – вторил ему его оппонент, капризно кривя густо накрашенные губы.

Водители, ставшие невольными участниками представления, были так заинтересованы, что даже престали сигналить. Дон, озорно улыбнувшись, высунулся из окна и крикнул спорщикам:

– Так решите же ваш спор, как герои Шекспировских трагедий – в честном бою!

Как ни странно, издевательский этот совет возымел немедленный эффект. Хозяин Cadillac неловко размахнулся и мазнул тоненькой, украшенной кольцами лапкой по щеке розововолосого. Тот отчаянно пискнул, как зайчик, которого вынимает из клетки кухарка с целью запечь в пироге, и замахал ладошками в воздухе, словно отгоняя мух.

– Надо полицию вызвать, – пролепетала девушка в соседней машине и потянулась к своему смарту, но ее муж, крепкая наголо бритая девица хлопнула ее по руке.

– Даже не думай! Когда мы еще такое увидим? Это тебе не «Макбет» в постановке Нового Либертионского театра, с их голограммными мечами и кинжалами. Картонными они, очевидно, боятся порезаться.

– Но я на маникюр опаздываю! – взмолился толстяк в синем Audi, но на него все зашикали.

Тиберию, в отличие от многих, было скучно. Он устал, ему отчаянно хотелось крепкого кофе, которого у Гордона выпить так и не удалось, а в буфете театра его можно было раздобыть по кодовому слову, он это знал от Майкла. Поэтому он вышел из машины и направился к дерущимся, если так можно было охарактеризовать забавное, в духе старинной пантомимы, бесконтактное действо.

Человеку, впервые идущему по воздушной трассе Либертиона было бы, наверное, странно ступать по пустоте, видеть под ногами далеко внизу черные ленты практически пустых дорог, кроны синтетических, вечно зеленых деревьев. Биполярная лучевая сеть, ограниченная прозрачными стенами дорожных коридоров, была не только абсолютно прозрачна, но и абсолютно надежна. Она выдерживала любые нагрузки и ни одной машине не давала возможности отклониться от заданного курса, совершить правонарушение, вообще вырваться за пределы ее бдительного ока. Приблизившись к спорщикам, Тиберий деликатно осведомился:

– Ребята, ну вы же не собираетесь, в самом деле, подраться? Обменяйтесь контактами и спорьте по смартам, сколько вам влезет. Вы же пробку создали!

– А может, я хочу! – с вызовом пискнул розовый, обратив к Тиберию мордочку, полную решимости. Пусть и символическая, пощечина его оппонента размазала парню губную помаду по левой щеке, и теперь он жаждал кровавого возмездия. – Да, я хочу вульгарной, жестокой и пошлой драки! Да, я! Да, хочу! Сейчас!

– Ну, ударь меня, давай! – истерически захохотал его враг. – Все равно твой Шекспир извращенец! У него Ромуальда, на самом деле, парнем была, ха!

И он снова попытался мазнуть по щеке поборника современных взглядов.

Полемика грозила затянуться на неопределенный срок. Тиберий устало вздохнул и обратился к обоим:

– Так вы оба хотите жестокой драки?

– Да! – взвизгнули они удивительно слаженным дискантом.

– Ладно, – Тиберий кивнул, взял спорщиков за шиворот и, подняв в воздух, как котят, стукнул их лбами друг с другом.

Прокатился звонкий, веселый звук, какой бывает, когда постучишь по полому внутри дереву. Погрузив два бездыханных тела в их собственные машины, Тиберий задал и BMW, и Cadillac курс на Либертионский театр, и машины тронулись без единого возражения. В Aston Martin Тиберий вернулся под бурные аплодисменты.

– Да ничего мне не будет, – добродушно отмахнулся он от встревоженного Ларго, – ребята при свидетелях выразили желание и согласие, что, согласно законодательству нашего либерального общества, проходят по статье о БДСМ играх. Не буду утомлять вас подробностями, но суть сводится к тому, что с добровольного обоюдного согласия разрешено все, кроме летального исхода.

– Учту на будущее, – оживился Ларго, – Мартин, знаете ли, иногда очень уж допекает. Кстати, он выразил желание побывать на генеральной репетиции.

– Но у меня нет на него приглашения!

– Оно ему и не нужно. Журналисты обладают профессиональной способностью проникать куда угодно. Он бы и в преисподнюю с легкостью наведался, будь у него шанс взять горячее интервью у князя тьмы.

– Ну, попасть в преисподнюю ему, как раз, труда не составит, – хмыкнул Тиберий, – его там с красной ковровой дорожкой ждут.

– Мы прибыли к месту назначения, – деликатно прервал их беседу Aston Martin, остановившись прямо у необъятной каменной лестницы, ведущей в темное чрево Либертионского классического театра.

Тиберий не был тут с юности. Еще будучи студентом, он посетил в компании Майкла «Лебединое озеро» и был столь впечатлен, что решил больше не переступать порога этого храма креатива. Нет, он, конечно, не ждал, что Зигфрид окажется мужчиной, как ему полагалось быть в отсталом двадцатом веке, но все же когда идешь на классический балет, предполагаешь увидеть танец. Ну, по крайней мере, полчаса они же должны танцевать? Из трех? В конце концов, порно можно смотреть и дома по любому телеканалу, ну, или пойти в любой современный театр.

Либертионский классический театр же имел концепцию театра «старой закалки», и большей частью свою миссию выполнял. Фойе было выполнено в стиле благородного ампира – по мраморным колоннам с коринфскими капителями взбирался, пусть синтетический, но все же плющ. По лестницам стекали красные ковровые дорожки, а в зале, оснащенном настоящим бархатным занавесом тревожного цвета киновари, изумительно пахло театральной пылью. Оставалось только гадать, настоящая ли это, неповторимо уютная театральная пыль, или творение рук гениальных либертионских парфюмеров. Да это и не имеет значения, разве не иллюзия является самой сутью театра? Глаз, утомленный за день «изысканной, современной благородной белизной», здесь отдыхал, наслаждаясь неяркими, но богатыми красками, бархатным полумраком, плескавшимся в ложах бенуара, в глубинах амфитеатра. Не эргономичные и совершенно не анатомичные кресла радовали своей надежной жесткостью, облупленной позолотой и потертым вишневым плюшем. А сцена была выстелена настоящими деревянными досками.

Мупочка встретил их на входе и тут же театрально остолбенел. Раскланявшись и рассыпавшись в нескончаемых потоках любезностей перед Доном, он, наконец, обратил внимание на свою бывшую любовь. И даже дизайнерские очки приподнял, чтобы удостовериться, что зрение его не обмануло. Надо сказать, очень странные очки. Обычные стекла закрывались откидными позолоченными крышками, совершенно непрозрачными, на которых стояла аббревиатура ВВ. Что ж, если в прежние времена смотрели на мир через розовые очки, то теперь через тренд.

– Тибби!? Как ты выглядишь, с ума сойти! У-и-и-и! Это же штанишки от Dussault! А как они подчеркивают твою фигурку!

И, придя в состояние эйфории, игриво шлепнул Тиберия ниже спины. Более эффективного способа испортить настроение своему бывшему другу он найти не мог. Но не успел Тиберий произнести суровую отповедь не в меру расшалившемуся Мупочке, вмешался Ларго.

– Пол, не могли бы вы впредь не трогать моего дру… партнера. Я, видите ли, очень ревнив.

– О-у, да… Простите… Идемте, я вас познакомлю со звездой современного балета, Джонатаном Грантом. Я ведь говорил, что теперь с ним встречаюсь, да?

И поволок хвастаться своим новым приобретением. Пришлось спускаться по длинной, крутой лестнице, ведущей к гримеркам. Внутри, впрочем, оказалось скучно. Визиты зрителей сюда не предусматривались, поэтому гримерка примы, коей Джонатан являлся, без всякого сомнения, выглядела современно и практично. Белые стены, наливной черный пол, две стены забраны под зеркала, у третьей – десять объемистых стеклянных ваз для цветов от очарованных поклонников. Пустых. Сложная система света, позволяющая с беспощадной подробностью осмотреть себя с любого ракурса. Джонатан оказался женственным, томным блондином, с губами, которые смело можно было бы назвать сексуальными, если бы они принадлежали восточной красавице и были раза в три меньше. При виде незваных, но уже двадцать минут ожидаемых гостей, он изящно испугался, грациозно уронил с плеча бретель пеньюара, и так не слишком скрывавшего наготу, и элегантно уронил с ноги розовую туфельку сорок шестого размера.

– Ах! Я так смущен! – он развернулся на крутящемся стуле к гостям, пеньюар от этого движения раскрылся и был кокетливо возвращен на место, но не сразу. Смотреть, впрочем, было особенно не на что.

Джонатан томно закатил глаза, снабженные пышными накладными ресницами, и протянул друзьям руку для поцелуя. Тиберий не шелохнулся, более деликатный Дон сделал вид, что не понял, и сердечно и крепко ее пожал. Настолько сердечно и крепко, что прима совсем не элегантно взвизгнула и затрясла рукой, дуя на помятые пальцы.

– Вы уж простите, – лучезарно улыбаясь, извинился Дон, – это я от избытка чувств.

– Ах, мой бедный ягненочек! – всполошился Мупочка и принялся покрывать воздушными поцелуями покрасневшие, вспухшие пальчики примы.

Джонатан принял покорный и смиренный вид, которым и популярны эти представители семейства полорогих, затем томно проблеял:

– Спасибо, котик, мне уже не так больно!

– Мой зайчик!

– Птичка!

– Рыбка!

– Киска!

– Мой жеребец!

Последнее явно было преувеличением и бесстыдной лестью. Но когда говорит страсть, разум стыдливо умолкает. Желая как можно скорее прервать этот длинный и обстоятельный список представителей фауны, Тиберий поспешно спросил млеющего Джонатана:

– А вы разве участвуете в сегодняшнем представлении? Пол говорил, что вы – танцор балета, а сегодня, вроде бы, опера?

– Пол сегодня дебютирует, у него ответственная роль, – оскорблено поджал губы Джонатан, – я должен вдохновить его, зажечь! К тому же, сегодня у меня была репетиция. Я танцую Спартака в балете «Спартак». Вот, видите, какой костюм разработал специально для меня звезда имперского дизайна Нэд Кирк!

С этими словами Прима указал пальчиком на рваную замшевую тряпочку, печально свисавшую с вешалки, напоминавшей ржавый пожарный кран. Компанию ей составляли весьма натурального вида кандалы, которые при приближении Джонатана ожили, и их расстегнутые браслеты несколько раз сжали и разжали свои половинки. Будто клешни морского краба, увидевшего особенно вкусного морского ежа.

– Они самозастегивающиеся, – пояснил Джонатан, увидев интерес к этому предмету широкого назначения, – знаете, на сцене же некогда возиться со всякими застежками.

– И это экипировка Спартака? – спросил Тиберий, недоверчиво разглядывая коричневый лоскуток.

– Желаете увидеть на мне? – кокетливо спросил Джонатан.

– Нет, нет, не надо!

Но было поздно. Практически получив официальное разрешение, Джонатан медлить не стал. Он мгновенно избавился от пеньюара и нацепил на себя эту замшевую малость, которая будучи натянута на его неширокую, но мускулистую грудь, приняла удивительное сходство со шлеей для выгула кота. Джонатан прошелся по гримерке, кокетливо виляя бедрами и приведя Тиберия к мысли, что к чашке настоящего кофе неплохо было бы добавить стакан настоящего виски.

– И это… весь костюм? – глаза у Дона слегка округлились.

– Да, испанцы так и ходили тысячу лет назад, – задрал нос звезда балета.

– Спартак был фракийцем, – сдержанно поправил его Тиберий, – и жил более двух тысяч лет назад. И если бы он действительно так одевался, вряд ли смог бы привлечь на свою сторону хотя бы одного союзника.

– Джонни, ты с Тибби не спорь, – поспешно залопотал Мупочка, прижимая пальчик к губам Джонатана, – он в истории круто разбирается.

– Тибби!? Ты до сих пор так его называешь? А может, вы все еще…

– Буфет, – скомандовал Тиберий и они с Доном поспешно покинули сцену «Отелло и Дездемона» с Джонатаном и Мупочкой в главных ролях.

По размерам театральный буфет мог смело конкурировать с оперным залом. В этот час он был практически пустым, и Тиберий смело подошел к страдавшему от безделья бармену. Как бы невзначай наклонился и шепнул пароль:

– Тьмы низких истин нам дороже нас возвышающий обман.

Бармен еле заметно кивнул и ответил:

– Да будет проклят правды свет! Что желаете, джентльмены – настоящий алкоголь, настоящие наркотики, девочку, гермафродита?

– Да нам бы кофе…

Двадцать минут спустя Мупочка обнаружил Тиберия и Дона, мирно пьющими кофе за столиком театрального буфета. Вид у бедолаги был немного потрепанный, но вполне довольный жизнью. Он тащил за руку молодого человека с розовыми волосами и громадной шишкой на лбу, старательно замазанной тональным кремом, при виде которого Тиберий и Дон почему-то коварно заулыбались.

– Тибби, Дон, познакомьтесь – это наш драматург, Невилл Пинк.

– А я уже имел сегодня удовольствие встретиться с мистером Пинком в еще более неформальной обстановке, – с самым невинным видом констатировал Тиберий.

– Правда? Ой, как чудненько! Невилл, душечка, что с тобой?

Вопрос был не праздный – на лице у драматурга застыл тот мертвый ужас, который обнаруживали на лицах покойников, проведших на спор ночь в каком-нибудь проклятом доме. И обнаруживавшие этого покойника только обменивались многозначительными взглядами – мол, ну и ну! Видно было, что неожиданной встрече с Тиберием он не рад, и будь его воля, эта встреча произошла бы не раньше судного дня. Не дождавшись объяснений, Мупочка тут же перестал обращать внимание на мертвый ужас и защебетал:

– Невилл, это Тиберий Краун, ну, мой бывший. А это Дон Ларго, его нынешний. Тибби жутко крутой профессор истории и этнографии…, этнофобии… В общем, еще какой-то кошмарно умной науки. Да. Он будет сегодня на нашей генеральной репетиции.

– Боже милосердный!

Бедный драматург побледнел еще сильнее и затрясся, как черничный хрусталь, поданный к завтраку в «Либертионе».

– И он придет на нашу премьеру.

– Силы небесные!

Драматург оперся нетвердой рукой о столик, оказавшийся поблизости, и начал хватать ртом воздух, как золотая рыбка, услышавшая финальную просьбу ненасытной старухи.

– Да-да, знаю, ты рад.

– Мистер Пинк, хочу извиниться за сегодняшнее недоразумение, – деликатно начал Тиберий, – видите ли, я так спешил, так желал скорее увидеть постановку вашей бессмертной пьесы. Я был, буквально, в состоянии аффекта.

Громадная шишка на лбу и попранная человеческая гордость были практически забыты. Драматург просиял, расслабился, но все же облачко сомнения на секунду затуманило его просветлевшие черты.

– Но как же вы меня не узнали? – озадаченно спросил он у Тиберия, – вы же следите за лентой моих новостей на Bodybook?

– Я же говорю – состояние аффекта. Нервы. Вот, кофе пью.

– А мы присоединимся! – возликовал Мупочка и, не дожидаясь приглашения, начал устраиваться на диван поближе к Дону.

Компания уселась за низким, неудобным мраморным столом, через несколько минут к ним присоединился и Джонатан, сменивший пеньюар на более светский вариант одежды.

Обычно, когда компания приятелей собирается выпить чашечку кофе перед представлением, в их кругу царит атмосфера дружеского веселья, радостного предвкушения погружения в мир волшебства, ради которого и посещают театр. Здесь же ситуация была несколько иной. Джонатан метал грозные взгляды то на Тиберия, то на Мупочку, последний от этих взглядов слегка зеленел и периодически вздрагивал. Невилл перерыл весь Bodybook, не обнаружил Тиберия в числе своих воздыхателей и вернул своему лицу выражение вселенского ужаса. Когда Тиберий бросал на него рассеянный взгляд, бедняга бледнел и крупно вздрагивал. Ларго откровенно скучал и дошел до того, что начал переписываться с Тиберием по латыни на бумажных салфетках, чтобы любопытный Мупочка не смог узнать его мнение о современном театре вообще и готовящейся постановке в частности. Словом, по сравнению с этим чаепитием, поминки можно было считать развеселой гулянкой. Наконец, Мупочка озабоченно взглянул на время и возвестил к взаимному облегчению, что всем пора занимать свои почетные места, а ему выйти на сцену.

– А после можно будет где-нибудь поужинать. В каком-нибудь модном местечке.

Мупочка по привычке адресовал Тиберию нежный просящий взгляд, спохватился, перенес этот взгляд, не растеряв ни капли нежности, на помрачневшего Джонатана.

– Где конкретно? – рассеянно спросил Ларго, очевидно, вспомнив о грядущем пивном конфликте.

– Ну, если помечтать, то в Фотофобии, она же тут, в миленьком подвальчике. Жаль, что туда попасть невозможно.

– Почему?

– Ох, Тибби, какой ты дикий. Это же самый модный ресторан в городе!

– Хорошо готовят?

– Прегадко, но разве это важно? Зато тут все знаменитости! Эх…

Мупочка принял вид героини русского романса, печально глядящей в осенний сад и скорбящей о бездарно упущенной молодости и любовниках.

– Вы хотите в «Фотофобию»? – спросил Дон, – я могу организовать столик.

– Правда?!

У Мупочки даже очки самопроизвольно закрылись, так что оценить степень округления его глаз было затруднительно, но голос, ставший похожим на предсмертный хрип тушканчика в когтях совы, сомнений не оставлял. Мупочка был впечатлен до крайности

– Туда же за полгода надо бронировать!

Дон пожал плечами, набрал чей-то номер на смарте.

– Пегги? Сделаешь нам столик на восемь вечера? На… – он повернулся к Мупочке, – сколько нас будет?

– Пятеро! Нет, шестеро! Нет, надо еще Мелиссу взять, она так мечтала…

– Большой столик, Пегги, – улыбнулся Дон.