Текст книги "Крепость тёмная и суровая: советский тыл в годы Второй мировой войны"

Глава 2
На восток

Один завод уезжал на новое место, другой занимал его цехи. Два крупнейших предприятия со сложным, многообразным хозяйством! И все же никакого хаоса или беспорядка не чувствовалось. Круглые сутки, день и ночь шел монтаж завода. Всю ночь на его территории пылали огни, люди забывали о сне, отдыхе, пище, по 12–14 часов подряд, а иногда и целыми сутками не уходили домой. На фундаментах еще устанавливали и монтировали оборудование, а тем временем под открытым небом, в лютые морозы рабочие и инженеры собирали узлы первых уральских танков.

Е. О. Патон, свидетель монтажа танкового завода, эвакуированного с Украины на Урал[240]240
  Белоносов И. И. Эвакуация населения из прифронтовой полосы в 1941–1942 // Эшелоны идут на восток. С. 24–25.


[Закрыть]

Вскоре после начала войны тринадцатилетняя Фрида Вальдман вместе с матерью отправились в долгий путь – в эвакуацию из родного Киева. После продолжительной и опасной дороги на Северный Кавказ, в Махачкалу, они на судне добрались до Астрахани, где сели на поезд в Центральную Азию. Зимой они были в дороге уже много месяцев, замерзшие и голодные. Вальдман вспоминала:

И нас посадили опять в теплушки, и нас отправили в Среднюю Азию. Ну, это был тихий ужас. Между прочим, еще у нас была маленькая девочка, Фира. Вот это ж ей дали имя Фиры, моей тети… Это Иосифа [брат ее матери] дочка, самая младшая. Когда началась война, ей было семь месяцев. И вот она у нас с Астрахани до Средней Азии, она у нас по дороге умерла. В поезде, в теплушке. Так тетя Соня [жена Иосифа, мать Фиры], они сидели на нарах там… И у нее ж нечем было кормить, так мой брат бегал, когда где-то в поле останавливались, он бегал, собирал этот снег свежий, и там у нас буржуйка была, и они растопили вот этот снег, кормили вот эту Фиру… что-то [есть] у нас было… Она [Соня] жевала, ей давала пережеванное… [У нее молока] не было. Ну, там, что она кушала – жевала, ей давала… Да, умерла [от голода]. Там много людей умерло в этом эшелоне, очень много. Там потом целый вагон мертвецов, когда приехали. Ну, там был специальный вагон, и в этот вагон всех мертвых туда. Но когда мы уже подъезжали к этой станции в Средней Азии, и мама говорит моей тете Соне: «Что ты сидишь?» – а она сидит так и держит ребенка, закутанную в одеяло, в пальто. А она сидит и молчит. Ни слова. Потому что она боялась. Что у нее заберут ребенка мертвого. Она уже была мертвая. А мы ничего никто не знал, а она уже держит мертвого ребенка, и никто ничего не знал. Тогда нас посадили, там был трактор, и прицеп такой был. И она сидит, а соседка, что с нами ехала, она и говорит ей: «Что-то Фира молчит, не плачет?» Она говорит: «Наверное, спит». И она взяла, посмотрела – Боже, она же мертвая! И подняла крик, что Фира умерла. Ну, тут же военные подскочили, мертвый – надо убрать в вагон. Так мой брат уже, она ж не могла двинуться с места, так мой брат взял эту Фиру, так с одеялом, с пальто, уже ничего не жалели. Так ее взял, и этот военный повел его в этот вагон, чтоб бросить этого ребенка. И он шел обратно – это был страх смотреть на моего брата. Когда он должен был положить ее в этот вагон, и он пришел. Вот такое у нас было по дороге. Мы похоронили вот эту Фиру, не знаю где[241]241
  Интервью с Фридой Портной (Вальдман). Оригинальная запись на русском языке (публикуется с разрешения Centropa.org). См. также историю Елены Кожиной: Kozhina E. Through the Burning Steppe: A Memoir of Wartime Russia, 1942–1943. New York: Riverhead Books, 2002.


[Закрыть].

Таких надрывающих душу историй за первый год войны произошло бесчисленное множество. Перевезти и устроить на новом месте миллионы людей, включая детей, инвалидов и стариков, оказалось трудной задачей для чиновников из Наркомздрава, руководителей заводов и представителей местных советов. Люди бежали от немецких оккупантов не только организованными группами, вместе с учреждениями и предприятиями, где они работали, но и в одиночку или с семьями. Государство проводило границу между теми, кто эвакуировался по официальному распоряжению вместе с эшелонами, и теми, кто сам решил бежать. Первой группе, собственно эвакуированным, часто было легче получить продовольственные карточки и жилье – в пункте назначения их ждали. Вторая группа состояла преимущественно из женщин, детей, пожилых и немощных людей, оказавшихся в положении беженцев. Им приходилось строить маршруты, искать пристанище и работу, полагаясь на собственную смекалку и помощь тех, кто встречался им в дороге. Но для обеих групп движение на восток было трудным и нередко прерывалось бомбежками, болезнью или смертью. Приходилось менять маршрут, делать долгие непредвиденные остановки, разлучаться с родственниками. В таких условиях четкие различия между двумя группами стерлись. Долгий путь зависел от непредсказуемых и пугающих поворотов судьбы. Самые везучие ехали в пассажирских вагонах, но подавляющее большинство теснилось в теплушках, в не приспособленных для перевозки людей товарных вагонах и вагонах для скота, на открытых платформах и в полувагонах. Порой рабочие втискивались в один вагон с заводским оборудованием. На опасном пути эшелон ждали остановки, заторы и бесконечные задержки. Иногда товарные вагоны требовалось срочно отправить обратно на фронт, людей высаживали на полдороге, и они ждали прибытия нового эшелона, чтобы продолжить путь.

В Наркомате здравоохранения выражали крайнее беспокойство по поводу риска эпидемий, но в условиях массовых перемещений бороться с несоблюдением санитарно-гигиенических норм, вшами и загрязнением воды оказалось трудно. К 1942 году, когда схлынула первая, самая масштабная волна эвакуации, Наркомздрав утвердил строгие санитарные требования, но среди населения уже свирепствовали две смертоносные эпидемии: сначала детской кори, затем тифа. Многие так и не доехали до пункта назначения; семьям приходилось оставлять умерших родных на неизвестных станциях по пути. Эвакуированные из блокадного Ленинграда уже стояли одной ногой в могиле: истощенные, больные, они часто были не в силах перенести дорогу.

Но и благополучное прибытие не гарантировало изнуренным людям отдыха. Добравшись до городов в восточной части страны, куда их направили, они, голодные, немытые, изможденные, обнаруживали, что должны снова собраться с силами и энергично взяться за дело. Городская администрация распорядилась, чтобы местное население приняло вновь прибывших в свои и без того переполненные комнаты, но жилплощади все равно не хватало на всех, кто искал пристанища. Руководители предприятий начали строить бараки и рыть землянки, чтобы хоть где-нибудь разместить такое огромное количество людей. Живя в тяжелых условиях, новоприбывшие и местное население зачастую обвиняли друг друга[242]242
  Manley R. To the Tashkent Station: Evacuation and Survival in the Soviet Union at War. Ithaca: Cornell University Press, 2009; Holmes L. War, Evacuation, and the Exercise of Power: The Center, Periphery, and Kirov’s Pedagogical Institute, 1941–1952. Lanham, Md.: Lexington Books, 2012; Stalin’s World War II Evacuations: Triumph and Troubles in Kirov. Lawrence: University Press of Kansas, 2017.


[Закрыть].

Эвакуированным заводам приходилось размещаться в одних зданиях с местными заводами, поэтому руководители, начальники цехов и рабочие не могли поделить между собой место и спорили о методах производства. Под одной крышей часто соседствовало несколько разных предприятий, что создавало новые вредоносные выбросы и опасные условия. Заводы размещались теперь в новых комбинациях и значительно расширялись. В местах, где никакой инфраструктуры не было, строительные бригады наспех сколачивали себе убежища, прежде чем начинали заново прокладывать линии электропередачи, водопроводы и железные дороги, возводить новые здания и ставить доменные печи. Старые методы производства уступали место новым, более эффективным, обстановка вынуждала заводы к быстрой модернизации. Война оказалась суровым испытанием, заставившим руководство всех ведомств – от органов здравоохранения до городской администрации и промышленных предприятий – решать задачи неслыханных масштабов.

Движение на восток: эвакуированные и беженцы

Неудивительно, что число людей, вывезенных в эшелонах по распоряжению Совета по эвакуации, равно как и незарегистрированных беженцев, подсчитать трудно. Называют разные цифры – от двенадцати до двадцати пяти миллионов[243]243
  Потемкина М. Н. Эвакуационно-реэвакуационные процессы и эваконаселение на Урале в 1941–1948 гг.: дис. … д-ра ист. наук. Екатеринбург, 2004. С. 108–109; Беженцы и эвакуированные в годы войны. URL: http://moyapobeda.ru/bezhency-i-evakuirovannye-v-gody-vojny.html (дата обращения: 28.04.2022). Как объясняет Потемкина, разброс цифр обусловлен разницей в методах подсчета. Некоторые историки опираются на данные о количестве пассажиров, уехавших по железной дороге и по воде, но не учитывают многочисленных беженцев, добиравшихся на грузовиках, телегах или пешком. Другие ориентируются на данные эвакуационных учреждений, которые вели списки переселившихся в их регион эвакуированных. Наконец, третьи исходят из демографических данных, сравнивая реальную численность населения в конкретной местности с гипотетическими демографическими показателями, какими они были бы, если бы в регионе сохранялись тенденции, присущие ему в довоенное время. Неизвестно число тех, кто бежал, но не отправился на восток, а остался в прифронтовой полосе и потому не попал в статистику. Некоторых могли посчитать несколько раз.


[Закрыть]. Расхождение в оценках усугубляется статистической аномалией: число покинувших свои дома существенно превышает число людей, чье временное проживание в центральных и восточных регионах нашло отражение в документах. Из архивных материалов видно, что в феврале 1942 года, после первой крупной волны эвакуации, на новых территориях было зарегистрировано лишь 7,4 миллиона людей: 5,9 миллиона – в РСФСР, 600 000 человек – в Узбекистане, 796 000 – в Казахстане, включая 360 000 этнических немцев, депортированных в Казахстан с Кавказа и из Поволжья; остальные были эвакуированы в республики Центральной Азии[244]244
  Экономика СССР в годы Великой Отечественной войны (1941–1945 гг.). URL: http://www.nnre.ru/istorija/yekonomika_sssr_v_gody_velikoi_otechestvennoi_voiny_1941_1945_gg/index.php (дата обращения: 28.04.2022) со ссылкой на: История Великой Отечественной войны Советского Союза. 1941–1945. Т. 2. С. 548–549; Эшелоны идут на восток. С. 26; АПРК. Ф. 708. Оп. 5/1. Д. 195. Л. 63; Ф. 725. Оп. 4. Д. 339. Л. 67. Благодарим Натали Бельски, предоставившую нам данные по Казахстану.


[Закрыть]. Разница между количеством уехавших и количеством прибывших, вероятно, обусловлена отчасти тем, что люди умирали в дороге, приехавших регистрировали с большим опозданием, беженцы и вовсе оказывались неучтенными, да и в целом в крайне тяжелой обстановке военных лет вести точные подсчеты было затруднительно. К тому же эвакуация происходила не как однократный и однонаправленный процесс. С 1942 года небольшие группы людей начали возвращаться домой, между тем на юге стартовала вторая волна эвакуации[245]245
  РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 45. Д. 317. Л. 142.


[Закрыть].

Дорога была изматывающей и страшной. Зачастую люди набивались в неотапливаемые вагоны с одним ведром на всех вместо уборной. Почти 8000 кораблестроителей с семьями ехали из Москвы в неотапливаемые вагонах, так что заместитель наркома судостроительной промышленности упрекнул Совет по эвакуации за то, что ему не прислали ни одного вагона для эвакуации людей[246]246
  ГАРФ. Ф. 6822. Оп. 1. Д. 482. Л. 42.


[Закрыть]. Вот как описывала начало своего пути Галина Барская, эвакуированная с грудным ребенком и пятнадцатилетним сыном родственников:

Вот, мы еле выбрались на эту платформу, там платформа такая, не для людей, а так, что надо было нам становиться на это колесо и так далее, еле выбрались. И я сразу пошла в уголок, вот. И там полное загрузили, открытое все, конечно. И я думаю: «Боже мой, как же ж так можно ехать с ребенком, а он кашлял, вот. Еще простудится, и ничего у меня такого нет, чтоб накрыть», – это теперь пленки, а тогда ж такого не было. И я в растерянности стою – что делать? И я обратила внимание, что железнодорожник, мужчина такой симпатичный, в железнодорожной форме, стоит и с ужасом смотрит на эту картину. Дети, это женщины с детьми на открытой платформе. Я увидела, что он так сочувствующе смотрит, и говорю: «Товарищ, вы меня извините, если можно, хоть какую-нибудь картонку, чтоб здесь забить, если где-нибудь можно, уголок, чтоб я сына положила, он очень простужен. Он кашляет». Вот. Он пошел. Час, пока грузился состав, так он успел вернуться и принес большой лист дикта. И он мне сам прибил на этот уголок дикт, вот. Я туда положила сына, сама на другой узелок, и так мы, значит, ехали всю ночь. Начался дождик. Я подсунула голову под этот дикт, согнувшись, сверху дождик, вот, холодно. А сын, измучившись, в уголке, как-то я его укрыла, тепло был одет, вот. И он спал. Я так просидела, а от того, что таскались с этими узлами, от всего этого у меня началась менструация. Представляете, с меня идет, и на меня льет, ужас[247]247
  Интервью с Галиной Барской. Оригинальная запись на русском языке (публикуется с разрешения Centropa.org).


[Закрыть].

Состав эвакуированных представлял серьезную проблему для местных властей, обязанных взять заботу о них на себя, обеспечить их питанием и жильем. Значительную часть составляли дети, инвалиды и старики, требовавшие особого ухода и не способные работать. Около трети эвакуированных – дети младше четырнадцати лет, то есть возраста, когда подростки обычно оканчивали школу и устраивались на работу. Примерно половина – подростки постарше и взрослые, считавшиеся «трудоспособными»: они могли выполнять по крайней мере какую-то работу. Остальные 15–18 % составляли взрослые иждивенцы, инвалиды или старики. Даже на Урале, в регионе, куда вывезли наибольшее количество заводов, сердце оборонной промышленности СССР, половина эвакуированных оказалась неработоспособной[248]248
  РГАЭ. Ф. 4372. Оп. 45. Д. 317. Л. 142; Потемкина М. Н. Эвакуационно-реэвакуационные процессы. Приложения 8 и 9.


[Закрыть].

Рабочие, эвакуировавшиеся вместе с заводами, отправлялись прежде всего в города Урала и Западной Сибири, но также в крупные промышленные города Центральной России, например в Горький и Казань в Татарской АССР или в Куйбышев, в военные годы центр авиационной промышленности. Некоторые небольшие города, в частности Пензу и Киров, эвакуация превратила в крупные промышленные центры. Остальную часть эвакуируемого населения: женщин, детей, мужчин, по возрасту или состоянию здоровья не пригодных к военной службе, стариков – отправляли обычно в сельскую местность для помощи в сельскохозяйственных работах, хотя люди со средним или высшим образованием нередко устраивались учителями в сельских школах, медсестрами, санитарами, агрономами и библиотекарями. Почти все мужчины трудоспособного возраста уже ушли из колхозов и совхозов на фронт, и государство надеялось, что вновь прибывшие будут работать на земле, восполнив острую нехватку рабочих рук. Им, в отличие от городских жителей, не потребуется вставать на учет для получения продовольственных карточек, и они смогут обеспечить продуктами не только себя, но и живущих в городах. В сельской местности у детей было больше шансов выжить: они находились ближе к запасам продовольствия, а их здоровье не подвергалось опасностям, сопряженным с проживанием в городах. Несмотря на все попытки государства контролировать эвакуацию, очень многие бежали на восток сами. Даже на Урале, где были сосредоточены эвакуированные предприятия, большинство составляли те, кого официально причисляли к «неорганизованному эвакуированному населению». В Челябинской области, куда прибыло наибольшее среди всех уральских областей количество эвакуированных и куда вывезли множество предприятий, число тех, кто прибыл не в специально организованных эшелонах, существенно превышало число эвакуированных вместе с заводами. Только в Свердловской области рабочие с семьями, уехавшие со своими предприятиями, составляли большинство[249]249
  Данные по Свердловской, Челябинской и Чкаловской областям, а также Удмуртии см.: Потемкина М. Н. Эвакуационно-реэвакуационные процессы. Приложение 6. Аналогичная ситуация сложилась в Новосибирской области: ГАРФ. Ф. A-327. Оп. 2. Д. 30. Л. 185.


[Закрыть].

Движение на восток, как официально санкционированное, так и стихийное, занимало недели и даже месяцы. Лишь 30 % всех железнодорожных путей в стране приходилось на двухпутные железные дороги, что усложняло задачу составления расписания для многочисленных составов, движущихся в обоих направлениях. Поезда ползли со скоростью улитки. Предполагалось, что эшелоны должны проезжать 480–600 километров в сутки, двигаясь со скоростью приблизительно 24 километра в час, но на практике средняя скорость в конце 1941 года едва достигала восьми километров в час. Поезда могли сутками или даже неделями стоять на станциях и разъездах. Порой станционные рабочие попросту не справлялись с отслеживанием такого огромного количества составов. Вагон со 151 ребенком, следовавший из Тамбова в Челябинск, четыре дня прождал на запасном пути в Свердловске, потому что на станции о нем забыли. Группе из двадцати семи рабочих потребовалось тринадцать дней, чтобы проехать всего 45 километров на поезде, скорость которого едва достигала трех километров в час. Иногда на станциях отказывались принимать поезда из‐за нехватки места – тогда состав перенаправляли в другой пункт назначения. Одному эшелону, перевозившему дом-интернат для инвалидов из Калининской области, не разрешили остановиться в Свердловске, направив его в Челябинск. Однако по прибытии в Челябинск его послали обратно в Свердловск, причем поездка туда и обратно заняла больше месяца. Многие пассажиры слишком ослабли, чтобы пережить утомительное путешествие. Из отправившихся в путь семидесяти шести пассажиров двадцать умерли еще по дороге в Свердловск, а еще двое скончались от голода по пути в Челябинск. Схожая участь постигла группу ткачих, эвакуированных из Смоленской области в Уфу. Известен и примечательный случай, когда в Челябинск прибыл состав из двадцати семи вагонов, направлявшийся в Новосибирск. Когда в Челябинске его попытались перенаправить в Свердловск, пассажиры высыпали из вагонов и начали протестовать. После напряженного шестнадцатичасового конфликта пассажиры добились своего, и поезд пропустили[250]250
  Потемкина М. Н. Эвакуационно-реэвакуационные процессы. С. 123–124.


[Закрыть].

Из-за перебоев с движением иссякали запасы продовольствия. Провизия, выданная пассажирам перед отправлением из расчета, что эшелон прибудет на каждую станцию маршрута более или менее по расписанию, из‐за долгих стоянок вскоре заканчивалась. По словам рабочего Кировского завода, эвакуированного из Ленинграда, дорога до Челябинска заняла двадцать девять дней. Поезд не столько ехал, сколько стоял. Постепенно холодало. Вскоре у пассажиров кончились припасы, и, когда поезд остановился, они разбрелись в поисках еды, иногда отходя от железной дороги на пять-семь километров[251]251
  Там же. С. 125.


[Закрыть]. С той же проблемой столкнулись те, кто эвакуировался из Ленинграда по воде – по Волге от Ярославля к Горькому, а затем в Казань, где им и предстояло сойти. Не говоря уже о том, что на суда, рассчитанные на восемьсот пассажиров, село две тысячи, им не выдали достаточно продуктов, чтобы компенсировать задержки, поэтому бо́льшая часть провизии иссякла на полдороге[252]252
  ГАРФ. Ф. A-327. Оп. 2. Д. 39. Л. 3–3 об.


[Закрыть]. Такие трудности приводили к тому, что до пункта назначения нередко добиралось менее половины севших в поезд пассажиров. Люди умирали в дороге, больных высаживали на промежуточных станциях, некоторых арестовывали за преступления. Большинство отставших или умышленно сходили с поезда, или забредали слишком далеко во время долгой стоянки и опаздывали к отправлению. Некоторые надеялись воссоединиться с семьей или остановиться у живших поблизости родственников, другие оставались ухаживать за больными или получившими травму родными[253]253
  Потемкина М. Н. Эвакуационно-реэвакуационные процессы. С. 125.


[Закрыть]. Многие позднее продолжали путь как могли.

По мере того как Совет по эвакуации набирался опыта, подведомственные ему местные организации научились лучше управлять процессом эвакуации. Однако многие составляющие этого процесса выходили из-под контроля. В портах, на переправах и железнодорожных разъездах скапливались люди, животные и техника, которых задержали бомбежки или отсутствие транспорта. Десятки тысяч людей, оставшихся без еды, крыши над головой и элементарных удобств, попали в страшную давку. Железнодорожники придумывали самые разные способы чинить поврежденные бомбами рельсы, чтобы те вновь становились пригодными к использованию. Когда в августе 1941 года немцы сбросили бомбы на железнодорожные пути на выезде из Ленинграда, железнодорожники стихийно изобрели метод, дававший возможность не останавливать движение. Чтобы регулировать движение поездов вблизи переполненных или заблокированных станций в зависимости от пропускной способности дорог, они встали на расстоянии, позволявшем им видеть друг друга и передавать сигналы, – этот способ, известный как «живая блокировка», вскоре получил широкое распространение в прифронтовой полосе[254]254
  ГАРФ. Ф. 6822. Оп. 1. Д. 438. Л. 74.


[Закрыть].

Из прифронтовых зон поезда часто отправляли в спешке, к эшелонам с разными грузами цепляли случайные вагоны, причем пункты назначения всех этих грузов и вагонов тоже были разными. На первой относительно безопасной станции следовало произвести сортировку грузов и повторную сцепку вагонов. Сортировка занимала не менее пяти дней, опять же приводя к массовым скоплениям и задержкам. Куйбышевская железная дорога, одна из старейших в России, послужила пропускным каналом для девятнадцати миллионов вагонов, часть которых направлялась на восток, увозя на Урал и в Западную Сибирь оборудование 1360 крупных промышленных предприятий и десять миллионов человек, а часть двигалась на запад, нагруженная боеприпасами, военным снаряжением, бензином, провизией и отправлявшимися на фронт войсками. Эшелоны могли стоять там по три дня. Совет по эвакуации командировал в Куйбышев уполномоченного, чтобы тот попытался навести хоть какой-то порядок, но и здесь решающую роль сыграло вмешательство железнодорожников. Они опробовали новые методы, с помощью которых смогли быстро сцепить вагоны в новые составы, устранить неисправности, отогнать поезда с тяжелыми грузами и урегулировать движение на двухпутных дорогах[255]255
  URL: http://kbsh.rzd.ru/static/public/ru?STRUCTURE_ID=5139 (неработающая ссылка). См. примеры, касающиеся других железных дорог: ГАРФ. Ф. 6822. Оп. 1. Д. 439. Л. 16, 11–6 (документ с обратной нумерацией).


[Закрыть].

Крупные заторы часто происходили в портовых городах и на речных переправах. В начале августа множество беженцев скопилось в Одессе, на северо-западном берегу Черного моря, а тем временем на подступах к городу шли бои. Эвакуированные, беженцы, местные жители в ужасе пытались уехать. По словам двух представителей Наркомата государственного контроля, эвакуация была организована исключительно плохо, происходила стихийно и беспорядочно. Детдома и другие детские учреждения вывезли в последний момент, при этом в городе осталось до 6000 квалифицированных специалистов, детей и беженцев из Молдавии[256]256
  ГАРФ. Ф. 6822. Оп. 1. Д. 511. Л. 10–9 (документ с обратной нумерацией).


[Закрыть]. Когда в середине октября Красная армия оставила Одессу, десятки тысяч людей хлынули на юго-восток, устремившись в черноморские порты – Баку и Махачкалу. В октябре глава дагестанского НКВД написал Берии, наркому внутренних дел, что на железнодорожных станциях и в махачкалинском порту скопилось 30 000 человек, бежавших из Ростова и других городов, и еще 70 000 человек, как ожидается, прибудет в ближайшее время. Толпы людей, пытавшихся спастись, спали под открытым небом, жили на улице, без еды, санитарных условий и медицинской помощи. Судов, чтобы отправить их дальше, не было, а помешать прибытию новых беженцев оказалось невозможно[257]257
  Там же. Д. 482. Л. 9, 10.


[Закрыть]. Поток сотен тысяч отчаявшихся, голодных людей, устремившихся на Кавказ, сопротивлялся любым попыткам планомерной, организованной эвакуации. Оборудование и людей без документов и конкретных пунктов назначения размещали на опасно перегруженных судах. Двадцатидвухлетняя Ида Кристина, покинувшая Украину вместе с родителями, сестрой и тремя детьми, позднее вспоминала:

Сели мы в поезд и повезли нас до Махачкалы… за 2500 км от дома. Там мы провалялись на земле, продавали, кушали, что достать удавалось. Никто [нас не кормил], на улице возле порта лежали на земле с детьми. Потом нас посадили на танкер через Каспийское море, мы попали на танкер «Дербент», пять тысяч человек, два туалета. Извините, расскажу – сходил в туалет, занимай очередь, потому что через два-три часа ты только попадешь. [На танкере] внизу, там в закрытой емкости нефть, а наверху – люди, там несколько ярусов. Мы ехали на самом верху, сидели там. Когда мы приехали в Казахстан, стали разгружаться, так я видела, что выносили трупы, не выдержали люди, мы попали в шторм[258]258
  Интервью с Идой Кристиной. Оригинальная запись на русском языке (публикуется с разрешения Centropa.org).


[Закрыть].

Заместитель наркома обороны, обеспокоенный безопасностью региона, попросил Совет по эвакуации прислать уполномоченных на железнодорожные станции и в порты, чтобы они упорядочили толпы, наладили инфраструктуру и установили для судов ограничения по весу. Совет по эвакуации немедленно командировал нескольких уполномоченных для реализации плана по борьбе с создавшимся хаосом[259]259
  ГАРФ. Ф. 6822. Оп. 1. Д. 482. Л. 39–40.


[Закрыть].

Красная армия продолжала отступать, поэтому число желающих как можно скорее уехать росло. К ноябрю 1941 года на узловой станции в Сталинграде скопилось более 200 000 эвакуированных и солдат, ожидающих речного или железнодорожного транспорта, включая 32 000 этнических немцев, высланных из областей к северу от города вдоль Волги, и 15 000 солдат, готовых к отправке на фронт. Железные дороги были полностью заняты вагонами с вооружением, продовольствием и людьми. 2 ноября в Сталинград для оценки условий прибыли К. Памфилов, заместитель председателя Совнаркома и член Совета по эвакуации, и И. Пронин, заместитель начальника транспортного отдела НКВД[260]260
  Там же. Д. 510. Л. 49–48 (документ с обратной нумерацией).


[Закрыть]. Они обнаружили толпы людей – в том числе серьезно больных, – устроившихся под открытым небом на вокзале и в его окрестностях, на улицах и площадях. Продуктов не хватало, а кипяченой воды и медицинской помощи не было вовсе. Отсутствие самых элементарных санитарных условий грозило массовыми эпидемиями тифа, холеры и других заболеваний. Глава областного отдела народного образования собрал триста сирот, многим из которых было всего шесть лет, и отправил их в эвакуацию на пароходе. Местные партработники, по свидетельству одного очевидца, пытались сплавить людей без провизии и оказания помощи. Приток беженцев усугубил и положение местных жителей: голодные эвакуированные выстраивались в огромные очереди у продуктовых магазинов, поэтому за нормой хлеба приходилось стоять часами. В толпе бродили нелепые, противоречивые слухи: Сталинград скоро очистят от беженцев; всех погонят на пристань за восемьдесят километров от города; людей отправят обратно на фронт. На самом деле пристань, о которой шла речь, находилась на расстоянии всего пятидесяти метров, а власти не собирались посылать на фронт никого, кроме солдат[261]261
  Там же. Л. 57–53.


[Закрыть].

В Совете по эвакуации знали о критической обстановке в городе и еще 1 ноября направили в Сталинград группу уполномоченных, мобилизовали и партийный актив региона. В следующие две недели те, на кого была возложена эта миссия, организовали выдачу продуктов и санитарные станции, рассеяли толпы и отправили разные группы в пункты назначения вверх и вниз по Волге. Более 75 000 человек отправили на ближайшую пристань, где их посадили на паромы, чтобы перевезти на новое место, а еще 145 000 человек эвакуировали по железной дороге. Как только стало ясно, что Совет по эвакуации и местная администрация пытаются навести порядок, люди начали помогать им и друг другу. Толпы вели себя более организованно, а преступность была на удивление низкой. Но хотя большинство людей с благодарностью воспринимали содействие, не все уезжали по своей воле. Высланных этнических немцев отправляли в Астрахань, а вместо них на север в опустевшие колхозы вывозили других эвакуированных. К 15 ноября сталинградские пристани и вокзал были расчищены от толп. Суда отправились в плавание незадолго до 13 ноября, когда Волга замерзла и сплавиться по реке было уже нельзя[262]262
  ГАРФ. Ф. 6822. Оп. 1. Д. 510. Л. 56–49.


[Закрыть].