Текст книги "Казачья старина"

Глава 2
Торговля, или экономическая жизнь хуторов и станиц

Станичные лавки

В дореволюционной и послереволюционной экономике хуторов и станиц Захоперья важное место занимала торговля. Лавки купцов – «лавочников» были в каждой станице.

В станице Федосеевской самым известным считался магазин богатейшего московского купца Шалыгина, но сам он лишь доставлял товары, а приказчиками, или торгашами, у него были Шараповы. До революции, поднакопив деньжат, главный дядя Шарапов, по образному выражению уроженца хутора Филина Е. И. Чекменева, «запанкрутился», то есть сделался дурачком и не стал платить деньги купцу Шалыгину. Обеспокоенный этим, Шалыгин приехал из столицы, а люди говорят ему: твой приказчик умом тронулся, вон ходит по станице, сопли распустил. Никакие уговоры, угрозы отдать деньги и часть товара не действовали. Шалыгин было к его братьям-племянникам, а те говорят: «Мы его знать не знаем». Шалыгин возил Шарапова в Москву, там ему от кафтана отрезали полу и рукав и в таком виде провели по улицам. С такого действия позор с купца будто бы снимался.

Когда Шарапов возвратился в Федосеевскую, братья-племянники скупили у него оставшийся припрятанный товар и продолжали торговать до самой революции. Потом их лавка перешла в кооперацию: в кредитное товарищество.

Кроме Шараповых более мелкими торгашами в станице были Платон Федорович Буданов и его сын Федор Хренников – на станичном кладбище до сих пор валяется уникальное гранитное полированное надгробие центнера в три весом, некогда воздвигнутое на могиле своей рано умершей дочери.

И совсем мелкие лавки держали иногородние Калежников и Иван Иванович Ельцов. С революции последний торговал всем: дегтем, промышленными товарами, солью, конфетами, красками и прочими.

Помимо частных лавок в станице Федосеевской был государственный кабак, или, как тогда говорили казаки, «монополка», где продавались спиртные напитки.

В станице Слащевской жил купец Савичев – в их деревянном двухэтажном доме располагались два магазина, заведовал которыми Василий Александрович. Его брат – Егор Александрович открыл магазин в хуторе Поповом, Федосеевской станицы; кроме этого, двухэтажный дом-магазин Савичевы имели в станице Усть-Медведицкой. Небольшую лавочку имел иногородний Калежников (родственник федосеевского Калежникова).

Хуторские лавки

Во многих хуторах лавок не было (в хуторах Лутковском, Кузнеченском, Блинковском, Ольховском, Грушевом, Холомкином, Евсеевом и других). Хуторов, где они имелись, было не так уж много. Так, на сегодняшний день известно, что в хуторе Филинском до революции было две лавочки. Одна принадлежала казаку Никите Ивановичу Ерошенкову. Торговал он мелочишкой: сахаром, конфетами, мылом, табаком, спичками и пр. Вторая лавочка находилась недалеко от мельницы, лавочником в ней был Иван Васильевич Макаров, по прозвищу Шалыгин, торговал тем же самым, что и Ерошенков. Почему у него такое прозвище? В станице Федосеевской жил богатейший московский купец по фамилии Шалыгин (позднее этим магазином заведовали Шараповы) – по нему в насмешку и окрестили Макарова. Когда он выезжал со своим товаром в Федосеевку и располагался у станичной церкви, люди со смехом говорили: «Ну купец Шалыгин торгует!».

В хуторе Скулябном до 1919 года в своей лавке торговал Абрам Фокиевич Мачев (или Мачеев). Кто чего украдет – к нему. Буданов Ефрем Зотич собирал по хутору яйца и сдавал их куда-то – там его отоваривали конфетами, пряниками, табаком.

В хуторе Глуховом лавка была в доме Михаила Калиничева. Торговал конфетами, пряниками, может, даже и вином.

Наибольшее количество лавок в Захоперье было сосредоточено в хуторе Поповом. Все купцы и лавочники в этом хуторе хорошо известны. Их лавки находились рядом с Вознесенской церковью и преимущественно вдоль главной улицы.

Первым с востока магазин был расположен у дороги, в ныне несуществующей каменной хате. Когда возник, никто не помнит. Принадлежал Михаилу Ивановичу Попову – казаку родом из станицы Федосеевской. Он был калека: горбатый и хромой, поэтому ходил на двух костылях. Жил рядом с магазином. М. И. Попов вел незначительную торговлю кренделями, конфетами, орехами, а в основном продавал лекарства: камфару, нашатырный спирт, касторовое масло, пластыри, купорос и пр.; имел в продаже немного гвоздей.

Держал пару лошадей. Поднаняв извозчика, он ездил за товарами для своей лавки на близлежащие станции. Кроме того, собирал у населения пух, перо. Умер М. И. Попов в 1916 году, и магазин его закрывается.

Второй магазин принадлежал иногороднему Василию Христофоровичу Воронежскому (или, как коротко звали его в народе, Настофорич). Был он уроженец Красного Яра, оттуда переехал в станицу Федосеевскую, а уж из нее подался к нам, в хутор Попов. Произошло это, по-видимому, сразу же после открытия церкви, т. е. в 1892 году, когда хутор Попов интенсивно стал заселяться. Сразу же после приезда Воронежские, недалеко от Попова магазина, построили себе глаголеобразный под железом дом. Тогда же, на месте нынешнего железно-скобяного магазина В. Х. Воронежский выстраивает себе магазин и открывает в нем торговлю. В основном продавал промтоварные изделия: хлопчатобумажный материал разных расцветок, суконные ткани высшего сорта, «касторовое» сукно лодзинских фабрик (Польша), ситец (в 1913 г. цена метра ситца была 18 коп.), шерстяные женские платки, мужские головные уборы – казачьи фуражки, соломенные шляпы; пряжки, резиновые пояса, разные галоши. Подбор этих товаров В. Х. Воронежский завозил обычно под сезон. В незначительном количестве у него продавались школьные принадлежности: писчая бумага, ученические тетради, перья, ручки, карандаши, чернила; кроме того, в таком же количестве торговал порохом, дробью, а также гвоздями, ножами. Также в небольшом количестве имелись кондитерские изделия: сдобные пряники, простые и сдобные баранки, сушеные булки, печеный хлеб – за величину его звали «жернова». Хлебобулочные изделия пекли и привозили из Урюпинска; продавались конфеты разных сортов: «дулечки» – три штуки на одну копейку; были конфеты сантиметров по двадцать пять длиной каждая, в бумажной обертке и на концах махры – одна копейка штука; третьи сорта – с начинкой продавались на вес.

Продажу всего производил как сам Василий Христофорович, так и его сын Дмитрий, ставший впоследствии белогвардейцем, достойным отпрыском отца, ярого реакционера. Семью купца обслуживала батрачка Елена Ивановна Синицина с хутора Кузнечинского. Впоследствии она жила у родных в городе Свердловске и умерла в возрасте восьмидесяти трех лет.

Товар Воронежский ездил закупать сам на станции Себряково, Филоново и Урюпино. У него была пара лошадей, если требовались еще, то нанимал. Все вышеперечисленные товары он брал в кредит у московского купца.

Кроме торговли В. Х. Воронежский занимался закупкой у населения пуха, пера и птицы в битом виде – индейки стоили до рубля, куры – 35 копеек, гусей редко кто продавал; что интересно, скупал живых сорок – по 10 копеек за штуку. Все это он отвозил на станции и продавал.

В 1915–1916 годах магазин перешел к его сыну Дмитрию. На вывеске так и значилось: «Магазин принадлежит Дмитрию Васильевичу Воронежскому».

Просуществовал этот магазин до 1919 года. В это время, ввиду Гражданской войны, поступление товаров в него сократилось; оставшиеся нераспроданные товары Воронежские похитили, их магазин навсегда закрылся. Сам старик Христофорович умер, а Дмитрий (впоследствии офицер) эмигрировал в Болгарию.

В 1923 году магазинный дом был продан Федосеевскому ЕПО (единое потребительское общество), а дом Воронежский в 1928 году их второй сын Павло Васильевич продал за 750 рублей Поповскому сельсовету.

Вблизи магазина Воронежского на месте Медведицкова каменного сарая стоял второй промтоварный каменный магазин. Народ звал этот магазин «Савичев», так как он принадлежал Георгию (или Егору) Александровичу Савичеву. Родом он из станицы Слащевской, там жил он с братом Василием Александровичем; в станице имели двухэтажный дом с двумя магазинами, такой же дом стоял и в Усть-Медведице (ныне г. Серафимович). Когда был открыт этот магазин, никто не помнит. Сам Г. А. Савичев в хуторе не жил, а лишь наезжал из Слащевки. Всеми торговыми делами у него заведовал приказчик. Попеременно ими были: иногородний Яков Семенович Лихобабин с хутора Грушева, Алексей Михайлович Булгаков. С. Н. Свинухов называл фамилию еще одного продавца: Краснобаев. Квартировали приказчики с семьями в Макаровом дому. В магазине Савичева продавались в основном те же изделия, что и у Воронежского; кроме того, у него продавались тулупы, пальто, а также мед и сахар. Фунт сахара в «Савичевом» магазине стоил 8 копеек.

Сам хозяин магазина ездил на близлежащие станции и там закупал товары в кредит. Помимо этого Савичевы закупали у населения в битом виде гусей и утей и отвозили для продажи на станции.

В 1910 году Е. Я. Багреев пишет, что в 1916–1917 гг. Савичев продает свой магазин и товары в нем Алексею Михайловичу Булгакову.

В 1913 году Булгаков построил себе дом. Кроме торговли закупал у населения пух и перо. В Гражданскую войну в 1919 году магазин его закрылся и прекратил существовавние. Само здание под ним Булгаков разобрал на хлевы. Чтобы как-то прожить, он в 1933 году продал свой дом Николаю Тарасовичу Кузьмину (из х. Грушева), сам жил на квартирах по хуторам. Умер, говорят, на хуторе Сарычи под плетнем и похоронен там на кладбище в лодке.

За лавкой Савичева магазина, в низах большого Макарова дома открыл, а точнее, арендовал помещение под свою лавку иногородний купец Тимофей Иванович Киселев. Откуда он и когда пришел в наши края, неизвестно. Говорят, что начинал торговать с коробочки: ходил по хуторам с коробком на горбу, то есть был коробейником. Квартировал Киселев с семьей в подвале вышеуказанного дома. У него были дочь

Евгения и два сына: старший Алексей работал приказчиком у какого-то купца за пределами Дона, и младший, Яков, по словам Е. Я. Багреева, был «с ограниченным умом и глупыми поступками. В магазине продавалась всякая всячина. Из продуктов – крендели, орехи, сахар, конфеты разных сортов, ражки (растение с Кавказа, а то и из Индии), инжир, урюк, пряники, изюм и мед – белого, желтого и коричневого цвета. Хранился он в больших и малых бочках. Большие семьи нередко брали целый такой бочоночек, благо стоил он не очень дорого. Из посуды – чайные чашки, фарфоровые чайники, тарелки, миски, лампы, ложки, чугуны, сковороды, ведра. Из галантереи – вязальные спицы, наперстки, фитили для ламп, иглы для шитья, свистульки, спички, папиросы, махорка, бумага, ученические принадлежности. В его магазине продавался даже керосин, деготь, впоследствии торговал и вином. Товары закупал в Урюпинске. Говорят, за сутки доходил туда. Впоследствии заимел лошадь.

Интересен бытовой штрих. У Киселева умерла жена. В одно время из станицы Усть-Медведицкой какими-то судьбами занесло на хутор толстую, ожиревшую особу. Она польстилась на богатства купца и объявилась в роли его второй жены. Это была скандальная женщина, оскорбляла покупателей в лавке, возле нее и на площади, причем всегда орала мужским голосом: «Я – офицерская дочь! А кто вы, безродные людишки!»

Торговлю свою Киселев прекратил до революции; сам умер в 1922 году в Поповке, где и похоронен. Дочь Евгения вышла замуж на хутор Сомовский за Константина Бочкова, а сын Яков, отслужив в Красной Армии, в 1925 году возвратился было в хутор Попов, но потом уехал в Ростовскую область.

Западнее Киселевой лавки, на углу главной улицы и переулка, идущего к подворью кулака Храпова Мануила (по-уличному Малушкины), когда-то стоял круглый двухэтажный дом, принадлежавший блинковскому казаку Степану Илларионовичу Патрину. В этом доме на первом этаже до революции размещался кабак «монополка» (от слова «монополия» – винная лавка или кабак, от царской государственной монополии, единственного в казачестве права на торговлю спиртным). Это была единственная в хуторе торговая точка, принадлежавшая государству. Продавались в нем исключительно спиртные напитки: водка, немного спирта и вино. Водка была простая, с опечаткой красного сургуча и так называемая «белоголовка» – с опечаткой белого сургуча. Для расфасовки водки применялась стеклянная посуда разной емкости: двухведерные и ведерные бутылки – такие обычно брали к свадьбе или на проводы-встречи служивых; так называемая «четверть» вмещала в себя 1/4 ведра или пять бутылок; бутылки в литр, в 0,6 литра, поллитра – все были узкогорлые и звались одним словом «полбутылки»; четверть бутылки и 1/8 бутылки звались в народе «мерзавчиками». Цена водки такова: 0,6 литра – 40 копеек, пол-литра – 20 копеек.

Так как кабак был государственный, то для работы в нем продавцу-кабатчику нужно было внести определенный налог, а это, разумеется, было под силу только богатым, состоятельным людям. В поповском кабаке кабатчиками работали приезжие со стороны. Например, в начале века (в 1903–1904 гг.) работал Бега – его из стариков редко кто помнит; после него – казак-вахмистр Василий Тимофеевич Бирюков – лысый краснорожий толстяк, ходивший в белом суконном пиджаке, как вельможа, были и другие, например, Арсентий Львович Кондрашов называл какого-то Козлова. Все кабатчики жили на втором этаже кабака. В обязанность кабатчиков входила также доставка спиртных напитков.

После распродажи водки в 1915 году кабак закрылся. Дом, где он находился, С. И. Патрин перевез к себе в х. Блинковский.

Напротив кабака – через улицу, на углу переулка большую территорию занимал купец из местных казаков – Андрей Романович Саломатин. Принадлежавший ему магазин находился не в самом доме, а в приспособленном для этих целей рубленом амбаре, который стоял чуть левее дома. В его лавочке продавались исключительно кожевенные или обувные изделия и хозтовары. Из кожевенных изделий было следующее: юртовый и подошвенный материал, целые кожа, кислина, штиблеты, рабочие сапоги.

Хозтовары представлены были в основном железно-скобяными изделиями: вилами, косами, ножами, лопатами, топорами, гвоздями, железом и пр. В небольшом количестве торговал керосином. Закупать товар ездил сам. Просуществовал этот магазин до 1919 года.

Также торговал А. Р. Саломатин. Он занимался перекупкой скота, для этого в весенний период закупал у населения захудалый скот. У станичного правления на конском отводе он арендовал земельный участок, где и производилась пастьба. Пастухи были наемные, больше из хутора Глуховского братья Андрей и Платон Антоновы, иногда стерег и их отец Петро, по прозвищу Витой. После нагула гурты отгоняли на станцию.

Умер А. Р. Саломатин в 1925 году. В его доме впоследствии размещались библиотека и сельский Совет.

Напротив А. Р. Саломатина, через улицу, в круглом доме, повернутом лицевой стороной к площади, жил богатый казак-ростовщик Савватей Егорович Филин. Ему приносили и по дешевке сбывали зерно, муку и другие ценности, на которых он наживался. Кто приносил? Пропойцы, воры и другие элементы, которых не жаловали заботой сердитые родители.

Помимо этого филины содержали «въезжую квартиру», или «въезжий двор» – знаком того был пучок ковыля, подвешенный на шесту у передних ворот. «Въезжую квартиру» Филин открыл с умом: мимо хутора Попова пролегал шлях на хутора Рябов, Холомкин, Политов, Андреяновка, Федосеевскую станицу. В любое время года путники, «сидельцы», нуждавшиеся в ночлеге, останавливались в его квартире, но более всего таким гостеприимством пользовалось станичное начальство: атаман или его помощник. Сколько Савватей Егорович брал за ночлег, никто не знает.

Про Филина сохранилась в народе такая быль-небыль. Однажды у него ночевал заезжий конторщик, и тут же он пропал. Несмотря на предпринятые поиски, его не нашли. Следователь обращался и к С. Е. Филину, но получил ответ: «Ночевал, а утром уехал». Только перед Великой Отечественной войной, в их пустом доме, при открытии пекарни, под полом обнаружили склеп-могилу, в которой лежали человеческие кости. Люди поговаривали, что это, по всей вероятности, и был пропавший конторщик. Ныне в этом доме магазин уцененных товаров.

Рядом с домом Филина в большом круглом доме был шестой магазин. Дом этот в 1914–1915 года построил казак из хутора Кузнечинского Капитон Николаевич Саломатин. По характеру он был суровым, аккуратным. Имел двоих сыновей: Сергея и Василия, которых поощрял в учебе, гордился ими, и двух дочерей-портних. Первоначально в дому проживали обе его дочери. Они шили на продажу, в основном женские изделия. Одновременно в незначительном количестве вели торговлю пряниками, конфетами, орехами, кренделями, а также ученическими принадлежностям. Занимались они торговлей до революции.

В конце 1919 года Капитон Николаевич перешел на жительство с семьей (жена и два сына) к дочерям, и их магазин-лавка прекращает частную торговлю.

С 1921 по 1928 год в Саломатином доме открыли магазин, или иначе кредитное товарищество, где можно было купить разную мануфактуру, промтовары и пр. С 1932 года этот магазин стал иметь два отдела: один – винно-водочный, торговал в ней Илья Демьянович Поносенков, а в другом отделе сельпо открыло продажу хлеба и булок.

Другие виды торговли

Как видим, в лавках поповских купцов было много разных товаров, иные отпускались даже в кредит. Однако многие товары приобретались на стороне. Так, зажиточные казаки, несмотря на отдаленность, вывозили продавать на лошадях хлеб, в основном пшеницу, на специальные ссыпки: в Себряково, Филоново и реже в Урюпинскую. Там покупали и везли домой нужные для семьи и хозяйства товары: лошадиную сбрую, стекло, железо, кухонную посуду, товар для обуви, материал на платья, красивые женские платки, пальто, материал на пальто, точнее на шубы, они были опушены и назывались «поречье»; вяленую, сушеную, малосольную или пластанную рыбу; соль (после Гражданской войны за ней ездили даже на Маныч), вязки кренделей, в больших жестяных банках монпасье – красивые и сладкие леденцы, которые у нас назывались «лампасеты», халву и сахар. Сахар того времени продавался большими кусками, или грудами, которые в народе звались «головами». Каждая голова была с одного бока остроконечная, с другого – круглая и широкая, отчего по форме такие куски напоминали пушечный снаряд размером с самую настоящую конскую голову – отсюда, наверное, и их название. Цветом тот сахар был не белый и не желтый, как нынешний песок и рафинад, а голубоватый и до того крепкий, что не сразу и разобьешь.

До революции и после еще возили зерно от нас на Дон, в станицу Еланскую на так называемые Парамоновские ссыпки. Возили на быках, лошадях, воз выходил рублей на двадцать.

Купля-продажа лошадей была в Урюпинске, Филоново, Себряково, на рябовском базаре и даже ездили от нас в Казанскую станицу (от Шумилина километров 30). До революции рабочая лошадь стоила восемьдесят рублей, строевой конь – сто пятьдесят рублей, в атаманский полк – двести рублей. Лишний скот, битых свиней, индюшек, гусей, уток население вело и везло продавать в Урюпинск. До революции средняя стоимость коровы была тридцать-тридцать пять рублей, рабочие быки стоили менее ста, сто, сто пятьдесят и до двухсот рублей. Птицу вывозили, в основном, к крещенским морозам – пара индюшек стоила до семи рублей.

Кроме окружных центров, ярмарки – по два раза в год – собирались в каждой станице. Так 6 августа гоняли скот на Алексеевскую ярмарку. В станице Федосеевской ярмарки были на Ивана Постного (29 августа ст. ст.) и зимой.

Славился в Захоперье вышеупомянутый местный базар. В конце века «когда мне было лет восемь-девять, – вспоминает С. Н. Свинухов, – такой базар собирался в хуторе Любишкином Слащевской станицы, стал пареньком (приблизительно в 1910 г.), его переводят в хутор Калинин той же станицы (расположенный выше и южнее) хутора Глухова, а после революции он окончательно обосновывается в хуторе Рябовском Зотовской станицы. Там можно было не только продать-купить скот, лошадей, но и приобрести необходимые товары: одежду, сапоги, ботинки, колеса, ременные вожжи и др.».

Магазин А. Р. Саломатина не удовлетворял потребности окрестного населения в керосине, поэтому за ним тоже ездили на вышеназванные станции. Керосин употреблялся в основном для освещения жилищ. Бутылка его стоила четыре копейки, а пудовой бутыли хватало семье на год.

Дегтя в лавке Киселева тоже не хватало. Его возили по хуторам за деньги «дегтяри», или «дегтярники» на лошадях. Чаще всего этим занимались иногородние из станицы Федо-сеевской Максин, а потом и Иван Иванович Ельцов. Деготь они возили в долбленых – ведра на два – кадках с отверстием, так называемых лагунах, или лагунках. Деготь был двух сортов. Один колесный, им мазали оси, колеса тяглового транспорта. Зимой он застывал и становился очень тягучим, отчего иногда его называли «тягун». Другой сорт был жидкий – им мазали сбрую, обувь и даже лечились (мазали лишаи и пили). Чистый деготь был дороже колесного, но тот и другой «важили» на фунты, и казаки брали его чаще всего лагунами, в них и хранили.

Те же иногородние, в основном воронежские мастера, возили глиняную посуду, деревянные обливные чашки, солонки, ложки, глиняные свистульки, сани. «Давай, давай кошек – меняем на ложки!» – кричали они на улицах. Они же собирали тряпье, мослы, щетину, гусиные перья.

Наезжие мастера – хохлы-«бечевники» специальным станком, состоящим из большого колеса, из конопли или бечевы, веревки, налыгачи для быков (служили лет по десять).

Проездом через хутора мелкие торговцы (у нас их звали почему-то «венгерцы») возили на лошадях понемногу мануфактуру, платки, книжки (сказки, календари и прочее).

К зиме по хуторам из Воронежской губернии привозили к нам в бочках (были даже 40-ведерные) свекольный и арбузный мед.

На памяти моей бабушки, обычно зимой партиями ездили по хуторам хохлы-постовалы. Из шерсти они валяли валенки, полсти, потники. Кормили их хорошо, работу оплачивали по договоренности, но больше хлебом. Валяли для всей семьи и большие, и маленькие валенки. Полсти применялись на пол вместо половика, под перину, в поле – на землю, и, так как дождь их не брал, они служили надежным укрытием, например семян, сбруи и т. д. Если беречь полсть, лет двадцать служила.

Зачастую вместе с воронежскими постовалами-мужчинами ездили по нашим хуторам и их женщины-ткачихи. Они привозили свои ткацкие станки и на них из готовой шерстяной пряжи, которую пряли наши ткачихи, ткали на месте дорожки на полы, красивые ковры с махрами по кайме и сукно, из коего казачки шили рабочую одежду – зипуны; из конопляной пряжи ткали холстину, полога, мешки. Впрочем, случалось, что казаки, не дожидаясь, везли пряжу в Воронежскую губернию и тамошние мастерицы-хохлушки ткали из нее все, что требовалось хозяину.

Бондарные изделия: кадушки, бочоночки, пахтушки, цибарки и пр. делали тоже, в основном, наезжие мастера, а с коллективизации неплохими бондарями стали и местные казаки: в хуторе Поповом Емельян Иванович Апраксин, в хуторе Ольховка Федор Севастьянович Потапов.

Хутора часто посещали коробейники, иные с иконами владимирских богомазов, скупщики куриных яиц, шерстяного тряпья.

Денежная реформа

Какие же у населения края были в хождении деньги в пред– и послереволюционный периоды, вплоть до начала 30-х годов?

Во время Первой мировой войны 1914–1917 годов, а точнее в 1916 году окончательно подорвался, обесценился курс русского рубля, хотя разменная монета из чистой меди и серебра проскакивала на рынках, в магазинах (лавках) и у населения; но 1/2, 1/4 копеечной монеты уже не стало: ненасытная война все больше и больше начала пожирать медь, серебро, а золото на всякий случай припрятали толстосумы. В 1916 году царское правительство выпустило в хождение разменную монету и бумажно-марочные ассигнации, по виду они напоминали почтовые марки: синего цвета – 10 копеек, желто-красноватого – 15, зеленого – 20, сине-зеленоватого цвета – 50 копеек, а рубль царского времени остался таким, как был и раньше.

После Февральской революции 1917 года Временное правительство Керенского выпустило бумажно-марочные деньги достоинством 20 рублей – желто-красноватого цвета, достоинством 40 рублей – зеленого цвета, только размером крупнее почтовой марки, примерно 3,5х4 или 4х4 см, а стоимостью в 50 и 100 рублей, только без лика Екатерины и царя, остались прежними. Все они стали называться «керенки». Выпущенные керенки, а также проскакиваемая разменная серебряная и медная царской чеканки монета с 1917 года и до половины 1921 года имели еще какую-то ценность. Бумажные же, царского выпуска деньги прекратили хождение, хотя некоторые люди собирали и хранили их. В 1919 году Деникин на простой бумаге выпустил свои – донские бумажные деньги, но их мало кто брал, а хранить вообще не хранили. В 1921 году советское правительство тоже выпустило бумажные деньги достоинством в 25, 50, 100, 250, 500, 1000 рублей. Коробка спичек стоила до 500 рублей, а, по словам И. В. Апраксина, «с Гражданской войны доходила до миллиона рублей». С выпуском этих банкнот наступил полный денежный хаос.

По поручению ЦИКа и СНК за эту денежную неразбериху взялся первый наркомфин Сокольников. В итоге во второй половине 1923 – начале 1924 года произошла денежная реформа: все вышеперечисленные денежные знаки отпадали, и стали выпускаться первые советские деньги твердого устойчивого курса рубля. Появилась бронзовая разменная монета достоинством в 1, 2, 3, 5 копеек и монеты достоинством в 10, 15, 20, 50 копеек и 1 рубль, сделанные из белого металла. На лицевой стороне всех монет указано их достоинство в обрамлении колосьями пшеницы, на другой стороне вверху была отчеканена пятиконечная звезда, а в середине – серп и молот, также в окружении венца колосьев. Бумажные деньги достоинством 1, 3, 5 рублей цветом были, как современные, с обеих сторон по углам имели пятиконечные звезды, на лицевой стороне указывалась стоимость один рубль, три рубля, пять рублей, а на обратной – изображения: рабочий, крестьянин-сеятель с лукошком на поясе и красноармеец в буденовке. Деньги достоинством в 10 рублей были сине-голубоватого цвета, с лицевой стороны в середине был изображен портрет Ленина, чуть пониже цифрами и буквами «1 червонец» и год выпуска, внизу подпись «десять золотых рублей». С обратной стороны те же изображения, что и на рублевых, трех– и пятирублевых бумажках. Денег достоинством свыше одного червонца, то есть десяти рублей, выпущено не было. Поэтому это было самое распространенное в то время денежное название. Бывало, спросят: «За сколько продал корову?» – «За пять червонцев».

Устойчивый курс рубля установился в 1927–1928 годах на рынках – базарах. Корова стоила пять червонцев, откормленная пара быков стоила не дороже тридцати червонцев (300 рублей), цена хорошей овцы была 8–9 рублей, то есть даже не превышала одного червонца. Цена чистосортной донской пшеницы – «гирки», которая славилась на весь мир своими качествами, была 80–90 копеек за пуд. Н. Ф. Патрин вспоминает: «В магазине седьхозкредитного товарищества я купил яловые вытяжи (сквозные голенища и переда) на сапоги за 3 рубля 25 копеек, а пару подошв к сапогам – за 75 копеек. Стоимость мануфактуры: ситец, сатин, за исключением сукна и шевиота, исчислялась не в рублях, а в копейках».

Такие деньги выпускались ежегодно вплоть до 1931–1932 годов, а с этого времени начали выпускаться еще и 30-, 50-ти и 100-рублевые бумажки; разменная мелочь почти не изменилась. Очень много ее, в основном из белого металла, скоплялось в магазинах и лавках. В это время от Федосеевского ЕПО в нашем отделении – в Поповке торговал Тимофей Васильевич Богданов. Так он, бывало, для пересылки этой монеты в правление Федосеевского ЕПО ссыпал ее сразу в парусиновые мешочки килограммов по пятнадцать-шестнадцать сразу, зашивал или зашнуровывал, а сверху указывал: столько-то денег.

Трудное время

Какие же меры предпринимало советское правительство для налаживания торговли в трудных 20-х годах?

С 1919 по 1922 год магазины-лавки по хуторам и станицам были пусты. В станице Федосеевской, хотя и существовало единое потребительское общество, но в нем ничего не было. Только в конце 1922 – начале 1923 года изредка появлялось кое-что, и то в незначительном количестве: спички, из мануфактуры только ситец да сарпинка. Но и это не всем удавалось купить, донашивали и перешивали старое, что приобретали ранее, до Гражданской войны. Выручали «хохолики» из Воронежской губернии. В 1922–1923 годах они носили и продавали по казачьим хуторам холстину, самодельный обувочный товар – все это раскупалось. Кое-кто умудрялся кустарным способом сам выделывать кожевенные товары и овчины для полушубков. Появлялись ткачихи-хохлушки со своими ткацкими инструментами, как говорили казаки, «причиндалами» и по найму из шерстяных и конопляных ниток ткали ткань, из нее сами казачки шили верхнюю одежду, штаны. Женщины из шерстяной пряжи, иногда даже с добавкой собачьей шерсти, вязали себе юбки, кофточки, а мужчинам – верхние рубашки.

Трудное, неимоверно трудное время переживали люди. В крупных городах у толстосумов-мироедов были запасы товаров, но они глубоко запрятали их и хотели костлявой рукой голода и разрухи задушить молодую советскую власть. Нет хлопка, нет другого сырья: при всем желании поднять и наладить сразу экономику в стране было невозможно. Ходоки из разных мест России стали осаждать правительство жалобами, а некоторые советовали, как лучше найти выход из создавшегося затруднительного положения. Когда в 1922–1923 годах слащевского купца Савичева Егора Александровича стали притеснять за магазины, он с жалобой ходил пешком в Кремль, к Ленину; вернувшись оттуда, во время открытия базаров опять торговал, но в коллективизацию как крупного кулака его раскулачили.

Сообразуясь с обстановкой в стране, советское правительство во главе с Лениным решило с середины 1923 и начала 1924 года временно ввести по всей стране новую экономическую политику, или НЭП.

После установления устойчивого курса рубля и введением нэпа, в начале 1924 года частникам разрешили свободную торговлю в своих бывших лавках. Откуда что и взялось! Появилось сукно, кожевенный товар, конфеты и даже из муки первых сортов пряники и кренделя.

Рябовский базар и ярмарка

С 1924 по 1930 год рябовские базары разрослись до небывалого размера. Туда съезжались люди не только из близлежащих хуторов, но и из станиц Алексеевской, Усть-Бузулукской, Аржановской, Зотовской, Федосеевской, Слащевской, Кумылженской, Букановской, слободы Нехаевки, а также из «пешечных» (левобережных) хоперских хуторов, окружной станицы Урюпинской и даже из соседних областей: Ростовской (станица Вешенская) и Воронежской (г. Калач). Рябовские базары в то время проводились ежемесячно 1-го и 15-го числа. «Весь бугор выше современного магазина и школы, бывало, захряснет людьми, подводами, скотом, – вспоминает о той поре Иван Викторович Апраксин и другие очевидцы. – Особенное столпотворение наблюдалось там, где находился скот. У казаков как было: продать скотину подороже, а купить подешевле. Приглядываются к человеку. Кто от холода ногой об ногу постукивает, в фуражечке, легко одет, – тот спешит продать, к нему смело иди. А кто в полушубке, сверху зипун, кушаком подпоясан, в валенках и рукавичках – вот и попробуй поторгуйся с ним: черта с два сладишься с твоим капиталом – у него купец купит. Куда ни глянь – прицениваются, ладятся, спорят, ругаются – галдеж неимоверный».