Текст книги "Грибники-2. Станция забытых людей"

Глава 5. Кубик и её грибы

Солнце спускалось за холмы, наступали сумерки, стрекотали вечерние насекомые – то ли кузнечики, то ли цикады, а может, те и другие – глухо кричали птицы в лесу, и – слава небесам! – шмели и жуки улетели спать.

Кристина с Эйзеном, все ещё пребывая в пляжном, ждали Джафара возле калитки и обсуждали отношения. Это рождало некоторую неловкость, так как тема Джафара между ними давно уже толком не затрагивалась. Однако же сам разговор Кристину вдохновлял. Она любила, когда один человек защищает другого. Пусть бы даже и от неё. Она согласилась бы и дальше придираться к Джафару, чтобы это продолжалось – доброта и принципиальность герцога рождала у Кристины приятное чувство гармонии с окружающим миром. Гений Эйзена, думала она, заключался именно в умении быть идейным и эмоциональным центром маленького пограничного поселения и уметь балансировать на той грани, которая делала его притягательным, несмотря на небезопасные мистические явления, его окружавшие. Гениальность его светлости выражалась неуловимо, ее проявления нельзя было вызвать по заказу или разложить на части и собрать заново – нет, она являлась внезапно, как любой творческий момент, и очаровывала причастностью к возвышенному. Эйзен чем дальше, тем более казался ей озорным вселенским разумом, милостиво принявшим облик обычного смертного.

– Мне кажется, Джафар такой человек, к которому стоит хотя бы попытаться привыкнуть, – сказал герцог.

Кристина поёжилась и вздохнула. В купальнике и тунике становилось прохладно.

– А ты сам-то к нему привык за шесть лет? – уточнила она.

– Отчасти.

Кристина помолчала и призналась:

– Знаешь, он для меня слишком… героичен. Я своего будущего мужа представляла совсем не так.

Эйзен тоже ощутил озноб от наступающих со стороны леса языков вечернего сквозняка и запахнул халат.

– А как ты его представляла? – живо спросил он.

– Ну, такой… тихий клерк, читает Тургенева, по пьяни обсуждает судьбы человечества, сокрушается о несовершенстве мира… ругает начальство и мировую закапусту. Скорбит о том, чего не достиг. Как мой батя.

Эйзену не понадобилось напрягать фантазию, чтобы представить себе гипотетического мужа, похожего на неизвестного ему, но вполне узнаваемого отца.

– И чем бы этот муж тебе нравился? – спросил он грустно, давая понять, что сам бы такого мужа не хотел.

– Ну, я бы вспоминала, как он в молодости мечтал спасти мир и дарил мне… цветы какие-нибудь, – обреченно рассуждала Кристина, тоже представив себя рядом с означенным спутником и явно нуждаясь в самоутешении. – Я знала, что все так живут, и была морально готова терпеть.

– И долго? – совсем приуныл Эйзен, все ещё представляя себя на ее месте. Мысленно он даже сменил хромосомный набор, оделся в длинное шелковое платье цвета насущного халата и понял, что на его личность это не повлияло никак. Клерку же, которого он вообразил неподалёку от себя за столом, впрочем, не сильно понравилось, что на его глазах мужик превратился в женщину, а поскольку это была его жена, он счёл нужным отругать ее и обвинить в аморальности.

– Да, – упрямо согласилась Кристина. – А тут какой-то чекнутый ниндзя и всякая героика. Этакая киношная мечта с обременением.

– Союзом красавицы и героя заканчиваются все правильные фильмы, – весело напомнил Эйзен. Мысленно он выставил клерка из-за стола за дверь. Оттуда тут же высунулся Альберт и спросил, куда определить поступившее тело согласно приходному ордеру.

– В том-то и дело, что заканчиваются! – возмутилась Кристина. – А у меня он продолжается, и я не знаю, насколько применим герой в быту. Кроме того, он… сложный.

– А ты думаешь, герои после всех своих подвигов и испытаний остаются простыми?

Эйзен говорил о Джафаре, но в его воображаемой сцене героем стал он сам, повелевший Альберту отправить изгнанного клерка на склад грибов и ягод.

– Вот я и говорю, – не сдавалась Кристина, – тупой клерк был бы удобнее.

Раскаявшиеся «шмели» на складе сделали из ворчливого мужа полезный многоярусный стеллаж на колёсиках.

– И где ты намерена скрываться от придирок этого клерка в старости? – веселился Эйзен. Воображаемый стеллаж продолжал ругаться и обвинять во всем невидимых врагов, пока его колесики не превратились в белые таблетки с бороздкой посередине. Эйзен решил, что это успокоительное. – Не став героем, он начнёт искать виноватых и найдёт тебя. Все нереализованные мужики так делают. Мой отец, царство ему небесное, тоже весьма в этом преуспел.

– И ты?

– А я вот такого желания не испытываю. Мне кажется, я в довольно большой степени реализован. У меня есть научные открытия и вот этот посёлок. И впереди – тайна, которую я хочу разгадать.

– Но ты ещё сравнительно молодой, – рассудила Кристина. – Во всяком случае, мне так кажется. И по образу мыслей тоже. Потому что обычно всякие родственники, писатели и актеры, которые нравились мне в их молодости за креатив и вольнодумство, становятся в старости такими же косными ретроградами, как те, с кем они не соглашались. Более того – они начинают выдавать зло за добро, чтобы защитить свой старческий воображаемый мир-паразит. Просто чтобы ничего не менять. Даже если это грозит им гибелью. Они добровольно ослепляют себя.

Эйзен кивнул и задумался.

– А знаешь, почему? – продолжил он мысль Кристины. – Потому что заражённые мнением-паразитом, должны превращаться бентос. Их судьба – остаться в доме, сползающем в реку.

Поместив воображаемый стеллаж в сползающий по склону дом, Эйзен ощутил жалость к идиотам и подпер дом двумя бетонными сваями.

– Ну а если я вольнодумный старик? – улыбнулась Кристина.

– Тогда ты уходишь из сползающего в реку дома..

– И возглавляю поход через пустыню? – улыбнулась Кристина.

– Тобой тоже будет, кому восхищаться. Потому что ты предрасположена к героизму… ну, как его поймут те, кого ты спасёшь.

– Боюсь, я тоже стану ретроградом и начну жужжать вместе со всеми, кто сползает. Я буду отрицать реку.

Эйзен помолчал, потом вздохнул и признался:

– Я сам этого боюсь. Что я таким стану… А где Джафар? Что-то он долго.

Эйзен обхватил себя руками и огляделся.

– Я здесь, – Джафар, как всегда появившись бесшумно, сидел на скамейке, абсолютно незаметный в сумерках.

– Ой, – сказала Кристина. – И давно ты нас подслушиваешь?

– Начало, к сожалению, пропустил, – признался механик. – Понял, что Эйзен наелся мистики и обещал не обвинять Полину и нас в том, что отдал нам свои лучшие годы, а мог бы вместо этого свернуть вот ту гору… Иди, Леша, переоденься. Сумка с вещами, которую ты перекинул через мой забор, если и пострадала, то единственно от того, что я об неё споткнулся. А я пока отведу домой красавицу, а то она тоже замёрзла.

– И я замерз, – капризно сказал Эйзен.

– Это поправимо, – поднявшись с лавки, Джафар обнял их обоих и прижал к себе так, что Кристина пискнула. Джафар действительно излучал тепло, как ядерный реактор.

– Меня как-то Полина спросила, – прохрипел симметрично стиснутый Эйзен, – не продемонстрируем ли мы ей секс втроём…

– Это был бы интересный опыт, – промурлыкал Джафар, прикрывая глаза и компонуя пленников поближе друг к другу.

– От тебя вдвоем-то не допросишься, – проворчала Кристина, прикинув, что уже третья неделя пошла, как Джафар на неё обижается и даже не намекает на свидания. А тут вдруг такое.

Джафар с сожалением отпустил развеселившегося Эйзена, с видом собственника приобнял Кристину и сказал:

– Придётся его светлости подождать нас чуть дольше. Может быть до утра, потому что мне предъявлены серьёзные обвинения, которые требуют длительного опровержения.

– Тогда если я тут засну, не будите, – со смехом сказал Эйзен и удалился в калитку. Откуда-то из темноты он выругался, тоже споткнувшись о свою сумку.

Собравшиеся к ночи облака замерли над долиной, закрыв звёзды, и стало совсем темно.

*

Несмотря на все обещания, Эйзену не спалось. Перечитав – в который уж раз! – раз пару глав в загадочной тетрадке из-за Барьера, он растянулся на кровати Джафара и размышлял над всеми совпадениями, крутил их так и эдак, рисовал себе причинно-следственные связи, выстраивал логические цепочки, но не мог разумом объять главное.

Ближе к часу ночи он утомил себя до глубокого отвращения к мыслительным процессам, решил выйти прогуляться, и был неприятно поражён темнотой. Свет фонарей рассеивался в тумане и не доходил до земли, звёзд не было видно, и только один прожектор, над входом, исправно освещал свою часть территории тускло-золотистым овалом.

Настроившись на ночную неподвижность, Эйзен вздрогнул, уловив внезапное движение за гранью освещенной зоны и всмотрелся.

Человек, заключил он.

Девушка. Одетая в блестящую блузку и розовые джинсы. Волосы длинные и вьющиеся.

Набрав код, красотка выскользнула вовне.

Рейдер? По одежде не скажешь. Да и двигается как-то странно – неловко и слишком быстро. Даже спотыкается иногда.

Эйзен вышел следом за ней в калитку и увидел, как девушка почти бежит к лесу.

Может, свидание у неё там?

Светлые волнистые волосы, очень длинные, почти до талии… А вот сама роста небольшого.

Где-то он ее видел… но где?

На всякий случай Эйзен продолжал преследовать беглянку, все ещё надеясь, что она идёт на свидание в ближнем лесу и не намерена пересекать мост.

А у моста он ее окликнул.

– Сударыня! Дальше опасно.

Она остановилась, почти не различимая в темноте.

– А вам что за дело? – ответил мутный силуэт, не поворачиваясь. – Я, может, рейдерствую.

Услышав голос, Эйзен ее вспомнил. Это была Аня Кубик, начальник рыбного хозяйства, приезд которой он сам же и инициировал.

– Но вы же не рейдер, Аня. Что вы надеетесь отыскать в этой кромешной тьме?

Некоторое время они смотрели друг на друга, почти не видя собеседника – различались только мутные белёсые силуэты.

– Рейдером может быть всякий, – всхлипнула Аня, явно чём-то огорчённая. – Вот я и пойду. Тем более по контракту вы за мою жизнь не отвечаете.

Она развернулась и ступила на поблескивающий в темноте стальной мост.

– Слушайте, – Эйзен тоже взошёл на мост, – мы в этом году уже похоронили четверых, и если несчастных случаев будет больше, нами заинтересуется пресса. А оно нам не нужно. Поэтому я, как ваш работодатель, приказываю вам вернуться.

– Не буду.

– Отказываетесь выполнять требования начальства? Будете оштрафованы,

– Мне все равно, – ещё раз всхлипнула Аня.

Ступив с моста на землю, она секунду размышляла, какую тропинку предпочесть, а потом резко рванула вправо. Припомнив все нецензурные слова, которые знал, Эйзен смотрел ей вслед.

Выбранная ей дорога поднималась вверх и заканчивалась, как говорили, на вершине утеса, являвшего собой противоположный берег ущелья, в которое обрывалась пустошь.

Ладно, думал Эйзен, сейчас июль, для сторнов ещё суховато, но если барышня навернется с утеса в тот же чертов каньон, куда уже попадала куча народу? И эта машина… кто знает, вдруг она до сих пор там, вместе со своей непонятной логикой убийств?

Оглядевшись, Эйзен всё-таки подхватил одну из трёх проволочных клеток, запасенных отважными рейдерами возле моста, и отправился за беглянкой.