Текст книги "Я не слышу тишину"

[Пустой заголовок]

– Наконец-то ты пришла! Ты даже не представляешь, что случилось!

Это был понедельник. Вика стояла в гардеробе и гудела, как сломанный холодильник.

– После этой проверки нашу классную уволили! Дашу как старосту к директору вызывали. Там Мирмиша была, историчка и математичка. Они все классную завалили – и про диктанты рассказали, и про нас с тобой на алгебре. А после последнего урока с Мирмишей – вообще!.. Представляешь, какие они!.. Классной ничего не говорили, сразу к директору пошли!

Звуки сплетались, завязывались в узлы, путались.

– Аня, прикинь! – снова обратилась ко мне Вика.

Я пошла в класс.

– Бессонова, ты по какому праву села вместе с Ниной? Садись перед ней! Место своё запомнить не можешь? – не унималась математичка.

Но я никуда не ушла от Рыбы.

– Пересаживайся!

Нет.

– Ладно. Но если узнаю, что ты списываешь!..

Она что-то проорала, но из-за звонка не было слышно что именно.

Вика подлетела ко мне на перемене:

– Ты что с этой больной села? Игорь вчера мне писал.

Вика замолчала.

Ну, что, что Игорь?

В лёгкие набрался воздух, но я его даже не выпустила.

– Спрашивал, когда на репетицию. Ты что молчишь? Тебя Рыба укусила?

«Иди к своей Даше», – попыталась я сказать глазами.

– Восьмой «Б», я официально заявляю, что вы свиньи! – с такой фразы мог начаться только урок истории. – Самые натуральные свиньи, поросята.

Пацаны заржали, кто-то даже захрюкал.

– Из-за вас уволили вашего классного руководителя и чуть не выгнали из школы Миру Михайловну! Но это исправимо, я сделаю из вас людей. С этого дня я ваш классный руководитель, и за любую вашу выходку я буду писать на вас докладную.

– А мы на вас напишем, – послышался Викин голос. – Что вы унижаете, обзываете нас и орёте.

– Мы-то тоже молчать не будем, – поддержал Вику Витя.

– Не будете молчать? Это вы не будете молчать? Да вы не молчите, только когда это вам выгодно! Диктанты вы украли?

Тишина.

– А вы почему нашей классной про диктанты не рассказали? – вклинилась староста. – Может, хотели, чтобы её специально уволили?

– Да как у тебя вообще язык поворачивается такое говорить! Это был её класс и её проблемы! – Историчка покраснела.

– Вам было выгодно молчать об этом, – сумничал кто-то из пацанов.

Рыба что-то чиркала в тетради. Теперь я могла видеть класс под её углом. С Рыбьиной парты Вика выглядела как зазнавшаяся особа, но стоит мне подойти к ней поближе, она станет прежней Викой, с которой мы смеялись, вместе делали контрольные. Пельмень смотрелся как лохматый неуклюжий медведь, Витя – вообще парень, который не понимает, что делает в школе. Он постоянно откидывается на спинку стула и смотрит на учителя так, будто перед ним работает телевизор со скучной передачей. У Даши испуганные глаза – наверное, переживает за то, как этот урок закончится.

Только Рыба не волнуется. Она переживёт всё, обо всём промолчит и пойдёт дальше. Её будет нести течением, она всё стерпит. Может, в ней и правда нет никакого толка? Сидит, молчит. Но если она просто молчит, то как она добилась того, что я сижу рядом с ней и так же, как она, молчу?

– Значит так! – с тихой злобой произнесла историчка. Она плюхнулась на стул и недовольно оглядела класс. – И что вы предлагаете?

– Молчать вместе, – улыбнулась Даша. – Молчите вы, молчим мы.

Класс погрузился в тишину на две минуты. Потом историчка резко встала со стула и начала вещать:

– Тема сегодняшнего урока… Записываем даты, в пятницу будет контрольная. Кстати, не забудьте, что через две недели вы защищаете свои проекты. Надеюсь, вы о них не забыли?

Был самый обыкновенный урок – с конспектом и чтением параграфа. Одноклассники отвечали на вопросы, кто-то разговаривал, историчка тараторила лекцию, показывала что-то на карте. Было громко и живо, но в то же время мы молчали: молчал класс, молчала Рыба, молчала я. И у каждого была своя собственная причина, чтобы молчать.

– Бессонова, читай параграф! – орала историчка.

– Где контурные карты? – интересовался у меня географ.

– Аня, сходи за мячом. Слышишь? Бессонова! – Физрук резко выдохнул в свисток.

– Homework please, Anna. Homework!

У меня сегодня на всё один ответ – молчание.

Вика как ни в чём не бывало ждала меня на улице после уроков.

– Видела, какая она стерва, эта историчка! Ещё воспитывать нас хочет! Если вякнет, мы на неё такую докладную напишем… У Даши дядя в министерстве работает, она мне рассказывала. У тебя как с проектом? Я про арбузы уже нашла информацию. Ты тоже с интернета спишешь или реально цветочки выращиваешь? Так что мне Игорю отвечать? Будет сегодня репетиция?

Я смотрела на Вику пустым молчащим взглядом. Про проект-то я и забыла.

– Чего? Ну скажи хоть что-то! Только без ваших этих умных музыкальных слов давай.

От меня слов не стоит ждать вообще никаких.

– Аня! Не молчи, а! – заорала Вика.

– …

– Игнорить меня будешь?

– …

– Ну ладно! Всегда знала, что ты последняя су…

Я шла домой вместе с Рыбой. Узкой протоптанной снежной тропинки едва хватало на нас двоих. Вдали гудят машины, мельком проносятся сквозь нас обрывки разговоров прохожих. Я слышу то, что слышит Рыба, значит, я слышу Рыбу.

У подъезда стоял Игорь. Рыба зашла в подъезд, а я остановилась.

– Привет. Вика что-то мне не отвечает на сообщения, решил к тебе прийти. Репетировать-то будем?

Я сегодня не разговариваю.

– Что молчишь?

– …

– Это из-за того случая в лифте?

– …

– Ну извини, я иногда ругаюсь. Хотя не надо, согласен. Некрасиво. Особенно при девушках.

Мне нужно попросить прощения у Рыбы, поэтому я молчу весь день.

– Или из-за этого… Просто темно было и тихо. Я решил… – Игорь покраснел. – Да ничего плохого не хотел. Просто когда темно и тихо, знаешь, в голову всякое лезет.

А когда светло и тихо?

– Обижаешься? Ну прости, я же не хотел тебя обидеть. Какой же я кретин. Прощаешь?

Я улыбнулась. Улыбнулась так, что, кажется, Игорь услышал мой внутренний смех.

– Может, ну эту Вику? Синтезатор плюс барабаны – чем не группа?

Слова Игоря ударялись о моё молчание и снова плескались в воздухе. Кажется, если человека касается молчание, он выскажет всё, что у него внутри, сам этого не подозревая.

В поисках тишины

Мама разбудила нас в субботу утром.

– Девочки! Одевайтесь! Сейчас поедем кое-куда. Сюрприз!

Мама, Митя, я и Рыба ехали двадцать минут на маршрутке. На половине пути я уже поняла куда.

Большой поток людей, гул, выкрики продавцов – мы приехали на рынок.

– Выбирайте, что хотите. А нашей маме давайте найдём самую красивую шубу.

Почему «нашей»? Она только моя мама.

– Только до колена, не хочу в пол, – пожелала мама.

Мы ходили между рядов с одеждой, искали что приглянется. Рыба ничего не хотела. Я выбрала шерстяную юбку и белую блузку. Митя заплатил. Потом мы пошли искать шубу для мамы.

У первого же прилавка я не могла прийти в себя от таких цен. Раньше я думала, что столько только телефон новый может стоить. Мама мерила меховые накидки, шапки, шубы и полушубки. Митя ходил по рынку с лицом царя. Такое ощущение, что он может купить здесь всё что угодно.

– Эта сильно светлая! – отказывалась от одной шубы мама. – А эта короткая.

Её совсем не волновала цена.

Наконец в пятой палатке с шубами нам удалось найти ту самую, о которой мама так долго мечтала. На её цену я даже смотреть не стала.

Когда маме вручили огромный пакет с её меховой покупкой и сказали сотню приятно-фальшивых слов, Митя огляделся и громко спросил:

– А где Нина?

Огляделась мама, огляделась я. Рыбы нет.

Её не было в соседней палатке и через палатку тоже не было.

– Девочка в синей куртке! – кричал Митя. – Не видели?

Прохожие смотрели по сторонам, некоторые присоединились к поискам и вместе с нами искали Нину, прочёсывая бесконечные ряды рынка.

– У неё телефон есть? – спросил какой-то догадливый дядька.

– Есть, но она им не пользуется. Она говорить не может, – вспомнил наконец-то Митя.

– Так можно не говорить, а писать.

– Он у неё постоянно на беззвучном режиме!

– Она сама позвонить может! – догадалась мама.

Но Рыба не звонила.

– Девочка в синей куртке, пятнадцать лет! Не видели? – тормошил прохожих Митя.

Одни пожимали плечами, другие оглядывались по сторонам, будто видят лучше, чем мы. Третьи не обращали на Митины вскрики никакого внимания.

Толпа сердобольных незнакомцев росла – вместе с нами Рыбу искало уже около пятнадцати человек.

Всполошились и продавцы рынка – они переговаривались между собой:

– Девочка потерялась!

– А куда родители смотрели?!

– Вдруг её какой-нибудь «чебурек» украл? На рынке опасно детям одним!

– А вот в прошлом году…

Прохожие, которые шли с нами, тоже не умолкали:

– Какой у неё цвет волос?

– А шапка была?

– Рост?

– Худенькая или полная?

– Сами виноваты!

– Надо полицию вызывать!

Рынок загудел, как разворошённый улей, из которого забрали пчелу-матку. Без матки остальные пчёлы не могут существовать. А люди без тишины, кажется, существовать очень даже могут.

На третьем круге я остановилась и увидела на краю той самой палатки, где Митя купил маме шубу, Рыбу. Она стояла неподвижно и смотрела вдаль. Паровозик из людей-искателей Рыбы прошёл мимо.

– Девочка в синей куртке! – прогудел локомотив голосом Мити.

Рыба увидела меня. Мы стояли друг напротив друга и не говорили ни слова. Когда-нибудь они нас найдут. На следующем круге или через два круга. Тогда, когда смогут услышать тишину.

И ведь нашли.

В честь праздника (покупка шубы) Митя заказал вечером суши и пиццу. Но есть особо не хотелось. Я сидела в своей комнате на подоконнике, смотрела на искрящийся под фонарями снег, как всегда, в наушниках. Музыка уводила в свой мир, где если ты хочешь – грустно, если хочешь – весело. Нужно только выбрать песню. Сняла наушники – тишина. Закрыла глаза. Если бы нам на каком-нибудь уроке задали нарисовать тишину, я бы нарисовала Рыбу. Она смотрит на тебя и будто спрашивает: ну как ты? И ты должен ответить ей, всё ли с тобой в порядке. Ответить честно. Но ты тоже хочешь молчать. И чем больше молчишь, тем громче тишина выжимает из тебя ответ.

– Сёстры! – крикнул радостный Митя. – Ужин готов.

Я выплыла из своей комнаты, Рыба вышла из своей, шурша тёплыми носками.

– Так! Попрошу внимания! – снова зазвенел отчим. – Прежде чем мы приступим к уничтожению этой красоты, – он указал на стол с суши в пластиковых контейнерах и пиццей в картонной коробке, – нам необходимо выйти на улицу.

Он что, решил салют запустить в честь такой покупки?

Мама уже в нетерпении напяливала сапоги, подпевая себе что-то под нос. Я натянула куртку прямо на футболку, Рыба уже стояла в подъезде.

Как только мы вышли на улицу, Митя торжественно закричал:

– Раз, два, три!

– Пилик! – отозвалось на его крик.

Мама тихо заверещала, будто щенку наступили на хвост. Она же любит звуки, самые различные. И этот «пилик» – ещё один повод для радости.

Перед подъездом стояла высокая серая машина.

– Теперь наша! – прокомментировал Митя.

Будто мы без этого комментария не поняли.

Мама крутилась возле второй за сегодняшний день покупки. Трогала её, даже целовала, кажется. Мы с Рыбой стояли неподвижно.

– Давайте. Залезайте!

Я нехотя подошла к нашему новому средству передвижения. Радости от этого почему-тоне было. Вряд ли Митя будет отвозить меня в школу. А Рыбу?..

Внутри машина была просторная – высокий потолок, широкие сиденья. Тут на заднем сиденьи может поместиться человек пять. И куда мы будем ездить?

Через автомобильное окно я видела, как горит свет у нас на кухне. Там ждут суши и пицца. Но есть по-прежнему не хотелось.

– Митя! Дорогой! Любимый!.. – где-то вдали мама целовала и восхваляла Митю.

Ещё бы! Она о такой покупке много лет мечтала.

Свет в окне становился всё более расплывчатым. В сумерках засверкали искры. Кажется, такие же искры я видела, когда потеряла сознание у Игоря дома.

– Летом… море… бензин… – слышались обрывки маминой радости.

Чья-то холодная рука тормошила меня за плечо. Наверное, это Рыба.

– Анка! Анка!.. Ты что? – наконец звал меня мамин голос.

Зажужжал мотор. Мы куда-то ехали, наезжали на кочки.

– Быстрее. Поворот направо! Вот. Приехали.

Тишина и темнота.

Пик

Погружаешься в себя, а там никого нет. Обрывки звуков из наушников оставили невидимые волны, пустые слова досюда, дна души, кажется, даже не долетели – остались растворяться в воздухе. Камнем лежит ненависть к Рыбе.

Внутри пустота, тишина. Тишина, которую уже ничто не сможет прервать. Я здесь ничего не оставляла. И там можно было бы включить наушники, прислушаться к гулу, к ветру и шуму. А здесь – нет. Здесь я осталась наедине с тем, от чего каждый раз убегала – с тишиной. Наверное, если смотришь тишине в глаза, ты видишь себя. А я не вижу. Может, нужно лучше приглядеться?

Пик.

Пик.

Пик.

Наконец-то звуки.

– Анка! – Мама сжимала мою левую руку.

– Очнулась! – голос Мити был не таким радостным.

Я лежала на железной кровати, подключённая к каким-то аппаратам, которые пикали.

– Слышишь меня? – наклонилась ко мне девушка в белом халате. Наверное, врач.

– Слышу, – ответил мой голос.

– Раньше приступы были?

– Приступы? Вроде нет.

– Говори всё, – строго потребовала врач.

– Кровь из носа шла. И обморок… – вспомнила я.

Мама соскочила со стула.

– И ты молчала?! Почему ничего не говорила?

– А ты хотела слушать? – неожиданный ответ для самой же себя.

Мама молча села на место.

– Анализы мы взяли. Пусть до завтра полежит. В целом, ничего страшного. Пока, – объяснила врач и ушла.

«Пока» – это наверняка не из разряда прощания. Это звучало как «возможно что-то страшное и есть».

Мама молчала, молчала я. Аппарат пищал уже не так слышно. Некоторые ситуации неотделимы от молчания – чья-то болезнь, смерть, поминки, минута молчания. Может, всё это – лишний повод заглянуть в себя и встретиться с тишиной? Почему на свадьбе не молчат или на дне рождения?

Митя стоял у двери в палату. Он жестом подозвал маму к себе.

– У Нины… – Я настроила свой слух на их разговор.

– Пик! – мешал аппарат.

– Так же… кровь из носа… обмороки…

– Пик!

– Пик!

– Анализы…

– Пик!

– Химио…

– Пик!

– …пия…

Мама ахнула, вытерла слёзы.

– Анка. Завтра тебя заберём. Ты отдыхай, – единственное, что она смогла сказать.

Я осталась одна с пищалкой, которая подтверждала, что я живу.

Здесь даже наушников нет, чтобы отвлечься. Между одним «пик» и другим «пик» – тишина, скрывавшая «возможно что-то страшное и есть».

Что значит «У Нины было так же»? У меня может быть рак связок, и я никогда не смогу говорить? Как меня тогда услышат? Или для того чтобы тебя услышали, необязательно что-то говорить? Вот мы с мамой вроде разговаривали каждый день, и что? Она меня хорошо знает? Или я её?

– Не спишь? – В палату вошла медсестра. – Пока что не вставай, мало ли что. Я катетер вставлю, а завтра, если анализы будут в норме, уберу.

Сопротивляться бессмысленно. Я пережила унизительную процедуру по установке катетера, заполнила тишину между пиками всхлипываниями и уснула.

Есть ли в воздухе вода?

– Бессонова Анна. Анализы в норме, – хладнокровно сообщила врач, уткнувшись в какие-то бумажки. – Но надо понаблюдаться у своего врача. Частые обмороки – это не нормально. Возможно, потребуется МРТ и другие диагностики.

Мама уже сидела рядом со мной.

– А если это… – Мама выдохнула: – Рак?

– Можно сдать кровь на онкомаркеры, – так же спокойно ответила девушка. – Можем сегодня взять кровь, а результат отправить вам по электронной почте. Это будет стоить…

Я сейчас только поняла, что нахожусь в платной клинике. Наверное, Митя постарался.

Мама кивала врачу, потом помогала мне одеться, после того как катетер был удалён. В другом кабинете у меня взяли кровь из вены, и я обнаружила незнакомый синяк в локтевом сгибе – наверное, это вчера брали, пока я в отключке была.

Митя с Рыбой ждали в машине. Мы не спеша ехали домой.

– Вот тут мясо хорошее продаётся, – тыкала в окно мама. – На Новый год можно будет купить. – А там летом деревья спилили. Пыльно будет.

Митя включил радио.

Звуки клубились и создавали подушку безопасности. А от чего может быть опасность в тишине? От себя?

Слова о том, что у меня может быть рак, прятались между звуками. Мы сами убивали эти слова, как только они появлялись в голове. Они точно были вокруг нас, но лежали мёртвыми, заглушёнными, как несчастная рыба.

Голова больше не кружилась, в ушах не звенело, никаких внезапных искр в глазах. Мне хотелось спросить: у меня может быть рак? Как я буду жить? Или его можно будет вылечить? Что мы будем делать дальше?

Но музыка затмевала мои мысли, она помогала забыть обо всём, что происходит: о возможном раке, о молчащей Рыбе, предавшей меня Вике, несправедливо обиженной нашим классом Мирмише и наглой историчке. Музыка – это анестезия от жизни, от себя. Включил – ничего не чувствуешь, кроме лёгкости предложенной гармонии.

Пообедав недоеденными со вчерашнего ужина суши и кусочком пиццы, я закрылась в комнате. Руки сами по привычке открыли верхний ящик комода – капельки, мониторы, накладные, «затычки». Можно выбрать любые и опять раствориться в этих доминантах, субдоминантах и тониках. Ещё иногда в модуляциях. Хорошо, что Вики нет рядом, а то она снова бы распсиховалась из-за непонятных музыкальных терминов.

Тук. Я постучалась в мамину спальню.

– Анка, ты чего? – Она приоткрыла дверь, за которой верещал телевизор и смеялся Ми-тя.

– Ничего…

Вот опять она будет говорить, что я ей что-то не сказала. А как можно говорить о важном, если вокруг ненужные звуки?

Тук-тук.

Рыба широко открыла дверь, я зашла.

Всё тот же маленький диванчик с рисунками слонов, аккуратно расставленные в ряд книги, круглый аквариум – мой подарок – с серой полосатой рыбкой.

– Ты ей воду меняешь? – указала я на рыбку.

Рыба села на диван, на мой вопрос не отреагировала.

– Как там в школе дела? Обо мне вспоминают?

Смотрит на меня, всё понимает, но не кивает даже. С Рыбой о такой ерунде не поговоришь.

– Наверное, когда-то ты чувствовала то же самое, что и я сейчас. Неизвестность, страх. А потом раз – решение. Ты, наверное, тогда тоже молчала, перед результатами анализов?

Я села рядом с ней.

– Я с ума схожу в тишине. Особенно сейчас. Нужно с кем-то поговорить.

Молчит.

– Или помолчать.

Мы молчали, то есть говорили как-то по-рыбьи, понимали друг друга. И становилось легче. По крайней мере, мне. Наверное, Рыба была единственным человеком, который мог меня слушать.

Утром в школу мы тоже шли вместе.

Середина декабря – снег привычно хрустит под ногами. Иногда наши ноги синхронны и два шага слышатся как один «хрум», а иногда раздельно – «хрум, хрум». Внезапно сзади добавился ещё один «хрум». Я обернулась – Вика. Идёт и смотрит на меня такими глазами, будто я не с Рыбой иду, а с инопланетянином.

Мы сидели вместе на алгебре, и у меня даже получалось решить запутанные уравнения. На русском я обошлась даже без помощника-телефона.

Вика теперь разговаривала только с Дашей. Со мной молчала. Вернее, не говорила. Молчать Вика не умела, а вот не говорить о чём-то – ещё как могла.

Я ходила с Рыбой в столовую, стояла с ней возле окна на переменах, слушала то, что происходит вокруг и внутри, без наушников.

Физика была последним уроком. Нам дали небольшую проверочную.

– Кто решит – может сдавать и сразу идти домой, – разрешил нам физик.

Списать на физике никогда не было проблемой, но я решила насладиться тишиной в компании непонятных формул. Рыба всё решила через пятнадцать минут после начала урока, сдала работу и ушла.

Теперь я одна сижу за третьей партой третьего ряда. Не в середине, как обычно, а здесь, с краю, в тишине. Отсюда хорошо видно весь класс. Вот Пельмень что-то усердно чиркает на листке, Витя развалился на всю парту. Вика передаёт листок Даше. Увидела меня. Смотрит, молчит. Теперь они с Дашей подруги, пусть списывают друг у друга.

Я сдала пустой листок вместо решённых задач. Такое вот письменное молчание. Наверное, иногда лучше промолчать, чем соврать.

Я уже почти дошла до гардероба, как вдруг меня остановила историчка.

– Бессонова, зайди ко мне, – сказала она мягче, чем обычно.

Мы зашли в пустой кабинет истории.

– Нина с тобой живёт?

– С чего вы взяли?

– Как с чего? У вас адрес один и тот же.

– Ну да. Она моя сестра. Сводная.

– Ясно. А у неё диагноз какой?

– Не знаю, – соврала я.

Зачем ей это знать?

– Что мне с ней делать?.. – Историчка села на своё учительское место, взяла ручку и стала ею постукивать по столу. Будто со стуком придёт какая-то идея. – Из-за неё нам балл понизили на аттестации. Сказали, что ученики не проговаривают ход решения. А виноваты мы.

Я вспомнила тот самый урок алгебры, на котором Рыба решала уравнение у доски.

– Так вы бы сказали, что она говорить не может.

– Умная ты, – историчка ухмыльнулась, – чтобы такое сказать, нужно справки всякие показать. А её в школу взяли, знаешь, через связи, если можно так сказать. Пожалели. Ей не здесь положено учиться. Надо что-то придумать. – Она сильнее заколотила по столу.

Я ушла молча.

«Хрум, хрум», – шаги по направлению к дому.

А что, для Рыбы должна быть какая-то особенная школа, рыбья?

«Пилик», – открылся домофон.

Наверное, она слишком мало молчит, по мнению исторички.

Почти неслышные шаги по подъезду – я сегодня не на каблуках.

Мама открыла дверь. Молчит. У неё красные глаза, опухшие веки.

Я плюхнулась на обувницу – всё ясно, результаты анализов пришли. Что теперь делать?

Мама не говорила ни слова, её слёзы капали на паркет прямо передо мной. Она ничего и не скажет – не знает как. Да и я тоже не знаю.

Я сняла обувь и куртку, пошла в комнату к Рыбе. С ней будет легче, она меня поймёт.

Тук.

Не открывает.

Тук-тук.

Она же должна была прийти раньше меня.

– Нина ушла, – подсказал сзади мамин голос.

Я сама открыла дверь и прошла в Рыбью комнату.

Тот же диванчик со слонами. Круглый аквариум, вполне живая рыбка. А где учебники?

– Анка… – Мама стояла уже рядом со мной.

– Я поняла. Анализы… – Мне не хотелось смотреть ей в глаза.

– Да, результаты пришли утром на почту. Всё в порядке.

– В порядке? – не поняла я. – Всё хорошо?

– Да.

– А что тогда случилось?

Мама подошла к окну, она тоже не хотела смотреть мне в глаза.

– Понимаешь, Иваныч. То есть Митя… Они уехали с Ниной.

– Куда?

Молчит.

– Говори! – закричала я.

– Уехали. Насовсем. Иваныч, он… в общем, он украл деньги в своей фирме. Мне звонил его начальник, расспрашивал. Эта машина, шуба… Ещё много денег было, – мама говорила обрывками недосказанных фраз, – пока я на работе была, он забрал все вещи и деньги, а потом и Нину, наверное, увёз.

– И ты об этом не знала? Не знала, откуда у него были деньги?

– Он ничего не говорил, – оправдалась мама.

Да нет, он много что говорил, только о ещё большем молчал.

На письменном столе лежала стопка скреплённых альбомных листов.

«Есть ли в воздухе вода? Проектная работа ученицы 8 „Б“ класса Свиридовой Нины», – прочитала я на первом листе.

А правда, есть ли в воздухе вода? Может, мы её сами льём каждый день? Только как это доказать с точки зрения химии?

Я перевернула титульный лист – ничего. Пустые листы, даже без обозначения страниц. Это Рыба собиралась писать здесь, заполнять пустоту или так хотела оставить?

Я отнесла круглый аквариум с рыбой к себе в комнату, поставила на письменный стол.

В маминой спальне не играл телевизор, мои наушники в комоде, наверное, уже покрылись тонким слоем пыли.

Тёмно-серая рыба в чёрную полоску плавала туда-сюда по тесному аквариуму. Для этой рыбы вода – как для нас воздух. Наверное, она плавает и думает: есть ли воздух в воде? Я долго смотрела на неё, пока не увидела в аквариумном стекле своё отражение. Если отойти подальше, то получится, что у рыбы моё лицо. Теперь она будет жить здесь и видеть, как я делаю уроки, разговариваю по телефону, сижу за компьютером, плачу, смеюсь, злюсь.

Она будет видеть всё, что я делаю в своей комнате. Всё, что не видят остальные.

Как хорошо, что рыба не может говорить. И как плохо.