Текст книги "Лягушка под зонтом"

– Для нее осталось доварить чуть-чуть. Кое-что упаковать. Завтра поеду за этикетками, – тоже серьезно объясняла Ольга. – Но вот с нашей мадам Савоськиной неважно… – Валентина Яковлевна вскинула голову. – Наша драгоценнейшая Любовь Борисовна Савоськина пригрозила выставить штраф.

– Что! Сейчас я ей позвоню! – Рыжие перышки заплясали над ушами. – Подумать только, как она смеет! Когда сидела в моем кабинете, то…

Ольга усмехнулась. Она заметила с грустью, что люди в бабушкином возрасте ошибаются на свой счет. Прежнее влияние, которым обладали, они считают вечным. Но Любовь Борисовна Савоськина, которая стала их мыльным дилером, давала понять все чаще, кто от кого зависит. Ольга думала, что пора или поменять ее, или самим стать себе хозяевами – от начала процесса и до конца. Но теперь в этом нет необходимости. Она уезжает на Таймыр.

– Не горячитесь, гражданка Скородумова, – тоном гаишника пригрозила Ольга. – Мыло с геранью не получилось. Это правда.

– Я виновата! Рассиделась на природе, приехала бы раньше, – всплеснула руками Валентин Яковлевна. – У тебя же перед глазами не мыло, Ар-рктика! – пророкотала она. – Да кто же знал, что ты уже вещи собрала!

– Не собрала, – смеялась Ольга, наблюдая за мгновенными переменами в лице Валентины Яковлевны. – Только без заламывания рук, – предупредила Ольга.

Валентина Яковлевна успокоилась быстро.

– Что ж, как говорят умные люди, даже после плохого урожая надо сеять, – вздохнула, улыбнулась. – А мы чем хуже? Тоже умные.

18

Все началось в тот день, когда Ольга заявила, что пусть ее режут на сорок восемь частей, но никогда больше и никому она не будет вдалбливать в голову, что такое «их либе дих». Бабушка сказала:

– Я знаю, что делать. Но договоримся сразу. Наше новое занятие не поражение в жизни. Просто ее новый этап.

– Ты настоящий педагог, – рассмеялась Ольга. – Но мне интересно – что это?

– Наше занятие принесет неплохие деньги, – продолжала завлекать ее Валентина Яковлевна.

– Рассказывай, не тяни. – Ольга помнит, как покраснела от нетерпения.

– Сейчас, – сказала бабушка и вышла.

Через минуту вернулась с коробкой. Открыла и выложила на стол куски мыла. Ольга сто раз видела ее коллекцию, а это была часть ее. Перебирала в детстве, нюхала. От нечего делать рассматривала. Бабушка рассказывала, что в ее жизни были моменты, когда мыло исчезало из магазинов, но она не прикоснулась к «собранию мыльных сочинений».

– Вот здесь мыло ручной работы, – добавила она.

– А какая разница – ручной или фабричной? – Ольга повернулась к Валентине Яковлевне, которая осторожно вынимала из большой коробки свои сокровища.

– Сейчас люди хотят всего натурального. Экологически чистой еды, экологически чистого питья…

– Экологически чистой любви, – фыркнула Ольга.

– И ее тоже, – в тон ей согласилась Валентина Яковлевна. Кстати, у меня появились кое-какие мысли на эту тему.

– Давно? – насмешливо спросила Ольга. – О любви?

Ее бабушка, конечно, лихая особа. Но кто мог подумать, что ее занимает эта тема? Ее муж покинул этот мир еще в прошлом веке.

– Не отвлекайся, мы говорим о другом. Знаешь, сейчас самое время исполнить мое детское желание – варить мыло.

– Но, уважаемая Валентина Яковлевна, – с наигранным пафосом заговорила Ольга, – разве вы химик? Насколько я знаю, вы преподавали странный предмет под названием «обществоведение».

– Преподавала, недолго, – подтвердила она.

– Потом вас продвинули дальше, выше, вы стали чиновницей в министерстве просвещения. Я ничего не перепутала?

– Нет. Но мыло – моя любовь. Я знаю о нем все. Тебе известно, что мой прадед варил мыло и возил его на ярмарку. Я показывала тебе труд краеведа, который прислал мне брошюру об Алексеевской ярмарке. Она проходила в позапрошлом веке в городе Котельниче. Там упоминается его имя. Допускаю, что ты подержала ее в руках, но не открыла.

– Не открыла, – призналась Ольга.

– Так вот, натуральное мыло ручной работы – это не просто средство для очистки кожи. Оно для очищения души от дурного настроения. Если, конечно, в мыле есть природные органические эфирные масла.

– Ну и что мы должны делать? – Ольга не верила, что бабушка говорит серьезно.

– С чего начинает тот, кто хочет стать хорошим портным? Он распарывает по швам отлично скроенную юбку, – заявила Валентина Яковлевна. – Я готова на жертвы ради успеха. – Ольга, не отрываясь, следила за бабушкиными руками. Длинные пальцы, на которых не было никаких признаков старения, приподнимали параллелепипед, символ их будущей удачи. – Я хотела попросить свою бывшую сотрудницу Любовь Борисовну, она химик, сделать анализ вот этого. – Пальцы осторожно разжались перед Ольгой. Мыло легло перед ней лицевой стороной.

– Ромашка и хвощ полевой, – прочитала Ольга. – Товарищество Сунцовых.

– Ему чуть меньше сотни лет.

– Мы будем варить мыло прямо здесь? – Ольга насмешливо потыкала пальцем в сторону кухни.

– Да, – сказала Валентина Яковлевна. – Газовая плита годится для старой технологии мыловарения.

– Ты говоришь серьезно? – Ольга все еще не верила. В бабушкином лице появилось что-то, чего она не замечала прежде. Оно стало моложе, краски ярче.

– Более чем, – сказала она. – Английские компании, бельгийские, израильские, а из наших бывших – компании Латвии и Эстонии уже варят мыло ручной работы.

– Но это же компании! – Ольга с досадой посмотрела на бабушку.

– Мы с тобой тоже можем открыть компанию, – строго заметила Валентина Яковлевна.

– Но что кладут в мыло, если его можно варить на кухне?

– Прежде всего покупают мыльную основу. Добавляют какао-масло, овсяные хлопья, масло грецкого ореха, масло мандарина, – спокойно перечисляла Валентина Яковлевна.

– Мне нравится запах лаванды. – Ольга быстро подхватила главную мысль.

– А мне сандала, ромашки, первоцветов…

– Во что мы будем его упаковывать?

– Можем продавать в развес.

– Отрежьте мне сто граммов, да? Или нет – отпилите мне десять сантиметров…

Они смеялись, как две подружки.

– Ты согласна, я вижу, – наконец сказала бабушка. – Любовь Борисовна держит торговую фирму. Через нее мы будем продавать.

– Ты была уверена, что я соглашусь? – быстро спросила Ольга.

– А сколько времени ты можешь… как сейчас говорят, сшибать стольники? Ты терпеть не можешь бегать по ученикам. Хорошо еще, что есть спрос на немецкий. Был бы у тебя английский язык, который знают все, ты не заработала бы и этих денег. Поэтому давай-ка сварим себе кое-что на интересную жизнь.

– На интересную жизнь? – повторила Ольга.

– Да. На которую нужны деньги.

Ольга захотела узнать о мыле все. Она сидела в библиотеке, лазила по Интернету, бегала по магазинам и рынкам, рассматривала, принюхивалась. Даже пробовала на вкус. Она рвалась прокатиться туда, откуда пошло мыло, постоять на том месте, где в Древнем Риме сжигали туши жертвенных животных. У подножия горы Сапо, прочитала она, на реке Тибр местные женщины стирали одежду. Дело в том, что жир убитых животных смешивался с золой костров, а это природная щелочь, самое примитивное моющее средство. Дожди смывали ее в реку, вода пенилась, грязь отстирывалась без труда.

Ольга нашла портрет античного врача Галена, который считается первооткрывателем мыла. Кто знает, так ли выглядел этот человек, – со второго века нашей эры прошло слишком много времени, но Ольге он казался мудро-симпатичным.

– Чем мы хуже средневековых аптекарей? – подбадривала себя и Ольгу бабушка. – Во Франции и Англии они варили мыло для знатных семей. Между прочим, дорого продавали. У них, заметь, не было газовой плиты, как у нас. Мы сделаем такое мыло, что его захочется съесть. По своей сути оно коктейль из растительных масел – оливкового, пальмового, кокосового и эфирных.

– Знаешь, я видела мыло наших конкурентов, – рассказывала Ольга. – Оно похоже на картину. На лицевой стороне просвечивает пшеничное поле, дальше – зеленый луг с ромашками и васильками… Чудесно.

– А я видела другое, – подхватывала Валентина Яковлевна, – с добавками шоколада, лимона, лепестков розы. Мы можем класть в мыло порошок корицы, натуральный воск и мед, зеленые чаинки. И знаешь, что еще: в прежние времена в хороших домах в мыльницу клали льняную салфетку. Она впитывала влагу, а мыло не таяло.

– Скажи честно, – не отступалась Ольга, – почему ты решила начать это дело? Не для того же, чтобы избавить меня от уроков?

– Ну… как сказать… Все сошлось вместе. Я перебирала бумаги в шкафу, нашла старые записи, их оставил еще мой прадед. До сих пор никто не удостоил их внимания. Так почему не мы?

Ольга удивленно посмотрела на бабушку.

– Ты еще и за экологически чистые отношения с предшественниками, – насмешливо заметила она. – Уважаю.

– Гены предков будоражат кровь. Это закон. Когда я работала в министерстве, к нам приезжал англичанин, ученый. Он проводил исследования однояйцовых близнецов. И доказал, что на человека социум влияет гораздо слабее, чем гены. Я собираю мыло сама знаешь сколько лет. Так не пора ли испытать судьбу?

– Давай рискнем.

– Вообще-то прадед сделал полный расклад для небольшой партии. Поэтому нам даже не надо одалживаться у Любови Борисовны, просить ее сделать анализ. На ее долю оставим только продажу. А этот кусок останется нетронутым.

– Но ты сама сказала, что готова им пожертвовать.

– Вот именно, готова. Но зачем? – Опустила в коробку. – Я хотела показать свою решимость…

Ольга засмеялась.

– Значит, наше первое мыло будет не ромашкой с полевым хвощом?

– Нет, – сказала бабушка. – Оно будет лавандовым, как у прадеда.

– Поняла. Что он нам пишет? – нетерпеливо спросила Ольга.

– Для производства небольшой партии нужно рабочее помещение с вытяжным шкафом. Десяти квадратных метров нашей кухни хватит. Температура варки – не больше сорока градусов. При такой сохраняются все полезные вещества и аминокислоты. Я подсчитала затраты – мы покупаем мыльную основу, ароматические масла, красители, термометр, нож для резки мыла, мерную посуду, форму для готовых изделий.

– Дорого? – быстро спросила Ольга.

– В первый месяц понадобится больше денег, чем во второй…

Пришел день, когда они встали к котлу, как шутили, пытаясь придать себе уверенность. В пластмассовое ведро, которое выдерживало нагрев, положили мыльную основу, ровно столько, сколько указано в рецепте. Стоя с термометром наготове, Ольга смотрела, как начинает таять мыльная основа. Так же медленно, как тает тундра, подумала она. Эта мысль неожиданно успокоила. О чем волноваться?

– Перемешивай, – шепнула Валентина Яковлевна. – Как бы не подгорела.

Ольга мешала деревянной лопаткой в кастрюле. Мыльная основа растаяла до конца. Зазвонил телефон, но ни та, ни другая даже не обернулись.

– Добавляем аромат? – спросила Ольга.

– Лаванду…

– Немедленно разливаем, – скомандовала Ольга.

– Слушаюсь, главный технолог, – отчеканила Валентина Яковлевна.

– Аккуратней, чтобы никаких пузырьков, – предупредила Ольга. – Форма залита до краев. – Ну вот, оставим ее в покое, мыло должно застыть.

Весь вечер они ходили вокруг своего первого опуса. Аромат мыла будоражил, а не успокаивал, как положено лаванде. Но они понимали, что причина в страстном желании поймать удачу.

– Может, пойдем спать? – спросила Валентина Яковлевна, когда было за полночь. – Наш наставник пишет, что если мыло охлаждается двенадцать часов, то его легче вынуть из формы.

На этот раз форма была обычная – плоский пластмассовый контейнер. Но обе уже видели у себя формы другие – бабочки, листочки, цветы…

Ровно через двенадцать часов они вынули первое мыло. Оно лежало на льняном полотенце на столе.

– Итак, мы его сварили. Теперь везем на сертификацию. Неси кошелек, Ольга. Сертификат соответствия и санитарно-эпидемиологическое заключение стоят денег, – сказала Валентина Яковлевна. – Наше мыло, чтобы ты знала, уже ждут. – Она подмигнула Ольге. – Любовь Борисовна звонила, горит желанием запустить новый проект.

Они довели свое дело до совершенства. Если их предок на небесах наблюдал за ними, то он должен был таять от счастья. А они были ему благодарны. Вложенные деньги окупились за полгода. Но больше всего заработали с помощью Зои Григорьевны. «Северный завоз» – эти два слова Ольга знала по прежней жизни на Крайнем Севере.

– Значит, так, – заявила Зоя Григорьевна в один из приездов. – Ваше мыло – это что-то. Сделайте мне… – Она назвала цифру, у обеих мыловарщиц глаза округлились.

– На этой кухне? – выговорила наконец Ольга.

– Снимите помещение. Но сварите к последнему рейсу… – Глаза их стали еще шире. Дата приходилась на середину лета. – Я подготовлю все бумаги.

Никогда прежде Ольга не носилась по Москве, как тогда. Бабушка сидела на телефоне. Она снова стала чиновницей. Говорила требовательно, коротко.

– Итак – объявила она в один летний вечер, – мы снимаем кухню в бывшем пищекомбинате, где готовили обеды для школ. Он идет под снос, но позже.

Мыльный промысел, как Ольга с бабушкой назвали свое занятие, приносил доход. Любовь Борисовна, у которой была к этому времени крепкая торговая фирма, брала их мыло охотно.

Более того, она продавала их мыло не просто так, а как произведение чистого искусства. Экологически чистого, уточняла она, когда ее покупатели, не впервые слышавшие слово «чистое» по отношению к искусству, озадаченно смотрели ей в лицо. Но потом кивали, восхищенно вдыхая неожиданно тонкие ароматы.

Она устраивала выставки мыла, требовала к каждой из них приготовить нечто особенное. Новый аромат, новую форму, наделить мыло новыми свойствами.

Ольга и Валентина Яковлевна делали мыло то с лепестками роз, которые просвечивали сквозь мыльное тело. То с карминными цветочками целебного каланхоэ, которые подмигивали из пены, вживленные в тающую мыльную плоть. А как хотелось откусить кусочек, чтобы добраться до реснитчатого среза киви…

Мадам, как они называли между собой Савоськину, заставляла Ольгу разъезжать по городам и городкам – Рязань, Владимир, Рыбинск, Ярославль, Брянск… Цифрам на спидометре ее «форда» удивлялся механик.

– Ты не перепутала, в какую сторону его скручивают перед продажей? – насмешливо спрашивал он Ольгу. – Сравнимо с таксистом.

– Таксистам не дают кредит в банке на машину, – отвечала она.

– Это точно. Но таксисты – ушлый народ…

В то время она уже с усмешкой вспоминала о том времени, когда не знала, чем привязать себя к Большой Земле. Когда хотела сделать это весьма глупым способом: без любви к мужчине родить от него ребенка. Без любви вообще не бывает гармонии. Неужели пошла бы на это, если бы не Надя и не фламенко?

Все-таки нет, не смогла бы. Человек, что бы он о себе ни думал, поняла Ольга с годами, может совершить только то, на что способен. Как бы жадно ни примерял чужую одежду, носить он ее не сможет. Она будет не по размеру, стеснять или болтаться.

Но все чаще, замешивая очередную порцию мыла, она не чувствовала прежнего азарта. Что дальше? Логично было бы открыть свою собственную фирму. Но ведь и этот путь – не ее пальто. Но на размышления времени не было.

Его вообще ни на что не стало, как только они с бабушкой занялись мылом. Даже тратить деньги. Это ведь тоже работа. А как же те, у которых денег больше во много раз? Ах, бедные богатые люди. Остановиться и передохнуть нельзя. Другие обгонят.

Им тоже не время останавливаться, если они не хотят выпасть из бизнеса. Первый звонок прозвенел – угроза штрафа. Ольга поняла, в чем дело. Мыло ручной работы пошло из-за границы – из Бельгии, Латвии, Франции. Да и питерские не спят, и на Урале начали варить похожее.

– Так что, Валентина Яковлевна, придется вам продолжать бизнес без меня, – сказала она себе, но еще не бабушке.

19

Мазаев тащил в дом все. Его квартира была не похожа на музей, но и на свалку тоже. Он безошибочно находил то, что нужно, и в тот момент, когда нужно. Владилен Павлович обладал зрительной памятью министра финансов на цифры бюджета страны.

Никита не знал, куда ступить. Он опасался раздавить что-то ботинками сорок шестого размера, опустился на диван, но тут же вскочил. В ягодицы впилось что-то острое.

– Не советую, – хмыкнул Мазаев. – Если делать харакири, то, сами знаете, надо вспарывать живот. Он спереди. – Мазаев хохотнул, подчеркивая нетривиальность шутки.

Подошел, отдернул полосатый плед. Никита увидел самурайский меч.

– За ним придут вечером. – Мазаев фыркнул, как большой кот, очень большой. Никита готов был тоже фыркнуть от мысли, которая явилась ни с того ни с сего: самые большие – это коты, лишенные естественной радости скальпелем ветеринара. – Я продал четыре похожих меча, – продолжал Мазаев, – людям из банка. А они, – расхохотался он, – на загородной пирушке стали ими рубиться. Понесли потери, конечно. Да нет, не людские, мечи в зазубринах. Век-то каков, сами видите.

Никита видел. Мечи шестнадцатого века, не стоит испытывать их на прочность.

– Сюда, пожалуйста, здесь безопасно, – Владилен Павлович указал на низкий стул. Спинку его, определил Никита, обтянули черной кожей не меньше двух веков назад. – Когда-нибудь я устрою здесь уборку. – Было ясно, что хозяин высказывал вслух желание, не сегодня явившееся ему. И тотчас о нем забыл.

Никита огляделся. Трудно сделать шаг, чтобы не наступить на саблю, не толкнуть деревянную лошадку с облезлым боком – коричневые пятна намекали на выбор мастером цветовой гаммы. Он уже слышал от Владилена Павловича принцип, по которому тот приносит вещи в свой дом.

– Я не слушаю тех, кто поет: «не повторяется такое никогда»… Все повторяется. Если кто-то владел вещью, всегда найдется тот, кто захочет ею владеть. Поэтому не важно – что, важно – какое…

Никита не спорил. В его словах он слышал правду – на самом деле стать первым обладателем чего-то рискованно. Не ты выбираешь старую вещь, а она тебя.

Он собирался продолжить мысль, но Мазаев перебил:

– Кто я такой? Научно-серый малообразованный подросток. – Не оставляя времени для вопроса, объяснил: – Собирательством занимаются те, кто в душе остался подростком навсегда. Я вас удивил? Но подумайте, Никита Тимофеевич, мы тащим в дом то, что кто-то уже отобрал для себя. За нас подумал. На что у нас-то хватило ума? Поймать миг удачи, взять что-то, это что-то отдать другому. За деньги. Я рыскаю по Европе, я знаю все блошиные рынки Бельгии, Франции, Испании, Греции. У меня шенгенская мультивиза, поэтому покупаю билет – и свободно машу крыльями. – Круглый Мазаев стоял у окна, на светлом фоне небесного моря он походил на жирного крылатого баклана. Не много ли сравнений, одернул себя Никита. Когда не можешь остановиться на одном сравнении, это значит, ты не понял человека.

Но Мазаев менялся, он походил – еще одно сравнение, с досадой поморщился Никита, – на человечка, рисованного компьютером.

– На этих рынках вы ищете что-то определенное? На заказ? – спросил Никита, наблюдая за хозяином.

Мазаев отошел от окна, протиснулся между столом и шкафом. Усмехнулся:

– И да, и нет. Я всегда расширяю рамки заказа. К примеру, меня просят привезти куклу. Антикварную. Просит неофит, он слышал, что антикварная кукла – вещь дорогая, и готов вложиться в коллекцию. Но знает мало. Хорошо, если ему известно, что антикварная кукла должна быть в возрасте его прабабушки, лет этак ста от роду. – Он поджал губы. – А коллекционная начинается от возраста его новой жены – от тридцати.

– Кто же ему объяснил? – спросил Никита.

– Я сам. – Он хихикнул. – Читать-то ему лень. Хотя сегодня полно специальных журналов, то и дело устраивают выставки кукол, аукционы.

– Кукла не так проста и безобидна для собирателя, – заметил Никита, наблюдая за Владиленом Павловичем. Сейчас он стоял возле буфета с медальоном на пузатом боку, открывал матовое стекло.

Никита увидел куклу в подвенечном платье. Отец тоже привозил куклы разных стран. Мать, то есть Ирина Михайловна, поправил он себя, не слишком радовалась таким подаркам. «Я не маленькая девочка, зачем? Лучше бы привез еще одно колечко с камнем».

– Кукла – вещь мистическая, – сказал Никита.

Мазаев внимательно посмотрел на него.

– Чистая правда, – тихо согласился Владилен Павлович. – Ее видите? – Он кивнул на куклу.

– Оторваться не могу, – так же тихо сказал Никита.

– Это моя жена, если угодно.

Никита отстранился от кожаной спинки стула.

– Ваша – кто? – недоверчиво переспросил он.

– Жена, – ответил Мазаев, не спуская глаз с Никиты.

Если бы он с Мазаевым познакомился не нынешним, уже сыном Дроздова, а Барчуком Натальи Петровны наверняка принял бы новость покорно-равнодушно: «Понимаю».

Но сейчас Никита покачал головой:

– Бросьте, Владилен Павлович, не верю.

– Не верите? – воскликнул Мазаев. – Вы невежливый гость! Вы пытаетесь уличить меня во лжи! – Он затряс пухлыми щеками.

– Как любого коллекционера. – Никита пожал плечами. – Потому что задача всех собирателей – убедить людей в том, что предлагаемая вещь обладает особой, дополнительной ценностью. Разве вы станете спорить, что вещь с так называемой легендой уйдет скорее, чем без нее?

– Значит, вы полагаете, для этой куклы я придумал легенду? Ошибаетесь, мой друг. К тому же я не продаю ее. На самом деле куклу сделала одна из моих недолгих жен. Она сказала, что оставляет мне свою копию, поскольку оригинал ее сильно утомил. – Мазаев захихикал. – Она сказала, что доверяет ей следить за мной, чтобы я не наделал глупостей. Как будто их можно наделать еще больше, – бросил он в сторону. Потом повернулся к Никите: – Вы слышали, как называют коллекционеров? Сухие алкоголики. Женщины не выдерживают и покидают нас. Даже художественные натуры вроде моей жены, – объяснил он, кивнув на куклу.

– Но эта кукла сделана необычно. – Никита сощурился, пытаясь понять из чего. – Можно посмотреть поближе?

– Нет, – сказал Мазаев. – Я вам говорю – это моя жена. – Мазаев сделал два шага к Никите, быстро оглянулся на куклу и тихо проговорил: – Все, кто пытался заменить ее мне, не выдерживали ее взгляда. Каждая говорила: или она, или я.

Никита почувствовал, как по коже пробежал мороз. За окном внезапно посерело, потом потемнело, день с невероятной стремительностью спешил спрятаться в ночь. Он отвернулся от куклы, словно она навела темноту, желая скрыться в ней от чужих глаз Никиты.

– Владилен Павлович, – быстро проговорил Никита. – Почему бы вам не открыть антикварный магазин?

– Так вот, о куклах, – сказал Мазаев, будто не слышал вопроса. Он закрыл шкаф, оставляя куклу в привычной обители. – Меня просят купить одну, а я покупаю три, разных. Потом жду. Начинающие коллекционеры отвечают известной поговорке: коготок увяз – всей птичке пропасть. Очень скоро меня попросят еще об одной, потом еще… Антикварная лавка – это я уже на ваш вопрос отвечаю, – лишние хлопоты. Я мог бы и магазин открыть. Из Европы я вожу не только вещи, но и вещички. – Он подмигнул Никите. – Прет-а-порте.

– На самом деле? – Никита удивился. – Одежду?

– На самом. Одежду. Она у меня в другой комнате. Магазин на дому. Приходят дамы. Общение, удовольствие, деньги. Мне нравится одевать женщин. – Он помолчал. – Потом добавил с усмешкой: – Когда-то нравилось раздевать. Но эта, – Мазаев повернулся к шкафу, – эта все знает. Она одобряет: я привожу хорошие вещи, к цене покупки никогда не пририсовываю два нуля. Только один. – Он хихикнул. – Знакомая дама, которая закупала в европейских стоках вещи для хозяина, говорила, что он был весьма увлеченный художник – пририсовывал два нуля. Ха-ха. Но Москва покупала. Она все покупает. Так что, Никита Тимофеевич…

– Не надо отчества, – остановил его Никита. – Я не привык.

– Как скажете, – кивнул Мазаев. – Никита, у меня к вам серьезное деловое предложение. Поедете со мной в Европу на этот раз? – Никита смотрел на него удивленно. – За мой счет, разумеется.

– Зачем я вам? У вас все блестяще налажено.

– На аукцион. Мне нужен эксперт под боком.

– Куда именно?

– В Бельгию. Там весьма любопытный вариант – распродают начинку одного дома. Точнее сказать – замка. Знаете, сейчас в Европе пошла мода – наследники выставляют открытый дом. Можете купить все, что понравится. От домашних тапочек хозяина и его зубочисток до картин.

– Вы уже знаете, что в нем? – спросил Никита, чувствуя небывалое волнение. Вот оно, начинается… Просыпается другая половина Никиты Дроздова, отцовско-дедовская. Он не станет усыплять ее никакими словами Натальи Петровны.

– В общих чертах, – ответил Мазаев. – Вы станете моим проводником по лабиринту. У вас французский, немецкий, английский? – Никита кивнул. – Сам я немного знаю фламандский. – Он усмехнулся. – Петр Первый знал его хуже моего, а ничего, научился строить корабли.

Никита вскинул брови:

– Вы и про это знаете? – Он не сдержал удивления.

– Так жизнь сложилась, – уклончиво ответил Мазаев. – Я учился в кораблестроительном. Очень, очень давно.

– Ого!

– А вы думали, Мазаев умеет только зайцев спасать. – Он многозначительно посмотрел на Никиту. Никита оценил намек и с удовольствием рассмеялся.

Может ли он отказать этому человеку? Мазаев увидел в нем то, чего он сам в себе давно перестал видеть. В ярости, от бессилия переменить себя, он кричал вслед ушедшей Наталье Петровне: «Кого вы сделали из меня?! Я сам не знаю, кто я!»

Теперь, когда он узнал о себе гораздо больше, он просто сказал:

– Конечно. Поедем.

Он досидел у Мазаева до звездного неба, как сказал Владилен Павлович, взглянув на часы. Он перебирал вещицы, которые выкладывал перед ним хозяин. Главное потрясение Мазаев приберег к концу визита своего гостя.

– Никита, я хочу вас кое-чем угостить.

– Не откажусь, – сказал он, чувствуя благодарную радость желудка – наконец-то вспомнили о нем.

Мазаев вышел на кухню, Никита услышал шипение масла в сковороде. Похоже, сейчас он получит глазунью.

– Кушать подано! – услышал он и встал.

Вымыв руки, вытер их о бумажную салфетку, вошел в кухоньку.

– К стене, пожалуйста, там место для гостей, – командовал Мазаев.

На столе стояли тарелки с антрекотами.

– Как вы быстро…

– Я не спросил, как вы любите – сильно прожаренный или средне. Одна просьба: если не по вкусу, не стреляйте в поваренка! – Мазаев поднял руки, прикрыл ими глаза. Как будто и впрямь опасался выстрела.

Никита сел и…

Он смотрел на приборы, на нож и вилку, которые лежали по разные стороны от тарелки.

– Мой Бог! Да неужели! – проговорил он сдавленно, словно руки Мазаева уже отлепились от глаз и душили его. – Это… Это же…

– Да-да-да… – тарахтел Мазаев. – Каковы, а?

– Даже кремень в лапках…

– Настоящий, имейте в виду. Родной кремешок…

Никита жадно рассматривал крошечные кремневые пистолеты на ручке вилки и ножа.

– Да вы возьмите в руки, Никита. Берите, – подталкивал его хозяин.

Никита взял нож.

– Начало восемнадцатого века, – выдохнул он. – Я знал, что они есть, но никогда не видел.

Он трогал металл, украшенный гравировкой, подносил нож к глазам, чтобы рассмотреть спусковой крючок, тоненький как иголочка. Она раздваивалась на конце – змея, открывшая пасть. Были видны даже крошечные зубы.

– Да вы ешьте, режьте мясо. Нож заточен, вилка тоже.

– Вы оставите их себе? – спросил Никита, пытаясь пригасить блеск глаз. Он поднял вилку, поднес к глазам. Это была пара, несомненно.

– Пока не наиграюсь. – Мазаев хихикнул. – А антрекот-то хорош…

Это была правда.