Текст книги "Пасха. Красная горка. Традиции, обряды, рецепты"

Волочебные песни

 
Хозяинушка, наш батюшка!
Христос воскрес, Сын Божий наш!
Открой окно, погляди в окно,
Погляди в окно, в чисто поле.
В чистом поле на твоей нивке,
На твоей нивке престол стоит,
На престолике много праздников.
Первый праздник – Христов день,
Второй праздник – Егорий-свет,
Третий праздник – Микола-свет,
Еще праздник – Илья святая!
– Христов день, а где ж ты был?
– В Божьей церкви с попам, с дьякам я стосался.
– Егорий-свет, а где ж ты был?
– В чистом поле коров я пас.
– Микола-свет, а где ты был?
– В чистом поле с севалинкой.
– Илья святая, где была?
– В чистом поле с серпом,
С золотым серпом я рожь жала,
Где пясть нажну, там сноп свяжу,
Где сноп свяжу, там стог складу.
Высок-далек – под небеса!
Хозяинушка, наш батюшка!
Дари гостей, не томи гостей!
Стоят гости незваные,
Незваные, незнамые.
Заводчушке – сорок яец,
Подводчушкам – по десяточку,
Мехоносчушке – пару яец да пирога конец!
Не хошь дарить – пойдем ты с нам
Грязь месить, собак дразнить.
Собак дразнить, людей смешить!
 

* * *

 
Идем, бредем лалынщички,
Христос воскрес, воистину!
К чьему двору, к хозяйскому.
Хозяинушка, наш батюшка,
Ты спишь-лежишь со своей женой,
Со своей женой – боярыней.
Кроватушка тесовая,
Перинушка пуховая.
Хозяинушка, наш батюшка,
Открой окно, гляди в извно!
В твоем извне церква стоит,
Церква стоит соборная,
Соборная, богомольная.
У той церкви престол стоит,
На том престоле книга лежит.
У той книги написаны,
Написаны три праздничка:
Первый праздник – Христов денек,
Второй праздник – Егорьев-свет,
Егорьев-свет коров пасет.
Третий праздник – Илья-пророк,
Илья-пророк – зажитничек.
Пошел Илья в чисты поля:
Что раз резнет – там сноп нажнет,
Где два резнет – там счету нет!
Хозяйнушка, наш батюшка,
Дари гостей – лалынщичков!
Эти гости не частые —
В один годок один разок!
Один разок в Христов денек!
 

* * *

 
Далальшь, далалынь! По яиченьку!
Христос воскрес, Сыне Божий!
Ты дома, не дома, хозяинушко?
Он не кажется – величается,
Он сидит за столом, подпершись костылем.
Кто не даст конца пирога —
Мы корову за рога.
Кто не даст пару яец —
Мы прогоним всех овец,
Кто не даст солонины кусок —
Мы свинью завалим!
 

Красная горка (Фомино воскресенье)

За пасхальной неделей, или Святой неделей, наступает Красная горка. Отойдет, выйдет за изукрашенную причудливой резьбой всяческих преданий дверь вековечного чертога Великой Руси славная-красная Святая неделя, слывущая в русском народе за один Великий день, – следом за ней у порога стоит ее меньшая сестра – Фомина, или Радоницкая, неделя. С этой седмицей от дедов-прадедов шли в народ свои особые обычаи, свои родные поверья, свои вещие крылатые слова, отделяющие наши дни от седой были повитых мраком веков. На этой неделе крещеный люд «с покойничками христосовался», разносил по могилкам радостную весть о Светлом Христовом Воскресении, победившем собой темную силу смерти.

Всплакнет радостными слезами весенними мать сыра земля, проснется все спящее в ее любвеобильном сердце, вздохнут свободнее и могильные жильцы: взвеселит их, возрадует память живых, справляющих в седмицу по Пасхе радостные весенние поминки, возвещающих им «ангельскую днесь радость и человеческую сладость».

Радуется лежащий в недрах земных православный люд, но еще радостней и светлее на сердце у поминающей его родни. Пасха красная у всех была на душе в эти дни, когда и солнышко весенние игры играет на небесных полях, пригревая нивы земные, выгоняя хлебные зеленые всходы, когда по селам и деревням звенели заливные молодые голоса хороводные. Дождавшаяся Красной горки молодежь еще веселее красна-солнышка играла, затевая хороводы по красным пригоркам и холмам, «заплетая плетень» («Заплетися, плетень, заплетися! Ты завейся, труба золотая! Завернися, камка кружчатая!» и т. д.), да «сея просо» в честь старого «Дида-Лада», да величая «Дона сына Ивановича»…

Эти дни с давних пор слывут на Руси свадебными, несущими брачную радость любящим молодым сердцам. Последние свадьбы перед началом майской страдной поры игрались во время них. «Сочтемся весной на бревнах – на Красной веселой горке, – гласит народный прибауток, – сочтемся-посчитаемся, золотым венцом повенчаемся». Потому-то и ждали этих дней заневестившиеся красные девушки с неменьшим нетерпением, чем Светлого праздника. В эти же дни принято было на Руси, по старинному обычаю, одаривать «богоданную» родню зятьям да невесткам. В первый день Фоминой (Радоницкой) недели разносилась от одного села к другому песня, напоминающая об этом обычае:

 
Подойду, подойду,
Под Царь-город подойду,
Вышибу, вышибу,
Копьем стену вышибу!
Выкачу, выкачу,
С казной бочку выкачу!
Подарю, подарю
Люту свекру-батюшке!
Будь добре, будь добре —
Как родимый батюшка!
Подойду, подойду,
Под Царь-город подойду!
Вышибу, вышибу,
Копьем стену вышибу!
Вынесу, вынесу,
Лисью шубу вынесу!
Подарю, подарю
Люту свекровь-матушке!
Будь добра, будь добра,
Как родима матушка!..
 

Сложилась, спелась эта песня, вероятно, еще в XI–XII столетиях, когда свежа была в народной Руси память о славных походах русских князей под Царьград.

Под названием Красная горка известно в народе первое воскресенье, следующее после Пасхи (другое название – Фомино воскресенье). В этот день все девушки и молодые бабы, запасшись съестными припасами, собирались в каком-нибудь излюбленном месте деревенской улицы и пели песни-веснянки («закликали», или «заигрывали», весну), водили хороводы и устраивали разнообразные игры.

Наименование этого дня ведет свое начало от седой древности. Горы – колыбель человечества, родина и обитель богов и естественные пределы их владений – у всех славян почитались священными и поэтому являлись местом совершения большинства богослужебных обрядов и связанных с ними обычаев. Слово «красный» означало – прекрасный, веселый, радостный, молодой. Отсюда и название первого праздника воскресшей весны. В отдаленнейшие годы древнерусского язычества в этот день возжигались по холмам священные костры – огни в честь Даждьбога. Вокруг этих костров совершались жертвоприношения и мольбища. Здесь же вершился суд – «полюдье». У русского народа не было никаких капищ, их заменяли лесные поляны да «красные горы», на которых на месте повергнутых идолов были воздвигнуты церкви при благочестивых князьях-христианах, отходивших из этого мира в святой схиме. В Фомин понедельник, звавшийся Радоницей, на этих горах устраивались пиршественные тризны в честь умерших предков. Во вторник («навий день» или «усопшие Радаваницы») продолжалось то же самое. И теперь этот день проводится в России по кладбищам за панихидами да поминками. В малорусских селах оба эти дня слыли «могилками», «гробками» и «проводами». Среда считалась в языческую старину днем браков, благословлявшихся жрецами на красных горках. В четверг и пятницу по древнерусским весям происходило «хождение вьюнитства», обычай, позднее уцелевший в деревнях под названием «вьюнца». В субботу на Фоминой неделе водились самые развеселые хороводы, пелись самые голосистые веснянки.

В первый день Фоминой недели совершалось заклинание весны. Оно начиналось с солнечным восходом. Местом действия являлась все та же красная горка. При первом проблеске светила собравшаяся на холме молодежь, с выбранной «хороводницей» во главе, приступала к выполнению старинного обряда. Хороводница, благословясь, выходила на середину круга и произносила заклинание, до сих пор сохранившееся на северо-востоке России:

«Здравствуй, красное солнышко! Празднуй, ясное ведрышко! Из-за гор-горы выкатайся, на светел мир воздивуйся, по траве-мураве, по цветикам по лазоревым, подснежникам лучами-очами пробегай, сердце девичье лаской согревай, добрым молодцам в душу загляни, дух из души вынь, в ключ живой воды закинь. От этого ключа ключи в руках у красной девицы, зорьки-заряницы. Зоренька-ясынька гуляла, ключи потеряла. Я, девушка (имярек), путем-дорожкой шла-прошла, золот ключ нашла. Кого хочу – того люблю, кого сама знаю – тому и душу замыкаю. Замыкаю я им, тем золотым ключом, доброго молодца (имярек) на многие годы, на долгие весны, на веки вечные заклятьем тайным нерушимым. Аминь». Все присутствующие при заклинании повторяли каждое слово за хороводницей, вставляя полюбившиеся каждому имена. Затем заклинавшая солнышко девушка, положив наземь посредине круга крашеное яйцо и круглый хлебец, затягивала песню-веснянку:

 
Весна красна!
На чем пришла,
На чем приехала?
На сошечке, на бороночке… и т. д.
 

Весь хоровод подхватывал. Эту песню сменяла другая, затем третья. После песен принимались за угощение, начиналась веселая пирушка.

Красная горка считалась девичьим праздником, и так как в этот день происходили свадьбы и шло усиленное сватовство, то на игры являлись обычно все девушки до единой (конечно, в лучших нарядах, потому что в этот день происходил выбор женихами невест). Считалось даже дурной приметой, если какой-нибудь парень или девушка просидят на Красную горку дома: такой парень или совсем не найдет себе невесты, или возьмет «рябую», уродину, а девушка или совсем не выйдет замуж, или выйдет за какого-нибудь замухрышку. И, во всяком случае, оба они, и парень, и девушка, непременно умрут вскоре после свадьбы.

В этот же день в городах, начиная с Москвы белокаменной, исконной хранительницы преданий и обычаев русской старины, и кончая самыми захолустными, устраивались праздничные прогулки заневестившихся девушек. Женихи, в свою очередь, выходили на смотрины, совершавшиеся на весеннем вольном воздухе, под зелеными навесами распускающихся деревьев. Бывало и так, что на месте «зеленых смотрин» происходило и само рукобитье. Местами (например, в Костромской губернии) существовал обычай, позволявший парням обливать водой приглянувшихся девушек. Которую кто из парней обольет, тот к ней и должен был свататься. А тот, кто не сделает этого, считался лихим обидчиком, похитителем девичьей чести.

Во многих селах и деревнях на Фомино воскресенье в обычае было ввечеру сходиться молодежи за околицей и водить там, на задворках, хороводные игрища, величая весну-красну. При этом наиболее удалые из парней влезали на деревья и прыгали с них наземь, перескакивали с разбега через плетень, а другие ходили вокруг сенных стогов или соломенных ометов и пели:

 
Как из улицы идет молодец,
Из другой идет красна-девица,
Поблизехоньку сходилися,
Понизехонько поклонилися.
Да что возговорит добрый молодец:
– Ты здорово ль живешь, красна-девица?
– Я здорово живу, мил-сердечный друг;
Каково ты жил без меня один?..
 

Эта песня имела то же самое значение для деревенской брачующейся молодежи, что и описанное выше обливание водой.

А в то время как по красным горкам за деревенскими околицами все это происходило, на погостах и кладбищах отводилось место совсем иному. Там начиналось с этого дня «радованье» покойников. Туда, под сень безымянных крестов, сходились потерявшие детей матери, вдовы и сироты – плакать-причитать о своих дорогих, обездоливших их на этом свете, покойниках. По могилкам расставлялись оставшиеся от пасхальных трапез снедь и питье, раскладывались крашеные яйца. С этого дня чуть ли не всю неделю, с утра до ночи, кладбища были полны народа, угощающегося в память своих покойничков.

На следующий за Красной горкой день шла заправская Радоница (Радонец, Радавница и т. д.), та самая, которую поминает народное слово в поговорке: «Пили на Масленице, с похмелья ломало на Радонице!» или в песне: «Зять ли про тещу пиво варил, пива наварил, да к Масленице; звал ли тещу ко Радонице, а теща пришла накануне Рождества…» В этот «родительский» понедельник (а местами – во вторник) ходили поливать могилы «медом сыченым да вином зеленым, хмельным»: «угощали родительские душеньки». В белорусских деревнях существовало обыкновение обедать на Радоницу на могилах, но только при этом строго соблюдалось, чтобы кушанья были «нечетные и сухие», иначе быть беде неминуемой. «Святые родзицели, ходзице к нам хлеба-соли кушаць!» – приглашали покойников обедающие, предварительно похристосовавшись с ними. В заключение поминальной трапезы, на которой, по уверению старых богомольных людей, присутствуют и загробные гости, большак семьи провозглашал: «Мои родзицели, выбачайте, не дзивицесь, чем хата богата, тем и рада!» – и считал свой долг по отношению к предкам свято выполненным. Нищие, окружавшие трапезующих, оделялись остатками пищи и деньгами – чем Бог послал на их убогую долю. Если на радоницких поминках встречались помолвленные жених с невестой, то они должны были кланяться до земли – каждый у могилы своих богоданных сродников и просить благословения их «на любовь да на совет, да на племя-род».

Поминовение родителей, продолжавшееся и в следующие дни недели, совершалось не только на кладбищах, но и дома, в хатах. В течение всей Фоминой седмицы многие приверженные доброй старины хозяйки оставляли на ночь на столе кушанья – в полной уверенности, что «покойнички, наголодавшиеся за зиму», заглядывают в эту пору в свои прежние жилища, повидаться с родственниками, памятующими о них. «Не угости честь-честью покойного родителя о Радонице – самого на том свете никто не помянет, не угостит, не порадует!» – говорили в деревне.

Во вторник на Фоминой неделе деревенская детвора «окликала» первый весенний дождь. С самого утра следили все: не покажется ли на небе туча. Опытные погодоведы утверждают, что не бывает такого радоницкого вторника, в который не капнуло бы хотя бы одной капли дождя. При первом затемнившем небесную высь облачке ребята принимались выкрикивать свою окличку, некогда произносившуюся и взрослыми сельской Руси: «Дождик, дождик! Снаряжайся на показ. Дождик, припусти, мы поедем во кусты, во Казань побывать, в Астрахань погулять. Поливай, дождь, на бабину рожь, на дедову пшеницу, на девкин лен поливай ведром. Дождь, дождь, припусти посильней, поскорей, нас, ребят, обогрей!» Если, вняв увещевательным окликам детворы, небо и впрямь брызгало на землю весенним дождем, то все окликающие наперебой кидались умываться струями «небесной водицы», что, по словам знающих людей, должно приносить счастье. Когда же, в редкие годы, в этот день ударял первый весенний гром, то стародавний опыт советовал молодым женщинам и девушкам при блеске первых молний умываться дождем через серебряные, а еще лучше через золотые кольца. Этим сохранялась красота и молодость, столь дорогие в глазах их почитателей.

Кроме матримониального значения, Красная горка в некоторых местах приобретала совершенно особый характер бабьего заклинания. Так, в первое воскресенье после Пасхи устраивали «опахивание села». В глухую полночь все деревенские женщины шли, с песнями, за околицу, где их дожидались три молодые бабы с сохой и три старухи с иконой Казанской Божьей Матери. Здесь девушки расплетали свои косы, а бабы снимали головные платки, и начиналось шествие: несколько баб садились на доски, положенные поверх сохи, несколько девок брались сзади за соху, чтобы ее придерживать, а остальные, взявшись за привязанные веревки, тащили соху таким образом, чтобы обвести бороздой все село и на перекрестках сделать сохой крест. Впереди процессии шествовали старухи с иконой и молились, чтобы село не постигли какие-либо бедствия и напасти и чтобы эти напасти останавливались за бороздой и не смели ее переступать. В этом обряде принимали участие одни только женщины и девушки, парни же присоединялись к ним уже потом, когда бабы опишут круг около села и, возвратившись на прежнее место, устроят пирушку, распивая брагу и закусывая. Пирушка эта продолжалась до третьих петухов (приблизительно до трех утра), а затем все расходились по домам, так как гулять после петухов считалось грешно.

Фомино воскресенье на языке народа называлось также «вьюничным», потому что в этот день, после обедни, деревенская молодежь, собравшись в условленном месте, целыми толпами двигалась к тем домам, где живут молодые супруги («вьюнец и вьюница»), обвенчанные в прошедший мясоед, и кричала: «Молодая, молодая, подай вьюнца (молодого), а не подашь вьюнца, будешь ветреница». Слова эти выкрикивали до тех пор, пока в избе не распахнется окошко и молодая не вынесет всякого угощения: крашеных яиц и пирогов, пряников, пива, меда и даже денег. После этого старшой из певунов-весельчаков затягивал благодарственную песню:

 
Еще здравствуй, молодой,
С молодой своей женой!
Спасибо тебе, хозяин,
Со твоей младой-младешенькой
Хозяюшкою счастливою —
На жалованьи,
На здравствованьи!..
 

Хор молодежи после каждого стиха подпевал: «Вьюнец-молодец, молодая!» – чем и заканчивалось чествование новобрачных до другого осененного новым счастьем дома, где повторялось то же самое.

В Фомино воскресенье окликали молодых («кликушнино воскресенье»). Молодые – это те, кто вступил в брак в продолжение пасхального года. Оклик относился, собственно, к одной молодой, так как мужчин в это время уже не бывало дома. Все женщины деревни (не исключая и старух), где есть молодая, после обедни собирались на улице и толпой отправлялись к дому, где жила молодая. Впереди прочих шла женщина, «едущая» на привязанном к длинному шесту помеле и держащая в руках большую палку. Молодая, завидев эту толпу, запирала двери своего дома. Подойдя к дому, предводительница стучала своей палкой в двери и говорила:

 
Молодая молодица,
Молодая ты юница!
Подавай наши яйца!
Яйца на полице,
В коробице.
Не дашь яйца,
Пирога конца —
Потеряешь молодца,
Будешь ветреница!
Мы тя в хлев запрем,
Помелом заткнем
И не выпустим!
 

Молодая сначала ничего не отвечала. Женщина громче прежнего повторяла то же самое и делала так до трех раз. Наконец, молодая отворяла двери, останавливалась в них и говорила:

 
Соседушки, голубушки,
Меня любите и жалуйте,
К себе примите в подруженьки!
 

После этого женщины входили в дом, и начиналось угощение, после которого – песни и пляски. После ухода женщин молодая созывала к себе девиц со всей деревни и также угощала их. В некоторых местах не бывало такого форменного угощения, а только оделяли пряниками, яйцами, пирогами.

Молодые в пасхальную субботу, по обычаю, должны были ехать к родителям молодухи, но до этого, рано утром, когда они еще спали, к их крыльцу приходили мужики-соседи. Они стучали палкой о крыльцо и произносили «вьюницу», призывая молодых выйти на крыльцо и вынести угощение. Молодая угощала пришедших, подносила им вино и обязательно давала яйца. Угостить старались как можно лучше. Если окликальщики оставались довольны, то благодарили и желали молодой всяких благ: «Дай те бог, молодуха, чтоб у тя всего было вдоволь. Дай те Бог, чтоб у тя, молодуха, было сколько в лесу пеньков – столько бы у тя сынков; сколько в лугу кочек – столько бы у тя и дочек!» Если же угощали плохо, то мужики старались наговорить совершенно противоположных пожеланий, как, например: «Дай те Бог, молодуха, чтоб у тя народилось сколько в поле огородов – столько бы у тя и уродов». После ухода окликальщиков приходили ребятишки и проделывали все то, что до них делали мужчины: стучали о крыльцо с тем же приговором. Молодуха угощала их пирогами, оделяла яйцами и гостинцами.

На Пасхе в первый год после свадьбы все молодые ходили с женами к тестю с тещей христосоваться и оставались у них праздновать дня на два и на три, начиная с четверга; потом просили тестя и тещу к себе на юнины, – и они со всеми своими домашними приходили или приезжали к ним на Красную горку обедать.

Этот общий праздник имел свои особенности. Так, в селениях Ковровского уезда в Фомино воскресенье, по выходе из церкви от обедни, все крестьянки и некоторые крестьяне-мужчины собирались в кружок на улице, а около них толпились с нетерпением крестьянские мальчики. Приносили шест с мочальным помелом и привязанным колокольчиком и елку, украшенную разноцветными лентами, платками и полотенцами. Одна из крестьянок, посмелее других, припрыгивая на помеле и звеня колокольчиком, а другая с разукрашенной елкой шли к ближайшему дому, где жили молодые, а за ними в некотором отдалении медленно тянулись с песнями и прочие крестьянки и крестьяне. Толпы ребят заключали это шествие. Подойдя к дому, начинали стучать в окна и кричать: «Юн да юница, вынеси куличу, да перепечу, да сорок яиц!» Крик продолжался до тех пор, пока не выйдут молодые на улицу. Наконец, у ворот показывался молодой с полштофа водки и со стаканом или небольшим ковшом, а за ним – молодая, неся на деревянном кружке большой неразрезанный пирог с начинкою и семь окрашенных яиц, отнюдь ни более, ни менее. Молодой потчевал близко знакомых крестьян водкой, и эти, выпив и отломив от пирога кусок на закуску, бросали пирог на землю, несмотря на то – сухо или грязно на улице, а яйца брала одна из крестьянок к себе в фартук или запон, и затем снова с песнями отправлялись к дому других молодых и таким образом обходили всех решительно молодых, сколько их случалось в тот год в селении, и у каждого, выпив и закусив, бросали пироги на землю, а парнишки с шумом и часто с дракою бросались на эти пироги и разрывали их между собою на части, кто сколько успеет захватить. Обошедши всех молодых, крестьяне расходились по домам, а крестьянки начинали делить между собою все собранные яйца.

В некоторых местах к молодежи примыкали и женатые мужики и бабы и тоже кричали: «Вьюн да вьюница, подайте кокурку да яйцо, – если не дадите, вломимся в крыльцо!» Кокурка – это большой, круглой формы, пшеничный пирог с изюмом; он выпекался теми молодушками, которые первый год живут замужем и предназначался, собственно, для бывших подруг-девиц, которым и вручался с низкими поклонами и с безмолвной просьбой, чтобы девицы принимали гулять с собой и молодых, недавно обвенчавшихся женщин. Та девица, которая принимала кокурку из рук молодой, отдавала треть этого каравая назад молодым, другую треть – мужикам, старым женщинам и ребятишкам, а прочее уносилось в дом и съедалось девицами при пении песен, от которых воздерживались всю пасхальную неделю.

Этот старозаветный обычай в некоторых селах сопровождался особыми ритуальными обрядами: после обедни, где-нибудь на открытом месте деревенской улицы, собирались бабы, а в некотором отдалении от них становились все молодые парочки и начинали подзывать баб к себе. В ответ на этот зов, бабы начинали петь песни и медленно подходить к «новоженам», которые давали им по куску пирога и по одному яйцу.

В некоторых местностях на Фомину неделю, в субботу, происходило изгнание смерти. Для совершения этого старинного обряда сходились в полночь со всего села старые и молодые женщины и, вооружившись метлами, кочергами, ухватами и всякой домашней утварью, гонялись по огородам за невидимым призраком древнеязыческой славяно-германской Мораны и выкликивали ей проклятия. Верили, что чем дольше и ревностнее устрашать гонимый призрак, тем, по мнению суеверной деревни, надежнее будет избавиться от всякой повальной болезни – «помахи», на предстоящее лето всему селу.

В древние времена соблюдался на Руси, а также в Литве обычай обегать в Фомину субботу кладбища с ножами в руках и с возгласами: «Бегите, бегите, злые духи!» Этим думали облегчить загробные страдания покойников, уходивших из этого мира в страну, где царствовала злая нечисть.

Со временем все страшное и злое отошло от народных поверий и обычаев – в них более живучи оказались веселье да радость певучая. А что уцелело из грозных поверий старины, так и то потеряло свой первобытный облик, превратившись в пережиток былой сознательной жизни. Так произошло и в случае радоницких поверий, объединявших в себе не только радостное, но и грозное. Недаром в народе говорили о том, что «веселы песни о Масленице, а веселей того – о Радонице» или что «Веселая Масленица – беспросыпная горе-пьяница, а гульливая Радоница – светлой радости приятельница». А третье крылатое слово добавляет: «Масленые пьяные песни о голодный Великий пост разбиваются, колокольным постным звоном глушатся, а радоницкие-вьюнишные по красным горкам раздаются, с семицкими-девичьими перекликаются». Этим песням, по старинному поверью, радуются не только живые, а и мертвые… Современная простонародная Радоница и Красная горка являются только радостным весенним общением с покойниками, только весенним свадебным временем.