Текст книги "Управление мировоззрением. Подлинные и мнимые ценности русского народа"

Абсолютизация законов свободного рынка, директивное придание им значения универсального инструмента, способного оптимально решить проблемы человеческого общества во всех сферах его жизнедеятельности – все это от начала являлось безнадежной утопией, куда более фантастической, чем построение идеального коммунистического общества. Во всяком случае, в коммунистической теории до сих пор не найдено таких вопиющих системных противоречий в основополагающих идеях, которые присутствуют в теории буржуазного либерализма. Больше того, ярые апологеты неограниченного свободного рынка сами признают существенную ограниченность его возможностей. Вот что говорит, например, по этому поводу «буревестник» либерализма, возвестивший полную и окончательную его победу в мировом масштабе – Френсис Фукуяма.

«Рынок сам по себе не может определить необходимый уровень и место размещения инвестиций в общественную инфраструктуру, или правила урегулирования трудовых споров, или степень регуляции воздушных или грузовых перевозок, или профессиональные стандарты здоровья и безопасности. Каждый из таких вопросов несколько «нагружен оценкой» и должен быть передан политической системе».

Френсис Фукуяма «Конец истории и последний человек»

Остается только удивляться, из каких неведомых источников защитники неограниченной свободы рыночных отношений черпают неиссякающее вдохновение, чтобы раз за разом пытаться доказать недоказуемое – всеобщее светлое будущее для всего человечества, заключенное целиком в узких рамках одной-единственной экономической доктрины – свободного рынка.

Идея свободного рынка неразрывно связана с идеей свободной конкуренции. Точнее говоря, именно свободная конкуренция, теоретически, и обеспечивает свободному рынку те «волшебные» свойства универсального автоматического регулятора, которым либерализм не знает альтернативы. Но свободная конкуренция, как и свободный рынок, далеко не всегда и далеко не для всех является благом (о чем мы подробно говорили в первой книге «Управление мировоззрением») и вдобавок к тому содержит собственный букет противоречий.

К важнейшему из них принадлежит противоречие между победителями и побежденными, на которых общество, живущее по законам конкурентной борьбы, а не сотрудничества, беспрестанно делится. Чем интенсивнее борьба, тем быстрее растет число побежденных; число победителей же ежечасно уменьшается. И остановить этот процесс либеральными методами человек не в силах – иначе вся стройная теория свободного рынка, основанная на свободной конкуренции, рухнет до основания. Проблема состоит в том, что судьба непрерывно растущего в обществе числа проигравших совершенно не интересует буржуазный либерализм; его теория даже не предусматривает мероприятий по утилизации неудачников – их дальнейшее существование предоставляется воле стихии. Задачу регулирования социальных отношений в обществе рынок никак не решает, а, наоборот, целиком и полностью игнорирует. Обрекая значительную часть здоровых, трудоспособных, энергичных людей и их семьи на жалкое прозябание, отказывая им в реализации их созидательных, творческих возможностей, свободный рынок и конкурентная борьба попросту вычеркивают из жизни целые слои потенциально активного населения, при этом жестоко ломая и коверкая судьбы множества людей и их близких. В итоге общество фактически лишается значительной доли своих сограждан, которым оно отказывает в полноценной жизни, и одновременно безвозвратно теряет в их лице работников, которые могли бы своим трудом способствовать скорейшему продвижению всего общества к гармонии и достатку. Больше того, чтобы снизить социальную напряженность, возникающую в результате неизбежного деления общества на победителей и побежденных, избежать голодных бунтов, правительства вынуждены тратить существенную часть общественного продукта на поддержание лишенцев хотя бы в полуголодном состоянии. Победителей, сохранивших свои рабочие места, тоже счастливчиками не назовешь, поскольку часть обязанностей их бывших товарищей, не по своей воле покинувших производство, возлагается именно на них. К этому добавляются обязанности по отчислению доли дохода на содержание все увеличивающейся армии безработных, в т. ч. бывших коллег. Поэтому работать победителям приходится дольше и интенсивней, но, как правило, за ту же зарплату. Отсюда повышенное моральное и физическое напряжение и, как следствие, непрекращающийся стресс. В результате и победители и побежденные живут в неестественной атмосфере постоянной психической перегрузки, имеющей разную природу происхождения, но одни и те же следствия – усталость, апатию, потерю здоровья и утрату ощущения счастья жизни, которое так назойливо обещал либерализм каждому индивиду. Абсурдность этого положения очевидна.

Тем не менее, и этот теоретический изъян буржуазного либерализма его защитники попытались затушевать следующим пояснением. Труд свободного индивида в условиях конкурентной борьбы, говорят они, отличается особой эффективностью и несопоставим с тем же трудом в условиях равной полной занятости, обеспечиваемой государством. Стало быть, граждане, занятые полезным трудом в рыночных условиях, произведут такую массу полезного общественного продукта, что его с лихвой хватит на всех остальных членов общества, в т. ч. и на проигравших. Продукты потребления, произведенные во внерыночных условиях, далее утверждают они, отличаются и по объемам, и по качеству в худшую сторону. Очевидно, адвокаты буржуазного либерализма намекают этим высказыванием на такие известные отрицательные человеческие качества, как несознательность, безответственность, лень и нерадивость, как на присущие от начала и преобладающие антропологические свойства homo sapiens. Но оставим на их совести оскорбительные для всего человечества подозрения и обратимся к существу вопроса. Тезис адвокатов свободной конкуренции утверждает, что труд в условиях конкурентной борьбы как-то по-особому мотивирован, что позволяет ему достичь высочайшей производительности, которая невозможна в других условиях – феодально-крепостнической или плановой экономики. Какова же природа происхождения столь чудесной, всепобеждающей рыночной мотивации? При внимательном рассмотрении этого вопроса мы приходим к обескураживающему выводу. Источником сокрушительной мотивации свободной рыночной системы является отнюдь не свобода действий свободного труженика, как хотелось бы это представить либералам, а, наоборот, его несвобода, жесткое экономическое принуждение к энергичным действиям, рожденное постоянной угрозой разорения, нищеты и бесправия. На самом деле реальной движущей силой свободного рынка и конкуренции является вовсе не идеализированная либерализмом иллюзорная свобода индивида, а постоянное моральное давление на психику человека мыслью о возможной перспективе оказаться в стане проигравших и в итоге лишиться и материального благополучия, и каких-либо перспектив вообще. Давать же оценку тому, в какой степени экономическое и моральное насилие отличается от плети надсмотрщика, мы не беремся – это дело привычек и вкуса.

В самой же идее безудержного развития производства товаров и услуг, безграничного насыщения рынка все новыми и новыми продуктами так же заложена цепь противоречий. Эта идея, как и практически все идеи либерализма, тоже была надлежащим образом подкреплена теорией о якобы ненасытной природе человека. Разработчики теории человеческой алчности утверждали, что даже в момент удовлетворения почти всех своих потребностей homo sapiens снова чувствует голод, и это чувство голода – единственное чувство людей, которое не покидает их никогда. При этом у каждого индивида непрерывно возникают все новые и новые потребности, которые также требуют своего удовлетворения. Другими словами, если сегодня все жители Земли страстно хотят владеть велосипедом, то завтра каждый из них непременно захочет владеть яхтой водоизмещением не менее 100оо тонн. Однако безудержный, безграничный рост материальных потребностей человека должен неизбежно упереться в ограниченные возможности ресурсов нашей планеты. И самая простенькая из встающих на этом пути проблем – найдем ли мы достаточно свободных, незамерзающих береговых линий и бухт, чтобы припарковать 7 млрд, наших яхт?

«Нужно понять, наконец, что программирование бесконечного экономического роста производства и потребления было безумной идеей. Между тем именно на этой идее безграничного экономического роста построено все наше общество, наше государство. Ориентация людей на все больший рост производства и потребления создала счета, по которым некому платить. Конечность природы, ограниченность ее ресурсов не дают возможностей для безграничного роста производства. Процесс эксплуатации природы упирается в объективные границы».

Гюнтер Рормозер «Кризис либерализма»

Неизбежный вывод из очередного постулата либерализма: поставленная либерализмом задача удовлетворения якобы безграничных материальных потребностей человечества есть отвлекающий маневр, фальшивая цель, эксплуатирующая потребительские инстинкты homo sapiens. Эта задача принципиально неразрешима в масштабах всего населения планеты, а потому изначально лжива. Но для ограниченного круга особо избранных представителей рода человеческого она вполне выполнима. Остальным страждущим гражданам приходится утешаться мыслью, что их очередь за получением персональной яхты просто до них еще не дошла, поэтому им надлежит запастись терпением и преданно ждать наступления того момента, когда либерализм обещанное выполнит.

«Классический либерализм выводил равенство всех индивидов из факта их равной принадлежности к разуму: все равны, поскольку все равным образом относятся к универсальному разуму. Новейший либерализм занимает совершенно другую позицию: равенство определяется как равенство потребностей. Это означает, что все люди по природе своей имеют одинаковые потребности и всех объединяет стремление к счастью. В американской конституции в этой связи говорится, что все люди по природе своей имеют равное право добиваться счастья. Правда, никто не обещал в истории Америки, будто счастье это создадут людям общество и государство».

Гюнтер Рормозер «Кризис либерализма»

Из неразрешимости задачи удовлетворения непрерывно растущих материальных потребностей всего человечества следует неутешительный вывод – эти потребности должны удовлетворяться в разумных пределах. Однако неизбежное введение ограничений на процесс потребления безостановочно производимых рынком материальных благ ведет не только к кризису перепроизводства, но и порождает очередное противоречие, также неразрешимое в рамках буржуазного либерализма. Это противоречие состоит в том, что с одной стороны успешная конкурентная борьба, научно-технический прогресс предельно повышают скорость развития производства, его производительность, интенсивность. Объемы производства товаров бурно растут, причем без экстенсивного расширения производства. Но с другой стороны, базовые потребности людей остаются в рамках общепринятых стандартов, т. е. практически без изменений. Стало быть, появляется значительный зазор между возможностями производства и рынком сбыта. Соответственно, производству становятся не нужны огромные массы работников, которые непрерывно продолжают пополнять уже и без того огромную армию прежних жертв конкуренции. Число незанятых людей в общественно-полезном труде растет, число потенциальных покупателей произведенной продукции падает. Это порождает следующую волну сокращений и так далее до тех пор, пока большая часть населения, выброшенная необычайной эффективностью рынка на улицу, не снизит свои потребности до пары лаптей и ломтя черного хлеба с квасом. Тогда, видимо, последний рабочий выключит свой станок и пойдет искать себе теплое место поближе к буренкам. В этот момент и наступит бесславный конец истории великой идеи Просвещения о достижении рая на земле с помощью рыночного научно-технического прогресса. Теория свободного рынка и беспощадной конкурентной борьбы не предусматривает возможности такого развития событий и, тем более, мероприятий по устранению этого очевидного противоречия.

Иллюстрация из окружающей действительности. И в Европе, и в России сфера торговли до сегодняшнего дня являлась одним из крупнейших работодателей. И там, и там за прилавками и кассами во множестве можно видеть молоденьких девочек, вчерашних выпускниц. Почти все они с сохранившимся со школы прилежанием стараются исполнять свои обязанности как можно лучше, чтобы покупатель и шеф были довольны их работой. Наверное, они даже счастливы тем, что нашли свое место в жизни и наверняка надеются в скором времени стать совсем взрослыми, самостоятельными, достойными членами общества и на этой основе обрести и обычное житейское счастье – обзавестись семьями и стать настоящими мамами. Но угроза этим розовым мечтам уже видна сейчас невооруженным глазом. Лавинообразно нарастающие интернет-услуги коснулись самым непосредственным образом и торговли. Теперь не нужно ехать в магазин за обновками – все можно заказать дома. Возвращаешься с работы – у дверей квартиры стоят коробки с заказанными вещами. Не понравилось, не подошел размер – отправил обратно и заказал новый. Заказывать можно не только одежду, книги, электронику, но буквально все, включая продукты питания. Уже сегодня реально разрабатываются такие технологии: не сходя с рабочего места, покупатель, ползая курсором мышки по интернетовской страничке ближайшего магазина, щелкает по необходимым ему продуктам, а вечером, после работы, он же подъезжает к окну выдачи, расплачивается и забирает свой пакет. Можно оформлять доставку пакета на дом. И не нужно обладать особым даром предвидения, чтобы легко себе представить, что в ближайшем будущем обычные супермаркеты с открытыми прилавками заменят полностью автоматизированные логистические центры некие «черные ящики», в которые непрерывным потоком автоматически загоняются всевозможные товары, а на выходе так же автоматически «выплевываются» уже скомплектованные заказы с адресом доставки. Привычные магазины с продавцами станут достоянием прошлого. Вряд ли их кто-то будет сохранять для любителей ретро – для свободного рынка такая филантропия самоубийственна. Где тогда будут искать приложение своим молодым силам выпускницы ближайшего будущего? Кто-нибудь хоть сколько-нибудь над этим задумывается? Или будем и дальше руководствоваться любимой догмой либерального рыночного общества и в очередной раз положимся на «мудрость» невидимой руки? Так ведь она долго думать не будет (поскольку нечем), а просто поставит этих девочек на панель – и классическая спираль в соответствии с законом отрицания отрицания готова. И что, снова будем сетовать на судьбу и писать слезные романы теперь уже о миллионах Сонечек Мармеладовых?

Кстати, не нужно думать, что число вычеркнутых рабочих мест из сферы очной торговли будет компенсировано вновь появившимися рабочими местами в службах доставки и почтовых отправлений. Логистика неумолимо оптимизирует ВСЕ грузовые потоки, включая внешние и внутренние, поэтому надежды на получение почтовыми службами второго дыхания, благодаря развитию заочной электронной торговли, от начала безосновательны. Утверждаю это как специалист, непосредственно занятый разработками в этой области и в силу профессиональных обязанностей регулярно знакомящийся с самыми последними новинками в т. ч. и на международных выставках. Там всегда царит воодушевляющая эйфория от действительно фантастических достижений техники и новых технологий, но вот о социальных последствиях внедрения этих новых технологий мало кто задумывается.

И как в этой связи снова не вспомнить марксизм, в котором огромная социальная и организационная проблема занятости населения находила полное и даже изящное решение. Марксизм предлагал задачу удовлетворения материальных потребностей людей равномерно распределять на всех членов общества. При возникновении дисбаланса между объемом производимых материальных благ и их потреблением, например, при превышении предложения над спросом, пропорционально, для всех работников, занятых производством этих благ, марксизмом предлагалось снижение продолжительности рабочего дня до восстановления требуемого баланса. Освободившее рабочее время марксизм предлагал использовать на более полное удовлетворение неограниченных духовных потребностей человека.

Можно было бы и дальше продолжать перечисление множественных противоречий, заключающихся в механическом распространении экономической модели под названием «свободный рынок» на все общественное устройство; можно было бы поговорить о гегелевской неудовлетворенной жажде признания индивида, которая втройне не удовлетворена у огромных масс людей, выброшенных свободной конкурентной борьбой на обочину жизни, но назойливое продолжение этой темы становится слишком утомительным, поэтому мы остановимся на этом месте.

Любая значительная идеологическая, мировоззренческая система для успешного внедрения в общество нуждается в создании привлекательной, романтически-туманной оболочки-упаковки для своих идей с тем, чтобы надежно спрятать в приятной розовой дымке свои не слишком привлекательные реальные черты. Этой цели хорошо служат сладкозвучные легенды и мифы, обильно спрыснутые ароматными благовониями. Либерализм, как никакая другая идеология, очень надежно укутал себя толстым облаком чарующих мифов и легенд с завлекающими, дурманящими запахами.

Миф первый – общественный договор

Широко употребляемый либералами термин «общественный договор» относится к очень редкой категории юридических положений, которые за многие века так и не воплотились в конкретное юридическое установление. Все говорят, но никто никогда в глаза не видел. Имеются только смутные описания этого феномена, больше похожие на священную клятву братьев какого-нибудь тайного ордена. Например, такое:

«Поскольку люди являются, как уже говорилось, по природе свободными, равными и независимыми, то никто не может быть выведен из этого состояния и подчинен политической власти другого без своего собственного согласия. Единственный путь, посредством которого кто-либо отказывается от своей естественной свободы и надевает на себя узы гражданского общества, – это соглашение с другими людьми об объединении в сообщество для того, чтобы удобно, благополучно и мирно совместно жить, спокойно пользуясь своей собственностью и находясь в большей безопасности, чем кто-либо не являющийся членом общества».

Джон Локк «Два трактата о правлении»

Воинствующий атеизм, порожденный эпохой Просвещения, заставил исповедовавших его людей сомневаться в правомерности существования неограниченной власти монархов, берущей начало, якобы, непосредственно от Бога. Монархическая система устройства общества стала терять свою легитимность – сначала с монархов снимался ореол богоизбранности, а затем они сами снимались с тронов и в лучшем случае ставились в ряды простых смертных, а в худших гильотинировались. Но с другой стороны, те же люди, успешно развенчавшие власть «богопомазанных», отчетливо понимали, что общество не может существовать без какого-либо общепризнанного авторитета, иначе может начаться открытая война всех против всех. Чтобы решить эту проблему, романтиками Просвещения и была предложена старая идея общественного договора, по которой традиционное общество должно было превратиться в гражданское путем добровольного заключения соглашения между освободившимися от монаршей власти индивидами. Но провозглашение завораживающей идеи – это одно, а реальное воплощение ее в жизнь – это совсем другое. Сама по себе идея общественного договора, как уже было сказано, не являлась изобретением Просвещения, а была выдвинута еще в Античности. Эту идею, в числе других европейских народов, пробовали воплотить в жизнь в первом тысячелетии нашей эры и славянские племена. Однако после выпитых сотен гекалитров отравленного вина и пролитых рек крови, наши предки пришли к разумному выводу, что эта привлекательная идея принадлежит к разряду коварных утопий. Поэтому они благоразумно и трезво решили отказаться от сладкой мечты в виде общественного договора, который устроил бы всех и давал бы право на власть самым достойным, и призвали к себе на службу третью сторону – варягов, добровольно передав им соответствующие управляющие функции. Хотя, в какой-то степени, этот акт можно назвать примером заключения общественного договора в древнейшем исполнении, однако участие в нем всего населения, как на том настаивали идеологи Просвещения, изначально не предусматривалось.

Со времени написания Локком выше цитированных слов прошло более 300 лет, но до сих пор никто никогда и нигде не видел обходчиков квартир простых граждан с проектом такого договора. Не видели их ни в прошлом, ни позапрошлом веках, не видят их и нынче. Да, существуют конституции, принятые подавляющим меньшинством народа, референдумы, результаты которых цинично игнорируются и выборы, на которых избиратель зачастую вынужден выбирать между плохим и очень плохим. Но переговорщики с текстом проекта общественного договора так ни разу и не появились на наших порогах. Зато вместо монархических династий образовались властные демократические элиты, вход в которые, как правило, для простых смертных заказан.

«Главное значение имеет тот факт, что в Германии наступило отчуждение между народом и политическим классом, принявшее уже тревожные размеры. И тот же самый феномен наблюдается также и в других странах Европы. Для демократии является опасным кризисным фактором ситуация, когда значительная часть народа отворачивается от того класса, который должен был бы представлять народ в демократической системе. Особенное беспокойство возникает тогда, когда такой отход народа от политического класса происходит столь однозначно и в широких масштабах, как это имеет место ныне в ФРГ Как мы знаем, около 80 процентов немцев, если можно верить опросам общественного мнения, считают, что избранные ими демократическим путем представители не в состоянии справиться с крупными вызовами современности. Существует глубоко укорененное недоверие к партиям и представляющим их политикам. Все более глубоким становится сомнение относительно способности демократии действовать и принимать решения в вопросах, касающихся жизненных интересов граждан. Есть ряд проблем, которые отягощают жизнь каждого человека в стране. Об этих проблемах годами ведутся дискуссии. Однако сама система совершенно не в состоянии принять вообще какое-то решение, не говоря уже о таком решении, которое удовлетворяло бы граждан».

Гюнтер Рормозер «Кризис либерализма»

Реально оформившийся в современном обществе «политический класс» связывают с народом только озвученные в предвыборной кампании неопределенные заверения общего плана: никаких договоров с народом народные избранники не заключают и не подписывают. А отказаться от устных обещаний совсем не трудно – достаточно сослаться на неожиданно вскрывшиеся новые обстоятельства непреодолимой силы. Поэтому и происходит неизбежное отчуждение политической элиты от народа.

Тот же Гюнтер Рормозер однозначно ограничивает реальные возможности применения договорных отношений между индивидуумами исключительно областью экономики.

«…либеральный порядок исходит из того, будто существуют лишь индивиды, наделенные равными правами и объединившиеся на основании договора в государство. Однако в действительности такие обособленные индивиды, самостоятельно преследующие свои интересы в соответствии с договорными отношениями, действуют лишь в сфере экономики».

Гюнтер Рормозер «Кризис либерализма;

Идея обвязать всех членов общества – физических лиц сложной паутиной прямых индивидуальных договорных политических, экономических и социальных обязательств, прописывающих все возможные перипетии частной и общественной жизни, несомненно, принадлежит к области мифологии.

Гипотетическая иллюстрация. И действительно, как в реальной жизни могла бы выглядеть эта грандиозная акция – подписание общественного договора о разделе прав и обязанностей между всеми членами общества? Мне, например, представляется по этому поводу такая картина. Я, частный производитель скобяных изделий, а именно, хитроумных гаражных замков, сижу у себя дома и мучительно измышляю какую-нибудь новинку, которая помогла бы мне обогнать по продажам моего вечного и в последнее время более успешного конкурента из Тулы по фамилии Левша. Дело поддается туго – мой отчаянный мозговой штурм не приносит никаких результатов, кроме тупой головной боли. В это время раздается звонок в дверь и на пороге появляется странный высокий субъект в потертом костюме, запачканном мелом, с беспорядочно всклокоченными седыми волосами на голове. Выхватив пачку бумаг из еще более старого и более потрепанного, чем костюм, коричневого портфеля, он порывисто бросается ко мне. Человек представляется филологом и тут же с жаром, без пауз начинает меня убеждать в том, что человечество непременно погибнет, если не узнает великой тайны – что именно имел в виду автор «Слова о полку Игореве» в известном отрывке «растекашется мыслию по древу» – белку или мысль. Мой гость намерен окончательно решить этот важный вопрос, но для этого ему требуется небольшая финансовая помощь в виде отчислений с моего призрачного, особенно в последнее время, дохода. Напор, производимый филологом, не оставляет никаких сомнений, что я имею дело с очень нервным и легко возбудимым человеком. Поэтому, во избежание неприятных эксцессов, я прошу его оставить бумаги и обещаю подумать над его интересным предложением. Мне известно заранее, что мой письменный отказ вместе с его бумагами придется высылать обратно почтой. Необходимость включения непредвиденных почтовых издержек в мой и без того трещащий по всем швам бюджет меня очень огорчает. Не успеваю я присесть к письменному столу и взять в руки карандаш, как тут же снова раздается звонок в дверь. На этот раз на пороге стоит маленький, кругленький, трогательно улыбающийся человечек в огромных очках-мензурках. Он робко представляется астрофизиком и также робко просит уделить ему несколько минут. Оказывается, мой новый гость профессионально занимается поиском внеземной жизни. С взором, горящим огнем первооткрывателя, он начинает мне увлеченно рассказывать о замечательной перспективе встречи землян с инопланетянами. Для приближения этого исторического момента также требуются мои деньги. Несмотря на красочный рассказ астрофизика, мне его восторженность не передается. Я реалист, и поэтому ясно осознаю, что лично для меня и для моего бизнеса в такой радостной встрече могут прозвучать нотки траурного марша. Вполне может оказаться так, что наши братья по разуму за многие миллионы лет разлуки с нами научились делать гаражные замки в огромных количествах и гораздо лучшего качества, чем даже то, которым знаменит Левша. И денег они за них не просят, а довольствуются всего лишь обменом чудо-замков на коробку спичек. Я уже не слушаю рассказ гостя, а ищу подходящие слова в моем лексиконе, чтобы вежливо, но твердо отказать. Гость замечает мой настрой и, сбившись на полуслове, печально замолкает. Я, как можно вежливее и короче, сообщаю ему свой приговор, он опускает разом потухшие глаза, едва заметным кивком головы благодарит за внимание и тихо уходит. Мне его искренне и очень жаль. Хочется побежать за ним следом, вернуть, усадить за стол, подписать все бумаги и попросить его еще что-нибудь рассказать о Кассиопее и Тау Ките – ведь я сам, будучи мальчишкой и начитавшись фантастических романов, когда-то с замиранием сердца смотрел на далекие, мерцающие таинственным светом звезды и мечтал о личной встрече с иными мирами. Но, бросив случайно взгляд на семейную фотографию на стене, я усилием воли сбрасываю с себя нахлынувшее наваждение и возвращаюсь к столу с ожидающими меня бумагой и карандашом.

Более сюрреалистическую картинку, чем на деле согласованный и подписанный всеми членами общества договор, определяющий все экономические, правовые и политические отношения между всеми людьми, проживающими в том или ином государстве, трудно себе представить. Поэтому, с практической точки зрения, идея общественного договора с одной стороны принадлежит к одной из несбыточных утопических грез все тех же романтиков Просвещения, а с другой стороны, этот выдуманный мираж уже на протяжении двух веков реально служит либеральному агитпропу в качестве незаменимой пропагандистской приманки, которая им расчетливо используется вплоть до сегодняшнего дня.

Миф второй – свобода, права человека

Идея об индивидуальной свободе человека для либерализма имеет значение фундаментальной ценности. Она действует на огромные массы людей самым вдохновляющим образом. Но с другой стороны, соглашаясь с призывом к свободе, все прекрасно понимают, что в принципе невозможно существование такого общества, которое не имело бы властных органов, в непосредственные обязанности которых входит принуждение силой к исполнению порядка, установленного тем же обществом. Общество людей с целью сохранения в нем мира, покоя и стабильности обязано бороться с проявлением «плохих» свобод – свободы эксплуатации человека человеком, свободы от данных клятв и обещаний, свободы от выполнения своих гражданских обязанностей, свободы совращения малолетних и прочих свобод, способных наносить моральный, физический и материальный урон другим членам общества. В этом делении свобод на «плохие» и «хорошие» заключается двойственный, противоречивый характер понятия «свобода» и, соответственно, трудности, связанные с различением природы этих свобод, определением их «доброкачественности». Проблема безошибочного отделения «хороших» свобод от «плохих» в традиционализме и либерализме решается принципиально по-разному. В традиционализме в качестве эффективного и безошибочно действующего инструмента-индикатора выявления и изоляции от общества и личности «плохих» свобод используются понятия греха и совести. Обе эти категории относятся к глубоко спрятанному внутреннему духовному миру каждой личности и поэтому являются необычайно эффективными. Совесть, как компас, мгновенно, без каких-либо промежуточных расчетов, способна безошибочно указать человеку на то, что есть зло, а что есть добро. Этот инструмент, действующий помимо его воли, сразу способен определить с «плохой» или «хорошей» свободой тот имеет дело. И только затем вступает в действие воля человека, реализующая его безграничное право на свободу выбора – поступать ли ему так, как велит ему совесть, или же, принимая во внимание какие-то внешние обстоятельства, поступить ему наперекор совести, в угоду какой-либо сиюминутной или долгосрочной выгоде. И самым главным судьей для человека в традиционализме также является его собственная совесть. Именно к ней постоянно обращается традиционализм, чтобы уберечь людей от соблазнов и вести их с ее помощью по пути добродетели к вечному счастью. При отсутствии у человека совести традиционализм делает все возможное, но в первую очередь обращается за поддержкой к Богу, чтобы у «заблудшей овцы», в конце концов, эту совесть «пробудить» и, таким образом, спасти еще одну «заблудшую» душу от адовых мук.