Текст книги "Управление мировоззрением. Подлинные и мнимые ценности русского народа"

«К сожалению, мне приходится констатировать, что Б. Обама, сам являющийся в некотором роде воплощением American dream, собственноручно надругался над „американской мечтой". Эта идея всегда зиждилась не на экспансии государства, а на духе свободного предпринимательства и расширении частной инициативы.

Сами формулировки утвержденного билля пугают. Людей обяжут покупать медицинскую страховку. Спрашивается: с какого перепуга? Это дело должно быть добровольным. Или вот: за чей счет будет организован весь этот банкет? За чей счет будет обеспечиваться страховка для малообеспеченных, среди которых встречаются, по правде говоря, и откровенные лодыри, предпочитающие жить на иждивении у общества? За чей счет будут производиться субсидии? За счет налогоплательщиков? За счет роста налогов, за счет увеличения бюджетного дефицита и госдолга? За счет среднего класса?».

(http: / / vitaliy-averin.livej ournal.com / 75418.html)

Реакция самих американцев на этот закон была неоднозначной: половина граждан восприняла его с энтузиазмом (наконец-то удастся вылечить больные зубы и вволю поесть шашлычка!), другая же половина была категорически против. Интересен комментарий на этот счет немецких средств массовой информации. Как известно, вопрос обязательности всеобщего медицинского страхования в Германии решен давно и положительно. Более того, поскольку вопрос охраны здоровья граждан относится непосредственно к неотъемлемому праву человека на жизнь, гарантированному конституцией, то он не подлежит никаким сомнениям и пересмотрам. Поэтому немецкие журналисты, для которых понятия прав человека, солидарного социального общества являются не абстракцией, а само собой разумеющейся реальной ценностью, оказались в большом затруднении, комментируя бурную негативную реакцию части населения США на новый закон. Они вышли из сложного положения примерно таким образом: в общем-то, наши друзья американцы хорошие ребята, но немножко прижимистые – лишний цент соседу на бедность – для них нож вострый. Но дело, конечно, не в жадности. Думаю, среди тех же протестующих американцев в изобилии найдутся и широкие, щедрые души. А дело опять-таки в установках либерализма, основанных, в том числе, и на принципе естественного отбора. Именно классический либерализм, точнее, навязчивое его требование об обязательности действий законов естественного отбора в свободном рыночном обществе индивидов, виноват в том, что естественное желание человека помочь ближнему, терпящему бедствие, из добродетели превратилось в непристойность, недостойную «свободного человека», в своего рода табу. Утверждавшийся правым либерализмом во все времена его существования, начиная от Мальтуса и Ницше и заканчивая Хайеком, использующийся и сегодня в практике конкурентной борьбы закон классического либерализма «падающего – подтолкни!» удивительным образом не препятствовал тому же либерализму широко пропагандировать несовместимый с этим законом тезис о равенстве прав и свобод человека. Поэтому вполне закономерно, что взаимоисключающее содержимое этих двух положений на деле превратило декларации либерализма о равных правах и свободах человека в красивый, привлекательный миф, не имеющий ничего общего с реальной жизнью.

«Свободное самоосуществление индивидов по формальным правилам современного правового государства приводит между тем не к равенству, а именно к неравенству. Формальное равенство на старте порождает в дальнейшем неравенство. На старте у всех участников состязания равная вероятность победить, однако к финишу кто-то приходит первым, а кто-то вообще не достигает финишной черты».

Гюнтер Рормозер «Кризис либерализма»

Вот где лежит разгадка – именно в неравенстве, изначально запланированном и непрерывно воспроизводимом либерализмом вместо страстно прокламируемого им равенства, лживо начертанного на его знаменах. Правый, буржуазный, экономический или классический либерализм существуют только и исключительно благодаря неравенству. Наличие в обществе отверженных, не прошедших испытания естественным отбором – необходимое условие укрепления и развития этих форм либерализма, без этого краеугольного камня рушится все либеральное здание. Без класса отверженных правый либерализм существовать не может, как магнит с одним полюсом. Указывая одним пальцем на несчастья проигравших, правый либерализм одновременно другим пальцем грозит оставшимся – вот его мотивация и основная движущая сила. Американцы, в отличие от немцев или шведов, привыкших к условиям жизни в социальном государстве и солидарном обществе, уже 200 лет живут в условиях классического правого либерализма, что и определило их отношение к этой реформе. Такой подход полностью соответствует завещанию Мальтуса-Рикардо, по которому помощь ближнему (которая, кстати, приносит большее удовлетворение самому помогающему, нежели чем получателю помощи) в условиях классического либерализма табуированное деяние. Без строгого соблюдения этого табу классический либерализм сразу испускает свой протестантский дух.

Подводя итог, мы можем уверенно утверждать, что заверения правого либерализма о свободе и равных правах человека на нее относятся далеко не ко всем людям и реально существуют только для избранного меньшинства. И хотя на словах прочие граждане также являются свободными, но на самом деле это свобода второго сорта, при которой реальные свободы, например, потребления или укрепления пошатнувшегося здоровья, остаются урезанными или вовсе недоступными. И, как говорили классики левого либерализма, эти реальные свободы и права существуют для избранного меньшинства только потому, что не существуют для подавляющего большинства: неважно, идет ли речь о положении внутри отдельно взятого государства или о «золотом миллиарде». Важно то, что значительная часть людей классическим либерализмом в любом случае будет объявлена лодырями, бездельниками, неудачниками и т. п., то есть гражданами, «недостойными рая», и на них, как это делали пуритане, либерализм неизбежно и безжалостно поставит невидимую печать отверженности.

Миф третий – прогресс

«Сегодня лучше, чем вчера, а завтра лучше, чем сегодня»[9]9
  Из передовицы журнала ЦК КПСС «Коммунист» за 1957, № 1.


[Закрыть]. Появлением родной, любимой с детства формулы прогресса, выраженной простыми словами этого яркого лозунга, мы тоже обязаны Просвещению. Однако, произнося это чарующее заклинание, мы мало задумывались над тем, что на самом деле этот девиз подразумевает. К сожалению, в этих зажигательных словах звучал призыв исключительно к научно-техническому развитию, призванному удовлетворять только материальные потребности людей, в полном отрыве от потребностей нравственно-духовных. Еще меньше мы задумывались над тем, к каким последствиям этот разрыв между «иметь» и «быть» может привести человечество. Такая однобокость восприятия понятия «прогресс» имела и имеет тяжкие последствия. Активное овладение тайнами природы, сказочными технологиями, состоявшееся в последние два века, почему-то не сделало человека более счастливым. Больше того, лихорадочное стремление прогрессивной части человечества к достижению все новых научно-технических горизонтов привело к тому, что массы людей стали душить друг друга газами, сжигать в огне напалма и ядерных бомб, травить гербицидами и пестицидами, изгонять с когда-то цветущих территорий, превращая их в безжизненные пустыни. В итоге семимильные шаги прогресса завели человечество в такой тупик, из которого, как утверждают некоторые эксперты, оно уже не сможет выбраться, если немедленно не изменит свое варварское, потребительское отношение к природе, диктуемое сегодня неуемной жаждой прогресса.

«Идея прогресса дала серьезную трещину. Никто уже больше не верит в то, что материальный прогресс делает человека лучше, а прогресс, достигнутый в одной области, автоматически перекидывается на другие. В “обществе риска“ (Ульрих Бек) прогресс проявляет себя амбивалентно. Уже признается, что за те преимущества, которые он дает, приходится платить дорогой ценой. Дикая урбанизация породила многие социальные патологии, а промышленная модернизация вызвала беспрецедентную деградацию естественной жизни. Сильное разрушение окружающей среды дало начало многочисленным экологическим движениям. Они были первыми, кто усомнился в однозначности прогресса. Безграничное развитие технической науки поставило вопрос о своих целях. Прогресс наук уже не воспринимается как нечто приносящее человечеству безусловное благо. Само знание, как видно из дебатов, которые были вызваны появлением биотехнологий, воспринимается как источник угроз. Все более и более широкие слои населения понимают, что оно не является синонимом лучшего. Они начинают проводить различие между “иметь" и “быть", между материальным благополучием и счастьем в собственном смысле этого слова».

Ален де Бенуа «Против либерализма»

Как мы уже отмечали выше, безграничное человеческое желание «иметь» упирается в пределы нашей биосферы, поэтому рано или поздно, но неизбежно, должно быть ограничено. Уже одно это обстоятельство превращает в миф дерзкую мечту философов Просвещения о производстве с помощью научно-технического прогресса безграничного множества материальных ценностей для удовлетворения якобы безграничных материальных потребностей человека. Другими словами, утверждение о бесконечной экстенсивности научно-технического прогресса является, во-первых, невыполнимым, а во-вторых, ошибочным и даже вредным.

Но гораздо большую ошибку романтики Просвещения сделали тогда, когда они категорически отделили от прогресса человечества духовную составляющую развития самого человека. С той поры изменения в жизни людей, вызванные достижениями НТР, оказались недоступными не только для моральной оценки, но и для оценки с точки зрения житейского здравого смысла. Эту фатальную ошибку, этот искаженный, ненормальный порядок вещей окончательно закрепил в обществе наследник Просвещения либерализм.

Собственно говоря, в чистом виде идея научно-технического прогресса не является изобретением классического либерализма, как он это себе приписывает. Эта идея непрерывно сопровождала человека на протяжении всей его долгой истории. Компас, бумага, порох, приручение диких животных, культура земледелия, добыча и обработка металлов, строительство зданий, десятичная система исчисления были изобретены не с помощью рационального научного знания, а на основе традиционных знаний и наблюдений. Больше того, традиционное знание зачастую демонстрировало куда большую гибкость и поразительную точность прогнозирования, чем знание научное, провозглашенное Просвещением как единственно верное. Например, культура Хараппы, насчитывающая пять тысячелетий, находила нужным и умела строить совершенные системы городской канализации, хотя она не располагала микроскопом и даже не подозревала о существовании бактерий. А просвещенная Европа серьезно занялась решением санитарных проблем городов только в конце XIX века, после открытия Коха и тяжких последствий, которые принесла людям эпидемия холеры в Гамбурге. Понятия не имея о сопромате, египтяне построили свои вечные пирамиды; римляне, не зная уравнения Бернулли для потока жидкости, наполняли арену Колизея за считанные часы водой так, что на этом искусственном озере настоящие военные корабли могли проводить настоящие морские сражения. Потом так же, за считанные часы, вода откачивалась, и поле освобождалось для гладиаторских поединков. И все это было изобретено и веками реально, надежно функционировало без вмешательства «невидимой руки» рынка и конкурентной борьбы. Если количество изобретений и открытий, сделанных традиционализмом, с учетом их значимости для человечества, положить на одну чашу воображаемых весов, а на другую чашу положить все то, что было создано либерализмом с помощью конкуренции и «невидимой руки», то совершенно очевидно, что почти невесомая либеральная чаша моментально взлетит вверх. К этому надо добавить, что все научно-технические достижения XIX–XX веков либерализм произвольно приписывает именно действию свободного рынка, гоняющегося за максимальной прибылью. На самом деле, подавляющее большинство открытий и изобретений, появившихся в это время, было создано в традиционной сфере производства и развития вооружений. Лук, копья, катапульты, стенобитные орудия, греческий огонь, нарезные винтовки, пулемет, авиация, ракеты, атомное оружие, вычислительная и микропроцессорная техника – все это было разработано вне сферы действия законов «свободного рынка». Значительный вклад, который внесли советские ученые и инженеры в развитие мировой науки и техники, также выпадает из поля действия капиталистической конкуренции. Кроме того, для чистоты эксперимента из либеральной чаши весов нужно извлечь практически все достижения крупных японских корпораций, успехам которых в большинстве случаев способствовали особые условия, созданные японским правительством, не надеявшимся на бескорыстную помощь «невидимой руки». Заодно нужно забрать из этой чаши все достижения аэрокосмического комплекса США, выполнявшего все работы по прямому финансированию из казны, в обход рыночных законов.

В чем либерализм, несомненно, преуспел, так это в окончательном хирургическом отделении идеи прогресса от идеи необходимости параллельного нравственного совершенствования человека. Мораль никогда не рассматривалась либерализмом как отдельная, независимая и собственно создающая человека составная часть и потому сама по себе имеющая непреходящую ценность. Либерализм всегда придавал морали чисто утилитарный смысл, сводил ее значение до одного из многих условий, помогающих добиться долговременного успеха в бизнесе, до подсобного инструмента в конкурентной борьбе. В конечном счете, такое приниженное, усеченное положение морали в либерализме привело к тому, что ее влияние на общество снизилось, даже в сравнении со средневековьем, а ее развитие безнадежно отстало от развития индустриального общества. Бесчисленные человеческие трагедии XX века являются прямым следствием забвения человеком его долга – постоянного стремления к нравственному совершенству. Однако либерализм, публично осудив тоталитарные режимы, никаких других уроков из трагического XX века не извлек и остался верен исключительно идее научно-технического и напрямую связанного с ним материально-экономического прогресса. Трансформировавшись к концу XX века в неолиберализм, он продолжает поражать своей легкомысленностью и безответственностью.

«В 1971 году 90 % международных финансовых сделок относились к реальной экономике – к торговле или долгосрочным инвестициям, а 10 % были спекулятивными. К 1990 году процентное соотношение изменилось на противоположное, а к 1995 году около 95 % значительно больших сумм были спекулятивными, с ежедневными потоками, как правило, превосходящими общие резервы для международного обмена семи крупнейших индустриальных держав более чем на один триллион долларов в день, и весьма краткосрочными: около 80 % сумм возвращались назад за неделю и менее того».

Ноам Хомский «Прибыль на людях»

Вся предпринимательская деятельность по-крупному может быть поделена на три основных направления: торговый бизнес, промышленно-производственный бизнес и финансовый бизнес. Эра индустриализации ознаменовалась преобладающим значением и бурным развитием производственного бизнеса. Эта пора так называемого фордовского капитализма характерна крупными предприятиями, мощно развитым рабочим классом, труд которого защищается влиятельными профсоюзами. Предприятия развиваются до максимума своих возможностей, что, в свою очередь, ведет к росту потребности в квалифицированной рабочей силе и в инженерно-технических работниках. Таким образом, происходит одновременный рост среднего класса, увеличивается покупательная способность населения, стимулирующая потребление. Все это происходит под контролем государства, в рамках кейнсианской модели рынка. В 70-х – начале 80-х гг. началась эпоха постиндустриального развития ведущих капиталистических стран, которая приняла на вооружение установки неолиберализма с его непременным спутником – монетаризмом. Соответственно, этот период вывел на ведущие роли финансовый бизнес, что ярко подтверждает приведенная выше цитата. О том, как и почему это произошло, мы поговорим ниже, сейчас же для нас важно выяснить вопрос, каким образом эта замена сказалась на общем отношении бизнеса и нового вида либерализма к роли и содержанию понятия «прогресс».

Уже сегодня со всей очевидностью можно говорить, что производственник и финансист под развитием, под научно-техническим прогрессом понимают совершенно разные вещи. Прежний порядок управления производством требовал от менеджера, прежде всего, доскональных знаний железа, технологий, способности грамотно и самостоятельно решать все возникающие в процессе производства технические и организационные вопросы. Сверхзадачей менеджера того прошлого, индустриального времени было обеспечение неуклонного роста качества продукции. Современному менеджеру эпохи неолиберализма глубокие технические знания оказались совершенно не нужны. Он обходится исключительно экселевскими графиками и таблицами, фиксирующими показатели затрат и издержек, на основании которых он, не выходя из своего кабинета, и руководит производством. Сверхзадачей менеджера эпохи неолиберализма является обеспечение заданной нормы прибыли. Как мне недавно тихо, наедине и с горькой иронией в голосе сказал старый немецкий мастер, всю жизнь проработавший в машиностроении: «У этих людей совершенно нет интереса к тому, что мы делаем, в их глазах светятся одни только доллары».

Практическая иллюстрация. Приход нового «неолиберального» менеджмента заявляет о себе повсюду, проникает во все поры трудовой деятельности где, не задумываясь, радикально меняет все прежние установки и вообще все прежнее представление о разумном творческом, созидательном труде. До сих пор считалось, что разработкой технического задания на изготовление сложных автоматизированных комплексов должны заниматься специалисты, обладающие, прежде всего, высочайшей технической квалификацией. Теперь все иначе. Делаем мы как-то проект для крупного европейского автомобильного концерна. Менеджер концерна, разработавший планировку, очевидно, пытался в ней использовать уже где-то примененные и знакомые ему лично стандартные средства, чтобы минимизировать объем проектных работ и тем самым максимально снизить стоимость заказа. Применил он среди прочих и такое устройство, которое принципиально не могло было быть использовано в данных условиях. Сколько мы не доказывали, что для этого случая требуется другая конструкция, что даже в учебниках по проектированию облюбованный им вариант представляется как ошибочный – все напрасно. Менеджер твердо настоял на своем (заказчик – король), и мы сделали все так, как он того хотел. Через пару месяцев эксплуатации этого уродца, разработанного нами не по нашей воле, мы получили заказ на его переделку. Возможно, что затраты на исправление подобных ошибок в какой-то мере компенсируются скоростью и дешевизной этапов разработки, запуска производства и изготовления, но кто возьмется оценить риски, возникающие при таком подходе? Не говоря уж о том, что такая работа никакого творческого удовлетворения в принципе принести не может и, вдобавок, определенно унижает человеческое и профессиональное достоинство, профанирует звание специалиста.

В Европе это новое производственно-общественное явление уже получило собственное название – «менеджеризм».

«Менеджеризм означает неправильное развитие корпоративного управления и культуры менеджмента, которое характеризуется передачей функции руководства предприятием в руки наемного управления, односторонне ориентированного на конкурентную борьбу и получение прибыли, при этом совершенно отстраненного от остальных сотрудников…

Краткосрочное мышление, безудержная погоня за максимальной прибылью, чрезмерное стремление к росту, уклонение от ответственности, неоправданно завышенные премии, сосредоточение на карьере, самоуверенность, перемещение нагрузок на общество, неразвитость корпоративного управления, отсутствие социальных связей являются типичными проявлениями менеджеризма…

Менеджеризм ответственен за все более чаще наблюдаемую деградацию добродетелей, которые по традиции характерны для немецкого предпринимательства: предпринимательский дух, мужество, технические знания и интеллект, честность, социальная ответственность и, прежде всего, осмотрительность, разумное планирование, дальновидность. В поведении большого числа менеджеров эти добродетели отсутствуют все чаще в угрожающих размерах. Это как морально, так и экономически тревожное развитие, которое в долгосрочной перспективе способно нанести огромный вред производительности немецкой экономики также, как и репутации предпринимательства».

(http://www.managerismus.de/; перевод автора)

В 60-х – 70-х годах невозможно было себе представить, чтобы производители, обладающие мировой известностью, отзывали свою продукцию из-за неудовлетворительного качества. Теперь это случается сплошь и рядом и именно по причине всемирно наступающей диктатуры исключительно финансового капитала, монетарного мышления и образа жизни, которые несет с собой неолиберализм. Больше того, либерализм, принявший в конце XX века форму неолиберализма, без всякого стеснения расстается и с заветами своих бывших кумиров, например, с наследием Адама Смита. Восторженность последнего от разделения процесса производства на операции, требование безупречного профессионализма в рамках одной специальности нынче прочно забыты. Сегодня можно назначать на пост министра обороны ядерной державы торговца мебелью, а на каждого обычного работника навешивать кучу дополнительных обязанностей, ранее относившихся к другим специальностям, исполнявшихся уволенными коллегами. Растет все – круг обязанностей, сфера ответственности, интенсивность труда и, соответственно, сопровождающий все это стресс. Только зарплата остается стабильной. Сегодня перечень исполнительных функций того же конструктора необычайно расширился. Помимо своей обычной работы – разработки новых изделий, сопровождения серийного изготовления, проведения необходимых расчетов, проверки чертежей, проведения авторского надзора за изготовлением и т. п., конструктор теперь частично участвует и в подготовке производства, и в разработке операций логистики, и даже в заказе подходящего транспорта для поставки изделия к нужному сроку. Другими словами, конструктор теперь должен быть «и чтец, и жнец, и на дуде игрец». Вряд ли такая перегруженность конструктора посторонними вещами может способствовать техническому прогрессу. Во всяком случае, времени на самостоятельное повышение квалификации, ознакомление с новинками техники, периодикой у него практически не остается. По всей видимости, конструктор вскоре должен будет засучить рукава, чтобы одной рукой двигать мышку на письменном столе, а другой успевать закручивать гайки на стоящем неподалеку верстаке.

Что же касается самого производства, то здесь тоже по воле неолиберализма происходят удивительные превращения. По понятным причинам финансовый бизнес интересуют только высокодоходные отрасли – электронная, телекоммуникационная, химическая, фармацевтическая, сырьевая в части добычи и переработки дорогостоящих материалов и минералов, биотехнологии и т. п. Машиностроительная «классика» финансовый бизнес интересует мало, что неизбежно негативно сказывается на обновлении основных фондов и оборудования, которое все больше запаздывает относительно имеющихся норм. Поэтому нет ничего удивительного в том, что на вторичном рынке металлорежущего оборудования, например, продаются станки, которым идет шестой десяток лет. И на них находятся покупатели. Глобализация также внесла свой своеобразный вклад в эту пагубную тенденцию. Отделы снабжения и закупок крупных фирм теперь обязаны искать соисполнителей на всем евразийском пространстве. И ищут они, не покладая рук и телефонных трубок, не самого лучшего исполнителя заказа (в смысле набора современного оборудования и квалифицированного персонала), а самого дешевого. Финансовый бизнес требует одного – снижения себестоимости продукции любой ценой. Поэтому размещение заказов неуклонно перемещается из западной части Европы в восточную и далее, вглубь Азии. Точнее говоря, современное производство все далее перемещается вглубь веков, т. к. дешевизна изготовления означает не что иное, как примитивный набор оборудования и низкоквалифицированную рабочую силу. Казалось бы, на пути очевидного падения качества продукции в данных условиях грудью должна встать служба контроля. Но и здесь неолиберализм крепко прошелся со своей косой, остро заточенной монетаризмом. Хорошо оснащенные, независимые службы контроля качества продукции ушли в прошлое вместе с индустриальной эпохой. Неолиберализм посчитал их существование слишком затратным и сохранил, как правило, лишь элементарный входной контроль, передоверив основные функции контроля непосредственно исполнителю. В результате мы имеем сегодня совершенно новую ситуацию, доселе невиданную в производстве. В прежнюю индустриальную эру в конфликте между исполнителем и контролером последнее, решающее слово имел конструктор. Он выносил окончательное решение – является ли испорченная деталь неисправимым браком и подлежит утилизации, или же ее можно как-то доработать и пропустить к сборке. Да, и тогда случались конфликты: случалось, что изготовитель рвал и выбрасывал акты авторского надзора в мусорную корзину на глазах у конструктора. Но если это повторялось не раз, то особо отличившиеся на этом поприще руководители, в конце концов, могли лишиться своего поста. Теперь все иначе. Контролер, конструктор и изготовитель сегодня находятся в одной лодке, которой управляет менеджер – экономист. Он выбирает направление движения и отдает всем троим обязательные для исполнения приказы. Наказание за неисполнение очень простое и действенное – увольнение. Современные контролер, конструктор и изготовитель вынуждены сговариваться, искать и находить компромиссные решения, чтобы выдержать заданные менеджером сроки и затраты на изготовление. Понятно, что недоброкачественно сделанная деталь в этих условиях пойдет прямиком в металлолом только в исключительных случаях. В большинстве же подобных эпизодов указанная троица приложит все усилия и все свои изобретательские способности, чтобы дополнительной доработкой спасти злополучную деталь от мусорной корзины, а самих себя от увольнения. Совершенно очевидно, что отклонения от оригинальной конструкции, поспешные доработки и корректировки качество продукции отнюдь не повышают. В какой степени эти доработки снижают надежность изделия в целом, срок его службы – каждый раз остается только гадать.

Именно потому, что неолиберализм произвольно и повсеместно отнял руководство у специалиста и передал его торговцу, сегодня отзываются огромные партии проданных машин, в небе сталкиваются самолеты, в море взрываются нефтяные платформы и, как пробки, вылетают из своих гнезд гигантские генераторы, унося с собой десятки жизней. Разумеется, судья всегда отыщет виновного. И наверняка это будет тот же конструктор или контролер, в зависимости от того, чья подпись на пуск в эксплуатацию оказалась последней. Судью совершенно не будет интересовать вопрос, в каких условиях эти люди поставили свою подпись. А условия эти, продиктованные «свободой выбора» в обществе, располагающем огромной армией безработных, мало чем отличаются от условий подписания под дулом пистолета. И также наверняка в стороне окажется менеджер-экономист, взращенный главным виновником катастрофы – неолиберализмом. Нетрудно себе представить, что, если в качестве руководящей и направляющей линии развития человеческой цивилизации еще лет 20 продержится неолиберализм, ловко укрывающийся сегодня от ответственности, то взрывов, пожаров и других техногенных катастроф будет в ближайшем времени столько, что человечеству останется только один путь развития, уже упоминавшийся выше – назад к буренкам. И только обладая очень буйным абстрактным мышлением, этот путь можно будет назвать прогрессом.