Текст книги "Управление мировоззрением. Подлинные и мнимые ценности русского народа"

«Сейчас весь мир живет в кредит. Совокупный долг человечества (долги предприятий, государств и домохозяйств) исчисляется астрономической суммой в 33100 млрд, долларов, что в три раза превышает ВВП нашей планеты! “В какой-то мере, – отмечает Анри Гуайно, – превращение промышленного капитализма в капитализм финансовый доказывает правоту Маркса: капитал сам подпиливает сук, на котором сидит “. Серж Латуш очень удачно охарактеризовал современную систему как “машину, мчащуюся на бешеной скорости без заднего хода, без тормозов и без водителя“. Весь мир танцует на вулкане».

Ален де Бенуа «Против либерализма»

Неожиданному появлению в нашем мире вулкана, о котором идет речь в приведенной цитате, мы обязаны не природной стихии, а неутомимой деятельности наших современников – влиятельных групп людей, свято исповедующих новейшие теоретические положения либерализма. Выше мы уже достаточно подробно обсудили системные противоречия либерализма. Они-то и послужили исходным строительным материалом для образования этого вулкана. Одно из них, а именно, неустраненное противоречие между требованием к устойчивости финансовой системы, которую на деле может обеспечить только государство, и одновременное требование независимой и свободной от государственного контроля деятельности индивидуальных агентов финансового рынка, сыграло роль детонатора в разразившемся летом-осенью 2008 года системном кризисе, сравнявшемся по силе, широте охвата и глубине проникновения со знаменитой Великой Депрессией. Когда вулкан взорвался, до предела обнажились и обострились и другие противоречия либерализма: между рациональным, «научным» подходом к политической и экономической сферам деятельности человека с одной стороны и традиционными нравственными нормами и ценностями с другой стороны; между трудом и капиталом; между победителями и побежденными в конкурентной борьбе; между декларациями прав и свобод человека, его ничем не ограниченных возможностей и реально существующим бесправием бедности и нищеты.

И как тут не вспомнить Гегеля и его диалектику, как к ним ни относись, но правоту которых, в данном случае следует безоговорочно признать. Система, продолжающая довольно долго работать с неустраненными или неустраняемыми противоречиями, внутренними конфликтами, неизбежно, рано или поздно должна отказать, перегореть, взорваться, наконец, чтобы произвести на свет что-то новое или погибнуть. Впрочем, этот закон нам хорошо известен из техники. А теперь нам представилась незавидная участь его наблюдать и ощущать его действие и на нашей собственной шкуре.

Фукуяма, очевидно, в своей книге «Конец истории и последний человек» очень поспешил выдать желаемое за действительное, когда написал: «…либеральные общества свободны от “противоречий", характеризующих более ранние формы организации общества, и поэтому приведут к концу диалектику истории». Похоже, что и до «конца истории», и до «конца диалектики» нам ой как далеко. Поэтому нужно, набравшись сил и терпения, очень дотошно и честно исследовать нынешний кризис, чтобы сделать правильные выводы и произвести в несовершенной, полной противоречий и вдобавок сильно поврежденной социально-экономической системе современного общества необходимые корректировки и изменения. В этой подглавке мы ограничимся ответом только на один вопрос: «Кто виноват?».

«В своем ежегодном обращении к Конгрессу в 1935 году президент Рузвельт ясно выразил свое мнение о том, что основной причиной экономических и социальных проблем, Великой депрессии 1930-х годов являются избыточные рыночные свободы. Американцы, по его мнению, “должны отказаться от идеи накопления богатства, которое в силу чрезмерных прибылей приводит к несправедливому распределению власти". Нуждающиеся люди не могут быть свободными. Повсюду, по его мнению, социальная справедливость стала реальной целью, а не призрачным идеалом. Основная обязанность государства и гражданского общества – использовать власть и распределять ресурсы так, чтобы уничтожить бедность и голод и обеспечить стабильный источник средств к существованию, защиту против превратностей жизни, гарантии адекватных условий жизни».

Дэвид Харви «Краткая история неолиберализма»

Это было начало так называемой «кейнсианской революции», которая явилась ответом на вызов того времени – Великую депрессию и сопровождавший ее рост классовой борьбы, проводившейся под флагами социалистической идеологии. Но еще большую угрозу для существования классического либерализма в то время представляли первые победы строительства нового бесклассового общества в СССР, на фоне которых проблемы и бедствия рыночной капиталистической модели выглядели особенно удручающе. Внезапно ощутив высокую вероятность скорого конца, капитал вынужденно, скрепя сердце, отказался от части своих прибылей в пользу наемного труда и одновременно позволил государству активно вмешиваться в дела бизнеса, в т. ч. реально влиять на перераспределение его доходов.

«В 1920-е годы налогообложение не очень обременяло богатых американцев. Самая высокая ставка подоходного налога равнялась всего 24 % <…>. Однако с развертыванием Нового курса богачи столкнулись с налогами, крайне высокими не только по сравнению с 1920-ми годами, но и по сегодняшним меркам. Верхняя планка подоходного налога (сегодня равная всего 35 %) была поднята до 63 % в период первого президентства Ф. Д. Рузвельта и до 79 % – в годы второго. К середине 1950-х годов, когда Америке потребовалось покрывать расходы на ведение “холодной войны", она подскочила до 91 %».

Пол Кругман «Кредо либерала»

Более того, в некоторых странах, например, Великобритании, Франции, Италии, государство не ограничилось только повышением налогов, макроуправлением и перспективным планированием экономического развития страны, но и стало владельцем ряда ведущих отраслей – сталелитейной, угледобывающей и других. Так началась эпоха «славного тридцатилетия», прошедшая под знаменем кейнсианства и взрастившая в развитых странах мощный средний класс.

Однако век торжества кейнсианства оказался недолог. Крупный капитал, казалось бы, навсегда распрощавшийся в середине 30-х годов со своим абсолютным влиянием, тем не менее, на самом деле, все эти годы терпеливо ждал подходящего момента для взятия реванша за свои вынужденные уступки. И к началу 70-х годов условия для перехода капитала в контрнаступление созрели. На наш взгляд, особенно важную роль в состоявшемся реванше сыграли следующие четыре условия-предпосылки.

Во-первых, бурное развитие транснациональных корпораций (ТНК). Появление многих крупных компаний, осуществляющих свою деятельность в масштабах всей планеты, объективно выставило на повестку дня требование о нивелировании правил функционирования бизнеса на всех мировых рынках и создания на этих рынках таких условий, которые способствовали бы максимальному извлечению прибыли. Для ТНК, не знающих национальных границ, стало более привлекательным использование слабо защищенного и низкооплачиваемого наемного труда в развивающихся странах. Развитые государства со сравнительно хорошо оплачиваемыми и имеющими высокую социальную защищенность наемными работниками оказались в затруднительном положении.

Во-вторых, благодаря упорной, непрерывной, солидарной борьбе трудящихся развитых стран за свои права, к середине 60-х годов так называемый «средний класс» достиг относительно высокого материального благополучия и получил доступ практически ко всем материальным благам, которые на тот момент изготавливались и создавались сферой производства предметов потребления и услуг. Большинству людей стало казаться, что интересы капитала и труда наконец-то совпали, и далее прогресс человечества будет осуществляться не путем продолжения классовых войн, а путем сотрудничества классов. У значительной части представителей рабочего класса стало преобладать своего рода умиротворенное успокоение от своего положения. И, хотя привычное отстаивание собственных прав продолжалось, однако проходило оно уже без прежнего размаха и энтузиазма.

В-третьих, произошла культурная революция 1968 года.

«Целому поколению студентов вскружили головы идеи Герберта Маркузе, одного из представителей Франкфуртской школы. Маркузе утверждал: индустриальное общество достигло такого уровня материального богатства, что нам не нужно уже заботиться о вопросах материального производства и мы можем заняться исключительно вопросами распределения материальных благ. Присвоение богатства даст возможность человеку жить свободно и необремененно, не зная материальных забот и думая лишь об удовлетворении своих влечений».

Гюнтер Рормозер «Кризис либерализма»

Эта революция носила нигилистский характер, она отрицала существующую буржуазную мораль, образ жизни и выступала с левацкими и даже анархистскими лозунгами. Но главным лозунгом революции была идея полной личной свободы, не отягощенной сомнениями и переживаниями морального плана, абсолютная раскрепощенность. «Запрещать запрещается!» – провозгласили юные бунтари. Безграничная свобода самовыражения, безудержная погоня за получением все новых наслаждений и уход от реальной жизни в мифологию Востока и наркотический дурман создали особую молодежную субкультуру, характерную при всем ее кажущемся монолитном единстве глубоким погружением в свое «я». Этот осознанный уход молодого поколения от проблем общественной жизни, эгоистическая замкнутость на узком круге личных эмоций и переживаний, культ индивида привели общество развитых стран к дезинтеграции и частичному распаду.

В-четвертых, в 1973 году государства-члены ОПЕК объявили эмбарго на продажу нефти всем странам, поддержавшим Израиль в ближневосточном конфликте. Грянул нефтяной кризис, положивший начало стагнации до сих пор успешно развивавшихся ведущих стран Запада.

Мировой капитал был бы непроходимо туп, если бы не воспользовался этой превосходной ситуацией. И кейнсианству, сильно ограничившему на долгое время аппетиты капитала, была срочно найдена удачная замена – неолиберализм.

«Неолиберальная теория получила академическое признание после того, как в 1974 году фон Хайек получил Нобелевскую премию, а в 1976 году – и Милтон Фридман. Премия по экономике, хотя и ассоциировавшаяся по-прежнему с Нобелем, на деле не имела ничего общего с премиями по другим дисциплинам, оставаясь под жестким контролем банковской элиты Швеции. Неолиберальная теория, особенно в монетарном обличье, начала практически влиять на некоторые области политики».

Дэвид Харви «Краткая история неолиберализма»

Воспрянувший духом капитал не жалел денег на то, чтобы неолиберализм неограниченно расширил сферы своего влияния, проник во все поры общества и в конце концов стал бы единственно верной руководящей и направляющей линией дальнейшего развития мировой политики и экономики.

«“Круглый стол бизнеса” – организация, объединявшая руководителей компаний, “стремящихся обеспечить корпорации политическим влиянием”, была основана в 1972 году и впоследствии стала центральной силой всех организованных действий в поддержку интересов бизнеса. На долю компаний, участвующих в этой организации, приходилось “около половины ВВП США” в 1970-е годы. Эти компании расходовали ежегодно около 900 млн. долл, (огромные по тем временам средства) на решение политических вопросов. Такие аналитические группы, как Heritage Foundation, Hoover Institute, Center for the Study of American Business и American Enterprise Institute, были образованы при поддержке корпораций для того, чтобы вести полемику, а при необходимости, как в случае Национального бюро экономических исследований, и проводить серьезные теоретические и практические исследования и вырабатывать политико-философские аргументы в поддержку неолиберальной политики. Почти половина всей суммы финансирования, получаемого Бюро, поступало от компаний, входивших в число 500 крупнейших(Fortune500). Имея тесные связи с научными кругами, Бюро экономических исследований должно было оказать значительное влияние на образ мыслей в стенах экономических факультетов и бизнес-школ основных университетов и исследовательских центров. Состоятельные граждане (например, владелец пивоваренного бизнеса Джозеф Коорс, который впоследствии стал играть ведущую роль в так называемом “кухонном кабинете” Рейгана) и созданные ими фонды (Olin, Scaife, Smith Richardson, Pew Charitable Trust) обеспечивали щедрое финансирование. Появлялись все новые книги и публикации – самой популярной была, наверное, Anarchy State and Utopia Нозика. Все это привело к быстрому распространению неолиберальных ценностей. Создание телевизионной версии книги Милтона Фридмана Free to Choose было спонсировано в 1977 году за счет гранта от Scaife».

Дэвид Харви «Краткая история неолиберализма»

Понятно, что тот, кто платит, тот и заказывает музыку. Поэтому новая экономическая модель, сменившая кейнсианство, мягко говоря, мало заботилась о простом трудовом народе. Во главу угла она ставила никем и ничем не ограниченную прибыль бизнеса, которая якобы должна неизбежно следом вытянуть и все общество к вожделенному благополучию и процветанию. И, как это обычно случается в либеральной практике, разительно отличающейся от сладкозвучных деклараций по поводу свободы мнений и плюрализма в целом, с действующими представителями ненавистного теперь кейнсианства были молниеносно сведены счеты. Разумеется, расправа вершилась не из корысти или мести, а исключительно во имя святой цели – полной и окончательной победы в мировом масштабе единственно верного учения – неолиберализма.

«Еще в 1982 году экономисты-кейнсианцы были изгнаны из МВФ и Всемирного банка. К концу десятилетия большинство экономических факультетов исследовательских университетов США – где училась большая часть экономистов – поддержали неолиберализм, который предполагал контроль над инфляцией и устойчивую государственную финансовую систему (а не полную занятость и социальную защиту) в качестве основных целей экономической политики».

Дэвид Харви «Краткая история неолиберализма»

Фридман и Хайек довели до блистательного совершенства первоначальную идею экономического либерализма: «система все, человек ничто!». Основной задачей государства неолиберализм определял задачу по удержанию устойчивости финансовой системы любыми средствами, в том числе и за счет сокращения социальных программ, за счет падения уровня жизни населения. И все для того, чтобы исключить малейшие помехи для успешной работы бизнеса. Поэтому неудивительно, что кейнсианство, с его основной идеей обеспечения всего трудоспособного населения хорошо оплачиваемой работой с целью создания обширного среднего класса, стимулирующего постоянный рост платежеспособного спроса, в корне противоречило неолиберальной программе.

Ставя превыше всего достижение и удержание нужных макроэкономических финансовых показателей, например, подавление инфляции любой ценой, неолиберализм, таким образом, совершенно не исключает ситуации, когда в угоду здравствованию и процветанию экономической модели будет принесено в жертву само общество или значительная часть составляющих его людей.

«В 1960-е годы было распространено убеждение, что то, что хорошо для GM, хорошо и для США. В 1990-е годы этот слоган сменился другим: “Благополучие Уолл-стрит – это самое главное”».

Дэвид Харви «Краткая история неолиберализма»

На практике смысл неолиберальной идеи упрощенно можно представить двумя основными постулатами.

Первое. Абсолютно все человеческие действия, относящиеся абсолютно ко всем сферам его жизненных интересов и приложения его физических, духовных и интеллектуальных сил, будь то наука, производство, образование, любые формы социальных отношений, здравоохранение и даже отношения в семье, сводились неолиберализмом к несложным правилам рыночного обмена. Эти правила безоговорочно признавались неолиберализмом достаточными для регулирования всего спектра взаимоотношений индивидов, имеющих место в современном обществе. Они были также призваны заменить собой все существовавшие до сих пор нормы морально-этического плана.

Второе. Все взаимоотношения индивидов должны были осуществляться свободно, на контрактной основе. Причем преимущество должно было отдаваться краткосрочным контрактам, которые, с точки зрения неолиберализма, за счет повышения частоты сделок максимизировали рост материального благосостояния общества.

Основное следствие, автоматически вытекавшее из этих двух постулатов, сводилось к окончательной передаче стратегической функции – целеполагания, т. е. определения направления социально-экономического развития общества, из рук политиков в руки финансового капитала. Другими словами, вместе с развитием финансовых технологий политическое управление и власть стали потихоньку перетекать из кабинетов политиков, на которых народ (в зависимости от развитости демократических институтов в отдельно взятой стране) имел хоть какое-то влияние, в офисы финансового бизнеса, никакого отношения ни к народу, ни к демократии, ни к легитимности не имеющего.

«Возникали инновационные виды финансовых услуг, которые обеспечивали не только формирование более сложных международных финансовых связей, но и создание совершенно новых финансовых инструментов, производных ценных бумаг, а также новых видов операций с фьючерсами. Коротко говоря, неолиберализация означала расцвет финансовой сферы. Усиливался контроль финансовых институтов над всеми областями экономики, включая государственный аппарат и, как указывает Ренди Мартин, повседневную жизнь».

Дэвид Харви «Краткая история неолиберализма»

Пионерами неолиберализма, рискнувшими применить новую модель на практике, стали президент США Рональд Рейган и премьер-министр Великобритании Маргарет Тэтчер. Последняя достигла особенно выдающихся успехов в деле внедрения в жизнь новой экономической стратегии.

«М. Тэтчер поддержала идею о том, что кейнсианство должно быть забыто и что монетаристские решения, определяющие спрос, должны стать ключевыми для борьбы со стагфляцией. Она признавала, что это означает не что иное, как революцию в фискальной и социальной политике, и немедленно дала понять, что намерена во что бы то ни стало изменить институты и политические приемы социал-демократов, принятые в Великобритании после 1945 года. Новая политика предполагала конфронтацию с профсоюзами, неприятие любых форм социальной солидарности, подрывающих основы конкуренции и гибкости (особенно те, что выражались в муниципальном управлении и особенном влиянии отдельных профессиональных союзов), отказ или серьезное сокращение всех обязательств государства, связанных с социальными гарантиями, приватизацию государственных предприятий (включая и муниципальное жилье), снижение налогов, поощрение предпринимательской активности, создание благоприятного делового климата и поощрение иностранных инвестиций (особенно из Японии). Как заявляла Тэтчер, не существовало «такого явления, как общество, – только отдельные мужчины и женщины» и, как она же добавила позже, еще и их семьи. Все формы социальной солидарности должны были исчезнуть и уступить место индивидуализму, частной собственности, личной ответственности, семейным интересам. Идеологическая атака, которую Тэтчер вела в поддержку новых ценностей, была непреклонной. “Экономика – это метод, – говорила она, – задача же заключается в том, чтобы изменить душу”. И это ей удалось, хотя методы были не всегда последовательными и исчерпывающими, нередко они реализовывались ценой серьезных политических усилий».

Дэвид Харви «Краткая история неолиберализма»

Чего же добилась железная леди, отменив общество и «изменив душу»? Каких космических высот она достигла с помощью неолиберализма?

«Тэтчер еще больше сузила власть профсоюзов, открыв экономику страны для иностранных конкурентов и инвестиций. Иностранные конкуренты в 1980-х разрушили большую часть традиционной британской промышленности – сталелитейная отрасль (Шеффилд) и кораблестроение (Глазго) в течение нескольких лет прекратили существование, а с ними – и значительная часть влияния профсоюзов. Тэтчер, по сути, разрушила национальную автомобильную промышленность, которая имела сильные профсоюзы и воинственные трудовые традиции, открыв путь в страну японским производителям, ищущим выход в Европу. Японцы построили новые производственные площади и наняли рабочих, не являющихся членами профсоюза, готовых работать по японским правилам».

Дэвид Харви «Краткая история неолиберализма»

По части основательности и скорости разгрома национальной индустрии, традиционной солидарности общества Тэтчер, несомненно, достигла выдающихся успехов. Но что выиграла в результате этого разгрома экономика Великобритании, ради которой, собственно, и старалась железная леди, не щадя себя и особенно других?

«Несмотря на все рассуждения о необходимости излечения больных экономик, ни Британии, ни США не удалось достичь в 1980-х высокого уровня экономического развития. Из этого следует, что неолиберализм не оправдал надежд капиталистов. Инфляция снизилась, упали процентные ставки, но все это было достигнуто ценой высокой безработицы (в среднем 7,5 % в США в годы правления Рейгана и свыше 10 % в Великобритании в период правления Тэтчер). Сокращение государственных социальных программ и расходов на создание инфраструктуры привело к падению уровня жизни большой части населения. Сложилось странное сочетание низкого темпа роста и увеличивающегося неравенства доходов».

Дэвид Харви «Краткая история неолиберализма»

Несмотря на полное отсутствие достижений в сравнении с тем же кейнсианством, тем не менее, новая макроэкономическая политика с ее краеугольным камнем – монетаризмом, чуть позже была фактически навязана всему миру в форме рекомендаций так называемого «Вашингтонского консенсуса». Основные положения «консенсуса» заключались в требованиях минимального дефицита бюджета, снижения ставок налогов, свободного обмена национальной валюты, дерегулирования экономики, приватизации, снятия ограничений для внешней торговли и иностранных инвестиций. Отныне все страны, испытывающие затруднения в развитии национальной экономики (а к таким странам, без всяких натяжек, можно отнести любое государство мира), должны были неукоснительно следовать «универсальным» установкам «Вашингтонского консенсуса». Те страны, которые в итоге склонялись к принятию правил и условий «Вашингтонского консенсуса» под воздействием его активных проводников-распространителей – ВТО, МВФ, Всемирного банка, в итоге автоматически попадали под неусыпный контроль авторов и распространителей «консенсуса».

Примечание. В США с новой экономической стратегией обойтись намного умнее и осторожнее – там никто и никогда не стремился бороться с рекордными показателями дефицита бюджета, добиваться совершенного дерегулирования экономики и выполнять прочие положения «Вашингтонского консенсуса», включая важнейшие из них – невмешательство государства в деятельность субъектов свободного рынка. Вот что по этому поводу замечает Ноам Хомский в уже цитированной книге «Прибыть на людях»:

«Рейгановской администрации не требовалось разъяснять доктрину “реально существующего капитализма свободного рынка”. Ее сотрудники являлись мастерами своего искусства: превознося прелести рынка перед бедными, они гордо похвалялись перед деловым миром тем, что Рейган “дал больше субсидий американской индустрии, чем любой из его предшественников более чем за пол века”, – слишком уж скромное утверждение, ибо они превзошли всех предшественников вместе взятых, когда “руководили крупнейшим сдвигом в сторону протекционизма после 30-х годов XX века“, – так комментировал рейгановское десятилетие обзор в журнале „Форин афферз “. Без этой и других крайних мер государственного вмешательства в рынок сомнительно, чтобы сталелитейная, автомобильная, станкоинструментальная или полупроводниковая промышленности справились с японской конкуренцией или же оказались способными лидировать в новых технологиях с важнейшими для всей экономики последствиям».

Как подтвердила практика на примере той же Великобритании, неолиберализм с его чудодейственным бальзамом – монетаризмом, не может похвастаться заметными экономическими успехами. Возникает вполне естественный вопрос: по какой же причине его разработчики так настойчиво продолжают навязывать миру именно эту экономическую модель?

Ответ на этот вопрос прост и очевиден.

Во-первых:

«Доля национального дохода, приходящегося на 0,1 % самых богатых граждан США, увеличилась с 2 % в 1978 году почти до 6 % к 1999-му. При этом соотношение средней заработной платы топ-менеджера и рабочего в американских корпорациях выросло с 30: 1 (в начале 1970-х) до почти 500: 1 к 2000 году».

Дэвид Харви «Краткая история неолиберализма»

Реванш, о котором все годы «славного тридцатилетия» кейнсианства сладко мечтал крупный капитал, состоялся, и именно благодаря неолиберализму. При этом капиталу удалось вернуть с лихвой ту долю прибыли, которую он имел до начала Великой Депрессии и которую он временно потерял в результате «кейнсианской революции».

«По подсчетам Делонга, в 1900 году в США жили 22 миллиардера. К 1925 году их стало уже 32, то есть на всем протяжении “прогрессивной эры” число миллиардеров росло более или менее в унисон с увеличением численности населения. И лишь с началом Нового курса миллиардеры практически сошли со сцены: их число сократилось до 16 в 1957 году и 13 в 1968-м. Всего сорок лет спустя, в 2008-м, критерию Делонга отвечают 160 американцев».

Пол Кругман «Кредо либерала»

Во-вторых:

«МВФ и Всемирный банк стали центрами пропаганды и развития фундаментализма свободного рынка и неолиберальной философии. В обмен на реструктурирование долговых платежей (изменения графика выплат) страны-должники обязались провести институциональные реформы, например, сократить социальные расходы, ввести новые, более гибкие формы регулирования рынка труда, провести приватизацию. Так появилось понятие “структурные преобразования”. Мексика стала одной из первых стран, где начался процесс, приведший к росту неолиберальных государств. Опыт Мексики показал ключевое отличие между либеральным и неолиберальным подходами. При либеральном подходе кредиторы сами несут потери, связанные с неправильными кредитными решениями. При неолиберальном подходе заемщики под давлением государства и международных организаций вынуждены брать на себя бремя выплаты долга независимо от того, какие последствия это может иметь в отношении условий жизни местного населения. Если при этом заемщики могли быть вынуждены уступить какие-то активы в пользу иностранных компаний по бросовым ценам, государство их не поддерживало».

Дэвид Харви «Краткая история неолиберализма»

Неолиберализм, таким образом, с помощью рекомендаций и правил «Вашингтонского консенсуса» и международных финансовых организаций занялся ни больше, ни меньше как установлением нового мирового порядка, заключающегося во вполне легальном перераспределении привлекательных национальных ресурсов в пользу международного капитала. При этом роль фактического мирового правительства взяли на себя уже упомянутые международные финансовые институты. Штаб-квартира этого неформального «мирового правительства» оказалась на все той же Уолл-стрит.

Тем временем в чреве разбухавшего поминутно вулкана вскоре образовалась еще большая разрушительная сила, чем напряжение от нарушения справедливости распределения общественного и национальных богатств. Ее пробудили к жизни аппетиты «азартных парамош» от финансового бизнеса, освобожденного в результате успешно проведенной операции «Дерегулирование» от какого-либо контроля со стороны государственных органов. Неуемные аппетиты финансовых бизнесменов росли гораздо быстрее, чем доходы от приватизации, перераспределения активов и биржевых спекуляций.

У немцев есть поговорка: «люди, делающие деньги из денег, имеют всегда грязные руки».

Скандальная иллюстрация. Подобный образ мысли нередко встречается и среди немецких политиков. Так, например, руководитель фракции СДПГ в немецкой земле Баден-Вюртемберг г-н Шмидель как-то в пылу парламентских дискуссий назвал Швейцарию государством-мошенником (Schurkenstaat), что вызвало небольшой международный скандал. Но таким образом парламентарий смог выразить свое недовольство и кипящее возмущение тем, что состоятельные жители этой немецкой земли, имеющие счета в банках соседней Швейцарии, норовят пополнять их наличными, выскальзывающими в этом случае из рук немецких фискальных органов. Непроницаемая тайна вкладов, которой до сих пор придерживаются швейцарские банки, препятствует выводу «налоговых уклонистов» на чистую воду. В итоге регион с мощно развитым производственным сектором имеет куда более скромный бюджет, чем тот, на который он мог бы рассчитывать при полных налоговых сборах.

У человека, связанного с производством, требующим постоянных забот и затрат на материалы, энергию, оборудование, рабочую силу и прочее, всегда вызывала отталкивающую неприязнь легкая жизнь финансового предпринимателя, нуждающегося только в двух основных средствах производства: карандаше да клочке бумаги, необходимых для получения расписок заемщиков. Высокие доходы финансового бизнеса, не производящего никаких полезных продуктов, всегда казались производственнику нечестными и ничем не оправданными. Неолиберализм же, не взирая на уже имеющееся негативное мнение общества о приемах и методах работы финансового бизнеса, в «творческом» плане решительно двинулся вперед, оставив далеко позади все имевшиеся ранее представления о порядочности и ответственности. Неолиберализм уже не мог удовлетворяться простым ростовщическим деланием денег из денег и освоил новые технологии делания денег из безнадежных долгов. Таким образом, на рынках появились активы в форме производных ценных бумаг, имеющие весьма сомнительную реальную стоимость (например, Asset Backed

Securities– ABS, Collateralized Debt Obligations — CDO). Тем не менее, ловкие финансовые дельцы начали производить азартные спекулятивные операции и с этими полупустыми бумажками. Безответственные манипуляции игроков финансового рынка с ценными, малоценными и вовсе пустыми «ценными бумагами» в небывалых пропорциях искажали баланс между трудом, производимым продуктом и их эквивалентом – деньгами. К этому разрушительному процессу добавилась так называемая алгоритмическая торговля, использовавшая для извлечения максимального нетрудового дохода из торговых сделок специальные компьютерные программы. С помощью этих программ число торговых операций искусственно увеличивалось в разы. Спекулятивный «пузырь» виртуальных богатств рос как на дрожжах, угрожая в любой момент взорваться.