Текст книги "Ослепительные дрозды"

Молодец он, конечно, такую махину раскрутил – и битая птица тут тебе, и издательство престижное, и производство видеокассет, и строительный бизнес, и музыка, и автомобили, и водка. Пару телеканалов собственных имеет, одновременно – личное рекламное агентство – сам себе рекламу продает, сам у себя ее покупает, сам с собою, бывает – по неведению или в силу забывчивости – торгуется, переговоры изнурительные ведет. Но – ни одной копейки, в результате, на сторону не уходит. А Вавилов уже к этому привык. Это раньше у него радостное детское изумление возникало, когда выяснял он с похмелья, что вчера двое его администраторов вели торг друг с другом, не подозревая, впрочем, о том, что работают на одного и того же хозяина. Со временем, впрочем, и это перестало удивлять. Дел ведь – край непочатый, и тут, и там. Страна огромная, а он, Владимир Владимирович один. Попробуй все в голове удержать, если курам – дай, телевидению – дай, литераторам, хоть и не столько, сколько курам – но тоже дай. Подумаешь, Леков какой-то умер, потом ожил и права качать начал. Тут вон полтора миллиона кур снесли яйца черного цвета. А почему – неведомо. В Доме академиков когда сидели последний раз, астролог какой-то там же отирался. Говорил, мол Черная Луна по Солнцу пошла. Говорил, говорил, все на бутылку «Агдама» поглядывал, о благости-неблагости вещал. А у самого кадык вверх-вниз нервно ходил. Прямо как у курицы, перед тем как яйцо снесет. Эх!

Черные яйца охотно покупали владельцы дорогих ресторанов, но это был мизер. Несколько тысяч, положим, умяла московская элита. Еще по тысяче ушло в Питер, в Нижний и на Николину Гору. Проституток дорогих угощали новым изыском – black balls. Проститутки лупили black balls, рассыпая черную скорлупу на дорогие ковры отдельных кабинетов.

Но что такое несколько тысяч, когда на руках около десяти миллионов нереализованных black balls.

Проще всего было отправить роковые balls на переработку. Любой другой так бы и поступил. Но не Владимир Владимирович. Было в этих яйцах что-то завораживающее. Многообещающее.

От черных яиц ощутимо пахло тайной. Птичницы и птичники, грузчики, ответственные, не очень ответственные и безответственные вовсе работники огромной птицефермы провоняли тайной настолько, что некоторым из них пришлось даже уйти из семей. Взгляды работников, обеспечивающих бесперебойное производство яиц стали тяжелыми, многозначительными, порой, отпугивающим. Щеки у большинства работников покрылись густой щетиной – практически у всех, не исключая и представительниц слабого пола. Некоторые стали выше ростом, другие, напротив, за считанные дни измельчали, похудели, стали прихрамывать, но, вместе с тем, обрели необыкновенную физическую силу. Крохотные грузчики теперь грузили ящики черными яйцами в три смены без обеда и ни капли пота не выступало на их сморщенных, позеленевших лбах. Тонкие руки с легкостью подхватывали тяжеленные поддоны, словно муравьи носились становившиеся все больше похожими на карликов разнорабочие по складам Вавилова, все больше напоминающим муравейники.

Интерес к новой продукции стали выказывать самые разные организации и объединения. Теперь Владимиру Владимировичу помимо того, чтобы решить, как же и куда реализовать странную продукцию, приходилось думать еще и том, как откреститься от сатанистов, денно и нощно околачивающихся вдоль заборов предприятия. Сатанисты жгли костры, тянули заунывные песни и вступали в неформальные отношения с грузчиками и птичницами.

Основные подъезды к ферме были перекрыты пикетами «Гринписа», которые, как ни парадоксально, проводили ночи у сатанистских костров, угощали парней в черной коже печеной картошкой и рассказами о светлом, экологически чистом будущем, в котором место найдется всякому, кто пожертвует на благое дело долю малую из своего бюджета.

В общем, от black balls исходил вызов. И Владимир Владимирович чувствовал, что вызов этот направлен лично ему. Тем более, что овуляционная флуктуация скоро закончилась и куры, косясь боязливо на птичниц с зелеными лицами стали, хотя и осторожно, но нести обычные и милые желудкам широких масс яйца с белой скорлупой.

На все можно с разных сторон посмотреть. Много ли найдется людей в этом лучшем из миров, который вот так, в одночасье оказываются владельцем десяти миллионов black balls?

Нужно было что-то решать. И решать срочно.

Артур Ваганян был посвящен в проблемы птицефермы и понимал, что Вавилову сейчас не до шоу-бизнеса. Придется, в самом деле, самому разбираться с неожиданно вставшим перед ним препятствием.

***

Решать. Легко сказать – решать. В принципе, Артур знал, что решить можно любую проблему. Но всякое решение требует времени, а его у Артура не было. Да и вообще – с какой стати он сам должен торчать у незнакомого подъезда и выслеживать неизвестного ему гопника. И пытаться понять – Леков это или просто гопник. Есть штат, есть куча народу, которым он платит неплохие зарпалты, а народ этот, как и положено ему, по ночам в клубах дорогих развлекается, а днями в офисе кофе пьет и по мобильникам с девками треплется. О том, как ночью в клубе будет развлекаться. Понтярщики. Лентяи и пройдохи. Только других-то нет. Если человек не понтярщик и не пройдоха – ему в шоу-бизнесе делать нечего. Сожрут. Или подставят на деньги. Так что взялся за гуж – не говори уже ничего. Тяни его и радуйся, что работа эта считается престижной и трудной, что она открывает двери очень многих известных домов и раскрывает секретные номера телефонов серьезных людей.

Короче говоря …

Звонок мобильного телефона прервал размышления Артура о предстоящей операции.

– Але-о, – привычно пропел он в трубку.

– Артурчик! Это я!

Вот кого только сейчас здесь не хватало. Стадникова. И, судя по голосу, уже с утра на дозе.

– Хочу денежек у тебя взять, солнышко мое. Да, да, я в Москве. Когда смогу увидеть тебя, ангел мой черненький?

– Ты где? – спросил Артур.

– Я на Тверской. Пиво пью. А ты?

– Подъезжай во «Флажолет». Это рядом.

– Да знаю я, господи! Он, что, открыт в это время?

– Для нас с тобой он открыт всегда. Я буду там через пятнадцать минут.

– Целую тебя, ласточка моя, Артурчик. Лечу к тебе на белом вертолете любви.

Артур в задумчивости покрутил «мобильник» в руках. Только Стадниковой сейчас и не хватало. А если она уже в курсе? Если Огурец и ей рассказал про то, как встретил в Москве Лекова? Или, как нынче принято говорить, человека похожего на Лекова.

Да ладно, тут же успокоил он себя. Ольга Стадникова – тетка разумная. Ее нынешнее положение более чем устраивает. Муж – бизнесмен, Боря Гольцман. Наполовину инвалид, сердечник. Так это еще и лучше. Или?

Нет, в любом случае с ней эту ситуацию надо обсудить. Да и Гольцмана в известность поставить – Боря тоже в этом деле завязан.

– Привет, солнышко!

Стадникова вскочила из-за стола – в полутемном зале «Флажолета» кроме нее и полусонного официанта не было никого – вскочила и бросилась к Артуру. Задела бедром за стул, уронила его, официант вздрогнул было, но, заметив, что ничего страшного не произошло, снова впал в обычное утреннее оцепенение, подскочила к Ваганяну и повисла у него не шее.

– Привет, привет, – Артур привычно чмокнул Стадникову в щечку. – А ты все хорошеешь.

– Ну, скажешь тоже. Нам до вас, бояр московских, далеко. Это вы тут…

Стадникова посмотрела на официанта и кивнула ему. Тот медленно поплыл к стойке бара.

– Ладно, ладно, не прибедняйся, – через силу улыбнулся Артур. – Прекрасно выглядишь.

Он не лицемерил. Ольга, действительно, за последний год сильно изменилась. Хоть и пила так же, как и в старые времена жизни с Лековым, но как-то вытянулась, разрумянилась, похудела, даже, кажется, длинные светлые волосы ее стали гуще.

– Ну, пойдем, Артурчик, пойдем… Ты в это время суток насчет коньячку – как?

– С тобой, – Артур посмотрел на часы. Двенадцать дня. – С тобой – всегда.

– Ты за рулем? – Стадникова посмотрела в глаза Артура и улыбнулась. Ваганян заметил, что она вставила себе новые, по виду судя, довольно дорогие зубы.

– За рулем, – ответил он. – Но это не имеет значения.

– Вот, уважаю профессионалов, – сказала Стадникова, неловко плюхнувшись на стул. – Молодец. А в клуб этот, и вправду, меня без вопросов пустили.

– Ну, еще бы. Своим здесь всегда рады. В любое время дня и ночи.

– Слушай, у меня денежки кончились совсем… Борька новую машину взял, вообще, в Питере чего-то неважно все идет… В общем, потратились мы… Как там у тебя дела?

– Деньги есть. Сколько тебе?

– Ну, это надо по бухгалтерии посмотреть…

Стадникова кивнула официанту, поставившему на их столик две рюмки коньяка, два бокала с соком и какой-то салат.

– Ладно. С бухгалтерией завтра разберемся. Ты будешь еще завтра в Москве?

«Хорошая она, все-таки, баба, – думал Артур, произнося необязательные фразы о бухгалтерии, о завтрашнем дне – все можно было решить сегодня, сейчас, не сходя с этого места. – Хорошая баба. И настроение у нее – лучше не бывает. А что будет, если я ее сейчас так озадачу. Мол – жив твой муженек первый. Что с ней будет? Она же любила его. Не любила бы – не маялась бы пятнадцать лет. Стоит ли ее сейчас этим напрягать, пока ничего доподлинно неизвестно? Может быть, да и скорее всего, это и не Леков вовсе…».

– Буду, буду, – улыбаясь ответила Стадникова. – Конечно буду. В контору к тебе заеду обязательно.

– Слушай…

Артур полез в карман.

– Я тебе штуку могу прямо сейчас дать. А остальное – завтра по бумагам посмотрим. Устроит тебя?

– Конечно, солнышко!

Стадникова приняла из рук Ваганяна десять зеленых купюр с портретом президента Франклина и небрежно сунула в сумочку.

– А как там Боря Гольцман? – осторожно спросил Ваганян.

– Нормально. Жив старик наш. Жив и полон сил. Сейчас замучивает какие-то проекты, новые выставки, что ли, я не в курсе, если честно. Это его дела. Курить бросил. С сердцем, вроде, тьфу-тьфу-тьфу, порядок.

– Ну да, славно, славно. Слушай, а с Огурцовым ты не общалась последнее время?

– Нет. А что?

– Да так. Я вчера у него на презентации был. Думал, мало ли, и тебя там увижу…

– Не-е… Я только сегодня утром приехала. А Огурец – он снова пить начал. Как у него деньги пошли за романы его – рухнул в клевость.

Стадникова покрутила в руках пустую рюмку и в очередной раз кивнула официанту.

– А, знаешь, когда он пить начинает, у него башня совсем съезжает…

– Ну, творческий человек, с кем не бывает, – хмыкнул Артур.

– Точно. Не знаю, может быть, когда в Питер приеду, заскочу к нему… Хотя он, вроде бы, на дачу собирался до конца лета… А сейчас в Москве он, ты говоришь?

– Ну да. Вчера виделись.

– Ладно… Может быть, пересечемся. Хотя у меня тоже тут дел по горло.

***

Артур ехал по Садовому кольцу. Так, со Стадниковой пока торопиться не стоит. Лишняя шумиха сейчас совсем не к чему. И без этого не знаешь, за что первым хвататься. Да еще эта история с «Черным лебедем». Угораздило же парней перессорится в самый неподходящий момент. Два миллиона кассет продано, заявлен второй альбом, а господа артисты заявляют, что видеть друг друга не хотят. И было бы из-за чего. Ну, поссорились из-за денег, это понятно. Понятно и легко решаемо. А тут глупость какая-то, чушь несусветная, детский сад, гусарщина дешевая – грызня из-за женщины. Девчонку какую-то, вертихвостку поделить не смогли господа артисты. И было бы из-за кого. Тем более, что в каждом городе у «Лебедя» аншлаг – выбирай любую. Сами на сцену рвутся, сметая охрану. Так нет же, по самому идиотскому варианту сыграли. И что теперь, спрашивается, делать, если все летит в тартарары. А спрос за новый альбом с кого? Правильно, с него – с Артура Ваганяна. Артистам – им все до лампочки. Вот и приходится теперь Артуру выплясывать половецкие пляски, каждого уговаривать, водкой поить, сопли вытирать пятидесятилетним седовласым старцам. Впору самому за всех отпеть-отыграть, в студии свестись и самоиздаться – нате!

И девка эта, черт бы ее взял! Разговаривал с ней Артур, и не раз, и не два. Просил, умолял войти в положение. Деньги предлагал – ни в какую. И выбрать никого не может, весь коллектив ей люб. В результате – все в подвешенном состоянии, а она еще и Артура в постель потащила. Еле вырвался – еще не хватало.

Всякий ловит кайф по своему. Вот и пигалица эта кайфует. Еще бы – держит за яйца целое стадо мэтров отечественной эстрады. Все пигалицы страны ей завидуют черной завистью. А Артур, вдобавок ко всему, после того, как от утех любовных с ней отказался, стал для пигалицы врагом номер один. Ну и для старцев-"лебедей" само собой.

Артур глянул на часы. Успевает. Артур Ваганян торопился на конспиративную встречу с ударником «Черного лебедя» – единственным представителем славного коллектива, с которым у Артура сохранились остатки дипломатических отношений. Иного пути воздействовать на токующих «лебедей» в этой водевильной ситуации сейчас просто не существовало. Студия оплачена, простаивает, деньги уходят в никуда, а господа артисты, по слухам, смотрят порнуху и медитируют на пигалицу.

А тут еще Огурец этот со своим бредом. Может и права Стадникова, когда говорит, что крыша у Огурца едет. Ведь он, когда про Лекова ожившего рассказывал, пьяный уже был.

После ударника надо еще успеть в контору. Дизайнер должен придти, обложку принести на подпись. Обложку, мать ее так, второго, незаписанного еще альбома «Черного лебедя». В отличие от пигалицы, дизайнера бы этого Ваганян трахнул с превеликим удовольствием. Да времени нет. А девчонка хоть куда, хоть и вся на понтах. И гонорары такие заряжает – мама не горюй. Зато альбомы с ее дизайном уходят не в пример прочим. Умеет нужную сумасшедшинку поймать – такую, которая глаз останавливает.

И кого, спрашивается, отправлять ожившего Лекова искать. Из администрации. Так мол и так, Лекова знаешь, мы еще трибьют его делали. Тут такие дела, вроде ожил он. Ты б походил по Москве, поискал.

Бред! Совсем, скажут, шеф спятил. Черных яиц переел. Слухи идиотские поползут. Сразу в газетах информация появится. Будут вместе с «Черным лебедем» склонять. Фотографии на первой полосе – вместе с пигалицей и какими-нибудь трансвеститами – фотомонтаж слепить – пара пустяков. А потом доказывай, что не было ни пигалицы, ни трансвеститов, а просто парился Артур в бане с самыми заурядными проститутками – кто этому поверит? Даже человек, похожий на генерального прокуратора не смог отмыться после бани своей роковой. А уж Артуру-то – куда ему с прокуратором тягаться. Не отмоется.

Ему, Артуру Ваганяну это нужно? Нет, ему это совсем не нужно. Пусть газеты и телик «Лебедем» тешатся и прайм-тайм слезливыми излияниями похмельных влюбленных старцев забивают. Народ это любит, народ это смотрит. Звонят, подбадривают, болеют. Одни за певца, другие за гитариста. Те, кто совсем отмороженные – те за клавишника. Ну и пигалицу, понятное дело, вниманием не обходят.

Греку нужно звонить, вот кому. У него есть люди, обученные такого рода делам. Специалисты.

Ясное дело, что сам Грек этим делом заниматься не будет. У него и так головной боли хватает. Цены на нефть падают, выборы в 1310 округе почти проиграны, пошлины на подержанные иномарки поднимают, с таможней проблемы – из стран Юго-Восточной Азии комплектующие для компьютеров теперь гнать стало совсем невыгодно.

Но работники-то у него есть, поможет, пару-тройку ребят подкинет грамотных.

– Але-о! – пропел Артур в трубку мобильного. – Георгий Георгиевич? Здравствуйте. Артур беспокоит…

***

Артур был удивлен. Прежде у Георгия Георгиевича не было золотых зубов. Ни у одного уважающего себя публичного человека в Москве золотых зубов нет. Фарфоровые, металлокерамика – чего проще. Не так уж и дорого.

– Чего смотришь? – спросил Грек, проглотив седьмого по счету (счет вел Артур) маринованного воробья. – Зубы мои, что ли, интригуют?

Они сидели в отдельном номере мексиканского ресторанчика «Гуано».

– Да не без этого.

Артур знал, что Грек любит фамильярность по отношению к себе, правда, до определенного предела.

– Ха… Я тоже удивился. Фарфор-то ваш, – он подмигнул Ваганяну и тот машинально провел языком по своим передним, дорогим и очень искусно выполненным в хорошей американской клинике зубам, – фарфор-то ваш, он только в молодости хорош.

– Да, наверное, – протянул Ваганян, не понимая, куда клонит Грек. Ясно было уже, что бестактность проявил Артур, так откровенно разглядывая зубы Георгия Георгиевича. Обидится еще, не дай бог. Тогда все дело насмарку пойдет.

Георгий Георгиевич не обиделся. Сегодня он был в хорошем настроении.

– Не поверишь, – Грек задумчиво гонял вилкой тушки воробьев, плавающих в широкой фарфоровой супнице. – Вдруг протезы мои начали шататься. И десны распухли. Я – к дантисту. Так мол и так. Отчего плохо сделал. Протезы-то на гарантии. А тот руками разводит – крепитесь, Георгий Георгиевич, у вас новые зубы режутся. Регенерация, дескать, в вас, Георгий Георгиевич, полным ходом идет. В крови избыток металлов.

Потом совсем плохо стало. Температура поднялась. Голова свинцовая, руки чугунные. И постоянно кажется, будто окалиной пахнет. И никаких мыслей – только таблица Менделеева перед глазами – и так две недели, представляешь? С ума сойти можно. Унитаз пришлось менять – пошел однажды, извини, не к столу будет сказано, покакать – бац! Иридия кусок как вылетел – и все. Унитаза, считай, как не было. Потом, дней через пять тошнить начало. Чем только, меня, Артур, не рвало. Гафнием кашлял, ванадий метал в раковину, титаном сморкался, столько пережил, врагу не пожелаешь. Лежал, плакал как дитя, кашкой питался, а металл прет и прет. Многое переосмыслил. Тебе, Артур, этого не понять, когда утром встаешь, а простыня вся в желтых разводах.

Артур поперхнулся текилой и закашлялся.

– Это не то, о чем ты подумал, – спокойно продолжил Георгий Георгиевич.

– Потел, понимаешь, по ночам солями урана. Девки бояться меня стали. Светиться по ночам начал. Бр-р-р.

Грека передернуло и мобильный телефон Артура пискнул.

– Не обращай внимания, – сказал Грек. – Это у меня остаточные явления. Ты, кстати, аккумулятор поменяй. Слетел, точно. Ты не первый уже…

Грек вздохнул.

– Что я пережил за это время, не описать словами. Во рту треск стоит – новые зубы старые протезы ломают. Штифтами плевался, все уже проклял. А потом вдруг полегчало разом – прорезались. А что теперь, рвать их прикажешь? Дантист предлагал, а я ему: хрен тебе. Своя ноша не тянет.

– Дела, – озадаченно сказал Артур.

– Во-во, – Георгий Георгиевич подцепил одну из воробьиных тушек и, прищурясь, вглядывался в тусклый глаз маринованной птахи. – Халтурщики!

Сверкнув зубами он откусил воробью голову. Похрустел клювом.

– Вот так всегда. Вроде приличный ресторан, а и тут развести норовят. Знают же, что я всегда самцов заказываю. Ан нет, обязательно хоть одну самочку, да подсунут. Совсем в Москве покормиться нормальному человеку стало негде. Еще немного – по вокзалам пойду беляши жрать. Так что за дело у тебя, Артур?

– Дело-то…

Артур посмотрел на уминающего последнего воробья Грека и дело его вдруг показалось ему ничего не стоящим, пустячным и глупым.

– Георгий Георгиевич…

– Ну-ну.

Съеденная воробьиха печально пискнула под пиджаком Грека.

– Вы помните такого певца, Лекова?

– Конечно, – ответил Грек.

– Так вот он…

– Он же помер, насколько я знаю?

– Да. В том-то и дело, что помер. Только один мой приятель сказал, что видел его в Москве несколько дней назад. Проверить бы – он или не он… Большой конфуз может выйти, если Леков до сих пор жив. Нет, я, конечно, как и вся фирма наша, только рады будем – человек ведь… Но с правами там, со всей бухгалтерией сложности возникнут. В общем, если он жив, то заранее нужно знать – чего ждать, к чему готовиться. Понимаете меня? Прошу Вас, если есть такая возможность, дайте пару парней, чтобы выяснили – он это, или не он?

– Регенерация, – понимающе кивнул Грек. – Это мне знакомо.

Он отодвинул от себя блюдо с гуано.

– Предупреждал я этих уродов английских – не играйте в клонирование. Опасное это дело. Так нет, Долли все-таки вырастили. Ну, я тебя слушаю, продолжай.

– Да я, собственно, уже все сказал, – Артур пожал плечами. – Поможете?

– Обязательно. Тебя это серьезно беспокоит?

– Не только меня, – ответил Артур. Владимира Владимировича тоже.

– А-а… Ну, если Вовку это задевает, тогда вопрос решим. Где, ты говоришь, его видели?

– На улице Космонавтов. Он там у ларька болтался. Вот, на всякий случай, фотография.

– Да что я, в самом деле, Ваську не знаю? И без фото разберемся. У тебя все?

– Все, – сказал Артур.

– Тогда – пока.

– До свидания, Георгий Георгиевич.

Грек поднял блюдо с круто наперченным гуано и шумно хлебнул через край. Артур Ваганян, чувствуя, что его сейчас вырвет, быстро встал, вышел в зал, миновал пеструю стайку весело щебечущих трансвеститов, сидящих в гардеробе, сунул десять долларов швейцару в сомбреро и, только усевшись в свою машину, почувствовал, что отпустило. Тошнота прошла, зеленые мушки, замелькавшие перед глазами при виде тарелки с гуано рассеялись и руки перестали дрожать.

Артур неожиданно решил позвонить той самой девчонке – дизайнеру. Предупредить, что он немного задерживается. Глядишь, что и сладиться у них сегодня. Хорошо бы было ее, наконец, трахнуть. Необходимо просто – после «Лебедя», после черных яиц шефа, после Грека с его гуано и поющими в желудке воробьями, после регенерированных зубов – после всего этого просто необходимо трахнуть дизайнера.

И к чертям эту мексиканскую кухню.

Телефон не работал. Аккумулятор, как и предупреждал Грек, вылетел.

***

– Гена, ну что?

– Что-что, я же сказал, найдите мужика, мешает он нам.

– Мешает?

– Ну. Долго объяснять нужно? Мне сам Г.Г. звонил. Понял?

– Понял. Нет базара.

– Ну вот. А то, я уж думал, тебе как мальчику все нужно по полочкам…

– Не-е… Мороженого мне покупать не надо.

– Вот и я так думаю. Короче, понял, о чем речь?

– Йес.

– Ха… Инглиш?

– Хе… Не-а… Так, просто в базаре в тему легло…

– В общем, этот мужик нам все сливает. Лишний он, понял? Разберись там, как умеешь, да?

– Нет проблем, шеф.

***

Тоже – подумаешь, проблема? Отследили мужика на раз – грузчик из овощного. Не шифровался совершенно. А, с другой стороны, хрен его знает, кто такой? Если сам Грек через Витю задание дал – слить мужика. Значит – крутой. Значит – надо так. Значит – серьезно нужно к делу подойти.

Вышел из магазина своего. В троллейбус сел. Знаем мы таких конспираторов. Подумаешь – на троллейбусе… Некоторые вообще под бомжей косят. Вот как Егор например. Егору можно только позавидовать. Слился на время, отсидится в подвале своем, а у самого-то – квартира, антиквариатом набитая, да не в Москве этой, загаженной, а в Бангкоке. Портной-то, портной он был, конечно, но дело свое туго знал. Эскадрилья «МИГ»-ов только оперением хвостовым покачала, пролетая мимо портного Егора. Кто же знает сейчас, отчего через три дня после того, как портного Егора выслали из Вьетнама, ВВС Таиланда неимоверно усилились? Никто. Я только слышал об этом. И я об этом никому не скажу.

Стоит рот открыть – тот же Егор, который, как бы, бомж, первым плюнет в лицо. Бритвенным лезвием, как их там учили в портняжном училище. Кладешь на язык лезвие, потом плюешь специальным методом – в горло, например, собеседнику непонравившемуся, или там в глаз – в любом случае приятого мало. А Егор эти штуки умеет проделывать. И не только эти. Иначе не было бы у него банковского счета в Швейцарии, грин-карты американской и гражданства Доминиканской Республики. А то, что он бомжом сейчас по Москве гуляет – его личное дело. Трудный период. Кризис личности. С мужчинами всякое бывает. Но тем не менее, с Егором ссориться я не стану. Сделаю, как приказано. Слить лишнего – значит слить. А Егор – ну его в задницу. Он пока в Юго-Восточной Азии терся, с триадами не одну рощу побегов молодого бамбука схарчил. Теперь к Егору только сунься – тут же уснешь, а когда проснешься – через тело твое побеги молодого бамбука прорастают. И, несмотря на то, что Москва – город кавказский, к звону юаней прислушивается.

Нет, лучше уж делать и не думать ни о чем. Тем более, что за мужиком, на слив подписанным, вроде ничего нет. Связи нулевые.

Хотя – раз нулевые – это уже подозрительно. МОССАД, может быть, ФБР, может быть, шпион из Монако или – упаси господь, Люксембургский резидент, а, возможно, и из Монако щупальца тянутся через грузчика овощного магазина Славика.

Кто такой этот Славик? Живет, практически, в центре Москвы. Почему? Квартира окнами выходит на улицу Космонавтов. А в доме напротив кто живет? В доме напротив живет, как я разведал, живет шурин космонавта Ерофеева. Тот самый, который сто восемь дней на орбите пробыл. На седьмой день скинул возвращаемую капсулу, а на девятый день вышел в открытый космос, за что и получил орден.

Я за ним иду. Нет, не за космонавтом Ерофеевым. И не за его шурином. А за Славиком – грузчиком из овощного, за которым такая символика – дух спирает. И я должен его слить. И я его солью. Славика солью, а не дух. Дух слить нельзя. Дух сливается сам. Дух – он вроде электрического заряда. Пока тело-престол его удерживает, он с тобой. А как перестает удерживать (ну, к примеру, духа много становится), он и стекает сам.

Разливается по земле, испаряется, нарушает все прогнозы погоды – тайфунит, торнадит, ливни и наводнения провоцирует в районах, вовсе и не готовых к ливням и наводнениям.

Глобальное потепление на горизонте маячит. Ученые всего мира головы ломают – с чего бы это? А я знаю, с чего. Много людей не своей смертью умирает. Вот от этого и потепление. Экстрасенс знакомый в ноосферу выходил. Такое увидел, что даже рассказывать не стал. Напился после выхода в ноосферу, заплакал, как маленький… Потом только, утром, когда пива выпил, сказал – такое видел, сказал, столько их там… Представь себе, говорит, аэропорт Кеннеди. И все, кто там бродит, кто за стойками билетными стоит, кто в барах сидит, кто тележки с багажом таскает, в очередях на таможне, за кассами, в туалетах, на автостоянках – все мертвые. Вот она – современная ноосфера. Хочешь поглядеть, – спросил экстрасенс. Нет, – сказал я.

Я не буду глядеть на его ноосферу. У меня своих дел по горло. Мне нужно грузчика Славика завалить.

Чего проще.

Двоих поставил у его парадняка – эти ребята не промахнутся. Витек и Рыба. Если что – сольются оба в «Матросскую Тишину». Забаксаем за них, понятное дело, ребята молодые, горячие, нужные. Первая проба у них. Мокруха, как они сами говорят. Я это слово давно забыл. Вспоминаю только тогда, когда вот такие пацаны шепелявят – «На мокруху нас подписываешь, командир?»…

Какая вам разница, пацаны, убивать, или просто морду бить – один черт. Черт – он за нас…

Я сижу в машине – говно машина, не моя, вишневая «девятка», которую я взял сегодня – из Петропавловска-Камчатского угнала братва, специально для меня. Смотрю на них.

Объект к парадной подошел. Витек первым выстрелил – молодец, будет толк из него, не мандражирует, держит себя. Рыба контрольный сделал – тоже, соображает… Ну, садитесь, парни в машину, быстрей, быстрей…

Хорошо. Молодцы. Поехали.