Текст книги "Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути"

23

Только благодаря тесной дружбе с председательницей Поссовета Ольге Ивановне удавалось сохранять прописку сына и держать эту двухкомнатную квартиру за собой, хоть Сергей и не собирался возвращаться жить в поселок. Она чувствовала себя в своей квартире как в крепости и оставаясь одна ощущала меньше одиночества, чем среди людей, ибо тут безо всяких помех могла предаться воспоминаниям, размышлениям, а если возникало желание, то и переносить их на бумагу.

И вот, наконец, она одна, со своими мыслями. Телевизор обычно не мешал ей думать, вот и сейчас она включила его. По Москве шел мультфильм, где попугай голосом артиста Хазанова травил байки прочему животному миру некого, по всему, московского двора. Тут и жирнющий кот, в лопающихся от пережора джинсах, в свою очередь стал рассказывать, сколько он съел, будучи с хозяевами на даче, сметаны и рыбы. Издевательский мульт, как и песня в исполнении белорусских эстрадных певцов, группы «Верасы», где имелись такие невозможные для большинства советских семей строчки: «шоколада полный дом, мармелада полный дом…». Видимо в останкинской телестудии не больно задумывались, что трансляции ЦТ идут на всю страну, а в стране-то далеко не во всех местах не то что коты, но и люди имели возможность есть досыта, тем более шоколад с мармеладом. Ольга Ивановна переключила телевизор на Алма-Ату. Там пела молодая казахская эстрадная певица Роза Рымбаева, сильным, пронзительным голосом, в то же время лишенным мелодичной глубины. Она пела какую-то казахскую народную песню. Ольга Ивановна раздраженно выключила телевизор. И тут же, невольно подумала: «И петь-то казахи разучились…». Впрочем, она сама отлично понимала, что это не так. Просто Рымбаева по уровню своего мастерства не заслуживала той известности, того зрительского внимания, которое имела. Как и многие другие не заслуживали того же, хоть и имеют звания народных, на их концерты не достать билетов, но на деле они в основном были «сделаны» той же властью, которой они потрафляли, а та за это давала им звания и гнобила по настоящему талантливых конкурентов. Когда-то еще относительно молодой Ольге Ивановне нравилась Галина Зыкина. Сейчас она вдруг сама для себя открыла, что Зыкина и Рымбаева чем-то очень похожи: у обоих чрезвычайно сильный, но безо всякой изюминки, давящий на слушателя голос. Разве так пела Лидия Русланова, или действительно блестящие казахские певицы Роза Жаманова и Бибигуль Тулегенова? У них у всех тоже были уникальные по силе голоса, но как они пели! А эти… не певицы, а трубы ирриехонские.

Не лучшего мнения Ольга Ивановна была и о некоторых прочих эстрадных певицах, не понимая, чем можно объяснить их быстрый «взлет» и зрительские симпатии. Впрочем, обосновать успех некоторых из них она все же, как ей казалось, могла. Так популярность относительно молодой Лаймы Вайкуле она объясняла только ее национальностью – в русской интеллигентской среде всегда с некоторым пиитетом относились к выходцам с Прибалтики, наделяя их едва ли не аристократическими чертами. Видимо и Вайкуле неофициально считалось этакой едва ли не остзейской баронессой. Ольга Ивановна, коей в Харбине среди гимназических преподавательниц и матерей своих подруг иногда действительно приходилось видеть настоящих аристократок, ничего этакого благородного в манерах и внешности латышской певицы не находила. Ей она казалась скорее прибалтийской крестьянкой с хутора. Сначала примерно того же мнения Ольга Ивановна придерживалась и о Людмиле Гурченко, но со временем, наблюдая за этой актрисой и певицей, поняла, что это не так. Шарм, исходящий от нее имел какое-то несоветское происхождение, в ней присутствовало что-то от Вертинского и одновременно грубая, простонародная хабалистость. Отчего произошел такой вроде бы несовместимый «синтез», Ольга Ивановна поняла, когда случайно узнала о происхождении Людмилы Марковны, дочери потомственной русской столбовой дворянки и пробивного выходца из украинской крестьянской семьи. А вот кто из современных эстрадных певиц действительно демонстрировал этакий «королевский» стиль, и в умении одеваться, и подачи себя зрителю… В этом плане Ольге Ивановне нравилась ленинградская певица Ирина Поноровская. Она не знала происхождение певицы, но смотрелась она явно не «от сохи».

Отвлечься на телевизор не удалось, и мысли навеянные сегодняшними откровениями Марии Николаевны вновь овладели сознанием. Нет, у Ольги Ивановны не было того беспокойства, тревоги, что всецело овладела ее подругой. Она просто удивлялась ее реакции. Она ее знала как женщину целеустремленную, напористую, с явно выраженной карьеристской жилкой. И то, что та в такой растерянности… Неужто все действительно так серьезно? Караваева хоть и мелкий чиновник в областной иерархии, но вхожа в весьма высокие кабинеты, имеет обширные знакомства, постоянно слышит разговоры, ведущиеся в коридорах и курилках облсовета и райсовета, обкома и райкома. Ольга Ивановна пыталась анализировала ситуацию. Ну, снимут Кунаева, поставят русского. Неужели это способно поколебать основы порядка в стране? Действительно, не все ли равно простым людям кто будет разъезжать на секретарской «Чайке» и помахивать рукой с трибуны во время демонстраций на первое мая и седьмое ноября?… Так то оно, так, но действительно в последние годы настолько ухудшилась жизнь, что люди обозлились, а тут еще ко всему и удар по национальному самосознанию. Но согласиться с Марией Николаевной в том, что в Москве не понимают, на что идут, она не могла. Потому и спустили в области директивы проинструктировать руководителей низшего звена советской власти о возможном проявлении недовольства. Значит, все они понимают. Понимают и все-таки делают? Действительно, с огнем шутит Горбачев. Сам ведь на Северном Кавказе вырос, наверняка знает, что кавказцев так вот обижать нельзя. А почему же тогда казахов можно? Вон даже в автономиях такого себе не позволяют, ни в Чечено-Ингушетии, ни в Дагестане, ни в Татарии, ни в Башкирии. Везде первые секретари представители, так называемых, коренных национальностей. А тут целая союзная республика. Нет, похоже, эти последыши большевиков и в самом деле окончательно выродились, элементарную ситуацию просчитать до конца не могут…

Вновь сами собой из дальних уголков памяти, как это часто с ней случалось, стали проясняться фрагменты услышанных ею родительских разговоров. Они нередко спорили, а после того как Оля подросла и ей уже стала не нужна китайская няня и в доме из прислуги осталась только приходящая повариха, спорили довольно громогласно. И главный вопрос спора частенько был: кто виноват? То есть, кто конкретно более всех виновен в гибели Российской Империи. Чаще всего родители приходили к общему выводу – монархия выродилась. Морально слабый царь, находясь под каблуком неумной, психически неуравновешенной жены, сам отдал власть, которую тут же стали рвать друг у друга всевозможные проходимцы и авантюристы. В конце концов, самые организованные и беспринципные из них, большевики, захватили ее полностью… Когда уже после 1942 года Красная Армия стала пересиливать немцев, отец читал газетные сводки с неким двойственным чувством, с одной стороны он радовался успехам хоть и Красной, но в то же время русской армии, с другой… Как-то он в сердцах сказал матери:

– Ну, теперь большевиков уже ни за что не сковырнуть, они за эту войну так укрепились, такой авторитет в стране и мире заимели. Не знаю, чего теперь нам и ждать-то.

На это мать, подумав, ответила:

– Ждать остается одного, когда и они выродятся…

Вот оно, свершилось то, что пророчила Полина Тихоновна Решетникова. Они, наконец, выродились, и не в состоянии выдвинуть из своих рядов по настоящего умного, волевого лидера, способного правильно распорядится имеющейся у него властью, накормить свой народ, сделать жизнь спокойной и устроенной. Нет, что касается последнего, коммунисты этого не планировали, болтать болтали, но в целом ни Политбюро, ни ЦК никогда благосостояние народа выше своих политических амбиций не ставили. Они всегда прежде всего хотели, чтобы их (советское руководство) уважали в мире, то есть боялись, и мнимое уважение народа тоже достигалось через страх. С исчезновением страха исчезло и это принудительное уважение власти. То что не чувствовали там наверху… это отчетливо чувствовала Мария Николаевна Караваева, мелкий советский чиновник, расположившаяся в низу советской иерархии, в непосредственной близости от масс простых смертных.

Все эти умозаключении, насчет вырождения большевиков, не доставляли Ольге Ивановне особой радости. Видимо ей, нынешней, скромной, пожилой, одинокой учительнице, на генном уровне передалось от родителей и дедов, то чего, пожалуй, и в зародыше не было у высших партийных чиновников страны Советов. Ольга Ивановна не могла не переживать за судьбу страны. Какими бы ни были царь Николай и Керенский ничтожествами, но от них большевики унаследовали хоть и разрушенную, но единую и несмотря ни на что мощную державу. За десятилетия своего владычества, они даже преумножили ее мощь, вышли в космос, вооружились ядерным оружием. Но ради этих достижений коммунисты выпили все «соки» прежде всего из русского народа, и кажется, окончательно его «надорвали». Ведь ту же лошадь во время длительной и тяжелой дороги необходимо хорошо кормить. А большевики плохо кормили даже основного «коренника», русский народ, кормили по остаточному принципу, не давая себе труда думать о том, что он несет основную нагрузку. «Пристяжные», те и сачкануть могли, делать вид что «тянут», а то и «виснуть» на постромках, умудряясь при этом получать от «возниц» лучшие порции «овса». Впрочем, разве можно «пристяжных» винить за это, ведь они не считали тот «воз» своим. Неужто не видят, что загнали, вот-вот упадет «коренник»!?…

Ольга Ивановна не заметила, как за размышлениями произошло то, что в последнее время частенько с ней приключалось. Она забылась, задремала в кресле напротив выключенного телевизора, видя очередной, навеянной раздумьями сон… Рыжей масти коренник, измученный непомерной поклажей, висящими на постромках пристяжными, исполосованный кнутом ездового хрипит, бьется, из взнузданного рта выступила кровавая пена. А ездовой все машет и машет кнутом, а пристяжные, те что черной и желтой масти и прочие, все косят на него глаза – сдохнет или нет, но сами не тянут постромки, а ждут когда коренник окончательно обессилит, чтобы вонзить в него зубы… И опять, в этом нет их вины, они же в эту «телегу» не по доброй воле запряжены, а вот коренник тот сам, по доброй…

Ольга Ивановна вздрогнула и проснулась тяжело «переваривая» кратковременный «экскурс» в подсознание. И тут ей неожиданно экспромтом пришла мысль, что государство от разрушения и погибели может спасти… армия. Да-да, огромная мощная армия, она не даст развалиться стране, не даст пристяжным выскочить из упряжки, даже если коренник и окончательно выбьется из сил. А там может и ездовые опомнятся, сообразят, что нельзя на одном кореннике все время выезжать, к тому же и кормить его лучше некоторых пристяжным не мешало бы. Может и «кнут», наконец, окажется в руках у здравомыслящих и деятельных людей. Впрочем, «за кадром», в подсознании Ольги Ивановны уже созрело понимание, что и «пристяжные» «пристяжным» рознь, что есть и такие, которые не прочь помочь кореннику, но вот почему-то «овсом-сеном» и их обносят и бьют сильнее, а сейчас и вообще замахиваются, чтобы так ударить… А вот тех кто виснут, изображая немощь, как ни странно и по «холке гладят», и овса куда больше и лучшего качества дают. Ох, неужто ездовые в очередной раз хотят обидеть такого пристяжного… и тогда уж наверняка «коренник» останется один и его явно хватит ненадолго…

24

Ольга Ивановна пришла к выводу, что осуществить вынашиваемую в последнее время мечту провести урок на тему, не предусмотренную школьной программой лучше всего в пятницу 12 декабря, ибо с понедельника начинается Пленум… и чем там кончится неясно. А пока обстановка вроде спокойная и можно рискнуть.

Этот урок она хотела целиком посвятить какому-нибудь писателю, или поэту уроженцу Верхнеиртышья. «Кандидатов» было несколько, наиболее известные из них: Волков, Иванов, Пермитин, Васильев. Волкова и Иванова она отвергла, первого, после того как узнала истинное происхождение его популярных сказок. Иванов, хоть и приобрел к восьмидесятым годам большую известность благодаря удачным экранизациям романов «Тени исчезают в полдень» и «Вечный зов», но он был противен Ольге Ивановне своим явным враньем и «прогибом» перед советской властью. Пермитин? Его романы, особенно «Первая любовь» очень нравились ей. Он с такой красочностью описал свой родной Усть-Каменогорск в период предшествующий первой мировой войне и революции, именуя его Усть-Утесовском. Тем не менее, и он, возможно, против воли, нарисовал все привилегированные слои общества того времени только черной краской, а простонародье почти сплошь в «светлых» тонах. Зато природа Южного Алтая у него получилась великолепно – многоцветная, благоухающая, живая, так же живописно он описал охоту и рыбалку. Однако, как только доходило до социальных тем, сразу же переходил на черно-белое изображение. А в последней части своей знаменитой трилогии, он вообще как ослеп, описывая быт писательской общины тридцатых годов в Москве так, будто рядом не идет грызня за власть, не арестовываются и уничтожаются люди, ведь под этот «молох» попал его друг и земляк Павел Васильев…

Конечно, по-настоящему большим поэтом являлся именно Павел Васильев, ибо обладал дарованием сопоставимым с талантом самого Есенина. И по «социальному признаку» Васильев более всех импонировал Ольге Ивановне. Будучи сыном учителя станичной школы, он досконально знал казачью жизнь и красочно описывал ее в своих стихотворениях и поэмах. Правда в ряде его произведений также звучали просоветские нотки, но Ольга Ивановна чувствовала, что это всего лишь вынужденные «пассажи», иначе поэта тогда, в 20-х и 30-х годах, просто бы не печатали. Когда Васильев начинал писать о казаках, он не мог скрыть настоящего своего отношения к ним, своей любви и восхищения, боли за трагическую участь их постигшую. Ольга Ивановна посчитала своим долгом выкроить один урок из учебного плана в выпускном классе и посвятить его именно творчеству Павла Васильева.

Перед уроком Ольга Ивановна волновалась. Нет, она не боялась, что кто-то потом ее «заложит» за тему, не предусмотренную программой. Она боялась, что ее не поймут ученики. Как не крути, но они все «продукт» коммунистической системы воспитания, а воспитывать молодежь коммунисты, в общем, всегда умели. Это уже потом, когда человек поживет, помучается в очередях за всевозможным дефицитом, переживет массу всевозможных несправедливостей, то годам к сорока он может уже и с раздражением начнет относиться ко всей этой пропагандистской газетно-радио-телевизионной трескотне. И соответствующие фильмы уже не в такой степени оболванивают его, более или менее искушенное сознание. А шестнадцати-семнадцатилетние подростки, выросшие в провинциальном поселке, поэтапно становившиеся сначала октябрятами, потом пионерами, комсомольцами… Они ведь искренне верят, что красные это сплошь благородные, храбрые и великодушные, а белые – трусливые, вероломные и жестокие, каковыми они изображены в таких фильмах как «Неуловимые мстители», тех же «Тени исчезают в полдень», «Конец атамана», «Транссибирский экспресс» и многих других. Одному более или менее нейтральному фильму «Служили два товарища» явно не под силу противодействовать валу «красной» кинопродукции. Потому Ольга Ивановна испытывала тревогу и волновалась…

– Ребята… сегодня… сегодня у нас будет не совсем обычный урок. Мы закончили предыдущую тему, и прежде чем идти дальше, я бы хотела один час посвятить ознакомлению с творчеством поэта, которого нет в школьной программе, но который вполне достоин быть в нее включенным. Это наш с вами земляк, современник Шолохова и Маяковского, невероятно талантливый поэт Павел Васильев, – Ольга Ивановна замолчала.

В классе воцарилась тишина – ученики были явно сбиты с толку, не понимая, зачем это их учительнице понадобилось «втюхивать» им поэта, которого нет в обязательной школьной программе, и которого никто не знал.

– А если по программе его нет, значит, мы и сочинение по нему писать не будем? – осведомился один из учеников.

– Нет, не будет, ни сочинения, ни опроса, – подтвердила Ольга Ивановна.

В классе повеяло неким всеобщим облегчением, а некоторые девочки, обычно дисциплинированно слушающие учительницу, как бы расслабились – чего напрягаться, если за это не будут выставляться оценки.

– Знать этого поэта нужно не ради оценки, вам это нужно потому, что вы здесь родились, в верхнем течении Иртыша, и другой родины у вас не будет, поймите это ребята. Все писатели и поэты, которых вы изучали, они родились далеко отсюда. А Павел Васильев родился здесь, совсем недалеко от нас, в Зайсане, тогда этот город был казачьим поселком. А как вам должно быть известно здесь на месте водохранилища тоже была казачья станица Усть-Бухтарминская. И здесь, и в Зайсане жили и несли службу казаки 3-го отдела Сибирского казачьего войска…

Ольга Ивановна старалась не касаться гражданской войны, в общих чертах описала историю Бухтарминского края до революции и кто такие были казаки, после чего поспешила непосредственно перейти к творчеству Васильева. Но, конечно, избежать разговора о гражданской войне оказалось невозможно, ибо ею были пронизаны те стихотворные строки, которые она собиралась читать. Постепенно волнение прошло, она видела, что ее слушают внимательно, в глазах десятиклассников, во всяком случае, явного большинства, обозначился неподдельный интерес. Этот урок отличался от прочих, прежде всего тем, что здесь, пожалуй, впервые за всю учебу, им говорили совсем не то, что прописано в учебнике. И только благодаря наступившей Перестройке, ослаблению идеологического пресса, учительница известная как своим белогвардейским происхождением, так и явно нестандартными взглядами, решилась частью своих несоветских мыслей поделиться с учениками. Ольга Ивановна видела, что сумела сразу овладеть вниманием класса и продолжала уже со спокойным вдохновением. Кратко она рассказала биографии поэта, и перешла непосредственно к стихам:

– Я вам сейчас прочитаю стихотворение, оно называется «Лагерь». В нем описан небольшой эпизод гражданской войны и попробуйте его проанализировать:

 
Под командирами на месте
Крутились лошади волчком,
И в глушь березовых предместий
Автомобиль прошел бочком
 
 
Война гражданская в разгаре,
И в городе нежданный гам, —
Бьют пулеметы на базаре
По пестрым бабам и горшкам.
 
 
На сеновале под тулупом
Харчевник с пулей в глотке спит,
В его харчевне пар над супом
Тяжелым облаком висит.
 
 
И вот солдаты с котелками
В харчевню валятся, как снег,
И пьют веселыми глотками
Похлебку эту у телег.
 
 
Войне гражданской не обуза —
И лошадь мертвая в траве,
И рыхлое мясцо арбуза,
И кровь на рваном рукаве.
 
 
И кто-то уж пошел шататься
По улицам, и под хмельком
Успела девка пошептаться
Под бричкой с рослым латышом.
 
 
И гармонист из сил последних
Поет во весь зубастый рот,
И двух в пальто в овраг соседний
Конвой расстреливать ведет.
 

Ольга Ивановна закончила читать. В классе по-прежнему стояла тишина. Ученики не знали, как реагировать на эти строки, так не похожее на те, что они «проходили» и заучивали по программе типа: «Как родная меня мать провожала…» или «Ваше слово товарищ маузер».

– В этом стихотворении показана без прикрас, и в то же время без лишнего очернения, истинная картина гражданской войны, где люди одной страны воюют друг с другом. Причем более всех от нее страдают даже не солдаты воюющих армий, как это бывает в войнах международных, а простые люди, которые оказываются на линии огня совершенно случайно, которые не воюют ни за одну сторону и, тем не менее, тоже гибнут. В стихотворении, как вы видите, поэт не фиксирует открыто ни красных, ни белых. Здесь показана просто гражданская война, ее ужас и несправедливость, в первую очередь к таким вот случайным людям, как тот харчевник, погибший от шальной пули, или двух в пальто, которых безо всякого суда и разбирательств спешат на всякий случай расстрелять, – поясняла Ольга Ивановна.

– А кто их, и харчевника, и этих в пальто, красные или белые? – наконец созрел вопрос из класса.

– Да не все ли равно, ведь могли и те, и те. Поймите это ребята, – с грустной улыбкой покачала головой Ольга Ивановна.

Класс молчал, переваривая услышанное. Посредством этого «нейтрального» стихотворения Ольга Ивановна осторожно, как бы перекидывала мост уже к более политически акцентированным произведениям поэта:

– Ребята, теперь я хочу представить вашему вниманию фрагменты из главного произведение Павла Васильева, поэмы «Песнь о гибели казачьего войска». Эта поэма как и многое из творчества поэта очень долго находилась под запретом, и не получило широкой известности. Но вы должны знать это произведение нашего выдающегося земляка, проникнутое болью за наш родной край и за судьбы людей здесь живших. Из этих строчек вы поймете, насколько сильно поэт влюблен в свою родину, в Прииртышье. Сибирские казаки воевали за белых, они два столетия служили царю, а советская власть была им чужда, непонятна и они ее не приняли, о том и говорится в следующих строках поэмы:

 
Что впереди? Победа, конец
Значит не зря объявлен поход,
Самый горячий крутой жеребец
Под атаманом копытом бьет.
Войско казачье – в сотни, да вскачь.
С ветром полынным вровень – лети,
Черное дерево – карагач,
Камень да пыль на твоем пути!
Сотни да сотни,
Песни со свистом,
Пролит на землю
Тяжелый кумыс
Гладит винтовки Гусиная Пристань,
Шашками машет Тополев мыс.
 

Ольга Ивановна положила конспект урока на стол, в классе по-прежнему тишина и предельное внимание. Наверное, с таким же удивлением и вниманием где-нибудь потенциальные диссиденты впервые «поймав» на транзисторный радиоприемник слушали «Би-Би-Си» или «Голос Америки».

– Кто из вас знает, что такое Гусиная пристань? – обратилась она к классу.

С места на этот раз ответа не последовало, зато поднялась одна рука. Ее подняла девочка из числа серых мышек, старательная, но учившаяся весьма средне.

– Это… это деревня, которая сейчас на дне водохранилища. Там мои бабушка и дедушка жили, и мама родилась, – покраснев, то ли от смущения, то ли еще от чего, ответила ученица.

– Правильно Настя. Гусиная Пристань это населенный пункт на берегу Иртыша, через который переправлялись все грузы по реке из Усть-Бухтармы и в нее, своего рода порт на Иртыше, ну а Тополев мыс, это поселок на берегу озера Зайсан. В ходе гражданской войны, Красная Армия, как вы знаете, одержала победу, но… но я хочу чтобы вы поняли, что то была не обычная война. Сейчас идет переосмысливание тех событий, и все чаще ее называют не войной угнетенных с господствующими классами, а братоубийственной, ведь в ней русские воевали с русскими, – Ольга Ивановна смело могла так говорить, в этом классе все ученики были только с русскими, или с украинскими фамилиями. Ни одного из тех немногочисленных казахов, что учились в поселковой школе, на этот раз в десятом классе по различным причинам не оказалось. Ольга Ивановна продолжала. – И в самом деле, если мы посмотрим на самых выдающихся деятелей, как красных, так и белых, то и там, и там имелись выходцы из самых различных слоев общества. Тот же Владимир Ильич Ленин – сын действительного статского советника, то есть потомственный дворянин и в среде его ближайших сподвижников немало выходцев и из дворян и из интеллигенции. Ну, а те же белые генералы, которых очень долго считали почему-то аристократами, на самом деле часто происходили из низших сословий. Например, генерал Деникин – внук крепостного крестьянина, а генерал Корнилов сын казака, кстати, Корнилов тоже наш земляк, родился в Усть-Каменогорске…

Ольга Ивановна видела, что ее слова производят ошеломляющее впечатление на многих учеников, большинство которых уже состояли членами ВЛКСМ. Некоторые явно оказались не готовы к тому, чтобы во все это поверить… Ольге Ивановне некогда было разбираться в психологическом воздействии своих слов, ведь у нее имелся только этот урок, за который она, вне всякого сомнения, получит внушение или даже выговор, и потому второго урока уже наверняка не будет.

– Белые в этой братоубийственной войне потерпели поражение, и поэт откликается на их трагическую судьбу следующим образом:

 
Торопи коней, путь далеч,
Видно вам, казаки, полечь.
Ой, хорунжий, идет беда,
У тебя жена молода.
Неизвестен путь и далечь,
Видно вам, казаки, полечь!
Кто же смерти такой будет рад?
Повернуть бы коней назад
Через волны чужих пшениц
До привольных своих станиц.
 

– Кульминация поэмы это отступление белоказачьей армии атамана Анненкова в Китай. У Анненкова были черные знамена, а его армию поэт сравнивает с отбитым от стаи, то есть от основных сил белых, от Колчака, волчьим косяком. Послушайте и оцените образность, с которой автор доносит эту трагедию:

 
Белоперый, чалый быстрый буран,
Черные знамена бегут на Зайсан.
А буран их крутит и так и сяк,
Клыкастый отбитый волчий косяк.
Атаман, скажи-ка, по чьей вине
Полстраны в пожарах, в дыму, в огне?
Атаман, откликнись, по чьей вине
Коршуном горбатым сидишь на коне?
Белогрудый, чалый быстрый буран,
Черные знамена бегут на Зайсан.
Впереди вороны в тридцать стай,
Синие хребтины, желтый Китай.
Позади как пики торчат камыши.
Полк Степана Разина и латыши.
Обступает темень со всех сторон.
Что побитых воронов – черных знамен.
 

Класс безмолвствовал, наверное, даже до самых последних учеников дошла мощь и трагическая красота поэтического слова, а Ольга Ивановна продолжала пояснять:

– Без сомнения, хоть поэт и называет казаков волчьим косяком, но он скорбит о гибели павших и безрадостной судьбе на чужбине оставшихся в живых. Он не рассматривает гражданскую войну как войну зла с добром, он рассматривает ее как трагедию. И я вас прошу не рассматривать ее, как это делалось раньше, это очень сложное и многогранное историческое событие. Еще раз повторяю, прежде всего, это великая трагедия нашего народа. К этому еще пятьдесят лет назад призывал в своём творчестве и Павел Васильев. Конечно, тогда в 30-х годах писать такие стихи было крайне небезопасно, что и предопределило гибель нашего гениального земляка в застенках НКВД в 1937 году…

Это был пятый урок. Шестого у Ольги Ивановны в расписании не значилось. Она сидела в кабинете, выпив валерьянки, и успокаивалась. После окончания шестого урока в дверь негромко постучали, на пороге стоял Игорь Ратников.

– Разрешите Ольга Ивановна, – здоровенный парнище, обычно не отличавшийся стеснительностью, сейчас смущенно переминался. – Можно вас спросить?

– Да конечно, Игорь, что ты хотел?

– Это… Так значит здесь тоже жили казаки… и многие ребята, что здесь учатся, ну это, их потомки?

Ольга Ивановна улыбнулась, столь неожиданному образу мыслей десятиклассника.

– Да, есть, как бы это сказать, настоящие природные казаки, но очень немного. Здесь ведь сейчас в основном население со стороны, пришлое. Потом тут и до революции не только казаки жили, но и крестьяне, которых по столыпинской реформе сюда из центральной России переселили. Та же Настя Атемасова, которая сказала, что ее мама в Гусиной пристани родилась, наверняка из тех крестьян-новоселов.

– А я почему-то думал, что казаки только на Дону жили, – откровенно признался Игорь.

– Ну что ты, и здесь тоже была казачья линия, и вообще в России насчитывалось двенадцать казачьих войск. Просто донскому казачеству своеобразную рекламу сделал своим творчеством Шолохов. Другим так не повезло. Но сейчас снят запрет с творчества Павла Васильева, и я думаю страна, наконец, узнает и о сибирских казаках…

Игорь ушел, глубоко задумавшись, а Ольга Ивановна все более уверялась, что этот, почти подпольный, урок ей удался.