Текст книги "Дорога в никуда. Книга вторая. В конце пути"

29

Ольга Ивановна уезжала с «точки» затаренная, что называется, под завязку. Перед отъездом Ратников, улучив момент, когда жена отошла, задал ей возникший у него экспромтом вопрос:

– Ольга Ивановна, я вижу, у вас есть свои каналы информации, и вы наверняка знаете то, что нам сверху официально не доводят. Из ваших слов я окончательно удостоверился в том, что и сам подозревал, что произошедшее вчера в Алма-Ате более чем серьезно. Но я все-таки надеюсь, что основ государства это не должно поколебать. Как ваше мнение?

Учительница в ответ пристально посмотрела на подполковника и как будто удовлетворенно улыбнулась одними губами:

– Вы знаете, я сама над этим только и думаю. Вроде бы не мне переживать над судьбой этой как говорили мои родители совдепии, но все одно тревожно как-то. Конечно, сама по себе такая одиночная демонстрация опасности не несет, но… Но они же делают одну роковую ошибку за другой, начиная с Афганистана. Уже семь лет там завязли как в трясине, посадили страну на голодный паек. Горбачев вроде что-то пытается сделать, но, похоже, в межнациональных отношениях он вообще не разбирается. Боюсь, если эта ошибка наложится на афганскую, Чернобыль и прочие, то этого слишком много для одного десятилетия. Вспомните ошибки, что допускал Николай второй, начиная с японской войны, к чему это привело?

– Ну нет, не может быть, чтобы все повторилось… Тогда ведь все совсем прогнило, сейчас, думаю, что до такого еще далеко, – как то неуверенно не то возразил, не то попытался выдать желаемое за действительное Ратников.

– Раз так, то чем вызвано ваше беспокойство, Федор Петрович?…

Они стояли возле школьной машины и ждали пока Анна, командуя солдатами, уложит все отобранное Ольгой Ивановной в будку.

– Видите ли, мне еще пять лет до увольнения в запас и хотелось бы, чтобы они без лишней свистопляски здесь прошли. Потом-то мы в Ярославль к себе на родину поедем, а здесь как ни крути Казахстан, – смущенно признался Ратников, в то же время понимая, что, видимо, обижает собеседницу, которая, что называется, приговорена жить здесь.

Но Ольга Ивановна не обиделась, хоть и догадалась о причине смущения подполковника:

– Я поняла вас. Надо же, и здесь мы мыслим в унисон. Я тоже размышляла по этому поводу. Не дай Бог начнутся всеобщие волнения. Русские, такие как я, заложниками окажутся. У меня ведь, и бывший муж, и сын, оба в России, первый в Барнауле, но туда мне дорога заказана, хоть здесь и недалеко. А сын подальше, в Красноярске, после Армии, где он двухгодичником служил, остался. В прошлом году я была у него, город мне очень понравился, чем-то на Усть-Каменогорск похож, только намного больше. И ему нравится, на закрытом предприятии работает, твердо решил там насовсем остаться. Писал, что с девушкой познакомился, встречаются. Дай-то Бог, если там сможет зацепиться, квартиру получить. И сам спокойно заживет и мне, случай чего, будет куда убежать, – Ольга Ивановна вздрогнула и повела рукой, будто отгоняя нехорошее видение, и вновь взяла себя в руки, ее тон стал более оптимистичным. – Но будем надеяться на лучшее, что все обойдется, и вы дослужить успеете, и мне бегать на старости лет никуда не придется. Ведь не одни же дураки у нас в правительстве, должны найти выход из этой непростой ситуации?

– Да Ольга Ивановна, опять вы мне пищу для размышлений подбрасываете, – с улыбкой покачал головой Ратников. – А помните нашу первую с вами встречу также в декабре, но шестнадцать лет назад, ох как же тот разговор на меня подействовал.

– Помню, но не очень хорошо, – заулыбалась в ответ и Ольга Ивановна. – Там мы с вами, кажется, о поэзии говорили?

– В основном о творчестве Высоцкого и признаюсь я после того разговора серьезно переосмыслил свое к нему отношение, – откровенно признался подполковник.

– Неужто, перестали быть его поклонником? – удивилась Ольга Ивановна.

– Не то чтобы совсем, но относится к нему начал более спокойно, без прежнего этакого юношеского фанатизма… Ну ладно, кажется уже все погрузили, ехать пора, – неожиданно разом прервал диалог подполковник, ибо к ним шла Анна, а он не хотел чтобы жена узнала о той давней встрече его, с Ольгой Ивановной, а еще более о содержании их «поэтического» разговора…

В поселке машина подъехала сначала к подъезду Ольги Ивановны и Ратников с шофером перетаскали все товары в квартиру. Ольга Ивановна тут же достала из заначки деньги и буквально заставила подполковника взять недостающую часть оплаты. Деньги у советских людей водились, а вот купить на них… Таких мест, где деньги можно было превратить в товар в СССР, особенно в провинции, было немного.

Ольга Ивановна распаковала и разложила привезенное: в шифоньер, в холодильник, на балкон (что не вошло в холодильник). Потом она включила телевизор. Но, ни по Москве, ни по Алма-Ате о вчерашних событиях в столице Казахстана не было сказано ни слова. Власть явно демонстрировала, что ничего не произошло. Шли обязательные пропагандистские передачи типа «Ускорение и качество», транслировались репортажи с хокейного приза «Известий»… Ольга Ивановна, еще час назад в разговоре с Ратниковым и его женой, представшая такой мудрой и логичной… Сейчас, когда она осталась одна, ее вдруг охватил страх перед будущем, тот же страх, что интуитивно ощущала ее «сановная» подруга Мария Николаевна и, похоже, тот же Ратников. Они все «ехали» в третьем классе и по «стуку колес» ощущали, что там, в везущем их локомотиве, что-то работает не так, надо срочно что-то предпринимать, иначе весь состав «сойдет с рельсов». Но, похоже, там, «у руля» этого совершенно не чувствовали, что рулить надо как-то по другому, вроде бы объявили «перестройку», а все делают по старинке, как делали их предшественники. А на настоящую новаторскую перестройку они просто не способны. И еще одно роковое совпадение, судя по всему все эти восхваления необычных отношений между новым генсеком и его женой, ее бросающееся в глаза влияние на мужа, говорит не о чем ином, как о том, что он находится под ее каблуком. Если бы она была умницей… Но Ольга Ивановна не замечала особого интеллекта не только на его, но и на ее лице. Так кто же руководит страной, недалекий человек, на которого не лучшим образом влияет его столь же недалекая жена? Господи, как будто история повторяется, один царь подкаблучник уже погубил Российскую империю. А что сейчас, неужели генсек подкаблучник ведет к гибели Советский Союз? А раз так, то что же получается… «поезд» обречен, крушение неизбежно!?

«Господи нет… хоть и ненавижу я всей душой эту власть, но не хочу, видит Бог… Ведь с нас, с рядовых русских людей за все их ошибки спросят, и за Афганистан, и за пустые прилавки, и за этот разгон демонстрации, за все… Молодость моих родителей пришлась на эпоху перемен… а дедам еще хуже пришлось, встретить ее в старости и умереть страшной не спокойной смертью. Неужто, и мне такая судьба уготована? Не дай Бог… не дай Бог…. Верую в тебя, Господи, верую, только спаси, только защити…»

Ратников тоже не мог думать ни о чем другом, после того как отвез Ольгу Ивановну и привез школьников. Немного посидев в казарме, до смены дежурных офицеров, он уже собирался идти домой, но думы его не оставляли. Он теперь буквально в каждом «судьбоносном» проекте руководства страны видел роковые ошибки, сродни афганской и вчерашней. На ум почему-то пришла грандиозная стройка БАМа: «Ну кому он сейчас нужен этот БАМ, миллиарды в тайгу зарыли, ведь сколько предприятий выпускающих товары народного потребления могли на эти деньги построить. А сколько шоссейных дорог, у нас же чуть от Москвы на восток отъехал и нормальных дорог почти нет. В Афгане миллиарды зарыли и тысячи молодых жизней погубили, в БАМ зарыли, Чернобыль рванул, тоже миллиарды прахом и тысячи погибших и облученных, столько территории заразили. И вот теперь ко всему один из самых мирных и верных советской власти народов так оскорбили… Сволочи, их не государством руководить, а к стенке сортирной ставить и расстреливать», – негодовал про себя Ратников. И тут в его воспаленном мозгу вдруг ярко всплыло воспоминание лекции, что он слушал, еще будучи курсантом Ярославского военно-технического училища. Читал ту лекцию преподаватель по «Истории КПСС». Он сравнивал социалистический путь развития с объездной короткой дорогой: «Россия до семнадцатого года тащилась в хвосте развитых стран. Большевики, взяв власть, свернули с общей дороги, чтобы по объездной, на высокой скорости обойти всех, возглавить человечество и, увлекая его собственным примером, повести к коммунизму». Объездной путь?… Но это не дорога, это же целина, бездорожье. Кого по такому пути можно обогнать, разве что шишек набить? Похоже, так оно и вышло…

Надо было идти домой, но он не мог заставить себя встать. Ожил телефон. «Дождался, не иначе Аня звонит, сейчас ругаться будет», – переключился с невеселых раздумий подполковник, беря трубку.

– Товарищ подполковник! Готовность номер один!

– Что!? – с Ратниковым произошло то, что еще никогда не происходило в тот момент, когда он слышал эти слова – он не сразу сообразил, о чем ему говорят.

Но тут же вой все набирающей обороты сирены вернул подполковника из мыслительной полудремы в бодрствующую реальность, словно человек находящийся под наркозом получил приводящую в чувство пощечину…

Когда выбежал из канцелярии в дверях толкались уже последние солдаты. На крыльце казармы Ратников озабоченно посмотрел через тускло подсвеченную фонарями декабрьскую хмарь в сторону автопарка. Там, то заводилась, то опять глохла дежурная машина. Мимо проскочила коренастая фигура Малышева в распахнутой танковой куртке и сбитой на затылок шапке, большими пружинистыми скачками догонявшая солдат. Наконец, дежурная машина «чихая» и «моргая» фарами на малых оборотах подползла к казарме. Со стороны ДОСов с крайне недовольной физиономией появился Гусятников, за ним другие офицеры.

Садясь в машину, Ратников, напрягая зрение вновь взглянул на смутно белевший склон горы с передвигающемуся по нему темными фигурками. Танковая куртка и там выделялась, она уже почти достигла гребня горы, возглавив змеевидную цепочку шинелей и бушлатов.

Бесконечное количество раз вот также по «Готовности» Ратников обгонял на дежурной машине бегущих вверх солдат. Обгонял, не приглядываясь, в лучшем случае машинально отмечал, кто добросовестно бежит, торопиться занять свое место в боевом расчете, а кто сачкует, лишь изображая страдания и муки на лице, на самом деле едва перебирая ногами. Сейчас он вглядывался в лица, когда они попадали в свет фар, и отчетливо видел какие они разные, ни одного одинакового. А ведь испокон принято считать солдатскую массу однородной, говорить о ней, как о неком неодушевленном предмете. Так же примерно думают все индивидуумы, прорвавшиеся к большой власти о тех, кто стоит ниже их по социальной лестнице. Для них это «народ», однородная безликая масса. Ратников сейчас видел их как никогда отчетливо, их глаза застилал пот… глаза, голубые и карие, серые и зеленые, большие и маленькие, раскосые… дышали открытыми ртами, хватая воздух вместе с падающими снежинками. Они сейчас испытывали мучения, все, не зависимо от того бежали в полную силу или «сачковали»… Так же как мучился весь народ огромной страны, и кто «вкалывали» и кто втихаря сачковали, все равно верившие или не верившие в «счастливое будущее» – все мучились, кто больше, кто меньше.

Когда машина достигла КП, Ратников открыл дверцу кабины и замер на мгновение, стоя на подножке ЗИЛа. Он оказался в той точке огневой позиции дивизиона, откуда хоть и с трудом, но просматривалась сквозь ущелья дырявое дно «кофейника» заткнутое освещенной прожекторами пробкой-плотиной. По прямой до плотины было много ближе чем по дороге, огибавшей горные хребты, и потому в ясные вечера, или ночи отсюда «с верху» иногда ее «свет», как будто просматривался. На этот раз сознание не отреагировало как обычно на сказочный мираж далекого видения. Ратников обратил внимание на другое, на то, что дальше, за этой плотиной, символа воплощения советской мечты, за ней, страшной вселенской бездной простирается непроглядная темень. Свет далеких прожекторов был словно манящая, зовущая к себе путеводная звезда-обманка… за которой, дальше пути нет, ничего… пропасть. А к ней все еще идут по инерции, идут в мучениях, в надежде, веря в сказки, задолбленные в мозги с детства, веря, что там ждет благодать, счастье всем и вся. Путеводный свет все ближе, совсем немного уже осталось идти по этой мучительной дороге… дороге в никуда.

На этот раз, «Готовность», оказалась учебной.