Текст книги "Тайна убийства Столыпина"

«Подарок» для господина Столыпина

Чиновник по особым поручениям, поддерживающий связь с секретными агентами, доложил Герасимову о неожиданном появлении одного из них.

– Дело срочное, просит принять его.

Срочные сообщения полковник Герасимов предпочитал выслушивать сразу, отодвигая в сторону неспешные дела. В этом плане он не был педантом и строгого порядка не придерживался.

Агент, которого он принял, принес неприятное сообщение. По обрывкам услышанных фраз он понял: в ближайшее время Столыпину будет преподнесен «подарок». Наверное, хотят швырнуть бомбу, решил агент.

То же подумал и Герасимов, который стал лихорадочно искать выход из создавшейся ситуации. Он мог бы перепроверить донесение через Азефа, но того, как назло, не было в столице – недавно он отправился за границу, сославшись на усталость.

Если бы Азеф знал о таком намерении, подумал Герасимов, то наверняка не стал бы скрывать план террористов. Потому он и понял, что акция задумана не Боевой организацией эсеров, а какой-то другой группой.

Незадолго до отъезда Азеф сдал Герасимову группу, активно следившую за поездками Столыпина. Он назвал несколько имен и среди них известную Валентину Попову. За боевиками этой группы была установлена слежка. Заметив за собой наблюдение, члены группы скрылись в Финляндии, где обычно прятались революционеры, пользовавшиеся благожелательным отношением местной полиции.

– Назывался ли конкретный день для совершения теракта? – спросил полковник агента.

– Нет, – ответил тот, – но ясно, что произойдет это в ближайшее время.

Самым ближайшим днем выхода премьера в народ было третье января. В этот день должно было состояться торжественное открытие и освящение в институте экспериментальной медицины клиники накожных болезней и домовой церкви, созданных на средства статского советника Н.К. Синягина. На торжество было приглашено около двухсот человек – всем разослали частью именные, а частью безымянные пригласительные билеты. Съезд должен был начаться в десятом часу утра. Ожидались премьер-министр Столыпин, градоначальник генерал-майор фон дер Лауниц, принцесса и принц Ольденбургские.

Несмотря на поздний час, Герасимов решил посетить премьера и градоначальника, чтобы отговорить их от посещения клиники.

Размышляя о ситуации по дороге к Столыпину, Герасимов пришел к выводу, что всю эту кашу заварила, конечно, террористическая группа Зильберберга, которая не только укрывалась в Финляндии, но и создала там хорошую базу – конспиративные квартиры, динамитные лаборатории. Он подумал, что нити от группы Поповой наверняка ведут к террористам группы Карла Трауберга, совершившей в августе 1906 года громкое выступление – убийство командира Семеновского полка генерала Мина, подавлявшего восстание в Москве. Следы этой группы обнаружить полиции не удалось, не удалось заиметь в ней агента, но информация о группах, действовавших вне Боевой организации, уже имелась.

О них как-то был разговор с Азефом.

– Что это за группы? – пытался выяснить Александр Васильевич.

– Не знаю. – Чувствовалось, что Азеф не настроен беседовать на щекотливую тему. – Знал бы, так сказал. Я держу свое слово.

Конечно, Азефу не было смысла утаивать информацию, ведь группы действовали не под его началом и могли свести на нет все их планы – с какой стати он стал бы их прикрывать?

С тягостным настроением вошел начальник охраны в квартиру Столыпина, чтобы сообщить неприятную новость.

Из воспоминаний А.В. Герасимова:

«Мне приходилось постоянно, чуть ли не ежедневно, входить в соприкосновение со Столыпиным по делу службы. Но неоднократно я бывал у него и на дому, среди членов семьи. Насколько Столыпин был строг, суров, энергичен в государственной своей работе, целиком отданный владевшей им политической идее, настолько любезен и дружелюбен он был в личных отношениях. В кругу своей семьи он даже производил впечатление мягкого, податливого человека, и первую скрипку тут играла его жена. Ко мне они оба относились очень сердечно: он видел во мне преданного слугу государства, она же – надежную охрану своего мужа. В тяжелые времена мне приходилось бывать у Столыпина ежевечерне, докладывая ему о событиях в революционном лагере. По просьбе его жены, часто присутствовавшей при наших беседах, я должен был сопровождать его в поездках вне Петербурга, в Царское Село, и на обратном пути Столыпин мне о многом рассказывал, между прочим и о том, как царь относился к сообщениям, почерпнутым из моих докладов».

Неожиданному приезду Герасимова в столь позднее время Столыпин не удивился. Понимал: раз пришел – значит, надо.

– У меня неприятная, в сущности, новость… – начал Герасимов.

– Говорите в присутствии Ольги Борисовны, – разрешил Столыпин, – если, конечно, дело не касается государственной тайны.

– Как сказать, – заметил Герасимов и поведал о сообщении секретного сотрудника, не смущаясь присутствием Ольги Борисовны. Если Петр Аркадьевич дозволил, почему бы не сказать?

Он предложил министру воздержаться от выездов в город в течение нескольких дней, пока обстановка не прояснится. Собственно, ради этого он и приехал.

– Невозможно, – заявил Петр Аркадьевич. – Я обещал принцу Ольденбургскому присутствовать на открытии клиники и обязан выполнить свое обещание.

– Но нельзя игнорировать поступившее сообщение, – возразил Герасимов. – У нас слишком мало времени, чтобы разобраться, безопасно вам там быть завтра или нет.

Столыпин предложил компромисс:

– Думаю, что там можно выставить надежную охрану и пресечь действия боевиков.

– Нет, Петр Аркадьевич, мы не сможем в клинике обезопасить вас и градоначальника. Там предвидится большая скученность, много народу, теснота – это как раз то, что требуется спрятавшемуся убийце. Он будет так одет, что мы его не распознаем. Я анализировал ситуацию. Двести человек в таких стесненных условиях… Я прошу вас, Петр Аркадьевич, последовать моему совету.

Ольга Борисовна поддержала полковника. Часто жены дают мужьям неверные советы, но нередко и весьма полезные, к которым следует прислушаться.

– Мне кажется, не стоит пренебрегать советом Александра Васильевича, – сказала Ольга Борисовна мужу, – ведь печется он о твоем здоровье. Можно пропустить одно открытие, разве другие дела твои не стоят того, чтобы завершить их?

Только умная женщина может убедить мужа. Ольга Борисовна убедила, и, уступая ее доводам, Столыпин сказал:

– Хорошо. Я несколько дней проведу дома… А что вы думаете предложить фон Лауницу? Тоже сидеть взаперти? Лауниц же вас не послушается – у него такой упрямый характер.

– Надеюсь уговорить его, – сказал Герасимов, покидая гостеприимную семью.

Как и предвидел Столыпин, фон Лауниц не захотел обсуждать проблему.

– Если эсеры думают запугать меня, то они глубоко ошибаются, – сказал он. – Я никогда их не боялся. Что завтра скажут в столице, если узнают, что градоначальник испугался террористов и по этой причине не явился на открытие клиники, хотя дал предварительное согласие? Нет-нет, уважаемый Александр Васильевич, не предлагайте такое решение и не настаивайте на нем! Оно неприемлемо!

Уговорить градоначальника Герасимову не удалось, хотя доводы последовать его совету он привел убедительные.

– Но вы же знаете, что у них покушение на градоначальника стало как бы революционной традицией. Им все равно, боитесь вы их или нет, им нужна кровь. Если бы у меня не было серьезной информации, я бы с вами согласился, но, если такая опасность существует, я обязан предостеречь вас. Я разговаривал с Петром Аркадьевичем, он со мной согласился.

– Петру Аркадьевичу, конечно, появляться там не стоит, – заметил генерал-майор, – все знают, как его любят революционеры, – он усмехнулся, сказав слово «любят». – Но при чем здесь я?

Герасимов пытался объяснить, что к Лауницу отношение у боевиков особое. Тамбовским губернатором он жестоко подавлял восстания в губернии, потому социалисты-революционеры давно наметили его в качестве жертвы.

Наверное, ему стоило напомнить и недавние времена, когда он, потомок старинного прибалтийского дворянского рода, окончивший Пажеский корпус, в ноябре 1905 года назначил карательную экспедицию, чтобы образумить, как он говорил, восставшие деревни. На это последовал ответ тамбовского комитета партии эсеров, который приговорил Лауница и его ближайших помощников к смертной казни. Помощники губернатора были застрелены. Оставалась очередь за Лауницем.

– Эсеры держат свое слово, – настаивал на своем жандарм.

– Напрасно вы меня уговариваете, – сказал на прощание градоначальник. – Усильте охрану – и все обойдется.

Фон дер Лауниц остался при своем мнении. На следующее утро он явился в институт в сопровождении собственной охраны.

В двенадцать часов дня, после окончания обедни, все гости вышли из церкви, находящейся на четвертом этаже, и направились на третий этаж, к завтраку.

Впереди шли певчие, за ними принцесса Ольденбургская со статским советником Синягиным, затем принц Ольденбургский с градоначальником генерал-майором фон дер Лауницем, за ними адъютант принца капитан Воршев и камергер Вуич, а потом следовали все остальные приглашенные.

На верхней площадке лестницы стоял молодой человек в безукоризненной фрачной паре – видимо, из приглашенных.

Как только капитан Воршев и камергер Вуич прошли мимо молодого человека, он, внезапно выхватив револьвер, произвел из-за спины три выстрела в генерала.

Выстрелы прозвучали как щелчки – спускавшиеся ничего не поняли.

Фон Лауниц упал, сраженный пулями.

По свидетельству очевидцев, он издал крик, который словно парализовал всех идущих. В растерянности они остановились.

При первом же щелчке Воршев и Вуич обернулись. Вуич схватил убийцу за горло, а Воршев, выхватив шашку, занес ее над террористом.

Местный полицейский пристав подполковник Корчак, шедший после капитана и камергера, схватил правую руку убийцы с револьвером и поднял ее вверх…

В считаные секунды Лауниц скончался.

Некоторые отмечали, что офицер свиты успел шашкой задеть террориста. В обвинительном заключении мы можем прочесть, что Корчак «из собственного револьвера два раза выстрелил в убийцу, который после второго выстрела весь осел и тут же скончался».

И Лауниц, проявивший ненужную, как оказалось, твердость характера, пренебрегший предостережением, лежал пластом на лестничной площадке, не сделав после выстрелов ни одного шага.

Судебные медики, извлекшие из тела террориста пули, констатировали: выстрелы в грудь и живот были сделаны из револьвера подполковника, а в голову – из револьвера убийцы. Труп обыскали. В карманах нашли запасную обойму с пулями, у которых оказались спиленные головки, кошелек и безымянный пригласительный билет на торжество освящения церкви.

Осмотр одежды ни к чему не привел. Белье боевика было новое, без меток, совершенно новыми были фрачная пара и туфли.

Розыск зашел в тупик. Выяснить, кто же убил генерала, полиции сразу не удалось.

Столыпин сокрушался, что градоначальник погиб из-за своей неуступчивости. Он хотел сказать «упрямства», но вслух этого не произнес. А относительно безымянного революционера заметил:

– Да, и умирать они умеют, не только убивать.

Начавшееся по горячим следам следствие установило, что в здании, в капелле, находился еще один подозрительный человек, который до этого обмолвился с террористом несколькими словами. Этот человек медленно спустился по лестнице, принял от швейцара свое элегантное, как подчеркнули свидетели, пальто и, дав щедро швейцару на чай, вышел на улицу и уехал в экипаже в неизвестном направлении.

Подозреваемый бесследно исчез. Найти его полиция не смогла.

Судебные власти постановили: отделить голову от тела убийцы и заспиртовать в стеклянном сосуде. Чтобы установить личность террориста, голову выставили на всеобщее обозрение, и люди могли видеть на виске, рядом с револьверной раной, след от удара шашки.

Выяснить имя террориста никак не удавалось.

А потом приехал Азеф, который знал многие подробности об убийстве фон Лауница. Он и сказал Герасимову, чья голова заспиртована в стеклянном сосуде:

– Это Евгений Кудрявцев. Может, слышали – «Адмирал», бывший член тамбовского комитета партии социал-революционеров, бывший семинарист. В последнее время был в группе Зильберберга. Он давно мечтал убить Лауница за его жесткость по отношению к революционерам и не скрывал своего желания.

Азеф добавил интересную подробность, которой жандарм не знал. Еще в Тамбове Кудрявцев хотел расправиться с губернатором и, переодевшись сельским священником, пришел, чтобы выразить тому благодарность за подавление мятежа. Он ждал приема. Конечно, оружие было при нем. Кто бы мог подумать, что это не священник, а революционер? Но священника принял совершенно другой чиновник. Революционеры не знали, что Лауница назначили петербургским градоначальником и он срочно выехал в столицу. И тогда Кудрявцев отправился за ним. Для того чтобы выполнить свою задумку, он вступил в Боевую организацию эсеров.

Николай II после этого прискорбного случая захотел выслушать подробный доклад Столыпина о покушении и сопровождавших его обстоятельствах. Царя интересовало, может ли наконец полиция справиться с террористами, которые запугали столицу и сделали столичную жизнь просто невыносимой.

Слушал доклад он внимательно, изредка вставляя реплики и вопросы.

– Вы отмечаете полковника Герасимова. Необходимо его увидеть. Я хочу с ним поговорить.

Желание царя – закон. Прием был назначен через день, в девять часов утра.

Возвращаясь в Петербург, Столыпин предупредил полковника о желании государя.

– Он хочет с вами познакомиться. Его чрезвычайно интересует ваша деятельность. Я счел необходимым сообщить государю, что по роду своей работы вы обычно носите штатское платье и, по-моему, даже не имеете мундира, – сказал Столыпин. – Он ответил: «Неважно. Он может спокойно прийти на аудиенцию в штатском».

Герасимов поразился прозорливости Столыпина. Вроде совершенная мелочь, а приятно. Патрон понимал, что у его подчиненного может не быть парадного мундира, и избавил его от хлопот. Ведь для того чтобы сшить срочно мундир, надо было понести значительные расходы.

Александр Васильевич не намерен был предстать перед государем как мелкий чиновник, случайно попавший на аудиенцию.

– Постараюсь сшить мундир, – пообещал жандарм.

Он понимал, какое значение имеет придворный этикет, и потому сразу же поспешил заказать у лучшего в городе портного офицерский мундир, готовый дорого заплатить за него.

В назначенный час Герасимов явился к государю.

Позже он описал, каким он увидел впервые царя так близко. Красивые, умные, доброжелательные глаза и спокойный тон произвели на него глубокое впечатление.

Согласно дворцовому этикету, полковник не имел права сидеть в присутствии государя даже в том случае, если тот пригласит его сесть. Государь, понимая ситуацию, стоя слушал доклад. Полтора часа они беседовали возле окна, открывавшего вид на зимний царскосельский парк.

Государя интересовало положение в стране.

– Как вы оцениваете состояние государства? Велика ли опасность?

Жандарм долго отвечал на короткий, казалось бы, вопрос, отвечал со всеми подробностями – о революционных организациях, о боевых группах эсеров и, разумеется, о последнем террористическом акте, во время которого был убит петербургский градоначальник.

Николай II корил фон дер Лауница: почему же он не прислушался к совету Герасимова и, несмотря на предостережение, поехал на открытие клиники? Ему не давала покоя мысль: почему нельзя помешать покушениям и создать преграды на пути терроризма?

Воспользовавшись моментом, Герасимов сказал о том, что так долго его волновало. А волновала его предоставленная Финляндии конституция, благодаря которой революционеры скрывались на ее территории и беспрепятственно передвигались по ней. Финская полиция относилась к ним благосклонно, чего нельзя было сказать о ее отношении к полиции русской, которой она чинила различные помехи. Случалось, приезжавший русский полицейский высылался местными властями по жалобам русских революционеров. Последнее он считал возмутительным.

– Согласен с вами. С этим пора покончить, – заметил Николай II, – и, даю вам слово, я покончу!

В конце беседы он спросил у Герасимова, что тот знает о масонах.

– Мне говорили, что между ними и революционерами существует тесная связь. Я хотел бы знать, так ли это на самом деле.

– В государстве нет масонских лож, – ответил Герасимов, – и вообще они не играют никакой роли.

– Нет-нет, вы не правы. – Государь в первый раз возразил ему во время их беседы. – Передайте Столыпину о необходимости представить доклад о русских и заграничных масонах.

Сказав это, Николай II дал понять, что аудиенция окончена. Но, когда Герасимов выходил из кабинета, неожиданно спросил вдогонку:

– Итак, что вы думаете? Мы победим или революция?

Полковник уверенно ответил:

– Я убежден в победе государства.

Мы знаем, что он ошибся. Десять лет спустя после этого разговора он смог убедиться в опрометчивости своих слов и обещания, данного государю. Убедился позже в этом и царь, отрекшийся от престола и отдавший свою страну на растерзание. В екатеринбургском заточении он долго будет перебирать в памяти все предыдущие дни и, конечно, вспомнит о Столыпине, который был надежной опорой самодержавию, но слишком рано ушел из жизни.

Из статьи М.А. Спиридоновой, газета «Знамя труда» № 9 за 1907 год:

«…В черном фраке, в безукоризненной перчатке на левой руке стоял рядом с Лауницем молодой белокурый денди, спокойный, светский, богомольный… Он мог бы застрелить тут же, в церкви, того, кого он искал в течение целого года, но… Но „Адмирал“ остался верен себе. С деликатностью чуткого человека, который не пойдет в обуви в мечеть, не засмеется при виде маленького, вымазанного кашей бархана, он выждал и убил Лауница на площадке. И долго гадали русские Лекони, разглядывая мозолистую руку, сразившую царского опричника, долго старались определить, к какому сословию принадлежит ее обладатель. Как удивились бы они, узнавши, что этот изящный франтик незадолго до акта служил в извозчичьей артели, чистил навоз, запрягал лошадей… Как удивились бы они, узнавши, что этот извозчик с таким простодушным румяным лицом был интеллигентом в лучшем значении этого слова».

Убийство фон дер Лауница взволновало весь город, в первую очередь официальные круги. Прошел слух, что готовилось покушение и на Столыпина, но оно сорвалось по счастливой случайности. Подробностей, конечно, многие не знали.

Родные и близкие Лауница осуждали его за неосмотрительность, ведь приезжал же полковник Герасимов, предупреждал о возможной беде.

Столыпин сказал полковнику:

– Спасибо, вы спасли мне жизнь.

Он был рад, что прислушался к совету подчиненного и желанию жены. Выходит, советы жен следует принимать всерьез.

Столыпину было приятно узнать, что государь высоко оценил деятельность полковника Герасимова и остался доволен его докладом. Доволен был и сам полковник. Но последний не представлял, какая реакция последует после такого приема со стороны двора и сановников. С того дня Герасимова возненавидели. Мало того, что он стал человеком Столыпина, он еще и нарушил существующий этикет.

По этикету только особы четырех высших чинов по рангу имели право личного доклада царю. Герасимов был полковником – пятым классом, и такого ему не полагалось. Коли такое произошло – значит, решили конкуренты, он лезет наверх. Всех, кто лез наверх, при дворе не любили.

Герасимов, ощутив недружелюбное к себе отношение, догадался о причинах этого холода. Говорить об этом Столыпину не стал, но Петр Аркадьевич все понял. Он пояснил ситуацию:

– Не обижайтесь, это правда жизни. Когда я стал министром и переехал в столицу, на меня тоже смотрели недружелюбно. Естественно, ведь мы с вами находимся при власти, а это раздражает завистливых!

Обращение к царю по поводу скрывавшихся на территории Финляндии революционеров получило продолжение. Столыпин предложил жандарму высказать свое мнение по этому поводу.

– Прежде всего, наша полиция должна получить право производить обыски и аресты в пределах автономии, – начал Герасимов. – Пока такое решение не принято, я просил бы вашего позволения на свой страх и риск взять группу боевиков, нашедших убежище в Финляндии.

– Вы располагаете сведениями, где она находится?

– Да. Мне об этом сказал Азеф. Группа Зильберберга прячется на Иматре, в отеле, не привлекая к себе излишнего внимания. По его словам, отель посещают туристы, но только свои или же те, за кого ручаются боевики. Я думаю заселить туда двух агентов под видом туристов, чтобы они собрали сведения о группе, а потом распознали этих людей. После этого мы примем нужные меры.

– Как же будут действовать ваши агенты, если туда чужие не могут проникнуть? – поинтересовался Петр Аркадьевич. Иногда ему хотелось знать про сыск больше, чем он знал.

– Я думаю, это произойдет так. Двое, желательно молодые студент и курсистка, случайно забредут к отелю, опасаясь снежной бури. Их разместят на ночлег…

– Но вы же говорили, что в отель чужаков не пускают! И их не пустят!

– Да, это так. Но агенты на то и агенты. Они должны сыграть свою роль. Должны вызвать к себе жалость – непогода, молодые влюбленные, затерявшиеся в лесу… Вы же знаете, что в революции много студентов. Боевики станут им сочувствовать.

– А дальше?

– А дальше, Петр Аркадьевич, им надо будет задержаться там на пару дней и собрать все необходимые сведения. После этого мы группу арестуем.

План, который разработал Герасимов, удался. Агенты действительно побывали в отеле, расположив к себе террористов, прожили в нем несколько дней. Лыжная прогулка секретных сотрудников в Финляндию завершилась обширным докладом о группе Зильберберга. Конечно, не наведи Азеф на отель, ничего бы у Герасимова не вышло, а так все получилось. Кто выдал революционеров, осталось тайной.

Когда полиция нагрянула в гостиницу, постояльцев там уже не было. Они бежали, видимо, предупрежденные местной полицией, которой стало известно, что охранка получила от государя право в случае необходимости вторгаться на их территорию и производить там обыски и аресты.

Но Герасимов пожал плоды своего замысла. Дежурившие на петербургском вокзале «студенты» высматривали в толпе среди пассажиров своих знакомых по отдыху. Двух они узнали, полиция задержала их.

В Петербург доставили швейцара и горничную отеля. Им показали заспиртованную голову.

– Точно, это тот, – признала горничная.

А потом приехал Азеф и похвалил Герасимова за умелые действия. Назвал он и террористов, которые посещали здание института во время открытия клиники. Первый был Василий Митрофанович Сулятицкий, который должен был убить Столыпина, второй – руководитель группы Лев Иванович Зильберберг, который с осени 1906 года стоял во главе Летучего боевого отряда. Летучий отряд действовал самостоятельно, автономно, не подчиняясь в тактических вопросах Боевой организации, и Азеф, естественно, хотел избавиться от своего конкурента и от тех, кого он не мог контролировать. Конкуренты были ему не нужны.

– Но вы не имеете права называть их имена, – предупредил Азеф, – иначе меня расшифруют. Полицейская осведомленность вызовет в революционных кругах лишь подозрение.

Полгода находились арестованные в камере, но своих имен так и не открыли. Смерти они не боялись.

Из воспоминаний Б.В. Савинкова:

«Привлеченные к следствию в качестве обвиняемых в принадлежности к сообществу, составившемуся с целью ниспровержения существующего государственного строя и имевшему в своем расположении средства для взрыва, и в участии убийства петербургского градоначальника генерала Лауница, – именующие себя мещанином Гронским и преподавателем древних языков Штифтарем, не признавая себя виновными и отказываясь от дачи каких-либо объяснений по делу, вместе с тем заявили, что найденные при них паспортные книжки – чужие и что своего настоящего звания, имен и фамилий они обнаруживать не желают, добавив, что они принадлежат к партии социал-революционеров».

Судили Зильберберга и Сулятицкого в Петербурге военно-окружным судом. Оба были повешены 16 июля 1907 года в стенах Петропавловской крепости.