Текст книги "Земля счастья"

Они отправились в город, оставив на позициях необходимые силы. По приезду в «Крот» их отправили помогать чинить электростанцию, которая вышла накануне из строя. Пока молодые проверяли валопровод и обмотку трансформатора, Дед проверил соседние коридоры и закоулки.

– Сынки, – произнес он вполголоса по возвращению, – я тут нашел один склад. Наверное, это начальства или особистов, не знаю. Там все закрыто, но тоннели особо никто не проверял.

– Так откуда ты знаешь, что склад, если все закрыто?

– Никто не проверял, а я проверил. Если подняться на один уровень и пролезть в люк, то с другой стороны есть другая дверь на склад, которая не такая серьезная. Ну, и я ее открыл.

– Дед, – внимательно на него посмотрел Алексей, – ты в детстве Жюля Верна не читал? Слишком ты прыткий для своего возраста.

– Кого?, – недоуменно уставился тот.

– Неважно. И что?

– Там кто-то шурувал, времени очень мало было. А вы гляньте, – он воровато оглянулся и вытащил из-за пазухи две бутылки шампанского.

Архип присвистнул.

– Неплохо наше начальство решило тут пересидеть осаду, попивая изысканные вина, – удивленно рассмтривали они бутылки. А не боишься, что поймают? Набег на стратегический склад, как-то неприятно, если будут искать. Трибуналом пахнет.

– Не боюсь. Я из открытого ящика взял, там не думаю, что считают. Да и за собой дверь закрыл.

– Ну, все равно, не лазь лишний раз там. А то, поймают тебя за жопу, а расхлебывать нам, что не доложили начальству.

На том и порешили.

В «Кроте» стало заметно больше народа. Как и сказал Дед, госпитали расположились здесь, и им трабовалось гораздо больше места. Расширялись, насколько это возможно, конечно, производственные цеха. Опытные рабочие стали теперь бригадирами, и под их руководством женщины и дети, которые не покинули город, а остались со своими близкими, теперь делали оружия и снаряды.

Ситуация на фронтах продолжала оставаться, насколько они могли понять из отрывочных сведений, очень тяжелой. Немцы уже месяц стояли на пороге Москвы, однако, для последнего, решительного удара сил уже не оставалось.

Однажды, командиров собрали в штаб и объявили, что всем частям и дивизиям Красной армии пришел приказ атаковать врага, чтобы хоть немного облегчить натиск на жизненно важные регионы страны. Да все и сами понимали, что если своими ударами смогут отвлечь хотя бы один полк немцев от Москвы, это уже будет большая победа.

Краем уха Алексей слышал, что Ленинград оказался в блокаде, но все-таки надеялся, что скоро наши армии перейдут в наступления и разорвут кольцо, да и, наверное, его семья эвакуировалась из города. Ведь времени было довольно много, чтобы уехать, а оставаться у них особых резонов нет.

Теперь их перевели в другой коридор, гораздо уже и грязнее, а их старый зал отдали под госпиталь. Новое место представляло собой по сути один большой тоннель, выработку, которую бросили на полдороги. Свет сюда провели, но из-за постоянной влажности конткаты начинали ржаветь и искрить, поэтому, большую часть времени все было погружено во мрак.

На следующее утро было назначено наступления, направление же из соображений безопасности пока держали в секрете. Всем было понятно, что вряд ли они добьются какого-либо успеха, а скорее всего, вообще понесут серьезные потери, но каждый жаждал убить как можно больше немцев. Говорят, что в тыду врага, на Украине, в Беларуси и других местах уже развернулось серьезное партизанское движение, и теперь враг спокойно не в состоянии выкачивать все ресурсы для продолжения войны.

Перед сном Алексей прогуливался по новым коридорам, и совершенно случайно столкнулся с той девушкой, которую видел не так давно!

Она налетела на него, да еще с такой неожиданностью, что оба повалились на пол. Фонарик из его рук выскользнул и погас.

Несколько секунд они копошились на полу, пока не разобрались, где чья нога и спина. Наконец, свет снова внес толику порядка в ситуацию.

– Извините, – произнесла девушка, потирая лоб, на котором уже начала расти шишка. Я так спешила, что не смотрела под ноги.

Голос ее оказался подстать лицу, и нежный звонким колокольчиком зазвенел в полумраке.

– Не стоит, – Алексей завороженно смотрел на ее губки, моля, чтобы она еще что-то произнесла, и он насладился этим звуком.

– Вы не сможете меня проводить?, – она продолжала хмуриться от столкновения и ситуации, однако, невольная улыбка уже появилась на ее губах. Я решила срезать путь, но этот дурацкий тоннель, – она пнула крохотной ножкой стену, – настоящий лабиринт. Вышла не на том уровне, потом вернулась, повернула не туда, и окончательно потерялась.

– Проводить? Куда угодно, только скажите.

– Ну, куда угодно не надо, – она деловито заметила. В госпиталь меня, пациенты ждут.

Любая девочка, девушка, женщина или бабушка, в каком бы возрасте не была, никуда не теряет всем свои дамские штучки, а как только видит, что мужчина серьезно ее заинтересован, то моментально примеряет образ Снежной королевы, которой вот совсем некстати эти глупости. И вообще, мальчишки такие смешные! Со своими глупостями, оружиями и войной лезут везде, когда то, что действительно важно – красота, любовь, цветочки и гармония – почему-то оказываются отброшены на обочину.

– Так как вы, говорите, сюда попали? Мало кто из врачей или сестер ходит этими тоннелями, – он задумчиво посветил фонариком вглубь, но свет не смог пробить кромешную темноту дальше, чем на несколько метров.

– За лекарствами ходила. Решила срезать и заплутала. Если не проводите, просто скажите, как к госпиталю выйти.

– Ну что вы. Прошу за мной.

И он повел ее. Конечно, выбрал особенно длинный путь, на который требовалось потратить в три раза больше времени. Когда они спускались с очередных ступенек, Алексей подал ей руку, чтобы помочь и тут же отдернул, будто обжегшись.

Что же со мной такое, – крутилось у него в голове. Будто мальчишка себя веду, а ведь уже давно должны были пройти эти метания, возраст прыщей уже миновал.

Рука у девушки была мягкая и нежная, только кончики пальцев огрубели, наверное, из-за тяжелой работы.

– Простите, а как вас зовут? Я не знакомиться, просто…ну…чтобы знать…

Окончательно сконфузившись, он замолчал, еще раз поражаясь своему смущению.

– Сейфуллина Альбина, – она улыбнулась.

– Альбиночка, а откуда вы родом? У вас такой чудесный говор.

Она мило рассмеялась колокольчиком, и звук этот, столь неуместный в мрачных подземельях глубоко под городом, исчез, потом, что-то забыв, вернулся эхом, и окончательно пропал.

– Из Уфы. А вы? Как вас, извините?

– Алексей Витовтов. Я из Ленинграда.

– А, – она осеклась и начала смотреть себе под ноги. Извините.

– Ничего. А что вы делаете в этом городе? От Уфы-то далековато забрались.

– Я приехала на каникулах к своему папе, он служит у меня на флоте. Только приехала, и тут война началась.

– А почему же не уехали? Была же возможность, наверное. Да и сейчас корабли ходят в Новороссийск.

– Ну как же, – она растеряно обернулась к нему. Мой папа бьет на флоте фашисткую гадину, а я поеду домой учиться? Ну что вы, Алексей, такое говорите. Он, конечно, пытался меня отправить, но я твердо отказалась. Я буду здесь, и я буду ухаживать за ранеными.

– Я, почему-то, думал, что мы работаете или радисткой или что-то подобное. Видел вас недавно с какими-то схемами или лампами.

– Ах, это, – они захихикала в кулачок, – нет, это совсем не то. Я в школе ходила в кружок радиолюбителей и неплохо во всем этом хозяйстве разбираюсь. Ну вот, шла как-то мимо, а инженеры все пытались починить разбитую станцию. Я заинтересовалась, подсказала пару вещей. Не успела оглянуться, как уже сама ремонтировала радиостанцию, а они куда-то испарились.

Алексей громко расхохотался.

– Вот вы смеетесь, а я потратила несколько дней, чтобы ее починить. Таи и какие-то непонятные блоки были, наверное, секретность, и схема непростая. Да и простых деталей на замену сейчас в Севастополе не сыщешь. Ну, промучалась я столько времени, но все сделала. Больше стараюсь не предлагать никому помощь.

– Да это и правильно. Как у вас там дела в госпитале? Хватает пациентов?

– Дела нормально. Много контуженных последнее время, раненых поменьше. До сих пор, знаете, подходят остатки разбитых наших полков, немцы не весь периметр обороны контролируют. Есть и большие дыры. А так…Все нормально, вроде. Воды только питьевой мало. Здесь, в подземелье, кажется, предусмотрели все, кроме запасов воды. Никто не думал, что с этим будут проблемы.

– Знаете, вы не первый человек, кто говорит мне про воду. Для нас, солдат, дефицита пока нет.

– Я не говорю про дефицит или нехватку. Просто, сейчас людей очень много и воду сложнее достать, чем раньше. А чего мы так долго идем, – она обернулась назад. Я пару раз слышала уже шум залов, а тепер снова тишина и темнота.

– Лабиринт же, – он пожал плечами, – кажется, что все близко, а на самом деле звук проходит через вентиляционные колодцы, которые слишком малы для нас. А про себя Алексей решил, что хватит водить бедную девушку в темноте, и надо ее вывести к госиталю.

Когда он, наконец, вывел ее к людям, она обернулась к нему, и ее глаза как-то лукаво на мгновение сверкнули.

– Я вас даже не спросила, Алексей. Вы на кадрового военного не похожи. Вы чем занимались до войны?

– Альбиночка, вы начинаете меня пугать. Вы так ловко определеяете кадровых военных от гражданских.

– Тут ничего такого нет. У военных всегда есть выправка, и умение четко мыслить и излагать другому свои мысли. А у вас, извините уж, ничего этого нет.

– Ну, тут вы правы. Я не военный. Я скульптор.

– Кто?!, – она вытаращила на него глаза.

– Скульптор, – он улыбнулся. Согласен, необычная профессия, да и вряд ли вы видели хоть раз в жизни скульптора.

– Тут вы правы, – она оценивающе на него смотрела. И что, вы как эти…, – она неопределенно прокрутила пальцем, – тоже лепите статуи мужчин с идеальными телами?

– Бывает, – он продолжал улыбаться, смотря на ее точеное экзотичное лицо.

– И женщин?, – она хихикнула в кулак.

– И женщин.

– И меня сможете?, – ее глаза опять сверкнули.

Он смутился.

– В принципе могу, но, обычно, у нас позирует модель, потому что…не все, как сказать…готовы раздеваться наголо.

– Ого, да у вас там пошлятина?

– Нет же. Почему пошлятина, это же красиво, мужское тело, женское. Спортивное.

– Тогда, Алексей, когда все это закончится, я попрошу вас сделать мою скульптуру. Но, разумеется, вам придется полагаться на свое воображение, – она снова хихикнула.

– Разумется.

И она ушла дарить своим пациентам той немногой легкости и бодрости, которая приносит любая красивая девушка одним своим присутствием.

Когда он уже почти вернулся к тот тоннель, где они сейчас ночевали, то его ждала вторая необычная встреча за день.

– Абрам?! Ты что тут делаешь?

Они обнялись после долгого времени потому, что не виделись с самого того дня, когда в казарму вошел Сизов.

– Да вот, узнал, что вы здесь, решил навестить старых друзей.

– Ты сейчас где? Куда послали?

– По-старому все. Сегодня обустраивали артиллерийскую позицию для артиллерийской батареи, а вообще, больше работаем с флотом. Эти ребятки, скажу тебе, не зря свой хлеб едят.

– Завтра, говорят, наступление будет. Ты как, тоже?

– Конечно. Все, кроме сирых и убогих, которые остаются гарнизоном, все идут в наступление.

– Ты на каком участке? Мы на северном.

– Да вам проще всех! Плоская степь, все видно далеко, иди да воюй. А мы на юго-восточном, в сторону гор. Вроде, такие разговоры ходят, но точно не знаю. Вот там, брат, скажу тебе, не сахар. Немцы заняли почти все высоты и обстреливают нас, как хотят. Да и лес там, вроде, просматривается все, а на самом деле – почти ничего и не видно.

– Не боишься идти в атаку?

Абрам долго смотрел на друга.

– Не могу сказать. Умом понимаю, что боюсь и бояться надо. Потому, что только бестрашные дураки лезут на пулеметы и первыми погибают.

– Все правильно. Страх – хорошее чувство.

– Но, как учил меня мой дедушка, надо все подвергать сомнению и анализу. Ты вот замечал, наверное, что бывают люди, которые уверены, что с ними ничего не случится, что они заговоренные или еще какая-то чертовщина.

– Ну да, бывает такое. Люди убежают себя, что пуля не возьмет, а снаряд пролетит мимо. Обычно, эта уверенность проходит очень быстро, до первой пули в голове.

– Да, да, и я о том же. Но я встрчал и других людей. Они действительно не боятся, не красуются пред товарищами, а глубоко убеждены в этом. Они уверены и убеждены. Так сколько такого было, что все погибают вокруг них, а у этих людей ни царапины. Видел же ты такое?

– Видел, – неохотно откликнулся Алексей, до сих пор не понимая, куда тот клонит. И что?

– А то. Не думал, что такие люди своей уверенностью не просто убеждают других, что им все равно, не просто самовнушением могут как-то изменить собственное сознаие, что им будет все равно? Но и каким-то образом повлиять на окружающий мир. На каком-то уровне, чтобы им не был причинен никакой вред.

Алексей хмыкнул и посмотрел внимательно на приятеля.

– Погоди, я, наверное, от усталости потерял мысль. То есть. Человек возомнил себе, что в бою не получит ранений, и каким-то образом может влиять на сотни пуль и снарядов, которые рвутся вокруг него? Ты это хочешь сказать?

– Очень грубо, конечно, но в целом так.

– Мммм…ты не заболел? Может, тебе отдохнуть надо? Ты представляешь, какая кинетическая энергия в сотен пуль и снарядов? Сумасшедшая! А скорость такая, что свое положение снаряд меняет каждую секунду. И что, он должен лететь и высматривать: этот уверен в себе, его не трогаю. А вон тот дрожит, упаду-ка я на него! Так? Если ты уверен в этом, давай проверим, – он достал патрон и положил на полу. Давай, сдвинь его на сантиметр, тогда я подумаю. Тут кинетической энергии нет, только энергия покоя, только масса и сила трения о пол. То есть, согласно законам физики, это во много раз проще, чем то, о чем говоришь ты. Ну, я жду.

Тот улыбнулся и покачал головой:

– Ты совсем меня не слышаешь? Ты представь: бой, везде взрывы, трупы друзей и врагов. Представь, как интенсивно работает наш мозг. Представил? И всю свою силу он пытается направить на то, чтобы человека не убило. Сейчас-то что, наш разум практически спит, мы сидим с тобой и знаем, что на такой глубине нам ничего не страшно в данный момент. Понимаешь?

– Ты говоришь какую-то эзотерику? Мозг, какая-то психическая энергия. Глупости какие-то. А вот, если стреляющий так же уверен в том, что попадет. Ну, вот он убедил себя, что является отличным стрелком, убедил надежно и твердо, что данным снарядом разворотит, допутим, траншею или ДОТ. А тот, в траншее, так же твердо убедил себя, что выживет. Так что, начинается империалистическая квантовая механика? Одновременно и попадет и не попадет?

– Нет, тут все логично. Посуди сам, какое самое сильное чувство у человека? Самосохранение. Поэтому, как бы тот, у орудия, не жаждал попасть в траншею, другой будет гораздо сильнее хотеть выжить. Стреляющему-то что, по большому счету? Ну не попадет, матюкнется и скомандует заряжать еще раз. А тому, в траншее, нельзя попробовать еще раз, первое попадание станет для него и последним. Поэтому, он и желает выжить гораздо сильнее, че его враг – попасть.

– Давай тогда доедем до логического продолжения. То есть, по большому счету, орудия, танки и самолеты не нужны, а самое главное, кто сильнее себя убедит, что он убьет врага? И буду пули и снаряды летать под действием чьих-то мыслей? А поскольку инстинкт самосохранения всегда будет сильнее желания убить, то любые войны станут бессмысленными, потому, что защита всегда будет иметь преимущество перед наступлением.

Абрам звонко рассмеялся:

– Я про это не думал, но вполне может быть. В очень отдаленном будущем. Но сейчас дело другое. Мы можем влиять, но в очень ограниченных масштабах. Кстати, помнишь, как мы оборонялись на Перекопе?

Алексей отвернул лицо в темноту:

– Как такое забудешь.

– Как неподалеко от нас, помнишь, бронебойщик был? Не помню, как его фамилия, грузинская какая-то. Как его изрешетило десятком пуль, а он вылез из окопа и полез подрывать танк. Помнишь?

– Помню. Помню и то, что он не смог этого сделать, потому, что танк его переехал.

Абрам замолчал. И через некоторое время тихо продолжил:

– Поэтому, Леша, я уверен, что мы победим в этой войне. Немцы пришли к нам, для них нет ничего личного, просто работа. Это то же самое, как отработать в каком-то Мюнхене на заводе смену. Все, прозвенел гудок, все собрались и пошли домой. Так и на войне они. Для них это работа. А для нас это не работа, это национальная идея. Мы сражаемся за Родину, за семьи, за наших детей. У нас сидит какое-то животное начало, которое европейцы давно потеряли. У нас общность. Мы едины. Мы не встанем в восемь вечера и не пойдем по домам, все, время войны закончилась, теперь заслуженный отдых. У нас кто в тылу – будет работать вторую смену, а на фронте – пойдет в дозор или продолжит копать укрепления. Вот поэтому, мы и победим. У нас каждый советский человек чувствует общее дело и личную ответственность, а у них нет. Я думаю, кстати, что когда мы победим, немцы не будут чувствовать ни малейшей отетственности за войну, а все свалят на Гитлера, что просто выполняли приказы.

– Ну, какие приказы? Один человек заставил целую нацию совершать преступления? Это же какой-то бред. Он же не стоял возле каждого немцы с оружием у виска.

– Ты плохо знаешь немцев, Леша. Если начальник отдал приказ, подчиненный обязательно его выполнит, а если приказ преступный, тем хуже начальнику. В Средние века в Европе это было очень распространено, когда от преступлений рыцари уходили потому, заявляя, что просто выполняли приказ.

Оба замолчали и думали о своем.

– Ладно, пойдем спать. Завтра у нас всех будет очень тяжелый день.

Алексей лег, но сон все не шел. Он продолжал думать о том, что сказал ему Абрам, о самоуверенности, о том, за кем в итоге правда, и как все будет после войны оформлено с юридической точки зрения. А если, давайте предположим, победят фашисты. Тогда они скажут, наверное, что Сталин первый хотел напасть, что они спасали народы Европы от коммунизма, который спал и видел, чтобы захватить и угнетать. Что Гитлер нес прогресс народам СССР, новые Мерседесы и качественное пиво, а в чудовищно высоких потерях виноват лично Сталин и партия, потому, что преступно приказали народу и армии сражаться против цивилизаторов, что повлекло только бессмысленные жертвы.

Да не, подумал он, все ворочась под одеялом, не может быть такого и никогда не будет. А кто подумает или заявит, то окружащие само разорвут еще до приезда чекистов.

Едва он заснул, как снова его разбудили. Быстро собравшись, они выехали на позиции. Шел все тот же мелкий неприятный дождь, водяная пыль, взвесь, от которой никак не скрыться.

Пока постепенно светало, личный состав был собран на небольшом пятачке и к ним обратлся полковник.

Алексей его почти не слышал, погрузившись в свои мысли, однако, одна фраза прорезала его задумчивовать и упала, чтобы дать всходы позже.

Ленинград. Его родной Ленинград. Полковник сказал, что сейчас огромные силы немцев и финнов пытаются взять город, однако он сковывает четверть всех сил на себя, и не позволяет перебросить их на юг, в сторону Москвы и взять ее.

Четверть. Четверть всех войск врага. Четверть.

Как же они там сейчас? Как там его мама, отец. Сестренка, разумеется, в школу не ходит, ее наверняка эвакуировали в тыл

Четверть всех войск. И если сегодня их наступление здесь, на противополодной крае их Родины окажется успешным, то чтобы не рухнула вся оборона немцев, им придется ослабить натиск на другие, более важные районы страны.

Когда чуть ранее их полуторка проезжала мимо холма, на котором десяток человек монтировали какую-то неведомую конструкцию.

– Это что такое? Антенны радиосвязи?

– Может. Только почему такой необычной конструкции?

– А я слышал, – вмешался Абрам, – что это радиолокатор.

– Чего?, – недоуменно потянулся Архип. А что это такое?

– Это последнее слово техники. Не знаю, похоже, уже вышли с опытных образцов на промышленный уровень. В общем, это система, которая далеко может видеть самолеты и корабли, еще до того, как увидим или услышим.

– То есть, это что-то вроде радио? Испускает волны, а там принимают?

– Нет, наоборот. Там не принимают. Дело в том, что каждый металлический объект отражает сигнал. Ты же знаешь, что у нас в «Кроте» радио не ловится, вернее, оно есть, но только централизованное, там антенну хитро выдвинула на повехность.

– Ну?

– Вот тебе и ну. Часть радиоволн поглощается, а часть отражатеся. И эта станция ловит отраженный сигнал и понимает, кто здесь какой-то объект есть.

– Дело ясное, что дело темное, – честно признался Архип. Я ничего не понял.

– Тогда просто пойми, что это сложная штука, которая видит самолеты на большом расстоянии.

– Так бы и сказал сразу, а не какую-то физику начал объяснять.

Насколько можно было судить, сейчас в севастопольской крепости было сосредоточен личный состав примерно на три полноценных дивизии. Поскольку, крупных пополнений ожидать не приходилось, то командование выделило примерно треть сил на атаку.

Конечно, это были совсем крошечные силы, чтобы нанести хоть какой-то серьезный урон, к тому же, насколько они поняли, готовилось два независимых удара, что означало снижение боевой мощи каждого из них.

Моменты, которые могли помочь атакующим, были не столь весомы. Во-первых, за последние дни были переброшены дополнительные самолеты в город, на которых возлагалась важная роль на первом этапе наступления. Они должны были уничтожить авиацию противника еще на ародромах, а потом господствовать в небе, обеспечивая поддержку пехоте против немцев. Во-вторых, благодаря донесениям, командование Приморской армии и Черноморского флота распологало инфомарцией, где находятся румынские части, очень нестойкие и склонные к панике. Вот как раз по ним и следовало ударить, чтобы вскрыть весь фронт. И, наконец, в третьих, враг еще не развернул полностью укрепления, а продолжал подходить к городу, а нападать, как известно, на врага в походном марше гораздо проще, чем когда он укрепился и ждет удара.

Наступление началось.

Наши самолеты атаковали врага, немногочисленные танки ползли вперед, благо, артиллерии и минных полей не было, а позади них продвигалась пехота. Поначалу сопротивления особого не было, немцы не принимали бой и постепенно отходили. Красноармейцы были изрядно сбиты таких легким наступлениям, и даже еще не начали радоваться, как с холмов и возвышенностей заговорили орудия и зенитки.

Почти сразу же были подбиты немногочисленные атакующие танки, и пехота побежала вперед, чтобы быстрее достичь немецких позиций. Дивизионная артиллерия и авиация тут же попытались накрыть опорные пункты противника, но в небе уже появились самолеты с крестами, и им стало не до того.

Вокруг уже слишком часто стали рваться снаряды, и атакующие понимали, что внезапного сильного наступления не получается. Немцы, видимо, успели укрепиться сильнее, чем думали советские командиры, а без поддержки техники и думать нечего о прорыве позиций.

Алексей с небольшой группкой солдат успели добежать до небольшого утеса, даже не утеса, а огромного камня, за которым смогли сгрудиться. Что дальше делать, никто не знал, в группе командиров уже не было, всех убили. Наступать вперед было самоубийством: после этого камня вплоть до начала укреплений пролегала абсолютно плоская местность длиной в полкилометра, полностью простреливающаяся сверху.

Кое-кто пытался стреять уже по расчетам орудий, но с винтовками Мосина при такой расстоянии и стрельбе вверх это было совершенно бесполезным. Солдаты толкались и недоуменно глазели друг на друга, словно спрашивая мнения.

Тут они заметили, что основной огонь орудия перенесли влево, где большая группа примерно с батальон, неслась по направлению к позициям немцев. Снаряды начали падать среди атакующих, вырывая с каждым снарядом несколько жизней советских солдат.

Архип крепко выругался и, пристроив пулемет сбоку камня, послал несколько очередей в сторону орудий, но, конечно, не причинил никакого вреда.

– Вперед!, – заорал вдруг Алексей, и поднял за собой оробевших солдат.

Это как раз один из тех моментов, когда мозг полностью отстраняет сознание челоека от управления и командует телом, как машиной, руководясь своим планом, а рассудок стоит в сторонке и тихо обалдевает от происходящего.

Их небольшая группка, численность до взвода, бросилась через поле, как ошалевшие зайцы. Наверное, чемпионы Советского Союза по легкой атлетике не смогли бы догнать сейчас их, несмотря даже на то, что выступали бы в спортивной форме, а не нагруженные оружием и гранатами.

Когда до начала укреплений было уже половина расстояния, немцы их заметили. Громкими криками они обратили внимание своих сослуживцев на более близкую угрозу, и заработали пулеметы.

Но как только первые солдаты атакующей группы стали падать, как подкошенные, в немецких укреплениях стало происходить что-то непонятное. У них сзади или среди самих застрекотали какие-то глухие очереди, зазвучали испуганные крики и ругательства на немецком.

На бегу солдаты умудрились переглянуться между собой, словно спрашивая друг у друга, что там происходит, но продолжили бег дальше. Начав последний рывок вверх по склону к укреплениям, они уже готовились бросать гранаты, как вдруг показалась черная форма, столь знакомая по подземельям «Крота».

– Эй, хлопцы, мы острожнее тут с гранатами. А то, оторвет вам что-нибудь, а мы уже настроились на свадьбе вашей поплясать!

За спиной у говорившего раздались раскаты смеха.

Мозги солдат, и так обалдевших от артеллерийской бомбардировки и стремительной атаки вверх по склону, пока не очень быстро соображали. Почему здесь, на позициях немцев, которые поливали их металлом, находятся советские морпехи?

– Эй, очнись, Леша, – появился из окопа высокий статный человек в бескорырке. Командира Сизова не признаешь, что ли?

Снова раскаты смеха.

– А что, – Алексей настороженно осмотрел укрпеления, – что вы здесь делаете?

– Известно что. Чтобы не положить вас, остолопов, во фронтальной атаке, нас отправили ударить с тыла. Ну вот, вы отвлекли фашистов, а мы их всех перестреляли. Ладно, нет времени лясы точить, айда вниз!

Они мигом спустились в окопы, и с удивлением обнаружили, что морпехов всего пару десятков, а не сотня, как можно было подумать.

– А командиров среди вас нет, – изумленно произнес Сизов. Ну, тогда принимаю командование на себя. Приказ такой: проверьте эти позиции, если найдете немцев – уничтожить их. Мы, вроде, все осмотрели, но мало ли. Орудия и зенитки вы вряд ли сможете освоить? Так я и думал. Собирайте пулеметы и патроны. Сильно удивлюсь, если немцы не попытаются отбить позиции. И нам придется отходить. Что не сможем забрать с собой – взорвем. Главное, до темноты продержаться, темнеет рано сейчас. А может, нам повезет, и подкрепление поспеет. Пока не знаю.

– А вы куда, товарищ капитан-лейтенант?

– Куда?, – он взгляделся вдаль, на соседний кряж. Дальше, спасать других наших товарищей, положат же их.

– Товарищ капитан-лейтенант, разрешите обратиться!, – вдруг рявкнул Алексей, да так, что все морпехи замерли настороженно и положили руку на оружие. Мало ли, солдат молодой, может и помутилось что-то в голове у него в бою.

– Ну, чего тебе, Витовтов?, – раздраженно откликнулся Сизов, на миг отрываясь от наблюдения боя в отдалении.

– Как вы все-таки здесь оказались?, – не мог успокоиться Алексей, слишком богатое воображение его строило сложные планы, что Сизов является предателем, и это ловкая схема, чтобы как-то особо хитро навредить Красной армии.

– Вот ты неугомонный!, – начинал злиться уже лейтенант. Диверсионная операция. Два дня назад ночью нас катер высадил под Алупкой, потом марш по горам, там встретились с группой, которая осталась в тылу, не успели пробить ни в Севастополь, ни в Керчь. Так и оказались тут. Все понятно? Если еще пойдут вопросы, то пристрелю прямо на месте, как паникера и вредителя.

Кажется, все все поняли.

– Так, приказ такой. Мы пошли дальше, посмотрим, как нашим помочь. Вы держитесь тут. Постарайтесь показать немцам, что вас много, – Сизов перевел взгляд на поле внизу, которое было буквально покрыто телами советских солдат. Долго смотрел, потом снял головной убор и перекрестился. Держитесь, скоро к вам со стороны города придет подкрепление. Бывайте.

И они ушли куда-то вверх по склону, откуда, похоже, и появились.

Оставшиеся несколько человек отдышались, собрали оружие и боеприпасы, установили пулеметы на позиции, стащили трупы немцев в тупиковую траншею и начали наблюдать за боем.

Он, по всей видимости, уже окончился, и, похоже, наши отступили, потому, что пушки продолжали изредка стрелять в сторону города.

– Так что, похоже, положили сотни человек и не добились никакого успеха?

– Похоже на то. Одно радует – немецких самолетов нет. Если от артиллерии как-то можно укрыться, закопаться, то когда пикировщик тебя высмотрел, считай смерть.

– Как думаешь, сколько нам тут сидеть? Немцы-то уже подтягивают силы, чтобы выбить нас. Потерять целую батарею – шутка ли?

– Выбить? Ты смеешься? Нас тут столько, что хватит одной гранаты.

– Но немцы-то думают, что как минимум рота, если перебили всю батарею. Пока они соберут кулак, пока подтянут резервы, там, глядишь и темнота настанет, тогда и наши подойдут.

Архип посмотрел на небо, где хмуро толкаясь собирались тучи, готовые обрушить вниз миллионы тонн воды и снега. Как всегда, когда чего-то страстно ждешь и желаешь, время чувствует это, и начинает не бежать, как когда ты рядом с любимым человеком, а течь издевательски медленно, как патока.

– Сейчас осень, быстро стемнеет, – оптимистично он заявил товарищам, но у тех бодрости не прибавилось.

Потянулись часы, в течение которых каждый солдат ежеминутно бросал взгляд или с надеждой вниз, или со страхом вверх, ожидая увидеть или подкрепление или смерть.

Они не знали, что в городе никто и не догадывается, что эти несколько солдат захватили батарею, и списали заочно всех в без вести провашие. Естественно, никто и не организовывал подкрепления.

Прошло время. Сумерки уже лежали плотно на размокшей от дождей земле Крыма, а несколько уцелевших красноармейцев все так же ждали помощи среди огромного количества орудий, гаубиц, минометов, зениток и пулеметов.

– Ну, где же помощь?, – все более нервно спрашивали Алексея товарищи.

– Черт его знает.

Когда практически полная тьма опустилась, он подошел к Деду.

– Вы все подготовили? Снаряды разложили вокруг орудия?