Текст книги "Теория познания. Философия как оправдание абсолютов. В поисках causa finalis. Монография"

Глава I
Космосфера

Капитальнейшая проблема ищущего ума – проблема формо– и структурообразования в мире. Ход морфогенеза во многом не прояснен и поныне. Как идут цепные реакции усложнения? Как строится целое из частей? Как работает эволюционная фабрика действительности? Данные и однопорядковые им вопросы не дают покоя людям, начиная с древности. Античные мудрецы проблему возникновения мирового порядка (космоса) из хаоса толковали как проблему архе: космос с помощью логики выстраивался из мысли, из некоего предельного сущностного, устойчивого, автономного основания – непреходящего в череде вещей, порождающего наблюдаемое предметное много– и разнообразие. Архе и есть подобное первоначальное основание, ответственное за происхождение сущего.

Программа архе исторически реализовалась в двух вариантах: субстратном и субстанциальном. Первый сводился к отождествлению основоположного с конкретной природной стихией («вода», «воздух», «огонь» и т. п.); второй в трактовке начального исключал предметную привязку: основа рассматривалась фактурно неспецифицированным сущностным (апейрон, гомеомерии, бог). Концептуальное преимущество второго толкования – универсальность, абстрактность, избегающая искусственных, вычурных схем сведения и выведения реального мира из отдельных его компонентов. Последнее вслед за Анаксимандром, вероятно, уже четко осознавал Ксенофан, предложивший пантеистическую картину действительности.

В постантичную эпоху субстанциальный подход, окончательно вытеснив субстратный, утвердился в философии в качестве всеобщего. Средневековье, Новое время породили многочисленные редакции онтологии, не выходившие за рамки ее прочтения как компендия данных о свойствах бытия, атрибутах мироздания. Кульминация линии (через Декарта и картезианцев, Лейбница и лейбницеанцев) – натурфилософия Вольфа и его эпигонов (вплоть до Рихтера, Эшенмайера, Кильмейера), выявлявших скрытые качества, тайные силы вещей.

Позитивная роль философской онтологии (натурфилософии) в истории определялась самим ее назначением: стремлением теоретизировать по поводу фактов на эмпирической стадии науки, когда наука (ввиду неразвитости) не могла справляться с этой задачей.

Подмена натурфилософией теоретического знания, однако к рубежу XIX столетия, выглядя полным анахронизмом, приняла весьма одиозную форму противопоставления опытного и сверхопытного исследования. В четком, императивном плане альтернативу «научная эмпирия – натурфилософская теория» сформулировал Шеллинг, утвердивший: «Да будет вражда между философией и наукой». Набирающий силу, день ото дня крепнущий положительный опыт, однако нещадно разоблачал беспредметность, иллюзорность, несообразность, предвзятость фантастических натурфилософских конструкций. Общий дух неприятия естественнонаучной интеллигенцией натурфилософских претензий на подмену науки выразил Берцелиус, который, отмечая профессиональную некомпетентность натурфилософов, рекомендовал: «Современным натурфилософам следовало бы в собственных интересах касаться лишь вопросов, стоящих вне контроля естествоиспытателей».

Благотворный позитивный прогресс предметной науки, разрушив натурфилософию как модус исканий, поставил под сомнение значимость спекулятивной онтологии – умозрительной доктрины миростроя. При соответствующей развитости научного интеллекта необходимость в какой-то наднаучной теории бытия отпала. Тем не менее онтология в философии сохранилась. Сохранилась под фирмой не натурфилософии, но специфической теории бытия, вводящей образ реальности, с которой коррелируются предметоориентированные конструкции ищущего интеллекта. Выразимся тщательнее.

Содержание духовной (предметной) сферы относится к мыслимому, а не натурно существующему. «Бытие» само по себе не есть предмет осязаемый, реальный; оно не сообщает материального (фактического) существования. Между тем в рассуждениях на абстрактно-концептуальном уровне «бытие» через набор субстантивных постулатов, постулатов значения вводится, приписывается. Так говорится о кварках, партонах, фридмонах, планкеонах, гравитонах, тахионах, торсионных полях и т. п. как о неких сущностях, наделяемых существованием. В «чистом», наиболее отрешенном, достаточно произвольном виде существование задается в математике и логике. Излишне доказывать, что изучающие возможные миры и опирающиеся при этом на аксиоматику указанные дисциплины зачастую никак не соотносятся с вещным натурно-практическим миром (нормированное пространство, где «нормируемость» равносильна наличию выпуклой ограниченной окрестности нуля).

В когнициях, очевидно, оценивается не подлинный реальный мир, а некие его состояния, выражаемые в значимых для опыта понятиях. «Бытие есть понятие, а не существование», – настаивает Бердяев, борясь с натуралистической метафизикой, которая объективирует и гипостазирует процессы мысли, «выбрасывая их вовне и принимая их за «объективные» реальности»¹⁸.

Представляющие предмет бердяевской критики «объективация», «гипостазирование» осмысливаются Фуко под фирмой «интерпретация». Интерпретация, отмечает он, никогда не может завершиться. Это потому, что не существует никакого «интерпретируемого»: «Не существует ничего абсолютно первичного, что подлежало бы интерпретации, так как все, в сущности, уже есть интерпретация, любой знак по своей природе есть не вещь, предлагающая себя для интерпретации, а интерпретация других знаков. Если угодно, не существует никакого interpretandum, которое не было уже interpretans. В интерпретации устанавливается скорее не отношение разъяснения, а отношение принуждения. Интерпретация не поясняет некий предмет, подлежащий интерпретированию и ей якобы пассивно отдающийся, она может лишь насильственно овладеть уже имеющейся интерпретацией и должна ее ниспровергнуть, перевернуть, сокрушить… Интерпретируется не то, что есть в означаемом, но, по сути дела, следующее: кто именно осуществил интерпретацию. Основное в интерпретации – сам интерпретатор…»¹⁹ (Сравнивая с высказанными ранее соображениями о символическом конструировании мира через выстраивание сценографий, социально конституируемых онтологий реальности²⁰).

Используя мысль Бруно, применительно к бытию можно сказать так: бытие есть то, чем оно может быть, но не все то, чем оно может быть. «Бытие» в философии есть систематический свод идей о сущем, распадающемся на модусы: бытие в себе, бытие для себя, бытие для другого²¹.

Различные модусы бытия имеют различное рефлективное воплощение. Бытие, взятое с позиций «возможного», осваивает наука, не изучающая реально данного мира. Мир науки – рационализированный, препарированный мыслью мир, не совпадающий с неразвивающимся по ratio своим объективным alter ego. Невозможное – невозможно в науке, но возможно в жизни. Недопустимое исключено в знании, но допустимо в опыте. Применяя слог Бакунина, можно сказать: наука беднее действительности, трепещущей нерациональной реальностью и индивидуальностью.

Бытие, взятое с позиций «сущего», осваивает опирающаяся на чувство жизни, здравый смысл, народную волю политика.

Бытие, взятое с позиций «должного», осваивает деонтология, дидактика, усилиями пророков, пастырей, вероучителей назидающая о совершенной жизни.

Бытие, взятое с позиций субъективно вероятного (по Аристотелю, «невозможное вероятное», «невозможное, но кажущееся вероятным», которое предпочитается «возможному, не вызывающему доверия»), составляющего материю миметического художественного образа, соотносимого с типическими предпосылками перехода возможного в действительное, осваивает искусство²².

Объединяющим для данных модусов бытия выступает основание существования: в противоположность «царству теней» многоразличные формы бытия признаются существующими. Существование, как видно, относится к числу философских концептов сложного состава.

Применительно к философскому конституированию бытия в общем случае развертываются программы трансцендентального (имманентного), экзистенциального (антропного), материального (объективного) существования. О первых двух речь шла ранее²³. О третьем выскажемся в этом месте.

Доктрина материального бытия исходит из вполне объективно независимого от людей существования мира как совокупного универсума вещей, форм, процессов, удовлетворяющих собственной предметной логике развития и осваиваемых человеческой деятельностью. Главное здесь – разведение res cogitans и res extensa, бытия предметно-вещного и духовно-мыслительного, выстраивание некоей иерархии существования: дабы символы воспринимались как заместители, а не сами реальности, полагается исходное наличие материального, из коего иные виды бытия (в первую очередь идеальное) впоследствии каким-то способом проистекают. Гранит рассуждения, следовательно, – полагание вещности самой по себе в качестве собственной ее атрибуции. Ассоциированное понятие указанной вещности безотносительно к предметным изображениям, интерпретациям, объективациям и есть «бытие» в философской традиции объективизма (материализма).

Нельзя не видеть, что рассмотренная под данным углом зрения – в ракурсе сущего как такового – материалистическая категория бытия предельно абстрактна, отвлеченна. Необходимость ее содержательной детализации (спецификация форм, отношений, свойств, признаков бытия) наряду с недопущением скандала для философии принимать на веру существование вещей вне нас (аргумент трансцендентализма) предполагает развитие всестороннего доказательства объективности бытия в многомерности его проявлений. Такого рода доказательство отрабатывается в учении о единстве мира и естественноисторической объективной его эволюции.

«Бытие» выражает идею существования. «Материальное бытие» воплощает идею объективно-вещного, предметно-действительного, реально-природного существования. Общие качества последнего фиксируются концепцией субстанции.

На профессиональном языке субстанция есть всепорождающая основа – первоначало. Субстанция – причина самой себя (принцип causa sui), вместе с тем – источник разнокачественности, вещественной многообразности. Введением понятия материи как субстанции решаются доктринальные проблемы: а) единства мира – унитарность существующего определяется общим базисом существования; в) концептуального монизма – многообразие существующего выводится из модификации единой основы; с) богатства форм мира – многоликость действительности обусловлена имманентной эволюцией – естественноисторическим процессом, качественным изменением, трансформацией организации общей основы.

Материя не хаотична; имеет разветвленное внутреннее строение. Материя «вообще» – высочайшего порядка абстракция. В действительности она представлена естественной иерархией, компонентами, фрагментами которой выступают качественно несводимые друг к другу системные уровни. Богатство материальных форм исчерпывают ареалы микро-, макро-, мегамира, связанные каузально. Естественная иерархия материальных систем передается известной картиной уровней организации

Природа

Концептуализация первоначала в терминах «логии» выгодно отличает подход объективизма от уныло фидеистических подходов трансцендентализма, платонизма, теизма (христианства). Трансцендентализм (Эмерсон, Торо, Фуллер, Паркер, Хедж и др.), постулируя абсолютное, по существу отказывается от перспективы его познавательного освоения, уповает на интуицию, фантазию. Платонизм (специализирующийся на доктринальной проработке вопросов первоначала средний платонизм) ограничивается триадической моделью: «нус – псюхе – космос». Плотин толкует элементы триады «начальными ипостасями», Порфирий заменяет «начальный» на эпитеты «совершенный», «целостный». В теизме (христианство) члены триады обретают индивидуализацию – равноправные, безличностные элементы трансформируются в персонифицированные компоненты Троицы.

Рациональное преимущество объективизма перед указанными доктринальными линиями – соответствие эпистемологическому показателю научности – дискурсивности. Между тем данное преимущество мало-помалу утрачивается при переходе к «гонии».

Как отмечалось, ахиллесова пята морфогенетических моделей – введение исходных систем отсчета.

Декларативность, – сознание именно этого не отпускает в оценке базовых допущений при введении точки «0» – начала координат космологических штудий. Налет какой-то анагогичности отличает разработку следующих моментов:

1. Исходный пункт становления Вселенной. Им считается сингулярность – особое состояние, в котором материя упакована в суперпакет с бесконечной плотностью и кривизной. Для выхода из последнего по соображениям Канта-Лапласа допускается динамический эффект: силы отталкивания, перекрывая силы притяжения, провоцируют Большой взрыв с неизбежным входом в нестационарность. Верификационная база конструкции:

а) космологическое расширение (концептуализируемое моделями Фридмана, Леметра, Эйнштейна и де Ситтера (1932 г.) и др.), – эффект Доплера;

в) реликтовое излучение – фоновое космическое излучение, спектр которого сопоставим со спектром абсолютного черного тела ct=3k. Концептуализация: вначале Вселенная плотна, горяча, пребывает в состоянии плазмы. По мере охлаждения плазмы, непрозрачной для электронного излучения, когда температура достигает фиксированных значений, плотность ρ₀ ≈ 10–20 г/см3, плазма оказывается прозрачной для электронного излучения, которое вырывается за пределы особой точки (около 10 млрд лет назад) и улавливается эмпирически.

2. Базовые параметры исходных состояний. То, что мир имеет специфические структурные свойства, обусловлено:

а) барионной асимметрией Вселенной – превалированием вещества (барионов) над антивеществом (антибарионов), частиц над античастицами. Вопрос: почему в нашем вселенском локале реализовались (целесообразные) условия мира (тяжелых элементарных частиц с полуцелым спином и массой, не меньшей массы протона – нуклоны, гипероны, резонансы), а не антимира, – остается без ответа;

в) статусом ФФК – совершенно определенным номиналом универсальных, мировых физических постоянных (гравитационная постоянная, постоянная Планка, скорость света и др.). Значения ФФК – эмпирические; теория не индуцирует необходимости каких бы то ни было количественных параметров. Между тем, если номиналы ФФК трансформировать, мир утратит известные принципиальные свойства. Вопрос: почему в нашем вселенском локале упрочились именно такие (целесообразные) условия мира – остается без ответа;

с) характером геообстановки, зависящем, скажем, от

• альбедо – способность поверхности Земли отражать падающий на нее поток электромагнитного излучения (показатель альбедо – отношение отраженного потока к падающему);

• концентрации кислорода в атмосфере (21 %): если бы концентрация его в газовой среде вокруг Земли была ниже 10 %, горение было бы невозможным; если бы таковая концентрация составляла 25 %, все выгорело бы. (Соответственно – показатель влажности: если влажность превышала бы некую величину, ничто не горело бы). Вопрос: почему в нашем геолокале отработались совершенно определенные (целесообразные) стандарты некоторых базовых параметров, – остается без ответа.

Из движения в дилемме «естественный отбор-план» выходит тень телеологии, – Вселенная, Земля представляют собой регулируемые системы, ведущие себя наподобие артефактов; они уникальны и, будучи таковыми, не могут являться продуктами естественноисторического развития.

Оставляя до времени рефлексию темы, обратим внимание на доктринальную непроясненность фазового перехода от неорганического универсума к органическому. Скачок из неживого в живое в терминах науки осмысливается под фирмой создания условий трансформации кристаллических структур, удовлетворяющих требованию симметрии правого и левого, к некристаллическим структурам, удовлетворяющим требованию киральной чистоты, – нарушению симметрии правого и левого. Капитальная атрибутика, жизни – обмен веществ, раздражимость, приспосабливаемость, саморегулируемость, репродуцируемость, упорядочиваемость и т. п. – крепится на подрыве некоторых типов инвариантности относительно неких преобразований на молекулярном и морфологическом уровнях структурной организации.

Каков эволюционный путь от кристаллических решеток (равновесные состояния твердых тел с симметричным строением) к нестационарным, неравновесным, нелинейным самоорганизующимся несимметричным структурам, – во многом покрыто мраком (определенные светлые пятна в сумрачную картину рассматриваемого фазового перехода привносит прогресс теории диссипативных систем, синергетики).

Не лишена проблемности и ситуация с толкованием опорных концептов в органике. Суть в том, что уровень достигнутого понимания эвристического потенциала когниций не соответствует действительной природе отображаемых ими явлений. Простор для довольно острых постановок обеспечивают:

3. Сущность жизни. Лакуны в непосредственной предикации «живого»: как эффективно ввести демаркацию «живое – неживое», чтобы прояснить статус тех же вирусов, вне клеток живого не отвечающих критеориологии живого (отсутствие метаболизма, прогрессии размножения и др.).

4. Складывание условий живого – температурный, водный, солевой режим; упорядоченность на молекулярном уровне; созидание порядка из хаоса; противодействие возрастанию энтропии; оформление биосферы.

5. Рычаги эволюции. Фигура «творческая роль естественного отбора», наращивающая целесообразное, жизненные кондиции организмов, преобразующая популяции, стимулирующая видообразование, с гносеологической точки зрения является абстракцией-тропом, которую по всем правилам логико-методологической культуры требуется исключать. Между тем эксплицитных механизмов этого не имеется. (Неудовлетворенность представителей научного сообщества указанным положениям дел индуцирует, с одной стороны, виталистическую (аристогенез, автогенез, психоламаркизм, ортоламаркизм с допущением аристогенов, энтелехии), а, с другой стороны, номогенетическую парадигму).

6. Цефализация – немотивированная ходом естественного отбора особенность усложняющегося живого (косвенно свидетельствующая, что жизнь – больше, чем сочетание химических веществ).

Философию Ортега называет синонимом «теоретического героизма». Поистине героических усилий востребует от философствующей мысли доктринальная задача осмысления фазового перехода от органики к надорганике. Вероятность (подсчитываемая И.С. Шкловским) складывания в космосе (и Земле) благоприятных (целесообразных) физико-биологических кондиций кристаллизации разумной жизни мизерна (что навевает телеологическую позицию). Это объективное обстоятельство усугубляется рядом субъективных, к которым относится неразвитость наук о человеке палеоцикла (палеолингвистика, палеосоциология, палеопсихология, палеогносеология), по сю пору не увязывающих происходящее в 4 антропосозидающих отсеках – сознание, социальность, материальное воспроизводство, языковая коммуникация (на 4 основополагающих эволюционных интервалах – австралопитеки, архантропы, палеоантропы, неандертальцы), – в своем взаимоусиливающем синкресисе стимулирующих формирование Homo significas, homo socialis, homo habilis, homo cogitans²⁴.

Услужливая реминисценция указывает на следующие головоломки, препятствующие возможности толковать надорганику как точно очерченное явление.

7. Механизм преобразования инстинктивно-рефлексного поведения животных в социальносознательное действование человека. Между одним и другим – пропасть. Попытка перескочить ее связующим понятием-медиатором «орудийная деятельность животных» успехом не увенчалась. Суть в том, что понятие это сугубо метафорическое. Полноценная орудийная деятельность наблюдается на стадии гоминид, предполагает наличие целесообразного, результативного, кооперативного труда, чуждого животному царству. Спорадическое применение предметов как орудий, оптимизирующих возможности естественных органов, у животных не удается вполне расценить как собственно орудийную (трудовую) активность:

а) действия животных рефлексны, инстинктивны, изначально запрограммированы, нелабильны;

в) у животных проявляется специфическая морфологическая закрепленность рабочих операций, сдерживающих их поступательное развитие;

с) имеется жесткая специализация (наследственная, эволюционная) особей на выполнение тех или других функций при их разделении;

d) использование животными фрагментов мира как орудий не регулярно, случайно.

Ничего подобного в реальном трудовом процессе не наблюдается.

8. Невзирая на отдельные прорывы к ясному, тем не менее правильно признать: на вопрос – является ли мышление древних гоминид животно-рассудочным или человеко-разумным, точного ответа (пока!) не существует. С должной мерой уверенности удается констатировать лишь некие выраженные особенности архаичной ментальности, к коим относятся: конкретность, ситуативность, диффузность, аморфность понятий, их неизбежное прорастание друг в друга (причина – организация психического по принципу проб и ошибок, препятствующая налаживанию сцепки первых слов, выражающих эмоциональные состояния, с возникающими понятиями), ассоциативность. (Относительно сознания, которое не в организме, а в деятельности, то уровень его продвинутости регистрируется опосредованно: по данным этнологии, зоопсихологии, социобиологии (исследования зачатков мыслительных актов у животных, аналитика популяционных связей); реконструкции ментальности ископаемых гоминид через исследование динамики морфологических структур и их функционального толкования; археологии – интерпретация останков культуры, увязывающая характер материального протекания порождающей деятельности с потенциальной ее мыслительной атрибутикой).

9. Вызревание социальности. Ограничимся фиксацией двух объяснительных формул природы кооперации индивидов. Одна упирает на индивидуализацию сильных, выводя иерархию из эгоистического начала, соперничества, фактора страха. Другая выделяет прямо противоположное (эгоистическому) альтруистическое начало, связывая координацию и субординацию в обмене деятельностью (без чего нет социальности) с системой сотрудничества, взаимопомощи, взаимоподдержки в коллективе. (Полагаем, проработка проблемы не стимулируется решением альтернативным при желании опираться на твердую почву фактов. В групповой жизни рельефно проступают черты как эгоизма, так и альтруизма. Имеются крайне сильные эгоистические инстинкты самосохранения индивида (синдром Нарцисса), прорежения популяции (синдром Сатурна – самоистребление при популяционной перегрузке), но существуют и не менее сильные альтруистические инстинкты сохранения генома, потомства, соплеменников (коллективно санкционируемые формы забот при двуполом общении о половых партнерах, детях, друг друге)). Коль скоро это так, контур социальности в виде самой структуры иерархии в сообществе прямолинейно не выводится ни из эгоизма, ни из альтруизма.

10. Параллелизм морфофизиологического и психического развития. Общно-общинный тип существования архаичного предка человека обусловил складывание надиндивидуального механизма переработки и хранения коллективного опыта, являющегося достоянием всех и устойчивого относительно перипетий судьбы каждого. Главное – гибель индивида перестала влечь гибель плодов его усилий. Исходная синкретичность самоутверждения распалась на собственно активность и наследие. Наследие, в некотором смысле автономизируясь, стало жить самостоятельной, отчужденной от его создателя («автора») жизнью. Социальность, следовательно, стоит у истоков совершенно особого модуса бытия – коллективно производимой духовно-поведенческой формации, обусловливающей форму взаимообработки особями друг друга.

К последнему приурочен вполне конкретный потенциал сознательности – способность на основе групповых понятий (в том числе самых элементарных) строить антиципирующие схемы потребного будущего. Эти схемы непосредственно обслуживают воспроизводственный процесс, распадающийся на материальное, кровнородственное и духовное воспроизводство. Первое – хозяйственное жизнеобеспечение; второе – демографическое жизнеобеспечение; третье – идеально-ценностная канва, культово-символическое, регламентарное жизнеобеспечение.

Весь строй взаимодействий в группе поддерживается универсальным средством межиндивидной коммуникации – языком, материальное проявление которого – физико-физиологический процесс вокации – речь складывается в эпоху подсемейства гоминин (питекантропы, неандертальцы). В динамике данного процесса, обходя трудности установления фактуры и ее интерпретации, выделяются этапы: а) питекантропы, использующие щелкающие, носовые звуки, употребляющие слова-обозначения предметов, склонные к диалогической речи; в) неандертальцы, владеющие современной артикуляцией, применяющие телеграфный стиль общения, развивающие способность к монологической речи; с) современные люди, полностью владеющие структурными категориями языка при поставленной, непременно расширяемой лексике.

Поскольку в формировании аппарата речи весома роль, с одной стороны, общно-общинных отношений, а с другой стороны, физиологических подвижек – кристаллизация биологического механизма перенесения актов артикуляции из гортани в полость рта, появление языковой мускулатуры и т. д., что в свою очередь влияет на психическую составляющую эволюционной продвинутости – постольку основательно утверждение: развитие психики автономно до известных пределов. До каких именно?

Прибегая к слогу Геккеля, перед нами – капитальные мировые загадки (число которых без труда множится), в отсутствии теории фазовых переходов не позволяющие (пока!?) снять концептуальное разобщение космогонии, антропогонии, социогонии. Перспектива преодоления данной сложности высвечивается на пути Великого объединения этих отсеков познания.

Задача интеграции физического, психического, социального возлагается на ныне складывающийся глобальный эволюционизм, долженствующий прояснить как возникает, протекает упорядоченное, направленное развитие. Центральное место здесь отводится столь фундаментальным разделам знания, как

1. Квантовая геометродинамика, уточняющая происхождение реальности «из ничего». Помимо прочего она призвана эксплицировать, содержательно поглотить множество интригующих мест современной науки типа картановой проблемы; квантования пространства, времени; континуум-проблемы (независимость континуум-гипотезы по аналогии с независимостью пятого евклидового постулата свидетельствует о возможности иных миров, не описываемых аппаратом аксиоматической теории множеств); основательности хроногеометрических параметров (проблематизируемой скалярно-тензорной теории Бранса-Дикке).

2. Обобщенная теория вектора. Развитие направленно. Феноменологически последнее выражается

а) фактом нарушения симметрии (барионная асимметрия, киральная чистота живого – ДНК имеет форму винтовой линии, закрученной влево);

в) законом Долло (необратимость органической эволюции – закономерность филогенеза).

Между тем каковы причины этого на уровне не феноменологии, а процесса, (пока!) не ясно. Дополнительные возможности открывает реабилитация программы номогенеза, принимающая схему подспудных законов направленных изменений. Как представляется, она способна прояснить ряд острых вопросов, связанных со статусом ФФК, антропного принципа, цефализации, запрограммированности (остающейся тайной за семью печатями для эволюционной теории) нашего развития.

3. Психофизика – преодоление психофизического дуализма, выработка адекватных описаний паранормальной пси-реальности, от наличия которой нельзя отмахнуться. Нерв проблемы в том, что наука отметает допущение бессубстратного психического (иной подход предлагался В.В. Налимовым²⁵). Психическое имеет привязку к соматической (нуклепротеиды) и социальной (общение, язык, действие) подкладке. Другие предположения – астральное, архетипическое психическое – за гранью научного дискурса.

Обнадеживают искания в направлении разработки

а) нестандартной теории физического взаимодействия с гипотезой опережающих волн;

в) модели параллельных причинно не связанных миров, вступающих в контакт во флуктуациях (что оказывается базой прояснения исторического, личностного двойничества). (В настоящий момент нашей культурной ситуации «двойничество» – предмет не науки, а искусства, редуцирующего большую и больную тему к сюжетам «тень», «раскол героя» – творчество Э. По, Шамиссо, Андерсена, Достоевского, Гофмана, Стивенсона, Е. Шварца);

с) теории нестандартных полей (типа спин-торсионного, информационно-семантического). (Как, скажем, объяснить, что в 1931 г. англичанка Розмари вдруг заговорила на древнем языке, называя себя Телекой Вентуи, жившей во время правления в Египте XVIII династии – примерно 1400 г. до н. э.).

Возможный многообещающий синтез данных разделов позволит ввести новый образ науки – науки не средства, а цели, в полной мере антропоцентричного телеологичного знания.

О чем, собственно, речь? Наука, очевидно, радикально держась установок объективизма, демонстрирует устойчивую идиосинкразию к одному и другому (правда, испытывая затруднения в версификации такого пикантного места, как кондициональные предуготовления разумно-целесообразной жизни, покрывает дефицит объективизма обращением к спасительной иллюзии – тропному антропному принципу (АП)). Между тем когнитивно визируемый наукой объективизм вовсе не отметает ни антропоцентричной, ни телеологичной точки зрения. Начать с того, что непосредственной идейной предтечей объективизма выступает механицизм, в борьбе с архаичным гилозоизмом и анимизмом педалировавший редукционизм и фундаментализм. Рефлективный абрис последних наметил Бэкон: опытное расчленение комплексного на элементарное – до далее недробимых качеств с сопоставляемыми с ними «простыми формами». И завершил Декарт: умственное разложение вещности на «простые идеи» – механические формы. Если Бэкон выделял 19 видов движения, то Декарт – одно, к которому редуцировались иные его типы, – механическое перемещение. Такого рода прием налаживал упрочение «рациональной механики», оказывавшейся конденсатом lumen naturalis.

Механистический естественный свет разума до какого-то момента питал развитие знания, однако же, ввиду гиперболизации проекта «мир как механическая задача», (Даламбер) оказался бесперспективным при концептуализации наводняющих действительность целевых, ценностных, мотивных, достижительных, автоморфичных (целесообразных) связей. (В самой механике невсеобщность описаний, построенных на эксплуатации «действующей причины», заложила предпосылки разработки описаний, построенных на учете «конечной причины» – вариационное исчисление).