Текст книги "Записки психиатра. История моей болезни"

Голова Губаревой, как показывает нижеприводимая таблица, относительно очень велика; все размеры головы у Губаревой (графа А) превышают средние размеры женской головы (графа В) и почти или вполне соответствуют средним размерам головы мужской. Череп брахицефалический, развит симметрично. При ощупывании черепа замечаются следующие неправильности. В теменной области, соответственно месту прежнего теменного родничка, находится неправильное вдавление на кости, величиною около медного пятака. Верхнезатылочная область представляется сильно выпуклою, вследствие чего на границе между этою областью и областью заднетеменною образуется широкая, весьма заметная впадина. Постановка зубов и форма твердого неба правильны.

Размеры головы у Губаревой (графа А) в сантиметрах, средние показатели представлены в графе В

Волосы на голове негустые. Испытуемая с первой юности не носит косы и стрижется очень коротко. Уши, нос, рот и глаза ничего особенного не представляют. Голос (контральто) при взволнованном состоянии испытуемой звучит резко и грубо и в таких случаях становится похожим по тембру на голос мужской. Речь обыкновенно весьма бойкая, при волнении же испытуемой крайне быстрая, аффективная и резкая. Губарева весьма неразборчива в своих выражениях, часто употребляет простонародные или чрезмерно энергические термины и обороты (например, «дать плюху», «съездить по морде», «заехать в рыло» и т. п.); в раздраженном же состоянии энергически бранится, пользуясь, между прочим, непристойными ругательными терминами. Движения Губаревой большею частью быстры. Мимика и жесты, в особенности при живом разговоре, энергичные, с отпечатком мужественности и даже ухарства. Вообще в испытуемой весьма заметен недостаток того, что называется женственностью.

Легкие и сердце ничего ненормального не представляют. Органы брюшной полости, по-видимому, тоже в порядке. Аппетит средний. Сон большею частью удовлетворителен.

Регулы часто с болями, постоянно неправильны, иногда в большем количестве против нормального, обыкновенно же в количестве значительно уменьшенном. Промежутки между регулами различной продолжительности, большею частью около 5 недель. Регулы, появившись, продолжаются обыкновенно 3 дня, но через 1–2 или более дней по прекращении на 1–2 дня показываются снова. В менструальное время испытуемая становится раздражительнее обыкновенного, иногда же приходит в состояние легкой маниакальной экзальтации, большею частью с эротическим оттенком. Впрочем, постоянного отношения между регулами и переменами душевного состояния Губаревой нельзя было заметить.

Гинекологическое исследование Губаревой, произведенное специалистом по гинекологии д-ром медицины Кубасовым, показало следующее. Груди небольшие, правильно развитые. Конфигурация таза ничего ненормального не представляет; размеры его показаны в графе А, тогда как графа В представляет средние размеры женского таза в см:

Лобок (mons Veneris) скудно покрыт волосами. Наружные половые части (vulva) мало поднимаются над окружающею поверхностью. Большие половые губы (labia pudendorum majora) плоски, почти без жировой клетчатки и совсем покрывают малые губы. Labia pudendorum minora развиты мало. Клитор небольшой, лежит правильно; он весьма чувствителен. На месте бывшей девственной плевы (hymen) только небольшие миртовидные сосочки (carunculae myrtiformes), между которыми следы глубоких разрывов девственной плевы, в особенности в правом нижнем и в левом верхнем сегментах ее. Половая щель (rima pudendorum) зияет, и в ней показываются широкие складки передней и задней стенок рукава. Вход в рукав (introitus vaginae) широк, отчасти гиперемирован. Уздечка больших губ (frenulum labiorum) отсутствует. Складки слизистой оболочки рукава (columnae rugarum) сглажены. Отделение на поверхности слизистой оболочки рукава усилено. Матка (uterus) немного увеличена, подвижна, мало чувствительна, лежит на своем месте; изгиб ее вперед меньше нормального, дно ее несколько отклонено вправо. Влагалищная часть матки коротка, толста, бугриста; наружный зев матки открыт настолько, что пропускает верхушку пальца губы; наружные отверстия матки отворочены в стороны и представляют большие боковые надрывы. В придаточных органах матки ничего ненормального не оказывается; в правом своде следы (residua) протекшего здесь воспалительного процесса. На основании своего исследования д-р медицины Кубасов заключает, что Губарева, несомненно, рожала, что теперь она страдает хроническим катаром рукава (colpitis chronica) и шейного канала матки (endometritis cervicalis chronica).

Губарева жалуется лишь на приступы головной боли и на являющиеся по временам беспричинные слезы и таковой же смех; по ее словам, она иногда не в состоянии удержаться от смеха даже тогда, когда это наружное проявление не соответствует ее действительному настроению. Впрочем, испытуемая считает себя вполне здоровою, но говорит, что «несколько расстроилась нервами» вследствие долгого пребывания в городском приюте для душевнобольных, где ей, как она говорит, жилось гораздо труднее, чем в доме предварительного заключения. Губарева весьма смешлива, когда находится в своем обыкновенном состоянии, и очень часто без достаточного повода смеется беззаботным, детски-школьническим смехом. В состоянии же взволнованности иногда подолгу хохочет, причем этот хохот уже носит на себе отпечаток истерической судорожности.

Внимательное наблюдение показывает, что в психической жизни Губаревой следует различать: во-первых, постоянное или обыкновенное состояние, которое у испытуемой характеризуется, как будет указано ниже, массою элементарных аномалий во всех сферах душевной жизни, в чувствовании, мышлении и действовании и, во-вторых, так сказать, припадочные, временные или транзиторные состояния (с включением нервных истерических припадков). В нижеследующем будет сначала изображено «постоянное» состояние Губаревой, которое не всегда бывает спокойным, ибо и в пределах этого «постоянного» состояния испытуемой настроение последней оказывается крайне подвижным и ее чувствование, мышление и действование представляют значительные колебания.

Большею частью Губарева находится в покойном состоянии, причем имеет вид беззаботный, умеренно веселый. Держит себя всегда непринужденно, однако обыкновенно не выходит из границ приличия. Всего охотнее занимается физической работой, в особенности грубой, требующей не искусства, а силы и выносливости. К чтению и вообще к умственным занятиям пристрастия не имеет; даже к чтению романов обращается лишь изредка. В женских рукоделиях малоискусна, и если начинает какую-нибудь ручную женскую работу, то обыкновенно бросает ее, не докончив. Большую часть своего времени занимается разговорами с теми из лиц, ее окружающих, которые пользуются ее расположением. Испытуемая обнаруживает известного рода юмор, впрочем, весьма невысокого разбора. При всяком удобном случае она подсмеивается над окружающими и грубо передразнивает их, причем выказывает свою впечатлительность и маленький талант копирования голоса и манер других лиц. В своих шутках бесцеремонна и любит употреблять грубо-непристойные выражения, после которых с хохотом иногда извиняется перед окружающими. Губарева разговорчива; она охотно и без жеманства сообщает врачу все обстоятельства своей прежней жизни, причем без малейшего стеснения рассказывает о таких эпизодах, в которых ее характер является в не совсем благоприятном свете. Несмотря на то, что она способна краснеть при самом легком раздражении, не краснеет и нимало не конфузится при некоторых весьма щекотливых вопросах врача и охотно сообщает ему о своих «ухаживаниях за женщинами». Рас сказывая о своих, как она выражается, «куролесеньях», постепенно увлекается, принимает вид молодцеватости и даже прямо хвастается своими победами над сердцами женщин. В такие минуты теряет последний отпечаток женственности и поразительно напоминает речью, мимикою и жестами безбородого юношу, с видом ухарства рассказывающего снисходительному слушателю о своих любовных успехах. Находясь в больнице, испытуемая охотно вступает в разговоры с больными и с прислугою, при всяком удобном случае заводит речь о «любви», причем нимало не скрывает своего превратного полового инстинкта.

Сведения, собранные относительно прежней жизни Губаревой, показывают, что у испытуемой представляется врожденная превратность полового чувства в форме «sensus sexualis contrarius» (по Вестфалю contrare Sexual-Empfindung). Это подтверждается и непосредственным наблюдением над Губаревой. Оказывается, что она отличает между окружающими ее женщинами красивых и молодых, и держит себя по отношению к последним иначе, чем по отношению к другим женщинам. С женщинами, не принадлежащими к числу ей «нравящихся», а равно и с мужчинами испытуемая держит себя совершенно просто, без всякого жеманства и без малейшей застенчивости. Но в больнице Губарева отличила из числа окружающих ее одну даму, к которой стала выказывать особую благосклонность. При этой особе Губарева была более разборчива в своих выражениях, чем обыкновенно, относилась к ней с большей конфузливостью и приходила в крайнее смущение от одной мысли о том, чтобы (наравне с другими больными) идти в сопровождении этой дамы в баню. В обращении с этой особой Губарева, не подозревая, что за ней наблюдают, проделывала все то, что обыкновенно проделывается юношею, ухаживающим за нравящейся ему женщиной. Если бы в больнице не были своевременно приняты меры к удержанию чувств Губаревой в должных границах, то, несомненно, дело дошло бы как до сцен патологической ревности, так и до других, не менее активных требований патологического любовного чувства²⁹.

Кроме превратности (прирожденной) полового чувства, Губарева представляет в сфере чувствования много других аномалий. Сюда принадлежат, между прочим, разные мелкие «странности» и идиосинкразии из числа описанных выше и замеченных также во время пребывания Губаревой в больнице (болезненная брезгливость относительно тараканов; боязнь темноты, боязнь затемненной воды, например, ванны, наполненной водою, и т. п.). Далее, у испытуемой оказываются явления психической парестезии и таковой же гиперестезии. Первая из этих аномалий чувствования выражается в причудливости Губаревой по отношению к лицам и к объектам; так, лица, которые раньше пользовались полным благорасположением Губаревой, иногда вдруг, без видимой причины, начинают вызывать в ней чувство отвращения; занятия или способы времяпрепровождения, нравившиеся ей раньше, вдруг становятся для нее мучительными.

Психическая гиперестезия испытуемой обнаруживается в крайней впечатлительности Губаревой, причем смена внешних впечатлений обусловливает в Губаревой столь же пеструю и живую смену внутренних актов (ощущений, образов и чувствований). Кроме того, некоторые из внешних раздражений вызывают в испытуемой несоразмерно сильную реакцию. С этой точки зрения становятся понятными неустойчивость душевного равновесия у Губаревой, смешливость последней, быстрые и резкие перемены в настроении, легкость переходов от смеха к слезам и обратно. Не выходя из границ своего «обыкновенного» состояния, Губарева является то спокойною, то аффективною, то вялою и апатичною, то раздражительною, то мягкою и уступчивою, то упрямою и резкою, то веселою или до крайности смешливою, то настроенною грустно, причем с мечтательным видом сидит по целым часам у окна и распевает унылые песни. Особенностями в сфере чувствования и вообще аффективным строем душевной жизни Губаревой обусловливается и то ее качество, особенно резко проявляющееся в минуты ее возбужденности, которое родственники испытуемой называют «удальством» или «молодцеватостью».

Испытуемая имеет весьма живое воображение, причем деятельность фантазии у нее недостаточно регулируется ее относительно слабым рассудком. Процесс воспроизведения представлений совершается у Губаревой с большою легкостью, но воспроизведенные представления (как это весьма часто бывает у подобного рода субъектов) с недостаточною степенью точности повторяют содержание тех представлений, которые родились из непосредственного чувственного восприятия. Это видно из того, что Губарева в своих показаниях, сама этого не замечая, относительно различных мелких подробностей вспоминаемых ею событий уклоняется от истины, и притом в одном и том же пункте в различное время уклоняется в разные стороны, чего, разумеется, не было бы, если бы отступление от истины здесь было произвольным. Вследствие этой особенности, а также вследствие живости фантазии и недостаточной регулированности воображения рассудком Губарева (в особенности, когда впадет в аффективность или, как говорится, «увлечется») под влиянием тех или других недостаточно осознанных побуждений и чувств нерезко различает пережитое ею в воображении от пережитого в действительности и в своих рассказах невольно примешивает иногда к истине небывальщину, выказывая тем замеченную за нею еще ее родными и знакомыми наклонность «наговаривать» на себя и, следовательно, также и на других.

Память у Губаревой может показаться удовлетворительною; но если принять в соображение сообщения матери и брата испытуемой относительно того, что Губарева в детстве и юности отличалась необыкновенною способностью запоминания, то придется допустить, что память у нее весьма значительно ослабела (наблюдения брата Губаревой прямо подтверждают этот вывод). Но частная слабость памяти констатируется у испытуемой и непосредственно; так, относительно чисел память Губаревой оказывается крайне неудовлетворительною. Независимо от этого, из вышесказанного относительно неточности воспроизведения представлений у Губаревой само собою явствует, что память Губаревой вообще не может отличаться точностью, что действительно и констатируется наблюдением.

Движение представлений у испытуемой (даже при обыкновенном ее состоянии) не всегда совершается с нормальною быстротою и часто бывает то замедленным, то ускоренным. Ход мыслей у Губаревой обыкновенно неправилен. На вопросы она почти всегда отвечает логично, но начав рассказ и будучи предоставлена в ведении его самой себе, часто отвлекается в сторону от главного предмета, иногда же неожиданно перескакивает мыслью с одного предмета на другой. Из всех способов ассоциирования представлений у Губаревой преобладает ассоциация по внешнему соотношению между представлениями. Из числа ассоциаций по координации у испытуемой ненормально часто имеет место ассоциация по контрасту. Ассоциация же по зависимости (т. е. по причинному отношению и по отношению цели) наблюдается у нее, по-видимому, весьма редко.

Отчасти в связи с особенностями ассоциирования идей у Губаревой находится то обстоятельство, что у нее нередко неожиданно возникают причудливые, странные или даже прямо нелепые идеи, которые, при аффективности и при болезненной восприимчивости испытуемой, легко приобретают на некоторое время характер так называемых «навязчивых», или «насильственных», представлений (Zwangsvorstellungen). Привожу один пример. Находясь в больнице, Губарева одно время, видимо, была внутренне чем-то обеспокоена; после долгого выпытывания с моей стороны она призналась, что боится беременности: в приюте для душевнобольных, где она раньше находилась, мужчины и женщины, по ее словам, употребляют одну и ту же ванну; предполагая, что при таком условии дана возможность случайного оплодотворения, Губарева вообразила, что она «от ванны могла забеременеть». Потребовалось серьезное опровержение для того, чтобы устранить из головы Губаревой эту эксцентричную мысль.

Те ошибочные, странные или даже нелепые идеи, которые порою возникают у Губаревой при обыкновенном ее состоянии, бреда в настоящем смысле этого слова не составляют, ибо эти представления у Губаревой не образуют сколько-нибудь устойчивых комплексов и, главное, допускают возможность поправки их со стороны рассудка. Но должно заметить, что при тех элементарных психических уклонениях от нормы, какие оказались у Губаревой, бред легко может возникнуть при всяком значительном нарушении ее вообще крайне неустойчивого душевного равновесия. Для эпизодического появления идей бреда у Губаревой довольно уже того, чтобы вышеупомянутая поправка, производимая в ее ошибочных или странных представлениях со стороны всего ее «я», последовала недостаточно быстро. Таким образом, Губарева в высокой степени предрасположена к транзиторному бреду, который иногда, как будет показано ниже, действительно и появляется у нее.

При вышенайденных уклонениях от нормы в движении и воспроизведении представлений у Губаревой, разумеется, невозможно ожидать, чтобы собственно мыслительная ее деятельность и рассудок оказались нормальными. Наблюдение прямо показывает, что мыслительная деятельность у Губаревой характеризуется беглостью и поверхностностью. Суждения испытуемой, как и следовало ожидать по вышеописанным элементарным аномалиям в сфере представления, часто отличаются недостатком логики, но зато нередко носят на себе печать неожиданности, странности, иной раз – прямо парадоксальности. Этим обстоятельством объясняется, почему Губарева являлась для своих знакомых чрезвычайно остроумной: для известного рода поверхностного остроумия требуются лишь быстрая способность восприятия и быстрота в движении представлений, каковые качества действительно и констатируются у Губаревой. Что же касается до способности правильного составления суждений и логического из них умозаключения, то эта существеннейшая сторона интеллектуальной деятельности оказывается у испытуемой значительно ниже среднего уровня. К тому же способность апперцепции является у Губаревой весьма слабою: испытуемая, при быстроте смены ее представлений и чувствований, не может достаточное время сосредоточивать свое внимание на одном и том же предмете. Наконец, в интеллектуальной деятельности Губаревой оказывается очень резкая частная аномалия, а именно неспособность к численному расчету. Так, если спросить Губареву, в котором году совершилось такое-то событие ее жизни, то испытуемая обыкновенно предлагает спрашивающему самому «рассчитать», сказав (по памяти), что в то время ей было столько-то лет от роду, сама же от подобного «рассчитывания» уклоняется; если, однако, настоять, чтобы такого рода элементарная операция с числами была произведена самой испытуемой, то последняя затрачивает на это несоразмерно много времени, да и то часто приходит к неверному результату.

Родственники и близкие знакомые Губаревой, будучи обмануты ее поверхностным остроумием и ее одностороннею талантливостью в детстве и первой юности, отозвались об обвиняемой как о девушке умной, развитой и в высокой степени честной. Но выше было изложено, что у Губаревой оказываются недостаточными именно интеллектуальные (в тесном смысле) функции; кроме того, после будет выяснено, что роль рассудка в душевной жизни и в действовании Губаревой весьма ограничена. Правда, отдельные из умственных функций ослаблены у Губаревой в неодинаковой мере; вследствие этого по отношению к некоторым сторонам умственной деятельности можно назвать Губареву прямо слабоумной, тогда как относительно других функций ее ума можно лишь выразиться, что они ниже среднего уровня. Что касается до умственного и нравственного развития Губаревой, то для меня несомненно, что оно остановилось с выходом Губаревой из гимназии. С 16 лет испытуемая почти совсем не занималась серьезным чтением и постепенно забывала даже то, чему успела научиться в гимназии. Понятно, что исключительные занятия физическим трудом, а потом общество извозчиков не были условиями, благоприятствующими умственному развитию. В результате получилось то, что теперь Губарева в сфере высших умственных отправлений оказывается положительно несостоятельной. Как видно, она никогда не возвышалась до образования отвлеченных понятий, интеллектуальных, религиозных и нравственных. Испытуемая является грубо суеверной; она верит во все народные приметы и таинственные предзнаменования и нимало не сомневается в существовании леших и домовых. К религиозным вопросам она совершенно равнодушна, видя в религии лишь одну внешнюю, процессуальную сторону. Известные элементарные нравственные правила привиты к Губаревой воспитанием, но они удерживаются ею чисто механически; о настоящем же понимании нравственного долга здесь не может быть и речи. Поэтому неудивительно, что понятие о противозаконности носит у Губаревой грубо утилитарный характер и является совершенно лишенным нравственной основы: по характеристичному рассуждению Губаревой, надо быть глупым человеком, чтобы в Петербурге с корыстной целью решиться на что-либо противозаконное (напр., на кражу лошади), так как при деятельной столичной полиции нет никакой надежды укрыться после преступления от кары закона. Кроме того, слабость нравственного чувства у Губаревой обнаруживается во многом другом, например, в ее высокомерном обращении с матерью, в ее тайных отлучках из дома, в ее знакомствах с женщинами далеко не безукоризненного поведения, в ее пристрастии к коньяку и ликерам. Наконец, соответственно прирожденной аномалии ее полового чувства, в нравственной сфере испытуемой существует резкий частный дефект, обнаруживающийся в отсутствии стыдливости именно в таких обстоятельствах, в которых обыкновенно женщины бывают наиболее щекотливы. Прибавлю, что вышеописанная дефективность нравственной сферы у Губаревой есть явление органически обусловленное, зависящее от неправильного развития головного мозга испытуемой; такая моральная дефективность должна быть строго отличаема от безнравственности, происходящей от моральной испорченности.

Губареву ее родные и знакомые считали личностью весьма энергичною; и действительно, энергия деятельности чувственной сферы у испытуемой весьма значительна, так что действование Губаревой неудержимо определяется ее побуждениями и аффектами. Напротив, рассудок испытуемой влияет на ее действование сравнительно мало. В деятельности Губаревой не видно ясного сознания определенной цели, не говоря уже о неуклонном шествовании к последней. Вся деятельность испытуемой прямо вытекает из ее темперамента, ее вкусов и побуждений. Когда всякая наука опротивела Губаревой, последняя почти вполне покидает умственные занятия и, будучи одарена темпераментом живым и подвижным, по необходимости отдается физическому труду, а впоследствии уходу за своими лошадьми. Из дела не видно, чтобы промысел извоза был выгоден для Губаревой, и можно думать, что она горячо отдавалась этому занятию не столько в силу сознательного расчета, сколько вследствие того, что оно прямо удовлетворяло ее вкусам и наклонностям.

Наблюдение показывает, что во многих случаях мотивы действий Губаревой неясны для нее самой; в таких случаях контролирование действования рассудком прямо невозможно, ибо здесь представление выражается наружу в действии прежде того, чем успеет приобрести достаточную степень ясности в сознании. Многие из действий Губаревой должны быть отнесены к разряду действий инстинктивных или импульсивных; притом эти действия у Губаревой обусловливаются не только представлениями недостаточно сознанными, хотя бы по содержанию и нормальными, но также и органическими побуждениями, самостоятельно возникшими на почве аномальной душевной конституции (сюда принадлежат: «ухаживания» Губаревой за женщинами, ее нередкое прибегание к спиртным напиткам, переодевание в мужское платье, прятанье денег по сортирам и чердакам и т. п.).

Нарушения в правильном функционировании вазомоторного аппарата происходят у Губаревой с замечательной легкостью. Даже при обыкновенном состоянии испытуемой цвет лица ее весьма изменчив; при малейшем же раздражении Губаревой лицо ее сильно краснеет; во время же нижеописываемых приступов неистовства иногда становится мертвенно-бледным. В вазомоторной сфере должно искать причины крайней изменчивости настроения Губаревой; вазомоторными же расстройствами вызываются приступы внезапного страха, являющиеся иногда у Губаревой по ночам, далее – внезапные приступы беспричинной тоски, от которой Губарева старалась избавиться при помощи коньяка и ликеров, и вообще все те состояния Губаревой, которые, в противоположность ее постоянному состоянию, названы мною припадочными или транзиторными.

Наконец, нельзя не упомянуть, что во все время своего пребывания в больнице Губарева не показала ни малейшей наклонности к симуляции и даже прямо настаивала на своем полнейшем здоровье. Для симуляции необходима обдуманность и систематичность; но от Губаревой, при ее аффективно-импульсивном характере, очевидно, трудно ожидать рассчитанно-систематического образа действий. Прибавлю, что Губарева вообще относилась к ходу своего дела с замечательным равнодушием и оказывалась неспособною представить себе возможные последствия своего противозаконного деяния.

На общем фоне вышеочерченного «постоянного» состояния Губаревой от времени до времени являются резкие перемены, которые могут быть обозначены именем припадочных или транзиторных состояний. Сюда относятся: а) истерические припадки; b) периодически усиливающаяся раздражительность; с) транзиторные состояния психического угнетения и транзиторные маниакальные состояния; d) патологические аффекты и припадки неистовства и, наконец, e) явления кратковременного бреда.

Во время пребывания Губаревой в городском приюте у нее, как видно из свидетельства врача, было четыре полных истерических припадка, с общими тоническими и клоническими судорогами и с потерею болевых рефлексов. Однако во время пребывания испытуемой в больнице св. Николая Чудотворца приступов общих судорог у нее ни разу не было и в кожной чувствительности ее уклонений от нормы не замечалось; это объясняется тем, что нервное раздражение Губаревой во время ее пребывания в больнице успокоилось, так что испытуемая возвратилась к тому своему состоянию, в котором была до заключения под стражу. На основании анамнестических данных и собственного наблюдения я должен сказать, что полные припадки истерии если и бывают у Губаревой, то очень редко; обыкновенно же дело ограничивается у нее тем, что во время нижеописываемых периодов раздражения или приступов неистовства ее рыдания и смех приобретают судорожный характер. Нимало не сомневаясь, что Губарева страдает между прочим и истериею, я не нахожу нужным долго останавливаться на этом обстоятельстве, потому что истерия здесь есть не что иное, как лишь частное явление в том прогрессивном дегенеративно-психопатическом состоянии, которое прослежено нами с первых дней жизни Губаревой и которое выражается в настоящее время вышеописанными аномалиями в сфере чувствования, мышления и действования Губаревой.

По временам (иногда перед появлением регул, иногда же безо всякой видимой причины) Губарева становится крайне раздражительною и драчливою; при этом держит себя злобно, в особенности же по отношению к некоторым из окружающих ее больных (несмотря на то, что к тем же больным в обыкновенное время относилась терпеливо и сострадательно), поминутно угрожает, что начнет их бить, если они будут приставать к ней с разговорами, и, действительно, бьет их при самом ничтожном поводе (напр. если они тронут скляночку с духами, постоянно стоящую у нее на столе), вследствие чего в больнице не раз возникала серьезная драка. В периоды раздражения Губарева бранится самыми грубыми и непристойными выражениями.

Иногда настроение Губаревой уклоняется от нормы несравненно значительнее, чем обыкновенно, и притом на более продолжительное время. При этом Губарева на 1–3 дня впадает в состояние психического угнетения, перестает беседовать с окружающими, почти не отвечает на вопросы врача, теряет аппетит, подолгу сидит неподвижно у окна, устремив глаза вдаль, много плачет, а по ночам страдает от бессонницы и от припадков беспричинного страха. Приступы тоски в настоящее время бывают у Губаревой или вслед за каким-нибудь ничтожным огорчением, или же после того, как ее посетят родственники. В других же случаях депрессивные состояния имеют у Губаревой реакционное значение, являясь последствием только что окончившихся периодов значительного возбуждения. Периоды возбуждения продолжаются у Губаревой по 2–4 дня. При полной степени развития эти состояния Губаревой ничем не отличаются от маниакальной экзальтации. При этом Губарева становится чрезмерно веселой, подвижной, многоречивой и поминутно без видимой причины смеется. Движение ее мыслей в это время бывает явственно ускоренным, речь же становится весьма непоследовательной, перескакивающей с одного предмета на другой. На лице Губаревой при этом является яркий румянец, глаза делаются весьма блестящими, зрачки иногда оказываются несколько расширенными. Наклонность к импульсивным двигательным актам в это время становится у Губаревой особенно заметной (бесцельное разрывание книжек, лазанье по мебели и т. п.). В такие маниакальные периоды половая сфера испытуемой тоже приходит в возбуждение, так что Губарева при этом представляет известную степень эротизма (всегда по отношению к женщинам, а не к мужчинам). Кроме того, во время этих периодов возбуждения Губарева иногда начинает настоятельно требовать вина, и так как ее желание не удовлетворяется, то приходит в аффект гнева.

Губарева вообще весьма легко впадает в аффекты, из числа которых всего чаще приходится наблюдать у нее аффекты отчаяния и гнева. Во многих случаях гнев ее настолько продолжителен и бурен и притом настолько не соответствует ничтожности вызвавшего его внешнего повода, что положительно носит характер аффекта патологического или даже прямо переходит в неистовство (ехсandentia furibunda): при этом Губарева кричит, бессвязно ругается, разрушает дорогие для нее предметы, рвет у себя волосы, колотится головою в стены или в пол. Но и независимо от аффекта гнева, вызванного внешним поводом, Губарева два раза во время своего пребывания в больнице самостоятельно и внезапно впадала в кратковременное неистовство (furor transitorius), причем судорожно хохотала, выкрикивала бессвязные угрозы, неизвестно к кому относившиеся, употребляла самые площадные слова, богохульствовала, грозила кулаками иконам и намеревалась выкинуть их за окно. Во время этих приступов лицо Губаревой становилось мертвенно-бледным, судорожно исказившимся; несомненно, что в это время самосознание Губаревой помрачалось и процесс чувственного восприятия из внешнего мира значительно нарушался. Приступы эти оставляли за собой или неполное, или смутное, лишь суммарное воспоминание.