Текст книги "Записки психиатра. История моей болезни"

В течение всего времени заключения К. под стражею расстройство умственных способностей обнаружено не было; обвиняемый был рассудителен, относился к производимому над ним следствию вполне сознательно, неоднократно обращался к г. судебному следователю как со словесными, так и с письменными заявлениями относительно необходимости допросить тех или других лиц, показания которых, по его мнению, могли бы для него быть важными; вместе с сим он деятельно старался о направлении следствия в порядке, указанном 353 ст. УУС.

Во время пребывания испытуемого в больнице св. Николая Чудотворца настроение духа его значительных уклонений от нормы не представляло. Злобы против Богдановой у К. в настоящее время нет; но у него также нет и особенного сожаления о содеянном. Хотя испытуемый вел себя в больнице тихо и сдержанно, тем не менее внимательное наблюдение показало, что устойчивого равновесия в душевном состоянии К. не существует. Так, К. сравнительно легко раздражается, в особенности же, когда ему покажется, что окружающие относятся к нему без достаточного уважения, подобающего ему, как «бывшему офицеру, получившему увечья от сражений и горных походов». Не подлежит никакому сомнению, что, являясь тихим и сдержанным в то время, когда его ничто живо не затрагивает, К. легко может потерять самообладание при каком-нибудь раздражающем обстоятельстве, из числа тех, которые часто встречаются в жизни вне больничных стен.

Нравственное чувство и энергия воли испытуемого заметно ослаблены. Это доказывается как отношением К. к совершенному им делу, так и той жизнью, которую вел в последние 3–4 года этот человек, получивший приличное воспитание и прежде имевший достаточные средства к существованию: он с утра до вечера скитался по портерным и беспрерывно пьянствовал, вел нищенскую жизнь, постоянно обращаясь к братьям за денежным вспомоществованием.

Память у испытуемого сохранилась удовлетворительно. Собственно интеллектуальная сторона психической деятельности его, напротив, представляет значительные уклонения от нормы, заметные, впрочем, лишь при ближайшем знакомстве с К. К числу этих уклонений должно отнести крайнюю недальновидность и недостаточную сообразительность К., равно как и его наивную хвастливость. Так, относительно обстоятельств своей прежней жизни испытуемый делает сообщения, частью прямо неверные, частью такие, верность которых подлежит большому сомнению. Прибыв в больницу, К. сперва назвался «отставным подполковником», но, узнавши, что настоящий его чин ординатору известен, объяснил, что он, К., «в первый раз вышел в отставку» с чином подполковника (что опять неверно), затем снова вступил в службу, но в скором времени, после столкновения с князем N, был разжалован и в 1854 году вышел в отставку прапорщиком. Историю дальнейшей своей жизни К. дает в следующих чертах. После смерти матери он будто бы получил в наследство 1500 душ крестьян с соответственным количеством земли, но, живя разгульно, все свое имение быстро «прожил». В 1859 году женился на дочери ярославского купца П. («обещали дать 30 000, но надули») и переехал в Москву, где открыл «справочную контору» и стал заниматься «исполнением частных поручений». Дело его будто бы пошло настолько хорошо, что он стал получать чистого барыша до 25 000 рублей в год. В 1864 году разошелся с женою, после чего стал вести еще более разгульную жизнь, имея несколько дорогих содержанок. В 1875 году получил на Нижегородской ярмарке от одной из банкирских контор Англии заказ – заготовить в России 1 500 000 шпал. Имея в виду получить при этом за комиссию сразу 150 000 рублей, К. (по его словам) передал свою контору другому лицу и, заказав шпалы, переехал в январе 1876 года в Петербург, причем привез в кармане 6000–7000 рублей. В марте того же 1876 года познакомился с Богдановой, которая будто бы тогда же и поселилась в его квартире. Дело со шпалами не состоялось по случаю войны. В Петербурге К. тоже искал частных поручений, но выручка уменьшалась с каждым годом, а привезенные в Петербург деньги были быстро прожиты. Сначала он, вместе с Богдановой, помещался в приличных квартирах; когда же обстоятельства их сделались стеснительными, Богданова стала думать о месте и, наконец, поступила в услужение в портерную Орлова. В последний год К., вследствие пьянства, отстал от всяких занятий и жил лишь временным пособием со стороны братьев, квартируя по так называемым «углам».

Основываясь на том, что К. решается вступать в резкое противоречие со своим послужным списком, я полагаю, что в сообщениях испытуемого о прежнем его благосостоянии много преувеличенного или, может быть, даже прямо неверного.

Каких бы то ни было болезненных, ложных или упорных представлений, т. е. бреда в тесном смысле слова, у К. не имеется.

Прежде чем перейти к выводам из результатов исследования, необходимо остановиться на тех побочных медицинских вопросах, которые были возбуждены на предварительном следствии и при освидетельствовании К. в порядке, указанном 355 ст. УУС.

а) контузия в голову, полученная К. в 1843 году, для суждения о состоянии умственных способностей испытуемого не имеет никакого значения, так как она произвела лишь небольшую рану в мягких покровах головы, не повредив кости.

б) Если покойный отец К. страдал не мрачным помешательством, которым была одержима сестра К., а какою-нибудь иною формой умственного расстройства, то одно это обстоятельство еще не дает права сомневаться в существовании у К. наследственного предрасположения к психическому заболеванию. Только в редких случаях передается из одного поколения в последующие одна и та же психическая болезнь; обыкновенно же передается лишь «предрасположение» к заболеванию умственным расстройством. Таким образом, наследственною бывает не сама форма психической болезни, а лишь та невропатическая или психопатическая конституция организма, на почве которой, под влиянием различных случайных причин, с большою легкостью может развиться та или другая клиническая форма умственного расстройства. Это положение известно в науке под именем «закона полиморфизма или трансмутации наследственных психических страданий». Кроме того, по совместному действию случайных причин и закона «атавизма», едва ли может быть какой-нибудь определенный порядок при переходе умственного расстройства (хотя бы в различных формах) через несколько поколений.

Возможность существования у К. наследственной предрасположенности к психическому заболеванию не может быть отрицаема, в особенности ввиду того, что как в телесной, так и в душевной конституции испытуемого усматриваются некоторые неправильности, по всей вероятности, прирожденные (малый размер зубных коронок, неправильное образование твердого неба; с первой молодости обнаружившаяся наклонность К. к пьянству и к «буйственным поступкам»). Известно также, что люди с наследственным психопатическим предрасположением особенно часто поражаются периодическими, равно как и транзиторными формами душевного расстройства. Посему признанная за К. Военно-медицинским ученым комитетом (в 1854 году) способность временно впадать в состояние умственного расстройства тоже заслуживает некоторого внимания. Впрочем, для правильного суждения о состоянии умственных способностей К. в момент совершения им преступного деяния медицинское исследование открыло настолько твердую точку опоры в настоящем случае в физическом состоянии испытуемого, что вышеприведенные соображения относительно возможности наследственного предрасположения у К. включены сюда лишь ради уяснения суду медицинской стороны данного случая во всех ее подробностях.

Выводы и заключение. У К., как выше сказано, открыты все признаки весьма далеко подвинувшегося и по всей артериальной системе распространенного атероматозного поражения кровеносных сосудов (endarteriitis chronica deformans). Это поражение, повлекшее за собою последовательное страдание сердца (hypertrophia ventriculi senistri cordis) констатируется непосредственно как в аорте, так и в периферических артериях, в особенности же в art. temporales. Последнее обстоятельство заставляет заключить, что стенки артерий головного мозга тоже в значительной степени поражены атероматозным процессом, причем, как само собою разумеется, циркуляция крови в головном мозге и питание последнего не могут быть правильными.

Известно, что artpriitis chronica deformans есть одна из болезней, свойственных старческому возрасту, и что в сравнительно раннем возрасте она встречается у людей, с издавна предающихся пьянству. Так как, несмотря на 58-летний возраст испытуемого, мы не находим у последнего многих явлений старчества (например, выпадения зубов, хронического поражения желудочно-кишечного канала), так как поражение артериальной системы достигает у испытуемого столь высокой степени, что даже прямо не соответствует его сравнительно не весьма преклонному возрасту, то это поражение должно считаться в данном случае не явлением старческой дряхлости, а одним из резко выраженных у К. явлений хронического алкоголизма.

Что касается до психического состояния К. в настоящее время, то на основании вышенайденных признаков (а именно: неустойчивость душевного равновесия и тем обусловленная предрасположенность к аффектам, слабость воли и нравственного чувства, известного рода недостаточность в сфере суждений) должно заключить, что К. принадлежит к числу лиц, в известной степени слабоумных. Нет ни малейшего повода считать слабоумие К. прирожденным, и напротив, имеются все основания видеть здесь слабоумие приобретенное, являющееся естественным результатом многолетней преданности пьянству, каковое в данном случае постепенно вызвало органическое поражение головного мозга (arteriitis chronica cerebralis).

Медленно усиливающееся органическое страдание головного мозга, произведя ослабление умственных способностей К., до настоящего времени еще не привело испытуемого к полному лишению рассудка. Это видно и помимо результатов медицинского исследования, именно из поведения К. во время производившегося над ним следствия, равно как и из того обстоятельства, что все свидетели, в числе которых были люди, близко знакомые с К., а также и сама потерпевшая, знавшая его в продолжение 5 лет, никаких болезненных признаков в К., кроме состояния опьянения, не замечали (лл. 24, 41 об., 42, 46 об., 53 об.). Свидетели Сочилов и Орлов даже отзывались об обвиняемом как о человеке тихом, хорошем, разумном (л. 24 об.) и рассудительном, с которым «приятно провести время» (л. 24).

Засим остается еще вопрос о психическом состоянии К. в вечер 6-го сентября 1881 г.

Имея в виду, что циркуляция крови в головном мозге К., равно как и само питание мозга не могут быть правильными, что у испытуемого констатированы вышеприведенные признаки ослабления умственных способностей, и принимая во внимание, что К. страдает гипертрофиею сердца, вследствие чего у него могут являться приступы anginae pectoris вместе с приливами крови к голове (hyperaemia cerebri activa), мы должны признать, что К. в высокой степени предрасположен к болезненным аффектам, то есть умоисступлению. Что 6 сентября 1881 г. К., действительно, был приведен в состояние умоисступления, видно из следующего. В этот вечер случайное обстоятельство (Богданова села на колени к В., или, по крайней мере, так показалось К.) производит в испытуемом, который был на этот раз лишь «немного выпивши», аффект ревности. В этот момент вследствие отражения аффекта на гипертрофированном сердце, К. чувствует, как кровь ударила ему в голову, и затем теряет ясное сознание как своих ощущений, так и происходившего кругом него. С внешней стороны К. представлялся в это время сильно взволнованным (л. 17) и, будучи приведен в участок, продолжал находиться в возбужденном состоянии (грозил Богдановой, стучал рукой по столу), затем лег на диван и захрапел. Соответственно помрачению сознания с момента прилива крови к голове, К. о происходившем после этого момента частью вовсе не помнит, частью же вспоминает лишь крайне отрывочно и смутно. Все это, вместе взятое, представляет полную картину болезненной реакции органически пораженного головного мозга, т. е. полный комплекс признаков умоисступления.

Основываясь на всем вышеприведенном, окончательно формулирую свое заключение в следующих пунктах:

1. Умственные способности К., вследствие органического страдания его головного мозга, представляются в настоящее время ослабленными (dementia е laesione cerebri organica), впрочем, не в столь высокой степени, чтобы теперь же можно было отнести К. к числу лиц, совершенно потерявших умственные способности и рассудок.

2. В момент совершения преступного деяния (6-го сентября 1881 г.) К. находился в состоянии умоисступления (от болезней, а не от опьянения).

Составлено июля 24 дня 1882 г.

Прим. изд. – При первом освидетельствовании Александра К. в распорядительном заседании С.-Петербургского окружного суда 20-го марта 1882 г. гг. врачи-эксперты (д-ра Майдель, Чечотт и Фрей) на предложенные им судом вопросы о состоянии умственных способностей К. в настоящее время и 6-го сентября 1881 г. ответили, что «умственные способности К. находятся в настоящее время и находились 6-го сентября 1881 г. в состоянии сумасшествия». Судом было признано необходимым продолжить наблюдение над К., вследствие чего этот последний и был доставлен 27-го мая в больницу св. Николая Чудотворца.

После представления вышеприведенного медицинского заключения Александр К. вновь был освидетельствован 18-го сентября 1882 года, и гг. врачи-эксперты на предложенные им судом те же вопросы ответили: «1) что в настоящее время замечаются признаки как физические, так и пси хические того болезненного состояния (alcoholismus chronicus), которое обусловливается долголетним злоупотреблением спиртных напитков; 2) что 6-го сентября 1881 г. К. находился в состоянии умоисступления (болезнен ного аффекта)». Это заключение было принято судом, и делопроизводство прекращено на основании 96 ст. Улож. о нак.

III. Медицинское заключение о состоянии умственных способностей отставного рядового Степана Ш., обвиняемого по 9 и 1523 ст. Улож. о нак.

В силу постановления СПб. окружного суда по 3 отд. от 3-го июля 1882 г. отставной рядовой Степан Ш. 30-го сентября 1882 г. из Дома предварительного заключения переведен для наблюдения за ним в больницу св. Николая Чудотворца, где находится и по сие время.

Из дела окружного суда за № 295 видно, что показаниями свидетелей, а равно и показаниями потерпевшей Степан Ш. уличается в том, что утром 2-го июля 1881 г. он покушался на растление 6-летней девочки Ольги, дочери вдовы рядового, Авдотьи Т. Во время слушания этого дела в окружном суде с присяжными заседателями 9-го декабря 1881 г. показания свидетелей Петрова и Железова послужили поводом к направлению дела в порядке, указанном 353 и 354 ст. Уст. угол. судопр.

Четырехмесячное испытание обвиняемого в больнице св. Николая Чудотворца показало следующее:

Степан Авдеев Ш., отставной рядовой, из евреев Витебской губернии, православный, 47 лет от роду; роста 2 арш. 5 2/8 в.; телосложение слабое; значительно истощенный. На правой голени следы бывшего здесь поперечного перелома кости. Хроническая припухлость правого голеностопного сустава, болезненность и ограниченная подвижность в этом сочленении. Блуждающие ревматические боли по различным суставам. Вследствие упомянутого поражения правого голеностопного сочленения испытуемый ходит с затруднением. Мышцы вообще слабы, от мышечных усилий испытуемый скоро устает. Однако мышечного дрожания (tremor) нет и вообще паралитических или паретических симптомов нигде не замечается; координация движений совершается правильно. Зрачки одинаковы, нормальной величины, на свет реагируют правильно. Язык густо обложен желтоватым налетом; конец высунутого языка в сторону не уклоняется. Вообще иннервация мышц на обеих сторонах лица одинакова. Деятельность двигательного аппарата речи нимало не расстроена. Отсутствие вкуса, плохой аппетит, постоянные запоры, метеоризм, вообще все признаки хронического катара желудочно-кишечного канала. Расширение вен заднего прохода (varices haemorrhoidales), печень и селезенка нормальной величины. Легкие несколько эмфизематозны. Сосудистая система не представляет ничего особенного, за исключением того, что тоны клапанов аорты не совсем чисты. Зрение не ослаблено. Правым ухом испытуемый почти не слышит, левым слышит только в том случае, если внятно говорить вблизи самого уха. Правая барабанная перепонка разрушена, левая перфорирована. На сосцевидных отростках височных костей оказываются отверстия, вследствие произведенных здесь еще в 1856 г. проколов троакаром. В упомянутом году испытуемый имел тяжелое местное страдание обоих ушей (otitis media suppurativa), вследствие которого и оглох; по этой причине из линейного батальона был перечислен во внутреннюю стражу. Испытуемый жалуется на боли в спине, по временам усиливающиеся. Кроме того, нередко являются нервные боли в разных местах тела, именно в задней части головы (neuralgia cervico-occipitalis), в левом боку (neur. intercostalis) и в правой ноге, по направлению седалищного нерва (neur. ischiadica). Позвоночник на всем своем протяжении весьма чувствителен к давлению. Нечувствительных мест (анестезии) на коже нет; напротив, замечается значительная гиперестезия (т. е. возвышенная чувствительность) ко всякого рода кожным раздражениям (электрическим, механическим и тепловым). Кожные и сухожильные рефлексы, в особенности на туловище, усилены против нормы. Сон у испытуемого вообще удовлетворителен, но во время усиления ревматических и невралгических болей естественно портится. В течение 4 месяцев наблюдения у испытуемого было 9 полных (grand mal) припадков эпилепсии, причем все они были в первые 3 месяца наблюдения, тогда как последний месяц был от припадков свободен. Из них некоторые, по крайней мере, были положительно не симулированные (полная потеря сознания, общие тонические и клонические конвульсии, на обеих сторонах тела почти одинаково сильные; прекращение реакции зрачков, которые сначала были суженными, но потом сильно расширялись). За классическими эпилептическими судорогами наступал сопорозный период (бесчувственность), и весь припадок продолжался 15–20 минут, после чего иногда следовал, на 1/2–1 час, сон, иногда же испытуемый прямо приходил в себя, но в продолжение 1–2 часов оставался в состоянии отупения (stupiditas postepilptica). Кроме этих, так называемых «больших», эпилептических приступов у испытуемого несколько раз делались, по-видимому, «малые» припадки («petit mal» «vertigo epileptica»), головокружение, помрачение или потеря сознания на 1–3 минуты, с расслаблением мышц произвольного движения, без всяких судорожных явлений. Два таких припадка были, несомненно, не симулированные, ибо во время их лицо испытуемого становилось резко бледным. Но бывали и такие припадки эпилептического головокружения, которые не сопровождались никакими объектными признаками (бледнота лица, изменение реакции зрачков) и возбуждали сомнение в их неподдельности тем, что случались с испытуемым во время исследования, и притом именно в такой момент, когда исследование становилось для Ш. щекотливым.

Относительно умственных способностей испытуемого оказалось следующее. По характеру Ш. скрытен и осторожен, несколько угрюм. Во время пребывания его в больнице настроение его духа ясно болезненных уклонений от нормы не представляло. Вел себя испытуемый тихо и прилично; не избегал общения с теми из больных, с которыми можно было вести разговор; порядочно играл в карты и шашки; к врачу относился с робостью; относительно окружающих его больных иногда держал себя раздражительно и сварливо; по отношению к прислуге нередко высказывал несоответственную со своим положением требовательность. Ложных идей не высказывал; особых странностей или несообразностей в своем поведении не представлял. На вопросы отвечал толково и довольно обстоятельно; но, будучи спрошен об обстоятельствах преступного покушения, приходил в замешательство, умолкал или выражался уклончиво, отрицая свою виновность и объясняя дело клеветою. Вообще, как выразился при следствии д-р мед. Бавин, обнаруживал «вполне правильное, ясное понимание доступных наблюдению его явлений» (произв. след. л. 56 об.). Несмотря на многолетнее страдание эпилепсиею (которою испытуемый, по его словам, болел с 1858 г.), значительного ослабления в его умственных способностях, именно в деятельности рассудка, не заметно. Память его тоже довольно удовлетворительна: он хорошо помнит все более важные события своей прежней жизни и может точно обозначить время этих событий (в этом отношении его сообщения, будучи после проверены по фактам, отмеченным в указе об его отставке, оказались вполне точными). Многолетнее страдание эпилепсиею (которая в данном случае есть болезнь продолговатого мозга, а не больших мозговых полушарий), по-видимому, успела произвести в испытуемом лишь ослабление высших из интеллектуальных функций, к каковым, между прочим, принадлежат нравственная деятельность души и воля. Слабость нравственного чувства, во-первых, выразилась у испытуемого в самом факте покушения, во-вторых, видна в его наклонности к симулированию или, по крайней мере, к преувеличению своих страданий. Так, видя, что врач наблюдает за ним, испытуемый ходит по коридору со значительным трудом, придерживаясь за стену; напротив, не замечая наблюдающего врача, он держится на ногах несравненно крепче и ходит много свободнее. До прихода врача Ш. спокойно беседует с другими больными или играет с ними в шашки, но, увидев ординатора, быстро принимает крайне плаксивый вид и начинает усиленно жаловаться на свои страдания. На втором месяце своего пребывания в больнице испытуемый вдруг стал уверять, что вся его кожа, начиная с нижних конечностей и до уровня середины лопаток, потеряла чувствительность: «мясо болит, кожа же ничего не слушает». При этом он утверждал, что не чувствует легких уколов булавкою; при уколах же более сильных отреагировали конечности (что, впрочем, могло быть и рефлекторным движением). Однако при поверочном испытании тепловыми раздражителями, а также электрическою моксою и фарэдическою кистью те места кожи, которые выдавались за нечувствительные, оказались чувствующими, а вскоре затем испытуемый заявил, что кожа у него «снова стала слушать» и механические раздражения. Предварительно обнаружив довольно хорошо сохранившуюся память, испытуемый уже на третьем месяце пребывания в больнице на все вопросы относительно его прежней жизни стал отзываться «запамятовал», «не помню»; впрочем, потом опять оставил эти отговорки и вновь оказался имеющим удовлетворительную память.

Таким образом, Ш. является не столько психически больным, сколько нервнобольным. Он страдает раздражением спинного мозга (irritatio spinalis sive neurasthenia spinalis hyperaesthetica) и падучею болезнью (epilepsia vera sive simplex) в ее классической или обыкновенной судорожной форме, причем частота отдельных припадков у него, по-видимому, различна, именно от одного раза в неделю до одного раза в месяц и реже. Обе названные нервные болезни, как видно из слов самого испытуемого, ведут свое начало с 1858 года, т. е. именно с того времени, когда рядовой Ш., как отмечено в указе об его отставке, был наказан 200 лозанами. Такое обстоятельство есть причинный момент, которого вполне достаточно для объяснения происхождения оказавшихся у испытуемого нервных (по преимуществу спинномозговых) болезней.

Кроме некоторого изменения в характере (угрюмость, отчасти раздражительность и сварливость) и в известной степени (весьма умеренной) слабоумия, являющегося последствием долговременной эпилепсии, Ш. никаких признаков умственного расстройства в настоящее время не представляет.

Предположение д-ра Бавина (произв. следов. л. 57) относительно страдания Ш. общим прогрессивным параличом должно считаться положительно не подтвердившимся.

Результаты моего наблюдения вполне согласуются с данными, добытыми следствием. Зять обвиняемого, П. Ж., объяснил, что он считал Ш. лишь за физически больного (произв. след. л. 42 и об.), но ничего странного или особенного в его поведении, из чего можно было бы заключить о ненормальности его умственных способностей (произв. след. л. 21 об. и 22), не замечал. В таком же смысле высказались и другие свидетели.

Врач Чиж, наблюдавший Ш. в Кронштадском Морском госпитале в 1880 году, показал (произв. след. л. 59 об.), что обвиняемый страдал гиперемиею спинного мозга, расстройства же умственных способностей не представлял.

Остается обсудить, в каком состоянии мог быть обвиняемый 2 июля 1881 г. и в каком состоянии он действительно находился в этот день. Наблюдение показало, что обвиняемый страдает простою эпилепсиею (травматического происхождения), а не так называемою психоэпилепсиею. За все время испытания у Ш. не было никаких транзиторных расстройств (как эпилептических, так и иных) в психической сфере, разумеется, за исключением того, что во время вышеописанных неподдельных припадков падучей болезни он временно лишался сознания; помимо этих припадков эпилептического беспамятства, и свидетели не замечали у Ш. никаких временных расстройств в психической сфере. Наукою установлено, что все скоропреходящие психоэпилептические состояния (галлюцинаторный бред, stupor с автоматическими двигательными актами, сноподобные эпилептоидные состояния и т. п.) характеризуются тем, что как самосознание, так и сознание внешнего мира у больного на это время или совершенно прекращаются, или же, по меньшей мере, бывают в высокой степени помраченными или измененными (спутанными); соответственно этому больной, по возвращении к своему обыкновенному состоянию, или совсем не имеет никакого воспоминания как относительно субъективных, так и относительно объективных фактов, совершаемых во время психоэпилептического приступа, или же сохраняет воспоминание лишь крайне общее, в высшей степени смутное и сбивчивое.

По делу прямо видно, что 2-го июля 1881 г. Степан Ш. находился в своем обыкновенном состоянии, причем действовал не только целесообразно, но и вполне сознательно и мотивированно (выбрал удобный момент для покушения, уговаривал девочку; естественно растерялся, когда в сам момент покушения вошла мать девочки и подняла тревогу; старался благовидным образом объяснить свое поведение и проч.). Во время предварительного следствия, равно как и во время слушания дела в суде, Ш., отрицая свою виновность, повторял свои прежние объяснения (будто бы хотел зашить на девочке разорванные ею панталоны), ничуть не пытался ссылаться на беспамятство или на какое-либо иное временное болезненное состояние, а, напротив, всем поведением своим ясно показывал, что он хорошо помнит все произошедшее в утро 2-го июля 1881 года.

Не могу не прибавить, что раздражение спинного мозга (irritatio spinalis) есть болезнь почти всегда более или менее отражающаяся на половой функции; несмотря на то, что сила и продолжительность эрекции полового члена при этом обыкновенно бывают уменьшенными, половое побуждение здесь часто бывает усиленным. Обусловленное долговременной эпилепсией ослабление воли и морального чувства, несомненно, имело влияние на то, что обвиняемый не сдержал своего полового побуждения, которое, может быть, было у него в день покушения болезненно усиленным.

Основываясь на четырехмесячном личном наблюдении за обвиняемым и на данных, добытых следствием (в числе их в особенности на обстоятельствах данного дела), заключаю:

I. Степан Ш. есть человек нервнобольной; он страдает с 1858 г., вследствие вынесенного им телесного наказания, раздражением спинного мозга и падучею болезнью.

II. К числу лиц сумасшедших или безумных от рождения обвиняемый не принадлежит; у него констатируется лишь известная степень приобретенного слабоумия вследствие долгого страдания падучею болезнью.

III. Хотя Степан Ш. страдает болезнью, выражающеюся, между прочим, в припадках совершенного беспамятства, тем не менее по делу ясно видно, что во время покушения, а также непосредственно перед покушением и непосредственно после него обвиняемый не находился ни в припадке беспамятства, ни в одном из припадков, равнозначащих с умоисступлением, из чего следует, что в то время мог иметь понятие о противозаконности и о самом свойстве того деяния, на которое покушался.

IV. Страдание спинного мозга могло быть у обвиняемого причиною возникновения болезненно усиленного полового побуждения.

Составлено в С.-Петербурге 2-го февраля 1883 года.

Прим. изд. В судебном заседании С.-Петербургского окружного суда 19-го сентября 1883 г. гг. присяжные заседатели признали сам факт покушения доказанным, признали в то же время подсудимого Ш. действовавшим в состоянии умственного расстройства и на вопрос о виновности Ш. ответили: «не виновен». Суд постановил считать подсудимого Ш. по суду оправданным.

IV. Медицинское заключение о состоянии умственных способностей Т.-Ф., обвиняемого по 354 и 359 ст.

1886 г. февраля 10-го дня С.-Петербургский окружный суд, на основании мнения экспертов, определил: подвергнуть бывшего кандидата на судебные должности Т.-Ф. испытанию в состоянии его умственных способностей, с тем, чтобы наблюдение за ним было поручено ординатору больницы св. Николая Чудотворца врачу Кандинскому, не наблюдавшему за ним при первоначальном испытании его в той больнице.

Вследствие этого определения Т.-Ф. находится в больнице св. Николая Чудотворца с 5-го марта сего года по настоящее время, причем он состоял под наблюдением у меня, нижеподписавшегося старшего ординатора Кандинского. Результаты моего наблюдения вместе с моим заключением изложены в нижеследующем.

Испытуемый, 28 лет от роду, имеет среднее телосложение при правильном, взаимно соответственном развитии всех частей тела. При росте в 161 см окружность груди равна 90 см. Череп по своей конфигурации ничего особенного не представляет; окружность его равняется 59 см, продольный размер 20 см, наибольший поперечный размер 16 см.

Отдельные части лица взаимно пропорциональны. Образование твердого неба и постановка зубов правильные. Мышцы развиты удовлетворительно. Легкие и сердце здоровы. Пульс обыкновенно слегка ускорен (88–96 в минуту). Испытуемый часто страдает запорами, вообще легко подвергается расстройствам желудочно-кишечного канала; по словам испытуемого, ему для правильного действия желудка необходимо перед завтраком и перед обедом выпивать по рюмке водки. Исхудалости испытуемый не представляет, но вследствие общего малокровия лицо и доступные для осмотра слизистые оболочки являются у него бледными.