Текст книги "Записки психиатра. История моей болезни"

Возвращаясь к г-же Губаревой, мы видим, что у нее существует: 1) постоянное психопатическое состояние, соответственно вышеуказанной первой форме психоистерии, и 2) припадочные или транзиторные состояния, соответственные транзиторным приступам истерического помешательства. Однако в моем представленном суду письменном медицинском мнении я не назвал данный случай психоистерией, а только указал, что истерия здесь предполагается сама собой, как частное явление в том прогрессирующем дегенеративно-психопатическом состоянии, которое констатировано у Губаревой в его непрерывном развитии с первых лет ее жизни. Я потому не подвел постоянное психопатическое состояние Губаревой под первую форму психоистерии, что, во-первых, у обвиняемой оказалось частных аномалий в психической сфере больше, чем полагается при первой форме психоистерии, и, во-вторых, вся болезнь развивалась здесь под влиянием других этиологических моментов; так, истерия большею частью зависит от неправильностей в половой сфере женщины и начинается обыкновенно не раньше наступления периода полового развития; у Губаревой же многие уклонения от нормы замечаются уже с первого времени ее жизни, и именно это обстоятельство заставляет полагать, что этиологическими моментами здесь были или психопатическая наследственность, или болезненные влияния, действовавшие на головной мозг обвиняемой в первое время ее жизни и потому нарушившие правильный ход всего ее психического развития. Исследование показало, что в данном случае действовали оба эти этиологические момента.

По совокупности признаков, обнаруженных исследованием, я должен отнести психопатическое состояние г-жи Губаревой к той форме хронического душевного страдания, которое прекрасно изучено французскими психиатрами Морелем и Леграном-дю-Соллем еще в 60-х годах под названием «душевная дегенерация» или «наследственное душевное страдание»³⁶.

Современные немецкие психиатры в своих новейших трудах называют подобные состояния общим названием «конституциональная психопатия», «конституциональное дегенеративно-психопатическое состояние» (psychische Degeneration, psychische Entartung) и различают здесь несколько разновидностей. Учение о дегенеративных душевных страданиях и описание различных частных форм последних находится во всех новейших руководствах по психиатрии и по судебной психопатологии, и уже одно это обстоятельство показывает, что здесь мы имеем психопатологические формы, твердо установленные, с клинической точки зрения вполне определенные… ³⁷

Если бы я вздумал описывать те признаки, которыми характеризуются, по науке, наследственно-дегенеративные психопатические состояния, то мне пришлось бы снова перечислить все те уклонения от нормы, которые наблюдением обнаружены в психическом состоянии г-жи Губаревой. Не вдаваясь в клиническое описание душевного вырождения³⁸, я остановлюсь только на двух весьма важных признаках дегенерации, одном – анатомическом, другом функциональном, которые обнаружены мною в случае Губаревой; они имеют тем большее значение, что встречаются сравнительно в немногих случаях наследственно-дегенеративных психозов, именно только в тех, в которых психопатическое состояние бывает наиболее резко выраженным.

Представляемый обвиняемою анатомический признак дегенерации (anatomisches Degenerationszeichen) есть неправильность размеров и конфигурации черепа. Все черепные размеры у Губаревой заметно больше средней для женщины нормы, и это обстоятельство, особенно же в связи с анамнестическими сведениями, показывающими, что обвиняемая в детстве своем страдала мозговыми припадками, дает нам право заключить, что у Юлии Губаревой в первые годы ее жизни была головная водянка (hydrocephalus chronicus). Неправильная конфигурация черепа и неровности, прощупываемые на его поверхности (они замечены не мною одним, но также и д-ром Чижом), суть такого рода, что они могут быть не чем иным, как следствием английской болезни, перенесенной Губаревой в раннем детстве, т. е. следствием неправильного хода процесса окостенения в костях черепа в первое время жизни обвиняемой. Оба указанных момента, hydrocephalus chronicus и rhachitis cranii, разумеется, тесно связаны между собою, и оба они важны в том отношении, что они, препятствуя правильному росту головного мозга, не могли не отразиться пагубно на всем ходе психического развития Губаревой. Вместе с психопатической наследственностью эти моменты и суть главные виновники в том, что обвиняемая стала тем нравственно и умственно аномальным субъектом, каким она является в настоящее время.

Наряду с упомянутыми анатомическими неправильностями по своему значению (как важный fimctionnelles Degenerationszeichen) должно быть поставлено резкое функциональное уродство, именно констатированная наблюдением за г-жею Губаревой в больнице и, главное, сведениями о ее жизни прирожденная аномалия полового инстинкта, в той тесной строго определенной в науке форме, которая известна под названием «contrare Sexual-Empfindung» (Westphal). Это форма функционального уродства³⁹, весьма нечасто встречающаяся, бывает как у женщин, так и у мужчин и состоит в следующем: несмотря на нормально выраженный физический половой тип и на правильное развитие половых органов у этих странных субъектов вместо нормального полового влечения к другому полу оказывается по отношению к последнему иногда прямое отвращение, иногда же просто равнодушие, а, наоборот, к особам того же пола (т. е. у женщин – к женщинам, у мужчин – к мужчинам) существует прирожденное непреодолимое влечение⁴⁰. То обстоятельство, что Губарева уже рожала, вовсе не составляет противоречия с превратностью ее полового инстинкта; женщина, как известно, играет при акте нормального полового совокупления сравнительно пассивную роль, и так как половые органы г-жи Губаревой (так обыкновенно и бывает в случаях этого рода) развиты правильно, то понятно, что обвиняемая, пересилившая свой sensus contrarius, могла не только забеременеть, но и благополучно родить. Было бы крайне ошибочно смешивать «contrare Sexual-Empfindung» с так называемой трипадиею или «amor lesbicus». Amor lesbicus есть акт противоестественного плотского сношения между двумя женщинами, равно как педерастия есть акт противоестественного полового сношения между двумя мужчинами. Как педерастия, так и трибадия чаще бывают не болезненным явлением, но просто пороком, выражением крайней развращенности. Напротив, в «contrare Sexual-Empfindung» вовсе не входит понятие о половом акте; как уже показывает самое название, здесь идет речь лишь об органически обусловленной и почти всегда прирожденной аномалии чувства или инстинкта. Такое превратное половое влечение только в некоторых случаях носит на себе грубо-чувственный характер (и тогда может вести к трибадии или педерастии), но чаще оно остается чувством чисто платоническим, нередко выражающимся наружу даже в идеальной, возвышенной форме.

Если сопоставить с аномалией полового инстинкта некоторые особенности характера и моральной организации подсудимой, как то: недостаток умственности, резкость в обращении, грубость в шутках, решительность, смелость, удальство, наклонность к кулачной расправе и т. п., то эти особенности получат для нас надлежащее освещение, и лишь тогда для нас станет понятным проявление многих из них уже в раннем детстве Губаревой. С этой же точки зрения объясняется и странный образ прежней жизни обвиняемой, ее занятия, любовь к лошадям, страсть к переодеванию в мужское платье и пр. Но особенно важно констатирование у Губаревой прирожденной превратности полового чувства в форме sensus Sexualis contrarius, потому что эта функциональная аномалия до сих пор встречалась лишь у субъектов умственно ненормальных, с большими или меньшими дефектами в интеллектуальной сфере и в большинстве случаев представлявших вместе с тем и другие явления психического вырождения. Проф. Вестфаль, первый введший в науку понятие «contrare Sexual-Empfindung», говорит, что это явление всегда есть симптом психически исключительного состояния (psychischer Ausnahme-Zustand), что все такого рода индивидуумы суть психопаты с неправильной душевной организацией, с большими природными дефектами в умственной сфере; в большинстве случаев они прямо слабоумны, хотя для констатирования такого слабоумия обыкновенно требуется продолжительное и искусно произведенное исследование. Сознание своей функциональной уродливости и искалеченная жизнь, продолжает Вестфаль, нередко приводит таких субъектов к настоящей меланхолии, и притом тем легче, что субъекты этого рода почти всегда принадлежат к числу лиц, отягченных психопатической наследственностью. Проф. Крафт-Эбинг в своей новейшей специальной работе по этому вопросу приходит к заключению, что прирожденно-контрарный половой инстинкт, встречаясь большею частью у субъектов с наследственным расположением к психическим страданиям, всегда есть лишь частное явление общего невропсихопатологического состояния и что эта аномалия должна считаться одним из функциональных признаков дегенеративных психозов. «Стремление к своему полу, – говорит этот специалист по судебной психопатологии, – здесь есть не безнравственность или порочная страсть, но естественный инстинкт и органическая необходимость; эта необходимость (Nothigung) является следствием ненормальной организации, и потому-то она часто достигает степени неодолимого органического принуждения (organischer Zwang)». Точно так же и Кирн, на основании собственных наблюдений, подтверждает, что contrare Sexual-Empfindung есть симптом психопатического темперамента и что в большинстве случаев такого рода внимательная экспертиза констатирует и другие антропологические признаки вырождения. Наконец, еще проф. Вестфаль заметил, что у субъектов с прирожденно-контрарным половым инстинктом нередко наблюдается периодичность психопатологических явлений, смена между состояниями психического угнетения и психического возбуждения, причем иногда получается картина болезни, близкая к folie circulaire. Именно это самое мы и встретили, между прочим, в случае г-жи Губаревой.

Из всего сказанного видно, что я имел основание придать особое значение констатированию у г-жи Губаревой прирожденной превратности полового влечения, и видно, кроме того, что в понимании этого исключительного явления я не расхожусь с европейскими авторитетами по психиатрии и судебной психопатологии.

VIII

Итак, как бы мы ни назвали постоянное состояние г-жи Губаревой – folie raisonnante, folie hereditaire, folie impulsive, mania sine delirio, psychisclfe Entartung, constitutionelle-degenerativer psychopathischer Zustand или как-нибудь иначе, – с точки зрения науки это будет состояние, несомненно, болезненное. Но в начале этой статьи я сам же указывал, что медицинское понятие о болезненном расстройстве душевной деятельности не вполне совпадает с понятием о душевной болезни в легальном смысле, как об обстоятельстве, исключающем вменение в вину учиненного. В самом деле, дать клинический разбор известного психопатологического случая и подобрать ему подходящее название из обильного учеными терминами психиатрического лексикона еще не всегда значит точно определить судебно-медицинское значение этого случая⁴¹; поэтому, оставляя почву общую, клиническую, я опять перейду на почву конкретности, почву судебно-медицинскую, т. е. снова буду указывать на необходимость различать в психической жизни обвиняемой ее обыкновенное состояние, в котором способность свободного самоопределения в действовании ее не абсолютно исключена, но лишь более или менее ограничена, от ее транзиторных состояний, в которых обвиняемая действует уже совершенно безотчетно и импульсивно, где, следовательно, о свободном действовании уже не может быть речи.

Как бы ни были разнообразны, со строго научной точки зрения, транзиторные болезненные состояния обвиняемой, все они с точки зрения закона равнозначащи с временным полным умопомешательством или с умоисступлением. Здесь мне кажется нелишним несколько остановиться на определении слова «умоисступление», ввиду того, что неправильное применение этого термина неоднократно приводило в судебной практике к недоразумениям как между обвинительной властью и экспертизою, так и в среде самих экспертов. По прекрасному определению Каспера (в переводе д-ра Штейнберга): «умоисступление есть ненормальное острое душевное движение, в основании происхождения которого лежит органическое страдание нервной системы». Таким образом, для того, чтобы признать умоисступление, необходимо иметь наличность следующих двух условий: 1) ненормальность острого душевного движения самого по себе и 2) болезненность той почвы, на которой оно возникает. Поэтому сильный аффект здорового человека есть не умоисступление, но лишь крайняя степень запальчивости и раздражения. Напротив, все острые транзиторные состояния г-жи Губаревой, очевидно, вполне подходят под приведенное определение умоисступления: в самом деле, здесь болезненна самая почва, на которой возникают эти острые состояния, и в основании происхождения последних, несомненно, лежит органическое страдание головного мозга; но кроме того, эти острые состояния Губаревой болезненны сами но себе, ибо у здорового человека не бывает ни острых приступов маниакального возбуждения, ни неистовства с сопровождающими его резкими вазомоторными расстройствами, ни транзиторного бреда.

Таким образом, как бы мы ни смотрели на постоянное психопатическое состояние обвиняемой, хотя бы мы даже видели здесь болезнь лишь физическую, а не психическую, с легальной точки зрения это есть болезнь, приводящая к умоисступлению, ибо было уже показано, что припадки, равнозначащие с умоисступлением, бывали у Губаревой задолго до совершившегося в ночь на 30-е августа 1881 г., по крайней мере, за год до этого числа стали особенно частыми, затем наблюдались и после 30-го августа 1881 г., во время испытания обвиняемой как в городском приюте, так и в больнице св. Николая Чудотворца.

Однако, с точки зрения науки, обыкновенное душевное состояние Губаревой есть не просто болезнь, приводящая в умоисступление, но и само по себе есть болезнь психическая. Но так как в пределах этого состояния свобода действования у обвиняемой не вполне исключена, а лишь в более или менее значительной степени ограничена, то можно сказать, что в легальном смысле это состояние есть не полное сумасшествие, но лишь полусумасшествие. Хотя выражение «полусумасшествие» в законе не встречается (впрочем, слабоумие = полубезумию), однако смыслу закона оно ничуть не противно, раз уголовная наказуемость преступления имеет свои ступени. Но разумеется, в пределах этого обыкновенного состояния обвиняемой свобода действования последней в разное время бывает ограничена в неодинаковой мере. По мере того как душевное состояние г-жи Губаревой удаляется от ее состояния полного спокойствия, способность свободного самоопределения в действовании обвиняемой более и более ограничивается и, наконец, при наступлении тех острых транзиторных состояний Губаревой, которые в сущности суть не что иное, как умоисступление, – совершенно уничтожается.

Остается лишь один вопрос: не находилась ли обвиняемая Губарева в ночь с 29-го на 30-е августа 1881 года в одном из тех припадков умоисступления, которые у нее, как теперь уже точно доказано, случаются? Однако ясно, что разрешение поставленного вопроса, по обстоятельствам этого недостаточно выясненного дела, должно представить совершенно одинаковые затруднения как для гг. экспертов, так и для гг. судей. Что касается до меня, то я не скажу: из следственного дела не видно, чтобы Губарева в ночь на 30-е августа была в припадке умоисступления; я, напротив, выражусь так: из дела не видно, чтобы обвиняемая не была в эту ночь в одном из тех припадков умоисступления, которые у нее, как уже точно доказано, бывают; и доказано это независимо от того обстоятельства, что она страдает весьма определенной болезнью, способною приводить к таковым припадкам. Разумеется, это условное заключение; но в этом деле эксперту и нельзя дать другого заключения, кроме условного, ибо поступить эксперту в этом случае иначе – значит, по моему мнению, выйти из сферы своей компетентности и самовольно присвоить себе роль судьи. Окончательное решение вопроса: не находилась ли Губарева в ночь на 30-е августа в состоянии умоисступления, принадлежит присяжным заседателям.

25-го января 1883 г. дело дочери титулярного советника Юлии Губаревой и крестьянина Пахома Чудина, обвиняемых в разбое, слушалось в С.-Петербургском окружном суде с участием присяжных заседателей. Я находился в числе свидетелей, вызванных защитою. Ход разбирательства известен публике по газетный отчетам, поэтому здесь достаточно сказать об этом несколько слов. Эксперты д-ра Майдель и Фрей остались при своем прежнем мнении, что г-жа Губарева, несомненно, обладая психопатическим темпераментом, тем не менее, не может считаться ни безумною, ни сумасшедшею; причем из дела не видно также, чтобы она находилась во время совершения преступного деяния в припадке умоисступления. Эксперт д-р Чечотт, ввиду обстоятельств, выясненных судебным следствием, несколько изменил свое прежнее мнение, сказав следующее: если из дела не видно, чтобы подсудимая во время совершения преступного деяния была в припадке умоисступления, то не видно также, чтобы она, будучи весьма склонною впадать в умоисступление, не была в то время в таком припадке. Эксперт д-р Смольский подтвердил взгляд предварительной экспертизы на научный факт существования и значения прирожденно превратного полового влечения. Эксперт д-р Чиж заявил, что теперь, после выясненного на судебном следствии, ему «более чем возможно утверждать, что г-жа Губарева была в ночь на 30-е августа в болезненном душевном состоянии». Эксперт проф. Мержеевский, признавая, что следствие не дало твердой точки опоры для суждения о психическом состоянии подсудимой в ночь совершения преступного деяния, признал г-жу Губареву постоянно находящеюся в болезненном состоянии, причем дал блестящий клинический очерк дегенеративных психозов. Защитник г. Спасович в своей художественной речи доказывал постоянное болезненное расстройство душевной деятельности у подсудимой и просил суд, чтобы вопрос относительно вменения был поставлен присяжным заседателям не по 96-й ст. Улож. о наказ., а по ст. 95-й; суд, однако, не нашел нужным удовлетворить эту просьбу защиты. Присяжные заседатели своим первоначальным вердиктом не нашли в преступном деянии подсудимых открытого нападения, однако признали их виновными в похищении; девица Губарева признана была находившеюся в ночь на 30-е августа 1881 г. в припадке умоисступления. Председатель ствовавший усмотрел в ответе присяжных заседателей «неточность», ибо отвергнув в деянии подсудимых существенные признаки грабежа и разбоя, ответ присяжных заседателей лишал суд возможности подвести учиненное подсудимыми похищение под одну из наказуемых законом категорий похищенья чужой собственности (разбой, грабеж, кража и мошенничество). Будучи вторично удалены в комнату совещания, присяжные заседатели вынесли другой вердикт, которым обвинение признавалось недоказанным, вследствие чего оба подсудимые были освобождены. Однако дело оказывается неконченным; вследствие ходатайства г. прокурора перед кассационным Сенатом оно снова обращено в окружной суд для вторичного разбирательства. Признав возможность судебного приговора по первому вердикту присяжных заседателей, 3-е отделение уголовного кассационного департамента не только отменило решение присяжных заседателей и приговор суда, но и сделало замечание С.-Петербургскому окружному суду «в составе присутствия по настоящему делу» – «за явно неправильное действие»⁴². С апреля месяца г-жа Губарева и Чудин снова находятся под стражею. Остается ждать результата вторичного судебного разбирательства, при другом составе присяжных заседателей и, вероятно, также при другом составе присутствия коронного суда.

1. Прим изд. – Вторичное судебное разбирательство дела девицы Юлии Губаревой и крестьянина Чудина происходило 28 ноября 1883 г. Заключения гг. экспертов ни в чем существенном не отличались от высказанного ими 25 января 1883 г. Свидетельские показания также ничего нового к освещению дела не прибавили; только показаниями Пахома Чудина возбуждалось некоторое сомнение в том, что с ним 29 августа 1881 г. на Лахту ездила действительно Юлия Губарева, а не какая-то другая, неизвестная женщина. Присяжные Юлию Губареву оправдали.

2. Прим. изд. – Д-р И.М. Сабашников в своем предисловии к русскому изданию «Клинических лекций по душевным болезням» Thomas’a S. Clouston’a (СПб., 1885) говорит: нет ничего легче, как разбить чью-либо классификацию, и ничего труднее, как составить свою собственную.

Принимая во внимание необходимость изменения нашей официальной классификации душевных болезней, нельзя не указать здесь на прекрасную классификацию д-ра Кандинского, предложенную им в 1882 г. и принятую в настоящее время в больнице св. Николая в С.-Петербурге.

Вот она:

I. Hallucinationes (hallucinationes ebriosae и друг. sine alienationae).

II. Melancholia (sine delirio – hypochondriaca – delirica simples – attonita s. katatonica – transitoria – alcoholica).

III. Mania (Simplex s. exaltativa – furibunda – transitoria – gravis alcoholica).

IV. Ideophrenia (hallurinatoria acuta – katatonica – chronica simplex – hallucinatoria chronica – cum delirio depressive – cum delirio mixto (сюда между прочим относится и Ideophrenia alcoholica) – cum delirio initialiter expansivo).

V. Paraphrenia (agoraphobia – mysophobia – delire du doute – GrUbelsucht).

VI. Dementia primaria acuta.

VII. Dementia primaria chronica (senilis – alcoholica – e laesione cerebri organica (syphilitica, traumatica etc.)).

VIII. Paralysis generalis progressiva.

IX. Psychoepilepsia (paroxysmatica s. transitoria – continua specifica – dementia epileptica).

X. Psychohysteria (paroxysmatica – continua – mehncholica – maniaca – ideophrenica).

XI. Psychosis periodica et psychosis circularis (melancholia periodica – mania periodica – ideophrenia periodica – psychosis circularis).

XII. Delirium tremens potatorum. – Delirium acutum.

XIII. Dementia (et amentia) secundaria (post melancholiam – post maniam – post ideophreniam).

XIV. Imbecillitas.

XV. Idiotismus.

XVI. Psychoses constitutionals cum degeneratione (ideophrenia argutans – insanitas moralis – ideophrenia impulsiva).

После того как дело девицы Губаревой было уже напечатано в «Архиве» проф. Ковалевского, а именно в заседании 5-го апреля 1886 г., комиссия, избранная из членов Общ. псих., представила выработанную ею классификацию, которая и была одобрена Обществом и затем, в 1887 г., предложена от имени Общества на первом съезде в Москве. Вот она:

I. Melancholia – мрачное помешательство.

II. Mania – мания.

III. Paranoia: а) acuta, b) chronica – первичное сумасшествие: a) острое, b) хроническое.

IV. Dementia: а) е melancholia, mania, paranoia, b) e laesione cerebri organica, c) senilis – слабоумие: а) вследствие психозов – мрачного помешательства, мании, первичного сумасшествия, b) вследствие органических поражений мозга, с) старческое.

V Paralysis generalis progressiva – общий прогрессивный паралич.

VI. Psychoses hystericae – истерическое помешательство.

VII. Psychoses epilepticae – эпилептическое помешательство.

VIII. Psychoses periodicae – периодическое помешательство.

IX. Delirium tremens – острый бред пьяниц, или белая горячка.

X. Deliriuni acutum – острый бред.

XI. Imbecicillitas – прирожденное слабоумие.

XII. Idiotismus et cretinismus – врожденное безумие и кретинизм

XIII. Особые случаи.

Примечание. К отделу «особые случаи» относятся формы душевных расстройств, не принадлежащие к 12 предыдущим категориям.

II. Медицинское заключение о состоянии умственных способностей отставного прапорщика Александра К., обвиняемого в прест., предусмотр. 9 и 1455 ст. Улож. Наказ.

В силу постановления С.-Петербургского окружного суда по 3-му отделению от 20-го марта 1882 года, отставной прапорщик Александр Всев. К. доставлен 27-го мая 1882 года из Дома предварительного заключения в больницу св. Николая Чудотворца, где и был подвержен специальному испытанию в продолжение двух месяцев. Того же года 27-го мая к нижеподписавшемуся поступило дело окружного суда за № 191, переданное в контору больницы для возвращения г. прокурору июня 15-го дня.

При исследовании Александра Всев. К. в больнице св. Николая Чудотворца найдено следующее:

а) Физическое состояние. – Испытуемый имеет 58 лет от роду; рост средний; таковое же телосложение. Питание организма ослаблено, что видно по малому развитию подкожно-жирового слоя, по слабости и дряблости мышц, по вялости и уменьшенной упругости кожи. Лицо испытуемого представляет отпечаток дряхлости; в противоположность этому, зубы являются весьма хорошо сохранившимися, крепко сидящими и, за исключением трех, совершенно неповрежденными. Постановка зубов правильна, но все коронки их меньше нормального. Два задних верхних коренных зуба (на правой стороне) выкрошились очень давно; корни их целы и теперь; на левой стороне задний верхний коренной зуб, по словам испытуемого, выдернут в Доме предварительного заключения. Иннервация языка и мышц лица на обеих сторонах одинакова. Зрачки равномерно сужены, реагируют на свет относительно вяло. Кожа щек и носа, вследствие расширенности капилляров и мелких вен, окрашена в синевато-красный цвет. Близ границы между височной и теменной костями на правой стороне головы находится незначительный рубец. Образование черепа вообще правильно, за исключением того, что костное небо по середине своей ненормально, вогнуто кверху и образует по краям этой ладьеобразной вогнутости два широких и довольно возвышенных валика. На коже спины, груди и живота следы или рубцы от прежде бывшей здесь сыпи, по-видимому, сифилитической. При поступлении испытуемого в больницу на груди и животе его была, кроме того, обильная свежая розеолезная сыпь, причем слизистая оболочка зева являлась пораженною острым катаром (angina), а лимфатические железы на задней стороне шеи представлялись увеличенными в объеме и затверделыми. Правое паховое кольцо расширено, и правая половина мошонки сильно растянута грыжею, довольно легко вправляющейся; крайняя плоть у основания своего оказывается отверделою и на ней близ венечной бороздки полового члена замечаются рубцы, по-видимому, от прежде бывших на этом месте шанкерных язв. Задний проход чист, без кондилом. Хотя исследование открывает у К. признаки сифилиса, сам испытуемый не признает себя страдающим этой болезнью, не хочет подвергаться антисифилитическому лечению, настаивая на том, что ему неоткуда было получить шанкр, так как половых сношений он, К., ни с кем, кроме Богдановой, не имел.

Температура тела нормальна. Пульс твердый и полный.

Испытуемый жалуется на приливы крови к голове, причем в глазах его будто бы темнеет и перед ними появляются искры. Кроме того, из сообщений К. видно, что у него по временам, в особенности при душевных волнениях, являются те болезненные симптомы, совокупность которых известна под названием «angina pectoris», то есть: приступы сердцебиения с тоскою, одышкою, головокружением и вместе с тем с болью в левой стороне груди.

При исследовании легких ничего ненормального не открыто.

Область перкуссионного тупого звука сердца увеличена по направлению кверху и влево; нижнюю границу этой области нельзя определить вследствие значительного увеличения левой доли печени. Толчок сердца не особенно усилен, но захватывает большее пространство, чем обыкновенно; притом он несколько смещен вниз. Первый тон у верхушки сердца чист, явственно усилен; второй тон усилен еще более и притом ненормально резок и звонок. Первый тон над аортою глух, нечист; второй тон аорты необыкновенно громок, резок, металличен. Второй тон легочной артерии усилен сравнительно незначительно.

Плечевые артерии прощупываются в виде твердого шнурка, даже в то время, когда они не растянуты волною крови. Височные артерии извилисты, жестки наощупь, неровны с поверхности; их стенки сильно склерозированы.

Печень значительно увеличена, в особенности левою своею долею, притом плотнее обыкновенного и несколько чувствительна к давлению. Селезенка тоже увеличена, впрочем не в высокой степени. Признаков брюшной водянки нет.

Желудочно-кишечный канал в полной исправности.

Таким образом, физическое исследование открыло в испытуемом три независимых одна от другой хронических болезни, а именно: сифилис во вторичной его форме (syphilis secundaria), цирроз печени в первой eго стадии (hepatitis interstitialis potatorum) и высокую степень атероматозного поражения артериальной системы (endarteriitis chronica deformans) с последовательным поражением сердца (hypertrophia ventriculi sinistri cordis).

b) Психическое состояние. – Относительно психического состояния К., как в настоящее время, так и в момент преступного деяния, для нижеподписавшегося, частью из сообщений самого испытуемого, частью из актов предварительного следствия, выяснилось следующее. К. с давнего времени постоянно пьянствовал и в последние годы не имел никаких определенных занятий. Состояв в течение нескольких лет в любовной связи с крестьянкою Варварой Богдановой, он в последнее время сильно ревновал ее, в особенности же с тех пор, как она (с 28 июля 1881 года) перестала жить на одной с ним квартире. В продолжение августа К. от ревности и горечи разлуки с Богдановой «пил мертвую чашу», причем ежедневно истребляя водку в количестве около 30 кабацких стаканчиков; скоро он дошел до того, что почти совершенно перестал как есть, так и спать.

В вечер 6-го сентября 1881 года К., как видно из показаний свидетелей, не был сильно пьяным, но был лишь «немного выпивши». Увидев, что Богданова села на колени к маляру В. (к которому испытуемый, по-видимому, имел основание ревновать ее), он, К., вдруг почувствовал, как кровь ударила ему в голову, и в этот самый момент «ткнул» Богданову бывшим у него в кармане ножом, не разбирая, в какое место он колет. Лишь после самого происшествия от других лиц он узнал, что нанес Варваре три раны в руку. Сравнительно хорошо К. может припомнить свои ощущения лишь до того момента, как от первого нанесенного им удара из тела Богдановой показалась кровь.

С этого момента вплоть до вытрезвления в участке он плохо понимал происходившее (л. 5 об.), и соответственно сему его воспоминания за этот промежуток времени неполны, отрывочны и смутны. Будучи приведен в участок, К. продолжал находиться в возбужденном состоянии и «стучал рукою по столу»; в заключение он лег на диван и захрапел (л. 16 об.).