Текст книги "Родное. Избранное"

Весы

Мы знаем, что ныне лежит на весах…

Анна Ахматова

Не играйте, мальчики, в солдаты —

Время пахнет порохом всерьёз:

Доведут вас эти аты-баты

До горючих материнских слёз.

Нет, она удерживать не станет,

Понимая: этим не спасти…

Скольким под родимыми крестами

Ковылём недремлющим расти!

Что слова?

Они порой кондовы,

Не утешат и не воскресят.

Вновь заплачут сироты и вдовы,

Хлынет дождь,

Леса заголосят.

Ах, Россия, ветрено и сиро

В рощах золотых на небеси…

Пробил час,

И снова судьбы мира

На твои положены весы.

ПОЭТ

Что известно о поэте?

Неприкаян, как бурьян,

Он сидит на табурете —

В меру выбрит, в меру пьян.

Наклонясь к залётной крале,

Заливает сущий бред,

С точки зрения морали

Олицетворяя вред.

Земноводное и птица,

Уголёк в немой золе,

Надо ж было воплотиться

Так нелепо на земле!

Впрок не копит, дом не рубит —

Продувная голова,

А его такая любит

За красивые слова!

Он исчезнет между делом,

Незаметно, как листва.

У него на свете белом

Нету кровного родства.

«…»

Звёзд ледяных над городом кочевье,

Когда зима,

Когда темно к шести.

И женщина в автобусе вечернем

Глаза в глаза,

И взгляд не отвести.

Убогий путь меж выбоин и рытвин,

Ползущий в ночь раздрызганный ковчег

И красота,

Подобная молитве,

Та самая, что примеряет всех.

На миг один заставит встрепенуться

И мир забыть, где властвует зима…

А следом надо просто отвернуться

И дальше жить,

И не сойти с ума.

«…»

Ночью проснулся от крика,

Мучило: было иль нет?

Лишь первозданно

И дико

Лунный колышется свет.

Свет неземного накала

В небе,

На белой стене.

Ты ли меня окликала,

Или почудилось мне?

Снова из тьмы заоконной

Луч этот вырвал на миг

Твой беспечальный,

Иконный,

Незабываемый лик.

Между былым и грядущим

Не отыскать рубежа,

В непостижимом и сущем

Вновь заплутала душа.

Чтобы в немыслимом свете,

Там, среди звёзд и комет,

Мучиться и не ответить:

Были мы в мире иль нет?

СКАЗКА

В полумраке размыты детали,

Фонари, очертания туч…

Воздух августа сентиментален

И, как мед загустевший, тягуч.

Ни о чём не жалей, человече!

Все случилось, чему суждено.

Даже горечь несбывшейся встречи

Перебьёт молодое вино.

Пусть нехитрая песенка спета,

Но неведомой жизни полны

Эти зыбкие полосы света

Восходящей растущей луны.

Что ей беды твои и невзгоды.

Если после метелей и вьюг,

Лишь проклюнутся первые всходы —

Гуси-лебеди сядут на луг?

Вновь округа изменит окраску,

Продолжая по воле Творца

«Жили-были…»,

Нестрашную сказку,

У которой не видно конца.

«…»

Поговорим о чём-нибудь высоком,

Что предстаёт обыденным подчас.

Вот яблоко, наполненное соком,

Качается, фонариком лучась.

Рябит листва, дрожащая от ветра,

Как тысячи неразличимых лиц.

Во всём – сиюминутное и ретро,

Без явно обозначенных границ.

Вот голуби лепечут на карнизе,

Как сто и даже двести лет назад,

Не ведая иллюзий и коллизий,

Когда-то наполнявших дом и сад.

Вот женщина – судьба моя и мука,

До сей поры сводящая с ума,

Уже не дочь баюкает, а внука,

Почти не веря этому сама.

Созвездия плывут над головою

И возвращают прожитые дни

То серенькой картинкой бытовою,

То фреской,

Рафаэлевой сродни.

«…»

О, непогодь лисья!

Я чувствую зиму виском.

Последние листья

Горят на бульваре Тверском.

Ничейным трофеем

Плывут по усталой воде,

Где окна кофеен

Подобны остывшей звезде.

Набухшие кровли

Сосут мутноватую мглу.

Немой иероглиф —

Фигура бомжа на углу.

Он странен и кроток —

Живой человеческий хлам,

На фоне решёток,

Авто и бессонных реклам.

Что время уносит

С последним закатным лучом?

…А он и не просит

Прохожих уже ни о чём.

ВАНЬКИ

Каждой деревне свой дурачок

Необходим, как запечный сверчок.

Кто-то ведь должен от боли кричать

Там, где неглупому лучше молчать.

Лучше урвать посытнее кусок,

Буйную голову спрятать в песок.

Это убогому всё трын-трава:

Много ли стоит его голова?

Мудрая власть на крыльце золотом

Тешится всласть над нелепым шутом.

Власти вовсю помогает народ:

«Ванька,

чудак,

простофиля,

юрод!»

В царские уши струится елей,

Не подпевает один дуралей.

Не вымогает себе ничего.

Крестик нательный – богатство его.

Речи юрода смутны и тихи:

«Все мы ответим за наши грехи».

Ваньку жалеет начальник и раб:

«Малый простак и на голову слаб.

Нынче непросто прожить дурачком».

Ваня вздыхает и пашет молчком…

Эх, забубенная наша страна!

Если б не Ваньки, России – хана.

ДВА ПОКОЛЕНИЯ

Ах, жизнь! За всё заплатишь дорого.

К кому судьба была милее?

Одни сполна нюхнули пороха,

Другие – в подворотнях клея.

БИОГРАФИЯ

На памятнике жирная черта

Меж датами…

Дежурная мемория.

А вместо биографии – история

кредитная.

И больше ни черта.

ВРЕМЕНА

Снова о власти спорят обух и плеть.

Тьма высылает в дозоры за ратью рать.

Можно смириться с этим

и бросить петь,

Чтобы стареть

и медленно умирать.

Не зарекайся от крови невинной, брат.

Как ни юродствуй, а всё-таки нам решать:

То ли дышать научиться,

где смог и смрад,

То ли уйти однажды и не дышать.

Окна вокруг темны,

Закрома пусты,

Сыплется с неба последних времён зола.

А на полях вырастают одни кресты.

Много крестов…

Невесёлые, брат, дела.

Надо бы жить

И дрова поутру колоть,

Но безнадёжно гнетёт и томит вина,

Словно уже разделились душа и плоть.

Словно уже…

Вот такие, брат, времена.

СОВЕТЧИКИ

Я торопился жить

И забегал вперёд,

Но остужали прыть

Унылым: «В свой черёд!»

Мог встать навстречу лжи,

А там суди-ряди…

Но мудрые мужи

Твердили: «Погоди!»

Водой разлить нельзя

Две родственных души,

Но старые друзья

Учили: «Не спеши!»

Нелепостей – гора,

Кривые колеи…

Желали мне добра

Советчики мои.

Не прячу под замком

Премудростей суму:

Проживший дураком,

Других учу уму.

ПРОЗРЕНИЯ

Сложное стало простым,

Полное с виду – пустым,

Неразличимое явным,

Неоценённое – главным.

ВОЗРАСТ

Неоплаченное —

Тяжело нести.

Нерастраченное —

Всё в одной горсти.

«…»

Боярышник вырос на склоне холма,

В краю, где привычны тюрьма да сума —

Подруги лихие.

Вцепился корнями в угрюмый песок,

Под снегом не сгинул,

В жару не засох

Назло всем стихиям.

Метели мели и рыдали дожди.

Он птиц согревал у себя на груди,

Делился плодами.

Прохожий порой отдыхал у куста

И клял безнадежные эти места,

Отъехав подале.

Боярышник, горе познавший сполна,

Зачем ты бросаешь свои семена

Для муки и буден?

Затем, что любовь долговечнее бед,

Больней поражений

И слаще побед.

Так было и будет!

Станция Слеза

Ничего не скажет Гоголь,

Промолчит, сойдёт с ума.

Михаил Анищенко

 
На станции по имени Слеза
Гуляет беззаботная коза,
Вдали желтеет смётанный стожок
И лает недоверчивый Дружок.
 
 
Состав гремит, и рельсы, как струна…
О чём грустишь-печалишься, страна?
Страна безвестных станций и дождей,
Героев и неправедных вождей.
 
 
На станции по имени Слеза
Светлы берёзы, будто образа,
О Дне Победы радио поёт,
И яблоки старушка продаёт.
 
 
А впереди – тумана пелена…
Куда летишь без памяти, страна?
Страна разбитых вдребезги колей,
Святых могил и брошенных полей.
 
 
На станции по имени Слеза
Немеркнущего неба бирюза,
Автобус переполненный пылит,
И милостыню просит инвалид.
 
 
Обычный вид – такие времена.
На каждом неизбывная вина.
Состав гремит, но все места пусты…
Скажи мне, Русь, куда ж несёшься ты?
 

Юго-восток

 
Летела смерть-воровка,
Нечаемая смерть.
Горячая воронка.
Дымящаяся твердь.
 
 
Летела, волком выла,
Жечь, убивать, колоть.
С неистовою силой
Рвала живую плоть.
 
 
Июльская истома.
Дней окаянных быль,
Где ни жильца,
Ни дома,
Одна седая пыль.
 
 
Снарядом разметало…
Куда? В какую даль?
Из белого металла
В золе нашли медаль.
 
 
Металл, а не бумагу,
Оплавленный огнём.
И было «За отвагу»
Написано на нём.
 

«У края, у межи…»

 
У края, у межи
Сошлись теперь и впредь
Предположенье жить
С надеждой умереть.
 
 
Язык весов и мер
Поставил мир впросак,
Но свет нездешних сфер
Покуда не иссяк.
 
 
Колокола звонят
Во сне и наяву:
Они меня хранят,
Они меня зовут.
 
 
Канат легко рубить,
Но что вам завещать?
Живых уметь любить,
Живых уметь прощать.
 

ХХI век

 
Век непредсказуемых затей.
Плен неосязаемых сетей.
 
 
Словом, отравляющим, как яд,
Божий мир на атомы разъят.
 
 
Свет пространство уступает мгле,
Истина – подобью, страсть – игле.
 
 
Но плывёт под солнцем и луной
Маленький и хрупкий шар земной.
 
 
Соловьих ревнуют соловьи,
Пахнут мятой волосы твои.
 
 
И пока любовь всего ценней,
Век-обманка, я тебя сильней!
 

«Всё призрачней в памяти лица…»

Нине Стручковой

 
Всё призрачней в памяти лица,
Всё уже ровесников круг…
Давайте друзьями делиться
Назло непогоде разлук.
 
 
Как свет соучастья отраден!
Постыдно его не принять.
Попробуем дружества ради
Оставшихся соединять.
 
 
Хотя бы не множить потери,
Грустя безучастно в углу.
Стучите в оглохшие двери!
Зовите отставших к столу!
 
 
Пусть пиршество доброе длится,
А сколько продлится – Бог весть…
Давайте друзьями делиться,
Пока хоть мгновение есть.
 

«Кухня, быт, постель, работа…»

 
Кухня, быт, постель, работа:
Вроде не на что пенять.
Только нет ещё чего-то…
Не любившим – не понять.
 
 
За окном бушует поросль,
Мир горячий и родной,
Но живут как будто порознь
Двое в комнате одной.
 
 
Решетом таскают воду
У разлуки на краю,
Драгоценную свободу
Каждый вынянчил свою.
 
 
Оборвётся всё и сразу,
Дальше – жить по одному,
Потому что не обязан
Здесь никто и никому.
 

«Войны кончаются миром…»

 
Войны кончаются миром:
Для победителей – пиром,
Для побеждённых – бедой…
Кто этот мальчик седой?
 
 
Он по вокзалам кочует,
Он где попало ночует —
Пасынок пьяной страны.
Мальчик вернулся с войны.
 
 
Как он безжалостно молод!
Дождик стекает за ворот.
Ходит почти что живой
Мальчик с седой головой.
 
 
Он сигарету мусолит,
В барах деньгами не сорит,
Будто свалился с луны.
Мальчик вернулся с войны.
 
 
Даже ни разу не ранен,
Лишь неприкаян и странен
Свет замутившихся глаз —
Не отпускает спецназ.
 
 
Чёрною меткою мечен,
Чей же взвалил ты на плечи
Крест непосильной вины?
Мальчик вернулся с войны.
 

Художник

 
Отгуляли дожди, отрыдали.
За селом, за пригорком любым
Загорелись родимые дали
От промытых небес голубым.
 
 
Почернел у дорог подорожник,
Пожелтела в полях лебеда,
Словно выплеснул краски художник
И ушёл неизвестно куда.
 
 
Неудачник, бродяга, чудило —
Завернулся в своё пальтецо,
И звезда, что напрасно светила,
Вдруг его озарила лицо.
 
 
По земле, что к полуночи дремлет,
Нёс он лёгкое тело своё,
И ступал на родимую землю,
И отталкивался от неё.
 

Послевоенный рынок

 
Страшно мне…
Не подавая виду,
Тороплюсь, от мамы ни на шаг.
Чей-то крик: «Подайте инвалиду!»
С той поры колотится в ушах.
 
 
Плачу горько, маму обнимаю,
К платью крепдешиновому льну.
Я ещё не много понимаю
Про беду, разлуку и войну.
 
 
А сирень цветёт по околотку,
И печали детские легки…
Прямо с неба
В мятую пилотку
Падают со звоном пятаки.
 

Родители

 
Есть город, улица и дом
В заснеженном саду.
Дверь открывается с трудом,
Но я в неё войду.
 
 
Войду, как в молодость свою,
В зелёный дом с крыльцом.
В том полупризрачном краю
Живые мать с отцом.
 
 
На склоне сумрачного дня
Присяду к ним за стол.
«Простите, милые, меня
За то, что долго шёл.
 
 
За вашу вечную печаль —
Тревогу обо мне,
За то, что падал невзначай
По собственной вине.
 
 
Грешил и попусту горел,
В аду бывал, в раю,
А вас теплом не обогрел
У жизни на краю.
 
 
Готов принять и кнут, и суд,
Ведь оправданий нет…»
Ни слова не произнесут
Родители в ответ.
 
 
Гудит-дымится за стеной
Одна из долгих зим…
Как разочтётся жизнь со мной,
Уже известно им.
 

Охотник

 
Неуловимое выслеживай.
Тропу без устали тори
К немой,
Холодновато-бежевой
Полоске утренней зари.
 
 
До выстрела,
До завершения,
До раскалённого свинца,
Ведь жизнь – взаимоотношения,
По сути, зверя и ловца.
 
 
Хвала охотнику упорному!
Но время, ставшее судьбой,
Уже идёт по следу торному,
Как за добычей, за тобой.
 

Старухи

 
По хлябям невообразимым,
Полдня промаявшись в лесу,
Грибов бездонные корзины
Старухи вечные несут.
 
 
Боровики белее сала,
Маслята под любой ранжир…
В райцентре,
Около вокзала,
Их купит бойкий пассажир.
 
 
Метнёт помятые купюры
И пожурит со стороны:
«Ах, бабы-дуры, бабы-дуры,
Такому чуду нет цены!
 
 
Прими спасибо за подарок.
Так не накопишь сроду, мать».
«Хоть невелик, а всё ж приварок, —
Ответит, – внуков поднимать».
 
 
Перрон пустеет понемногу,
И в поле не видать ни зги.
Пора в обратную дорогу.
«А ну, Матрёна, помоги!»
 
 
Забыв про годы и недуги,
Бредут по всем путям страны
Её кормилицы-старухи.
Им нет цены!
Им нет цены!
 

«Мне бы худым оказаться пророком…»

 
Мне бы худым оказаться пророком:
В распрях безудержных и кутерьме.
Не угасите свечу ненароком,
Ибо опять заплутаем во тьме.
 
 
Вольно шуми, заповедное древо!
Вольно лети, неубитая весть!
Не угасите ни боли, ни гнева,
Ибо для них основания есть.
 
 
Самые полные смяты колосья,
Но вопреки холодам и ветрам,
В поле оттаявшем
Многоголосье
Снова встречает меня по утрам.
 
 
Жаждут луга разнотравья былого,
Русла сухие высокой воды,
Не угасите проросшего слова
Встречными палами новой вражды.
 

Мигранты

 
Тумана пелена
Окутала полмира.
Кремлёвская стена
Едва видна с Памира.
 
 
В Хороге дождик льёт,
Взволнованный и гулкий.
Таджики долбят лёд
в Армянском переулке.
 
 
О, несравненный век,
Чудны твои дороги!
С утра метёт узбек
У хмурой синагоги.
 
 
Меняя унитаз
Грузинам на Хованке,
Мыкола из Черкасс
Грустит о вышиванке.
 
 
Иззябнувшим леском
На дачу к дяде Ване
Торопятся гуськом
Умельцы-молдаване.
 
 
Империи финал…
Кому теперь пеняем?
Интернационал
Уже неотменяем.
 

Рогатка

 
Хороша упругая лещина
Для моих мальчишеских затей.
Я рогатку выстрогал – мужчина!
А по сути маленький злодей.
 
 
Донесёт из детства ветер шалый
Заполошный писк из-под застрех…
Вот он мой, быть может, самый малый
Из печалей многих, давний грех.
 
 
Не со зла выцеливали пташек,
Только ныне каяться смешно.
Сколько нас, Ванюшек, Петек, Пашек,
Позабывших шалости давно!
 
 
С дочерью идём туда, где птицы —
В парковый размеренный уют.
У неё с руки клюют синицы,
А с моей ладони не клюют.
 

«Вот пришли и наши стужи…»

Андрею Шацкову

 
Вот пришли и наши стужи,
Настоящие, без фальши…
Начинаем видеть хуже,
Но зато намного дальше.
 
 
Жили весело и бражно,
А теперь живём построже.
Всё грядущее – неважно,
Всё ушедшее – дороже.
 
 
Указателям не веря,
К поднебесной светлой роще
По тропе ловца и зверя
Пробираемся на ощупь.
 
 
Между суетным и главным
В тупиках земного быта
Предпочли мы знакам явным
То, что призрачно и скрыто.
 
 
Нас неправедно судили,
Но в безумном этом ралли
Только те и победили,
Кто вчистую проиграли.
 
 
Всё грядущее – химера,
Всё ушедшее – полова…
Нам одна осталась вера
И одна надежда – Слово.
 

Рождество

 
Из комнаты прокуренной и тесной
Уйти на волю – на реку и в лес,
Где падает внезапно и отвесно
Таинственная музыка с небес.
 
 
Как будто вправду соткана из пуха,
А в глубине сияние и свет,
Она звучит,
Едва касаясь слуха,
Когда темно,
Когда надежды нет.
 
 
И вдруг душа становится покорней,
А жизнь ясней и проще, чем была…
О, этот зов незримой выси горней:
Вначале хор, потом колокола.
 
 
Запоминай мелодию и пенье,
Как самое заветное храни!
Настанет час,
И кончится терпенье,
Но вновь и вновь
Тебя спасут они.
 

Актёр

 
И вот уходит за кулисы
Актёр, игравший короля.
Он через час предстанет лысым,
С лицом зануды и враля.
 
 
Весьма банален и обычен,
Как всем наскучивший мотив,
А был возвышен
И трагичен,
Судьбу чужую воплотив.
 
 
Сидит, хохочет, словно девка,
Король, свою предавший рать…
И где искусство,
Где подделка —
Поди попробуй разобрать.
 

«Эта музыка в тиши…»

 
Эта музыка в тиши
С лёгкой примесью печали…
Есть у каждого вначале
Абсолютный слух души.
 
 
Если б заново начать!
В пору ясных гроз и пуха
Недоступное для слуха
Научиться различать.
 
 
И совсем не знать пока
Мастерства иного толка:
Всё искуснее рука,
Всё неискренней трактовка.
 

В родительском доме

 
Зайчик розовый на занавеске,
Беззаботная птаха поёт.
Раньше сына и раньше невестки,
Раньше солнышка мама встаёт.
 
 
Облака проплывают над садом,
Свежей смолкой сочится бревно.
В доме пахнет уютом и ладом —
Я забыл этот запах давно.
 
 
Колеся на простуженных скорых,
В мире цвета гостиничных стен,
Увязая в неряшливых ссорах
И похмельном угаре измен.
 
 
Отпылала звериная нежность,
Вся истаяв, подобно свече.
Отчего ж, как сама безмятежность,
Дремлешь ты у меня на плече?
 
 
Будто не было долгой печали,
Слёз горячих,
Расчётливой лжи.
Словно всё ещё только в начале —
День безоблачный,
Лето
И жизнь.
 

Пейзаж

 
Какой обычный вид!
Пред уголком безвестным
Душа не покривит
Восторгом неуместным.
 
 
Не торопи слова,
Затёртые, как джинсы,
Здесь поздняя трава
Задумалась о жизни.
 
 
Гляжу на этот лес,
Берёз его свечение —
Здесь у всего окрест
Глубинное значение.
 
 
И поле, и река,
Всё, что тобой увидено,
Обыденно,
Пока
Душа твоя обыденна.
 
 
И носишь, как вину,
Ту невозможность
Сразу
Постигнуть глубину
Открывшегося глазу.
 

«Еле слышен из-за леса…»

 
Еле слышен из-за леса,
Где оранжевый восток,
Подзабытый звук прогресса —
Электрички стукоток.
 
 
От добра добра не чаю:
Одинок – и что с того?
Вот и нынче не встречаю,
Слава Богу, никого.
 
 
Не юрод и не отшельник,
Потому что каждый миг
Речка, луг, дорога, ельник
В собеседниках моих.
 
 
Эта хата хоть и с краю,
Да зато не в тупике.
Никого не окликаю
В непроглядном далеке.
 
 
Лишь одним страшит граница,
Где сгорит житьё-бытьё:
Вдруг и на небе продлится
Одиночество моё?
 

«Надо бы вернуться восвояси…»

 
Надо бы вернуться восвояси,
Надо бы держаться своего.
Только в золотом иконостасе
Я не понимаю ничего.
 
 
Смутен смысл церковных строгих правил
Для неискушённого пока.
И глядят с укором Пётр и Павел
На невежу,
На отступника.
 
 
Это только воину простится:
Он, когда предсмертное хрипел,
Даже не успел перекреститься,
Потому что выстрелить успел.
 

Прощание

 
Мужчинам плакать не пристало,
Когда уходят воевать.
Она на цыпочки привстала,
Чтобы его поцеловать.
 
 
По доскам зыбкого настила
Увёл команду военком.
Она его перекрестила
Неловко, истово, тайком.
 
 
Шагало молча отделенье.
Он оглянулся раз и два…
Она стояла в отдаленьи,
Ещё не зная, что вдова.
 

Осиновая горка
(Памятник военным шофёрам под Брянском)

 
Стою на Осиновой горке,
Смотрю на холодный гранит,
Что память о времени горьком,
О времени гордом хранит.
 
 
Из дали суровой и вьюжной
Доносится в этот лесок
Едва различимый,
Натужный,
Полуторки хриплый басок.
 
 
Не дремлешь, сержант-бедолага?
Не смею – такая судьба…
Солёная светлая влага
С гранитного капает лба.
 
 
Глаза воспалённые строги,
Седой, потемневший с лица,
Он так и остался в дороге,
Которой не видно конца.
 

Мимо
(Стихи, написанные в вагоне монорельсовой дороги)

 
Хлам. Задворки. Клочья дыма.
Телебашня. Снег. Луна.
Проплывают плавно мимо
Запотевшего окна.
 
 
День за днём
Неутомимо
Время крутит жернова.
Вот сижу,
И едут мимо
Деньги, женщины, слова.
 
 
Общежитием повязан,
Разорвать не в силах круг:
Всем не нужен,
Всем обязан,
Всем на свете враг и друг.
 
 
Опостылевшие лица
В обе стороны пути…
Тяжело остановиться.
Страшно плюнуть
И сойти.
 

«Лес обгорелый…»

 
Лес обгорелый,
десяток избёнок,
морок нетрезвых ночей.
Плачет в оставленном доме ребёнок.
 
 
– Чей это мальчик?
– Ничей.
 
 
Невыносимая
воля в остроге,
вязь бестолковых речей.
– Чей это воин,
слепой и безногий,
помощи просит?
– Ничей.
 
 
Словно во сне великана связали,
гогот вокруг дурачья.
– Чья это девочка
спит на вокзале
в душном бедламе?
– Ничья.
 
 
Остервенело
в рассудке и силе
продали это и то.
– Кто погребён
в безымянной могиле
без отпеванья?
– Никто.
 
 
Родина!
Церкви и долы, и пожни,
рощи, овраги, ручьи…
Были мы русские,
были мы Божьи.
Как оказались ничьи?
 

Дом

 
Дом у реки – резным фасадом к бору,
Где ежевика вьётся по забору
И яблоки запутались в траве —
Как о тебе я тосковал в Москве!
 
 
Теперь уже не встретят тесть и тёща.
Приют их вечный ныне там, где роща
И тёмные дубовые кресты…
Недалеко, всего-то две версты.
 
 
Дорога непроезжая горбата
К могилам тихим узника штрафбата,
Пришедшего с войны в бинтах сырых,
И матери, поднявшей восьмерых.
 
 
А дом стоит, и сохранилась печка.
Напротив – лес, за огородом – речка.
Благословенны здешние места!
Вот только жаль: земля вокруг пуста.
 
 
Ушёл её рачитель и ходатай,
А я всего лишь праздный соглядатай,
Не знающий крестьянского труда.
Зачем же тянет вновь и вновь туда?
 
 
Печь затоплю, потом иду к запруде;
Всё кажется, здороваются люди,
Которых знал, а их в помине нет…
Не век прошёл, всего-то двадцать лет.
 
 
Когда уснёт закат подслеповатый,
Я возвращусь, ни в чём не виноватый,
Забытый,
Как портреты на стене,
В том времени,
В том доме,
В той стране.
 

«Легко бежал, а всё-таки запнулся…»

 
Легко бежал, а всё-таки запнулся.
Шил на века, да распоролся шов.
По глупости однажды оглянулся:
И жить не жил,
А поле перешёл.
 

«Не путайте судьбу и участь…»

 
Не путайте судьбу и участь:
Неотвратимость, неминучесть
Лишь участью предрешена,
А то, что связано с судьбою,
Вершится не само собою
И часто мучит, как вина.
 

Революция

 
Всё начиналось разговорами,
Чтобы немного погодя
Эпоха щёлкала затворами,
Дыханья не переводя.
 
 
Сначала котелки да тросточки…
А нынче в поле, где пырей,
Не различить немые косточки
Ведомых и поводырей.
 
 
История творилась начерно,
Не разделяя свет и тьму.
Не отрекусь: «Не нами начато!»
Но и душою не приму.
 
 
Соцветий высохшие венчики
На снег роняют семена…
А мы не судьи,
Мы – ответчики.
Не обвинители – вина.
 
 
Разлад из дней минувших кликая,
Мир не построить по уму.
Недаром прошлое
Великое
Нам заменяет жизнь саму.
 

«Пилят старик со старухой дрова…»

 
Пилят старик со старухой дрова.
Струйка опилок стекает едва.
 
 
Радио маршем гремит со столба.
Пот утирает старуха со лба.
 
 
Пёс неприкаянный дремлет у ног.
…Вздох и движенье,
Движенье и вздох.
 
 
Слышится диктора бодрая речь.
Ох и прожорлива русская печь!