Текст книги "Родное. Избранное"

Костёр

 
В этой светло догорающей груде
Запах эпохи над запахом щей.
В мире, где есть бессловесные люди,
В общем-то, нет бессловесных вещей.
 
 
Кресло и кукла безрукая рядом —
Чья-то судьба,
Обращённая в прах.
Смотрит старуха невидящим взглядом
В лёгкое пламя на задних дворах.
 
 
Чудятся-видятся милые лица,
Фрак дорогой и тугая коса…
Круг замыкается или продлится?
Вещи молчат,
И молчат небеса.
 

«Время – только для живых…»

 
Время – только для живых,
Как причуда или прихоть.
Вроде псов сторожевых
Эти стрелки стали прыгать.
 
 
Лгут часы и зеркала.
Небывалая проруха —
Нынче всякая шкала,
Как тугая оплеуха.
 
 
Что там: нечет или чёт?
Образ будущего зыбок.
Время любит точный счёт,
Не прощая нам ошибок.
 
 
Вот ещё один удар —
Ближе срок поставить точку.
Ты удавка или дар?
Жизнь,
А может, смерть в рассрочку?
 
 
На земных путях кривых
Постигает всяк бредущий:
Время – сказка для живых,
Но всегда на сон грядущий.
 

«Лето…»

 
Лето
пись о нас расскажет скупо,
Как о неоставивших следа.
Спился мельник,
Развалилась ступа,
Высохла толчёная вода.
 
 
Вроде как-то жили, пили-ели,
Разные, не сплошь богатыри,
Но пробились шустрые Емели
В кукловоды и поводыри.
 
 
Вот уже и стенка прёт на стенку,
Кровная родня, не чужаки,
И зовут безбашенного Стеньку
С двух сторон в задиры-вожаки.
 
 
Раззудись, плечо, гуляй, голота!
Смотрят, как неистовствует бес,
Кто-то с горки,
Кто-то из болота
И – до срока —
Сам Господь
С небес.
 

«Ночью жизнь совсем другая…»

 
Ночью жизнь совсем другая:
Мягче, проще, тише.
Спит луна полунагая
На соседней крыше.
 
 
Этот сумеречный свет,
Холодок по коже…
Тёмных мыслей больше нет,
Светлых, впрочем, тоже.
 
 
Только ночь, луна, окно,
Бездны край из жести.
Вот и выпито вино
С истиною вместе.
 
 
Ни теорий, ни систем,
Чей был я поклонник.
Между этим сном
И тем
Только подоконник.
 

«Медленно мельница времени мелет…»

 
Медленно мельница времени мелет,
Мельник седой умножает и делит.
Ежеминутно крушат жернова
Чьи-то надежды,
Объятья,
Слова.
Рушась и заново соединяясь,
Мир изменяется,
Не изменяясь.
 

Ноша

 
И мне казалось – время лечит
Всё то, что душу нашу жжёт.
Возьмёт, как женщина, за плечи
И, безмятежное, солжёт.
 
 
Но память – трепетная птица,
Вспорхнула,
Встала на крыло,
И всё успевшее забыться
Двойную горечь обрело.
 
 
Я и не ведал, без печали
Вдогонку крикнув ей: «Лети!», —
Как ноша разнится
В начале
И в продолжение пути.
 

«Вот живу – и ладно…»

 
Вот живу – и ладно,
И добро.
Привыкаю к редкостной удаче:
Медь волос менять на серебро
И ничуть не делаться богаче.
 

«Утром над городом…»

 
Утром над городом
Розовый смог
Полупрозрачен.
Как ни прикидывай,
Жизни итог
Неодназначен.
 
 
Не затушуешь —
Потей не потей —
Кляксы и тени.
В прошлом и будущем
Больше потерь,
Чем обретений.
 

Музей закрывают

 
Подзабывшихся имён
Вялая харизма
Из утраченных времён
Тоталитаризма.
 
 
Снег меняется на дождь,
И лежат рядками
Перенаграждённый вождь
С передовиками.
 
 
Не музей уже, а склад,
Где пылится в хламе
Пережившее солдат
Полковое знамя.
 
 
Где, вобравши пот и пыл
С запахом кровицы,
Спят, как воины, снопы
Золотой пшеницы.
 
 
Дремлет память-инвалид,
Всем вокруг наскуча.
Время больше не болит,
Сваленное в кучу.
 
 
Никому ты не нужна —
Жизни той окрошка!
Только нищенка одна
Ходит у окошка.
 
 
Ходит-бродит, говорит,
Суд пророчит вечный,
А во лбу её горит
Знак пятиконечный.
 

«Теперь не шлют бумажных писем…»

 
Теперь не шлют бумажных писем,
Куда удобней ноутбук.
Не жди напрасно, дед Анисим,
Когда тебе напишет внук.
 
 
Налей обеденную чарку,
Огурчик круто посоли
И долгожданную почтарку
Своей дотошностью не зли.
 
 
Она одна на три округи,
К тому ж немалые весьма.
И что ей все твои заслуги,
Когда не прибыло письма?
 
 
Помрёшь, как старый тополь в парке,
Бесславно, Господи прости:
Ни логина,
Ни аватарки,
Ни даже адреса в Сети.
 

«Признаться, люблю кривотолки…»

 
Признаться, люблю кривотолки,
Досужих суждений парад.
В них правды сияют осколки
Достоинством в десять карат.
 
 
Я истину чувствую кожей —
Добуду, открою, спасу!
А голая правда похожа
На мину-ловушку в лесу.
 

Песня о друге

 
Он день-деньской на стройке грязь месил
За скромную зарплату инженера
И с видимым достоинством носил
Ботинки сорок пятого размера.
 
 
Перед игрой похлопать по плечу
Могли его, как будто пионера,
Но виртуозно бил он по мячу
Ботинком сорок пятого размера.
 
 
Как просто оказаться не у дел!
Возьмите танцы те же для примера,
Но туфелек ни разу не задел
Ботинок сорок пятого размера.
 
 
А дальше он шагал уже в строю,
Где каждому свои удел и мера —
Растяжку тронул в первом же бою
Ботинок сорок пятого размера.
 
 
И вот лежит, цветок зажав рукой,
И звёздная над ним мерцает сфера,
Куда ушёл он, маленький такой,
В ботинках сорок пятого размера.
 

Поленница

 
Дрова уложили под старым навесом,
И сразу пахнуло берёзовым лесом,
Нагревшимся дизелем,
Узкоколейкой,
Листвой народившейся,
Липкой и клейкой.
 
 
Бесчисленных запахов
Этих смешенье —
Начало начал
И всему завершенье:
От юных,
В сугробы укутанных пленниц
До солнцем нагретых
Высоких поленниц.
 
 
От вешней поры
И до звонкой пилы,
От белой коры
И до чёрной золы.
 

Пугало

 
Эта служба отнюдь не бодяга.
Отовсюду видать за версту:
Не алкаш,
Не беспутный бродяга
В огороде стоит на посту.
 
 
Посреди свежеполотых грядок,
Продуваемый ветром насквозь,
Образцовый наводит порядок,
Не надеясь на русский авось.
 
 
Ничего, что не сеет, не пашет
И соломой полна голова.
Рукавами отчаянно машет,
Стаю галок завидев едва.
 
 
Не утрачены стать и порода,
Потому предлагаю пари:
Этот парень не среднего рода,
Как отчаянно врут словари.
 
 
Он, приличия не соблюдая,
Смотрит ночью в окно, не дыша…
А хозяйка его молодая
Удивительно как хороша!
 
 
Отчего же в те райские кущи
Мужики не спешат на постой?
…Он один по округе непьющий
И единственный тут холостой.
 

«Прекрасна неопределённость…»

 
Прекрасна неопределённость,
Когда возможны «да» и «нет».
Не страсть,
А тихая влюблённость.
Не вспышка —
Сумеречный свет.
 
 
Какое б ни было решенье,
Как жизнь ни сложится твоя,
Не результат,
А предвкушенье —
Простая прелесть бытия.
 

«О милосердии, о вере…»

 
О милосердии, о вере
И я Всевышнего просил.
Сто раз в незапертые двери
Стучался из последних сил.
 
 
Когда ж, неверный и убогий,
Бывал спасаем Им опять,
Не просто медлил на пороге,
Но от Него стремился вспять.
 

Волк

 
Ни петуха,
Ни человечьей речи.
В округе всей погашены огни.
Дома пусты,
А там, где топят печи,
Две-три старухи коротают дни.
 
 
Вожак умён
И даже пулей мечен,
Уводит стаю снежной целиной…
В деревне ныне поживиться нечем.
И волк её обходит
Стороной.
 

«В краю истерзанном и голом…»

 
В краю истерзанном и голом,
Где в полдень не видать ни зги,
Поэт, не жги сердца глаголом!
Во имя Господа
Не жги!
 
 
Не перейди незримой грани,
Святой взыскуя правоты.
Ты видел сам —
На поле брани
Лишь ядовитые цветы.
 
 
Творится адова работа,
Кипят незрелые умы…
А в это время
Чёрный кто-то
Лишь ухмыляется из тьмы.
 

«Не казнокрад, не грабитель…»

 
Не казнокрад, не грабитель,
Лоб осеняю крестом.
Если кого и обидел —
Не было умысла в том.
 
 
Зависти не было чёрной,
Что же терзаться виной
Перед когортой несчётной
Чем-то обиженных мной!
 
 
Это ведь, как наважденье,
Это касается всех…
Разве не ждёт снисхожденья
Непреднамеренный грех?
 
 
Твёрдо небесные слуги
Держат порядок в дому:
Зло возвратилось на круги,
То есть ко мне самому.
 

«Тропа с холма сбегает вниз полого…»

 
Тропа с холма сбегает вниз полого,
А дальше степь без края и конца.
Сухой и жёсткий куст чертополоха
Качнётся вдруг у самого лица.
 
 
Бери копьё иль уповай на милость
Врагов, что в прах стирают города…
Здесь ничего почти не изменилось
За сотни лет —
Всё так же, как тогда.
 
 
Так да не так:
Враг обернулся бесом,
Перехитрил Ивана-удальца.
Живое поле зарастает лесом,
Мелеют реки, души и сердца.
 
 
Там, далеко, шумит-гремит столица,
Она щедра для слуг, а не служак.
Куда идти?
Каким богам молиться?
Где в этой смуте войско и вожак?
 
 
Всё верится: вот-вот блеснут кольчуги,
Тугие стрелы воздух разорвут…
Но тишина давно уже в округе,
Та самая, что мёртвою зовут.
 
 
По всей степи кусты чертополоха,
Сойдёшь с коня – утонешь с головой.
Густеет тьма.
Кончается эпоха,
И колокол расколот вечевой.
 

«Когда бесправие царит…»

 
Когда бесправие царит
И зло угрюмо дышит в лица,
Боящийся не говорит,
А говорящий не боится.
 
 
Но есть и хуже времена —
Всеговорения как цели.
Такой свободе грош цена,
Как и словам на самом деле.
 

«Деревня Хлебово…»

 
Деревня Хлебово.
Остановка по требованию.
Три дома,
Один жилой.
Пьяный старик с пилой.
Слепая старуха:
У неё глаукома.
Вот я и дома.
 

Бабушка

 
Всё твердим, что Родина в упадке,
Снова зреет смута на Руси…
Бабушка зажжёт огонь в лампадке,
Тихо скажет: «Господи, спаси!»
 
 
Планы, стройки, лагеря и речи —
Рай куёт безбожная страна…
Бабушка смиренно ставит свечи,
Шепчет дорогие имена.
 
 
В тихом свете,
Возле внуков спящих
Молится, как ангел во плоти,
Обо всех болящих
И скорбящих,
Ненароком сбившихся с пути.
 
 
Жизнь прекрасна всякими дарами,
Но одно припомню на краю:
Маленький,
В пустом и гулком храме
С бабушкой-заступницей стою.
 

При виде танцующих стариков

 
В стороне от ларьков,
позабыта давно агитпропом,
Танцплощадка порой
оживает у самой реки.
Непроворные пальцы
касаются клавиш и кнопок,
Топчут серый асфальт
неухоженные башмаки.
 
 
Незабвенный вальсок
в глубине августовского парка,
Словно белые флаги,
старушечьи светят платки.
Непривычно-то как:
ни одной проститутки и панка!
Топчут серый асфальт
неухоженные башмаки.
 
 
Ни долгов, ни процентов —
другие пришли кредиторы,
А последний заём —
на погасших глазах пятаки
Да надежда святая
на милость небесной конторы.
Топчут серый асфальт
неухоженные башмаки.
 
 
Вдруг сорвётся мотив…
Ну а мёртвые сраму не имут.
Вы счастливее нас, неприкаянных,
Что тут скрывать!
Мимо тихих церквей
проплывёте по Третьему Риму,
А четвёртому, видно,
и вправду уже не бывать.
 

«Мир всякой мудростью богат…»

 
Мир всякой мудростью богат,
Но загляни в судьбу любую:
Всё по наитью,
Всё вслепую,
На ощупь или наугад.
 
 
А опыт?
Он, конечно, кладезь
Сокровищ сердца и ума:
Бери и пользуйся,
Не тратясь,
Но как-то стыдно
Задарма.
 

После битвы

 
Тополей верхушки задевая,
Проползли над миром облака,
И скатилась капля дождевая
По земле горячей, как щека.
 
 
А в земле не горько
И не больно,
Только вот мала она, мала:
Потому и обнялись невольно
Ратников посеченных тела.
 
 
Где она, лихая вражья сила?
Дай увидеть волю,
Воскреси!
Дремлет поле – братская могила
Посреди недремлющей Руси.
 

«Старался жить не напоказ…»

 
Старался жить не напоказ,
Но, как плохой артист на сцене,
Мгновенно вспыхивал и гас,
Ни в чём не достигая цели.
 
 
Топор у времени остёр —
Щепой и прахом стали брёвна,
Давным-давно погас костёр…
А вот лампада тлеет ровно.
 

Сапоги

 
А мы не размышляли о Державе
И больше беспокоились о том,
Чтоб сапоги кирзовые не жали
На полигоне,
В месиве и ржави,
Когда нещадно ливень бьёт кнутом.
 
 
Но воплотились помыслы благие
В моей стране чередованьем смут…
Я сапоги теперь ношу другие,
Заморские они и дорогие,
Да вот беда:
Немилосердно жмут.
 

Телега и сани

 
Меняется время.
Вы знаете сами:
Давно устарели
Телеги и сани.
 
 
А было:
Бежала ни валко
Ни шатко
По первому
Чистому снегу
Лошадка.
 
 
А если возница
Лихой и рисковый —
Скрипели полозья,
Звенели подковы!
Но вот уже март
Без морозов и снега,
И розвальни
Вскоре сменяет телега.
 
 
По липнущей грязи
И пыли белёсой
Катили
Пропахшие дёгтем
Колёса.
 
 
На выгон, на ферму
И в поле с рассветом…
Да мало ли дел
У хозяина летом!
 
 
Былому
Уже не дано возвратиться.
А я вот в телеге
Успел прокатиться.
 

«На рынке…»

 
На рынке,
У Божьего храма,
И в бане, и в детском саду —
Охрана, охрана, охрана
Повсюду, куда ни пойду.
 
 
Резоны умны и весомы —
С жульём не играть в поддавки.
Крепки на воротах засовы,
Да больно уж воры ловки.
 
 
Ещё не утрата – бумажник,
Ещё не потеря – гроши…
Но мнится:
Не ангел, а стражник
У каждой заблудшей души.
 

Бывший лётчик

 
Духота. Тупик. Вагоны.
Наливай себе, милой!
Капитанские погоны
Покатились с плеч долой!
 
 
Понесло по белу свету,
Не по небу – по земле.
Виноватых нынче нету
Ни в казарме, ни в Кремле.
 
 
Ты зачем буянил спьяну,
Комполка-вора костил
И жену свою Татьяну
За измену не простил?
 
 
Наливай себе, поручик,
Разве мы не на коне?
Как пикирующий грузчик
Ты куда нужней стране.
 
 
Ну какие наши годы…
Ты чего, летун, поник?
Рельсы. Станция. Вагоны.
Водка. Духота. Тупик.
 

«Коллекционирую слова…»

 
Коллекционирую слова,
Всплывшие из рухляди и хлама,
Изгнанные некогда из храма,
Пыльные, немые, как трава.
 
 
Непередаваемая страсть —
Маятником времени качаться!
Мне всегда хотелось
Время красть.
Наконец-то стало получаться.
 

На руинах церкви

 
Чертополох, цветущий скупо,
А там, внутри, который год
Сияет сквозь дырявый купол
Другой, по счастью, вечный свод.
 
 
И значит так:
В грязи и сраме,
Где под ногами сор и склизь,
Ты всё едино в Божьем храме.
Ты не оставлен им.
Молись!
 

«Позже темнеет и раньше светает…»

 
Позже темнеет и раньше светает,
Время весеннею льдинкою тает.
Капля по капле уходит в песок
Жизнь, а не сладкий берёзовый сок.
Но оттого, что на свете не вечен,
Дорог вот этот мерцающий вечер,
Полутона и штрихи, и оттенки,
Сумрак и солнечный зайчик на стенке,
Облако в небе и влага в овраге,
Старое фото на жёлтой бумаге,
Где средь ушедших в иные края,
Неразличимый, устроился я.
 

«Вид и убог, и божествен…»

 
Вид и убог, и божествен:
Голые стынут леса.
Дождь барабанит по жести
Двадцать четыре часа.
 
 
Осень. Безлюдье. Равнина.
Озеро цвета свинца.
Низкого неба рванина.
Русская даль без конца.
 
 
Грустно-то…
Батюшки светы!
Вольно-то,
Как уж ни глянь…
Вот где родятся
Поэты
И беспробудная пьянь!
 

«Не найти у неба дна…»

 
Не найти у неба дна —
Только звёзды сплошь.
Если истина – одна,
Значит, это ложь.
 

«Жизнь прожита…»

 
Жизнь прожита.
Грехи неискупимы.
В душе, как в доме, сор и неуют.
Но отчего так сладко серафимы,
Незримые,
О будущем поют?
 
 
Суди себя по самой высшей мерке,
И на краю тебя убережёт
Тот дивный свет,
Что никогда не меркнет,
И та любовь,
Что никогда не лжёт.
 

«Годы-то всё какие…»

 
Годы-то всё какие —
Сплошь из огня и дыма!
Бабушка Евдокия,
Матушка Серафима.
 
 
Боль от репьёв-колючек,
Предощущенье строчек…
«Всё Он управит, внучек».
«Не унывай, сыночек».
 
 
Вот и года итожу,
Тёмного не скрывая.
«Всё ты управил, Боже», —
Плачу, не унывая.
 

Романс

 
Вспоминайте, как молодость, летнее пекло,
Промелькнувшее в хохоте и озорстве.
Скоро изморозь ляжет по травам поблеклым,
По сухой и звенящей,
По ясной листве.
 
 
Над размытой чертой между тьмою и светом
Звёзд мерцающих выплывет поздний косяк.
Убывает тепло, наречённое летом,
И студёные ветры летят на рысях.
 
 
То, что вечностью чудилось, только мгновенье,
И, наверное, в мире не первому мне
Всё мучительней к памяти прикосновенье,
Всё теплее в её отражённом огне.
 
 
Скоро красным засветится по снегу тальник,
Станут зори прозрачней, а взоры темней…
Время думать о жизни,
О жизни как тайне…
Или век доживать
И не думать о ней.
 

Хорошо!

 
Тянет гуж провинция глухая,
Ни о чём столицы не моля.
Хорошо, что сыплет, не стихая,
Белый снег на чёрные поля.
 
 
Быть большой воде и урожаю,
Льду речному рваться на куски…
Хорошо, что больше не сажают
За случайный трёп и колоски.
 
 
Яблоня озябшая в окошко
Постучит, мечтая о тепле…
Хорошо, что в подполе картошка —
И она же вечно на столе.
 
 
Хорошо, что золотятся дали
И весною аисты кружат
Над избой, где дедовы медали
За божницей строгою лежат.
 
 
Первые в застолье и артели,
Без отказа – только позови…
Хорошо, что не разбогатели
На чужой недоле и крови.
 
 
Подавать не брошена привычка
И врагу разбитому не мстить.
Хорошо, что церковь-невеличка
Всех принять готова и вместить.
 
 
Хорошо, что подрастают дети
С чистою и ясною душой.
Просто жить на этом белом свете
Необыкновенно хорошо!
 

«Пусто…»

 
Пусто.
Ни крика, ни эха.
Торчит, как обида,
В поле трава из-под снега
Сиротского вида.
 
 
Превозмогая
Терпеньем жестокое время —
Былка сухая,
Давно потерявшая семя.
 
 
В звёздные верши
Минувшая канула
небыль…
Что её держит
Под этим неласковым небом?
 
 
Травы и люди…
Мороз пробегает по коже:
Как мы по сути,
По судьбам нелепым
Похожи!
 
 
В этом же поле,
Где ветер гудит не стихая,
Плачу от боли —
Такая же былка сухая.
 

Живые часы
Поэтический календарь русской природы для детей

Внукам Демьяну и Фёдору посвящаю

Зимние цветы

 
Вот чудо так чудо:
Цветы на стекле!
Они не мечтают
О летнем тепле.
 
 
На окнах букеты
Пионов и лилий
Из тонких
Лучистых
Серебряных линий.
 
 
В морозы и стужи
Они вырастают,
А чуть потеплеет —
И сразу растают.
 

Нагулялся

 
Снег месил,
По горке ёрзал
Я полдня.
Даже валенки замёрзли
У меня.
 
 
На мороз я не в обиде,
Ведь терпел его не зря:
На рябине нашей видел
С красной грудкой
Снегиря.
 

Налим

 
Затихла река
Подо льдом в январе —
И только налиму
Не спится в норе.
 
 
Подобно акуле
В далёких морях
Он занят охотой
У старых коряг.
Рыбёшка!
 
 
Держись от коряг
За версту,
А то пропадёшь
У налима во рту.
 

Глухарь

 
У мишки – берлога.
У белки – дупло.
Уютно обоим зимой
И тепло.
 
 
А что же глухарь?
Тут с квартирой беда,
Ведь нет у него
Ни норы, ни гнезда.
 
 
Как быть глухарю
В холода и пургу?
Он ест на сосне,
А ночует в снегу.
 

Кормите птиц!

 
Кормите птиц,
Пока лежат снега,
Трещит мороз
И в мире мало света.
Кормите птиц,
Пока метёт пурга.
Они добром
Ответят вам на это.
 
 
Когда листвой
Оденутся леса
Под ясными
Живыми небесами,
Какое счастье
Слышать голоса
Тех самых птиц,
Которых мы спасали!
 

Багульник

 
Ветку багульника
Взяли домой —
И расцвела она
Прямо зимой.
 
 
Мы не мечтали
О чуде таком —
Сразу пахнуло
Погожим деньком,
Прелью таёжной
И камнем нагретым,
Ясным, весенним,
Улыбчивым светом,
Первою травкой
И тёплым дождем…
Нынче январь?
Ничего, подождём!
 

Оляпка

 
Видел я —
И не одну —
Птиц, что бегают
По дну.
 
 
В быстрой речке
Под водой
За стремительной едой.
 
 
Как букашек на лугу,
Ловят рыбью мелюзгу.
Под камнями
Без очков
Ищут крохотных рачков.
 
 
Ни ворона и ни голубь
Не нырнут зимою в прорубь.
Только ей не зябко.
Вылезай, оляпка!
 

В берлоге

 
Вездесущие сороки
Оглашают криком высь:
У медведицы в берлоге
Медвежата родились!
 
 
Холода стоят – не шутка!
Только ночи все и дни
В самых-самых
Тёплых шубках
Рядом с мамой
Спят они.
 
 
Спят медведицыны дети,
А растает снег и лёд,
Разузнают, где на свете
Самый-самый
Вкусный мёд.
 

Приметы

 
Если кошка
Жмётся к печке,
Если лёд
Трещит на речке,
Иней лёг на провода —
Наступают холода.
 
 
Если рамы
Отпотели,
Улеглись в лесу метели,
Кошка дремлет
На полу —
Это к вёдру
И теплу.
 

Клесты

 
У клестов волнение:
В семействе пополнение.
 
 
Чем кормиться в январе,
Если стужа на дворе?
 
 
И хотя ответ не прост,
Не сдаётся папа – клёст.
 
 
Клювом лущит шишки
Для клеста-сынишки.
 

Лиса и мышь

 
Под снегом шевелится мышь:
Её попробуй-ка услышь!
Потратишь попусту часы,
Но слух отменный у лисы.
С утра нагрянула в лесок —
И вот бросок,
Ещё бросок.
На хитрой мордочке ловца
Сверкает
Снежная пыльца.
А мышки в лапах нет как нет.
Сегодня убежал обед.
 

Свиристели

 
Прилетели свиристели —
Вмиг рябины опустели.
А казалось,
Хватит на год
Этих спелых
Красных ягод.
 
 
Посидели,
Посвистели
И обратно улетели.
Вот такие свиристели.
А чего же вы хотели?
 

Зимняя рыбалка

 
Кому – лыжня,
Кому – коньки,
А мне – плотва
И окуньки.
 
 
Сижу
От холода
Седой,
Мормышка пляшет
Под водой.
Гуляет ветер
Ледяной,
И нет поклёвки
Ни одной.
Порошей
Лунку замело,
А дома тихо
И тепло.
 
 
Бросаю эту
Маяту…
Но что же я
Скажу коту?
 

Живые часы

 
Конечно, конечно,
Ни белки,
Ни утки
Считать не умеют
Часы
И минутки.
 
 
Часов не имеют
Ни утки,
Ни белки.
Зачем им на воле
Какие-то стрелки?
 
 
Но чувствуют
Белки
И чувствуют
Утки,
Когда прибавляется
День по минутке.
 
 
Живые часы
Удивительно чутки.
Да здравствуют белки!
Да здравствуют утки!
 

Раки

 
Где живут зимою раки?
Не в берлоге,
Не в бараке,
Не в дупле,
Не на луне —
Под корягою
На дне.
Мамы-раки
По старинке
На себе
Хранят икринки.
Так и возят
Без затей
Сотни будущих
Детей.
 

Иней

 
Как эта роща наряжена славно:
Бархат, парча, канитель, бахрома!
– Кто же художник?
– Художник зима.
Непредсказуема и своенравна.
– Кто помогает?
– Конечно, мороз.
Лепит, кроит, вырезает, сшивает.
Это ведь он в кружева одевает
Заледеневшие плечи берёз.
 

Пчёлы

 
Тёплой одёжки
У пчёл не бывает.
Как же семья
В холода выживает?
 
 
В улье своём,
Не забыв ни о ком,
Сгрудились тесным
И теплым клубком.
 
 
Круглыми сутками
Греют друг друга.
Так доживут
До цветущего луга.
 
 
Крепко запомнит
Пчелиная поросль:
Вместе – не холодно,
Холодно – порознь.
 

Сугроб

 
Сугроб у забора
Всё выше и выше.
Того и гляди,
Доберётся до крыши.
 
 
Растёт он с одной
И другой стороны
И вырасти может
До самой луны.
 
 
Но мама смеётся:
– Какая луна?
Ведь после зимы
Наступает весна.
 
 
Случится тепло,
И за пару ночей
Сугроб-великан
Превратится в ручей.
 

Ворона

 
Ворона отнюдь не была забиякой,
Но драться решила с бродячей собакой
За мёрзлую
Чудом добытую кость,
Которую отнял непрошеный гость.
 
 
Ворона дзюдо с карате не училась,
Но клюнуть обидчика в нос изловчилась.
И слышали долго
Весь двор и округа,
Как выл ошарашенный пёс от испуга.
 
 
С тех пор обходиться с вороной без драки
Стараются самые злые собаки.
 

Метель

 
Сеет, веет, даже воет
Что-то грозное, живое.
Вот такая канитель
Называется метель.
 
 
Ветер снег колючий месит,
Валит с ног
И куролесит.
Худо псу бездомному —
Доброму и скромному.
 
 
Выживать зимой – не щутки,
Если нет приличной будки.
 

Синица

 
Пусть зима заполошная злится,
Но среди ледяной белизны
Веселее запела синица —
Колокольчик грядущей весны.
 

Капель

 
Синеглазые капели
День-деньской
На солнце пели
Для прохожих
И разинь
Бесконечное динь-динь.
 
 
Им синицы подпевали,
Как умели,
С высоты,
А коты не успевали.
Очень ленятся коты.
 
 
Капли к вечеру устали,
С крыши падать перестали.
Встанет солнышко чуть свет —
И продолжится концерт.