Текст книги "Паводок"

Виктор Климов
Паводок

Мудрость природы безгранична. Защищая незнанием будущего, позволяет жить надеждой в настоящем

Часть 1
Обретение

Глава 1

Жизнь брала свое. И текла она теперь у Ильи размеренно, подчинившись власти повседневного бытия. Это походило на то, как река, нашумев в пору весеннего половодья, вдруг успокаивается, обретает привычную форму и поражает открывшейся кротостью и определенностью.

Илья помнит свое половодье, когда захлестнуло его юношеской взыгравшейся удалью, отуманило весенними росами и понесло, восторженного, наделяя необычным душевным состоянием.

Остановили его – как на стену налетел – спокойные васильковые глаза Вали Золотиловой. Растерялся вначале Илья от возникшей перед ним тайны. Только успел удивиться, а они уже исчезли, оставив напоследок смутную тревожность на сердце.

Заволновался Илья за внесенный раскол в беззаботную веселость. Подумал немного, махнул рукой на короткое недоразумение и кинулся вновь в тревожную от удивительных ощущений круговерть. Жил в ней привольно и легко и не желал менять это состояние ни на что иное. Да только чувствовал, что не стало хватать былого разбега…

Всплывали и вновь оказывались перед ним тихие светлячки цвета голубого, легкого весеннего неба. Одаривали всплеском таившейся в них душевной нежности и тихо исчезали, оставляя наедине с непривычными ощущениями. Путался в мыслях, искал другую дорогу Илья, желая обойти соблазн стороной. Только замечал за собой, что ноги не всегда повиновались такому желанию.

И вновь встречал ничего не подозревающие васильки, которые, казалось, испускали неторопливое и ненавязчивое ожидание. Тогда Илье вроде даже слышалось, как они тихо шептали: «Можешь остановиться, а не желаешь – иди мимо…»

Тело Ильи в такой момент деревенело и отказывалось подчиняться собственной воле. Терпеть такое испытание становилось все сложнее.

В один из весенних вечеров Илья вдруг покинул игрище и неторопливо прикурил сигарету. Сдвинул брови и некоторое время смотрел со стороны на веселье, которое не замечало его отсутствия. Неспешно докурив, раскачиваясь на носках туфель, он негромко, но требовательно попросил:

– Валентина! Подойди ко мне!

Валентина оглянулась и внимательно посмотрела на Илью. Подошла с нескрываемым удивлением.

– Чего тебе? – Она часто дышала и оглядывалась на подруг. Было заметно, что гулянье захватило ее полностью. – Ну, что молчишь? Говори быстрее, чего хотел?

Илья переступил с ноги на ногу, а затем, слегка наклонившись, спросил:

– Валентина, а ты, случаем, не колдунья?

Валентина снова внимательно посмотрела на Илью и удивленно заморгала:

– Шутки у тебя, Илья, какие-то странные… – Девушка пожала плечами и недовольная, что попусту потеряла время, зашагала прочь, оглянувшись на Илью с нескрываемым недоумением. Вскоре она смешалась с подругами, и до Ильи донесся ее живой и беззаботный смех, который подавлял его своей чистотой и искренностью.

«Да ну тебя!» – разозлился Илья и, расстроенный, зашагал прочь.

Он не появлялся несколько вечеров подряд, а затем вновь оказался вместе с друзьями в вечерней круговерти. Желая испытать себя – останавливался напротив Валентины. Постояв неподвижно мгновение, опять терялся в толпе, не забывая убедиться: «Ну, вот же! Ничего особенного и нет. Глаза – как глаза… Да и что я хочу найти в ней? Краса-а-вица!» – небрежно уточнял Илья, пытаясь окончательно утвердить свою независимость. И, радуясь обретенному былому настрою, ликовал победу.

А они, васильковые, неугомонные, вновь начали искриться обжигающим огнем, словно мстили за непростительное заблуждение. И, не жалея, разгорелись до яркой синевы и сжали голову Ильи тугим обручем своей всесильности.

Илья, поразившись, остановился. Вновь выбрался из круга, сел на бревно и, недоуменно поглядывая в сторону веселившихся друзей, достал сигарету. Она мелко подрагивала в руке. Илья, приглушенно охнув, обхватил голову руками.

Чувствуя, что больше не в силах противиться своему желанию, и дождавшись, когда все стали расходиться, он подошел к Валентине. Осторожно придержал за локоть и, сознавая, что окончательно теряет былую над собой власть, тихо сказал, настороженно ожидая ответа:

– Валентина, позволь, я провожу тебя?

Валентина посмотрела на Илью широко открытыми глазами и почему-то так же тихо согласилась:

– Ну, что же, пойдем…

Так и получилось, что с той поры, удивившись своему открытию, Илья Запрудин и Валентина дошагали до свадебного дня. Поверили в такую неизбежность и дальше по жизни пошли вместе. Полные надежд, не ведая в начале пути душевной боли и разочарований.

Глава 2

Илья Запрудин, управившись с делами, сидел на крыльце своего недавно отстроенного дома. Неторопливо выкуривая сигарету, наблюдал за Валентиной, которая быстро и уверенно доделывала вечерние дела по хозяйству. Замечал Илья, что поубавило время искристую былую веселость в глазах любимой женщины, да только и прибавило не худшее: вписало плавные, добрые материнские линии, а движения наделило уверенностью, которая проявляется от сознания удачно обустроенной семейной жизни.

Сумерки плавно поглощали уходящий день. Затихающая после полудня жизнь наполнялась людскими голосами. Звуки в вечернем воздухе разносились вольготно и слышались далеко. Говорили громко, не таясь, зная вокруг себя всех не по одному поколению.

«А, чтоб тебя! – вместе с легким шлепком донесся до Ильи голос жены. – Тебе что, не терпится?»

Василий вышел из кладовой. Молча, не жалуясь, сел рядом с отцом. Продолжая неторопливо откусывать от краюхи, мальчик наблюдал за псом, который, почуяв запах хлеба, перестал дремать. Пес поднялся, гибко потянулся и, склонив набок морду, умными и добрыми глазами посмотрел на Василия. Илья погладил вихрастую голову сына и негромко спросил:

– Есть захотел?

– Да нет, в сливки хлеб хотел макнуть… – улыбнувшись и сверкнув голубыми глазами, пояснил он отцу.

– Прокиснут же! – подсказал отец.

– Знаю… – согласился, вздохнув, Василий.

Василию с весны пошел десятый год. Он унаследовал в равной степени и материны, и отцовы линии, словно никого из них не желал лишить чувства родительской гордости. Его внешность и черты характера удивляли родителей подобным генетическим раскладом.

– Ты давай, сбегай за Варварой, – велел отец. – Заигралась она у Семеновых.

– Сейчас, – желая подольше находиться рядом с отцом, замялся Василий.

– Не откладывай, беги. Мать скоро к ужину позовет.

Василий неторопливо встал, тихо свистнул и подбросил над псом недоеденный кусок хлеба. Жук, так звали собаку из-за темного окраса, проворно подпрыгнул, загремев цепью. Ловко поймал горбушку на лету и клацнул сомкнувшимися клыками. Выгибая сильную спину, с явным чувством достоинства, пес отошел в сторону, лег на брюхо и, зажав хлеб меж передних лап, стал неспешно есть.

Вечерняя прохлада опустилась с недалеких предгорий, избавляя долину от накопившегося за день тепла. Чистая и освежающая, сдобренная запахами садов, она заполнила собою все вокруг. Воздух от чистоты и свежести походил на натянутую струну. Звук, родившийся в нем, жил вольготно и долго. Он легко скользил в пространстве, вибрируя и затихая далеко за селом. Усталость в наступившей благодати отступала, предоставляя место приятному чувству успокоения.

За ужином не спешили. Илья, прижимая к груди свежеиспеченную булку хлеба, неторопливо нарезал крупные ломти хлеба и укладывал в медную, украшенную легким витым узором хлебницу. Ложки взяли в руки, когда отец положил на стол остаток булки и длинный, острый нож.

Илья с Валентиной посматривали на детей, подмечая новое в их поведении. Василий, ощущая старшинство, не забывал в последнее время поучать Варвару. Вот и сейчас он требовательно произнес:

– Что шмыгаешь носом над тарелкой? Или умываться не научилась перед ужином?

И, не глядя ни на кого, веря в дельность сказанного собою слова, рукавом рубахи вытер жирные от наваристого борща губы. По-взрослому крякнул, с важным видом дотянулся до очищенной луковицы, посыпал ее солью и аппетитно вонзил в нее острые зубы.

– Я умывалась, – не осталась без ответа Варвара. – Это я просто разогрелась. А он, мам, сегодня спички брал! – стрельнув лукавым взглядом в брата, закончила она, защищая себя от несправедливого, по ее мнению, замечания.

– Зачем ты брал спички? – негромко, но строго спросила мать.

Василий зорко посмотрел на отца, затем на мать, проигнорировав взглядом сестру, и, глубоко вздохнув, искрясь чистейшей правдой, не заикаясь, соврал:

– Учились из спичек фигурки склеивать…

А самому в этот момент вспомнился неудачно испытанный в овраге за селом поджиг. Серы, нашелушенной со спичечных головок, в латунную трубку ребята засыпали с запасом. При выстреле отдачей вырвало ствол-трубку из деревянного ложа. Устройство чудом удержалось на рукоятке двумя последними витками проволоки. Сила удара пришлась на большой палец, боль в котором не затихала до сих пор.

– И что же ты научился делать?

Василий быстро хлопнул длинными ресницами, шлепнул впустую несколько раз губами и разумно изрек:

– За один раз чему можно научиться? – И, не давая возможности задать новый, неудобный для себя вопрос, мечтательно протянул: – А нож у Кольки, чего в нем только нет! Ты купил бы мне такой, пап?

А мысли – вразлет! И как же сладко ощущать присутствие тайны! Под ее волшебным покровительством так упоенно выпиливается и подгоняется ложе для будущего поджига! На нем затем плотно утягивается алюминиевой проволокой трубка с расплющенным концом, залитым расплавленным свинцом. Верхом изыска является умение уложить проволоку на ложе витиеватым узором. Красиво смотрится в руках такой самострел! Им, при старании, валили горлиц, позволивших близко приблизиться к себе. А потом обжаривали тушки на костре. И не от голода, а от потребности ощущений поедали полусырое мясо, удивляясь его поразительно приятному вкусу и необычному в таких случаях аппетиту.

– Да ешь ты! – оборвала немую восторженность Василия мать. – Что в небо уставился? Ворожишь, что ли?

Василий очнулся от забытья, оборвав не по своей воле необычный душевный восторг, наладил задержанное от прилива чувств дыхание и принялся вновь орудовать ложкой.

Илье было покойно в семейном кругу. Семья удалась, в доме присутствовал достаток. Работу он воспринимал не только как необходимость. Значит, стареть еще не начал. Хозяйство содержал добротное, крепкое. Земля для него являлась корнем жизни. Она питала деда, затем отца своим живительным соком. В окружающем мире Илья чувствовал себя нужным. На людей, легко относящихся к жизни, попусту растрачивающих ее, смотрел без осуждения, но относил их к разряду пустопорожних и сравнивал с травой перекати-поле.

Илья дорожил семьей. Сына и дочь любил нестрогой мужской любовью и порой удивлялся присутствующей в себе чувственности, которая, по его понятию, у мужчин не должна проявляться столь откровенно. Его радовали не по возрасту любопытно смотрящие на мир глаза дочери, проступающее все очевиднее мужское начало сына. Это был душевный запас, весьма значимый для него мир. Он радовался жизни и шел по ней уверенно и надежно, словно отмерял ее в который раз. Она на долгие годы вперед казалась понятной и близкой его душевному настрою. Так, по крайней мере, считал Илья.

Глава 3

Проснулся Илья по привычке рано. Тихо покинул согретую телами постель и оделся. Утро вставало чистое и прозрачное. Властвовала пора природного покоя. Первые лучи солнца радостно прокололи сумрак убегающей загадочной ночи и покрыли алыми бликами крутой небосвод, охватив верхушки деревьев. Яркий свет постепенно овладел обширным пространством. Набежал утренний порыв ветра и, как пианист на пассаже, пробежался по листьям, оживляя их. Неведомый – умчался прочь. Начался новый день.

Илья обошел двор и ступил на соседний участок. Позвал негромко:

– Мария! А, Мария?

– Встает он Илья, встает!

Мария вышла из летней кухни, вытирая руки о передник. Она откровенно радовалась обстоятельству, что ее сын Костя работает помощником у Ильи. Считала, что сын может перенять от него только хорошие человеческие качества. Плохих привычек, по ее разумению, у Ильи просто не водилось. Рано оставшись без мужа с сыном на руках, она вкладывала в него все свои силы. «Пусть будет у него, что не выпало мне…» – страстно желала Мария доброго жизненного пути сыну.

– Поздно, видать, пришел? – с улыбкой спросил Илья. – Опять на стерне[1]1
  Стерня – часть скошенного поля. – Здесь и далее примеч. автора.


[Закрыть] уснет?

Мария заступилась за сына, не сумев скрыть виноватого тона:

– Его ведь дело молодое, Илья. Сам в такие годы каким был?

– Был, Мария, был… – тихо, с улыбкой, согласился Илья. Он чувствовал, как стойкая к невзгодам соседка становилась в разговоре с ним кроткой, желая сохранить часть воспитания Константина в его руках.

– Доброе утро, Илья!

– Да что же это ты? – Мария удивленно вскинула глаза на сына, а затем и на Илью. – Сколько раз говорить, разве он для тебя – Илья?

Константин вразвалочку сошел с крыльца и обнял мать, возвысившись над нею. Мария вдруг оказалась совсем миниатюрной перед удавшейся статью и взрослостью сына. Отец Константина покорил ее сердце когда-то именно этими качествами, передав их сыну, словно на долгую память о себе. А судьбу жены сделал тяжкой своим простодушием и легким отношением к жизни. И Мария порой с некоторым страхом смотрела на спящего сына. «Что в нем переборет? Трезвая разумность или отцово легкомыслие?..»

Сын взрослел быстро. Вот и домой стал приходить поздно. Былой откровенности с матерью не стало. Девушки на него заглядываются… Все замечает материнский глаз.

– Не переживай, Мария. Пусть называет меня, как ему нравится. Такое общение нам понятнее. Он мужчина! – утвердил Илья, коснувшись плеча Константина.

– Что ты, что ты! – запротестовала Мария. – Этого ты ему не внушай, Илья. Он еще не настолько взрослый, как тебе кажется…

– Не пугайся его взрослости, Мария. Мы не позволим ему испортиться, – убеждал он соседку, уводя Константина со двора.

– Нет, Илья, – стояла на своем Мария, желая успеть высказаться, – он еще… ребенок! – нашла она подходящее, как ей казалось, определение. И решив, что смогла донести до Ильи весьма важный вывод, остановилась, глядя вслед удаляющимся мужчинам.

– Позавтракать успел? – спросил Илья.

– Успел. Я только глаза открыл, а на стуле перед койкой молоко парное и пирожки горячие… Сколько раз ей говорил, чтоб рано не вставала. А она слушает, смотрит на меня и улыбается. Этим живу, говорит.

– Любит она тебя. Оттого и волнуется.

– Зачем зря переживать, Илья? Я не маленький.

– У них с твоим отцом неплохо все начиналось. Он же решил найти лучшую долю. С той поры и носит его по белу свету. А лучше твоей матери не найдет. Только она перегорит к тому времени. Свою заботу на тебя и перенесла…

Костя вышагивал рядом, спрятав руки в карманы и поеживаясь от утренней свежести. Илья не удержался и дернул вниз козырек его фуражки. Костя, водрузив фуражку на место, сознался:

– Вот это мне в тебе и нравится. С тобой просто и легко! Отчего это, Илья? – Он обогнал Илью, развернулся и, пятясь, посмотрел в его лицо.

– Выходит, я стареть пока не начал, – засмеялся Илья.

Некоторое время шли молча. А затем Илья тронул Константина за локоть:

– Я спросить тебя хочу. Можно?

– Почему же нельзя? – удивился Константин.

Илья развернул его к себе и, не гася доброй улыбки, спросил:

– Верно ли говорят, что ты увлекся Олей Стрельниковой?

И тут же осекся, заметив, как сбился с легкого шага помощник. Константин высвободил свою руку и отчужденно спросил:

– Илья, кому до этого есть дело?

Он смотрел на Илью с укором, показывая, что неуместным вопросом тот испортил прекрасное утреннее настроение. Илье стало не по себе не от Костиного вопроса, а от его пристального взгляда. Он смешался и, желая найти выход из неприятного положения, пожал плечами:

– Как сказать? Моего дела в этом вроде бы на самом деле нет, но… я думал, что мы могли бы поговорить об этом. Ты ведь действительно уже не маленький.

– В том-то и дело, Илья. Мне скоро в армию идти, зачем так опекать?

– Да не опекаю я…

Костя остановился и удивленно покачал головой:

– Что с тобой, Илья? Никак, тревожиться начал? Ольга чем-то не нравится? И свой вопрос как-то странно построил…

Константин смотрел на Илью широко открытыми, чистыми глазами. Илья затоптался на месте. Дед, Николай Яковлев, занимающийся во дворе утренними делами, наблюдал за остановившимися мужчинами. Он совсем уже было собрался выкурить вместе с ними утреннюю сигарету, но отказался от своего намерения, решив не мешать чужому разговору.

– Славный у тебя, Илья, расклад получается…

– Я только хотел сказать, что Оля как-то странно ведет себя. Отдалилась от подруг, словно желает быть сама по себе…

– А куда ей деваться от разговоров? К грешницам решили причислить! А насколько она грешнее остальных? На того человека никто пальцем не указывает. Как же – власть! Ему что, позволено преследовать молодую девушку? – Константин пнул камень, лежащий на дороге, и, не глядя на Илью, зло проговорил: – Только он ошибся. За свои дела ответ придется держать!

– Не вздумай с ним связываться, – остановил его порыв Илья. – Я сам не верю в эти байки. Оля платить взаимностью ему не будет. Все встанет на свои места… Только говорю тебе, отношения с ним не выясняй. Этот человек ни перед чем не остановится. Гадости в нем – непочатый край!

– Не надо больше об этом, Илья. Я не хочу сейчас о нем говорить… – А сам думал – если Илья заговорил с ним на эту тему, значит, что-то заставило его заволноваться. И мать смотрит настороженно, пытается что-то решить для себя. Но пока молчит.

Костя почувствовал повышенное внимание односельчан к себе, как только несколько раз прошелся вместе с Олей Стрельниковой по селу. Их шествие мало было похожим на провожание. Оля старалась быстрее скрыться с глаз людских, шла быстро, опустив голову. На вопросы Кости отвечала отрывисто, бросала настороженные взгляды по сторонам. Не за себя волновалась, когда уронила короткий вопрос:

– Ты себе не хуже делаешь?

Константин тогда взял ее за руку, повернул к себе и в упор спросил:

– Хочется, чтобы о тебе продолжали думать, будто ты увлечена женатым мужчиной? Но это же бред, я знаю!

– Им хочется, пусть так и думают! – с вызовом ответила Оля.

– Но тебе же больно!

– За свою боль я плачу сама…

– Оля, я не дам тебя в обиду, знай это! – твердо пообещал Константин.

Девушка подняла на него глаза, посмотрела внимательно и, как показалось Константину, облегченно вздохнула. Затем тихо спросила:

– Ты на самом деле так можешь сделать или только думаешь?

– Увидишь! – решительно произнес Константин.

Оля, не отводя от него взгляда, предупредила:

– Смотри, вреда не причини себе… Мне пора, Костя. Дед волноваться будет. Он и без того сон потерял, меня отпускать боится. Прощай!

– До свидания, Оля! Еще увидимся?

Девушка не ответила. И только у самой калитки, обернувшись, негромко произнесла:

– Увидимся, если сам пожелаешь…

Сердце в тот момент у Константина забилось часто-часто.

Приходя с работы, помывшись и поев, он спешил к друзьям, в надежде увидеть среди них Олю. Но девушка на игрищах не появлялась. Тогда Константин стал приходить к ее дому и выискивал способы вызвать на улицу. Оля выходила, но спешила вновь домой, виновато оправдывая свое поведение заботой о деде. «Дед плохо себя чувствует. Тоска одолевает его без меня. Уход нужен за ним. Но он скоро поправится…»

…Мужчины шагали по дороге молча, думая каждый о своем. Илья ругал себя в душе за очевидную бестактность и ненужный, как оказалось, разговор. А все эти женщины! Вот и его Валентина вчера, когда уже лежали в постели, вдруг спросила:

– Илья, а Костя всерьез решил подружиться с Олей Стрельниковой, или как?

Илья приподнялся на локте, посмотрел через серые сумерки на жену и удивился:

– А почему тебя это волнует?

– Да ты что? – возмутилась Валентина. – Ей Петр Серый проходу не дает! Никак своей любовницей сделать желает. На выборы определил в счетную комиссию, чтобы рядом была… Вот и Вера Алядина вчера у колодца рассказывала, что вдвоем их видела…

Дальше Илья слушать спокойно уже не мог:

– Ну, что вы, женщины, за народ такой? Это же он ее желает, не она! Эх, корень в вашу душу, вам бы ее поддержать, а вы возмущаетесь, да судачите… И ты туда же.

– Да я что? Мне Марью Раскатову жалко. С мужем добра не видела, теперь за Костю переживать начнет. А Петра ты ли не знаешь? Мстить Константину станет! Марье, выходит, от судьбы только плохие подарки получать? И Ольгу жалко, да не понять ее…

– Ведь нет же ничего! Эх! – начал заводиться Илья. – Нет ни-че-го, а вы причитаете. Увидела она, язви ее… Эта Алядина своими глазищами только по сторонам и смотрит, да хорошего начала не замечает! – перешел на громкий шепот Илья. – От нее доброе слово можно услышать? Душа не лежит у нее к этому.

– Зря ты, Илья, так думаешь. Вера неплохая женщина. Тяжело ей, потому и редко веселой бывает.

– Вот она, причина! Ей плохо, пусть другому человеку будет не лучше.

– Нет, не со злом она говорила, просто делилась с нами по-женски…

Илья заворочался и сел на постели. Вздохнул глубоко.

– Что ты так? – заволновалась Валентина. – Я не хотела тебя расстроить. Поговорил бы с Костей? Тебе он доверится.

Илья некоторое время молчал, потом уверенно произнес:

– Добьете вы Ольгу своим вниманием. От доброты сердечной и ложного сострадания так и будете перешептываться. Жалость ваша – она колючая. Неужели и ты, Валентина, в этом кругу окажешься? – повернулся он к ней. – Ты-то у меня умница. Голову не теряй!

– В каждую душу, Илья, не влезешь. Может, Оле нравится, что он за ней ухаживает. А Марье, еще раз говорю, зачем лишняя тяжесть на сердце? Или мало других девчат, которые желают с Костей дружить? Ты узнал бы у него, просто баламутит, или как?..

Вот и узнал! Сколько раз зарок себе давал: после женского языка разговор не вести. Нет, влетел! «Правду ли говорят, что ты с Олей дружишь?» Тьфу, дурак, да и только! – ругал себя Илья.

– Что ты там бормочешь, Илья?

– А! – огорченно махнул рукой Илья. – Ты, Костя, на меня не обижайся. Не в свое дело влез, а обиднее оттого, что не то сказал…

После состоявшегося разговора Илья окончательно принял сторону Кости. Молодой человек, защищая Олю, своими убеждением и независимым поведением пытался рассеять перед сельчанами грязную и несправедливую молву, нависшую над полюбившейся девушкой.

«Хороший ты парень, Костя, – думалось Илье. – Не в батьку своего, звон-монету пошел. Да только гордость не всегда удачу приносит. Хитра она в понятии – гордость. И чтобы понять это – время нужно!..»

Летние, суетные дни проходили незаметно. Дел оставалось великое множество. Основные полевые работы желали завершить к наступлению холодов. Потому спешили. Вставали рано, ложились поздно. Лица почернели от летнего солнца и осунулись от усердной работы.

Комбайн, добротно отремонтированный Ильей, ходил почти без поломок. По намолоту экипаж Ильи был в числе первых. У Кости заострился нос и скулы сделались более заметными. Илья, глядя на него, качал головой. Но с расспросами и советами (дал зарок) к помощнику больше не приставал. И с удивлением отмечал, что в уставших глазах Константина светился живой огонек, присущий доброму душевному настрою.

У Кости же сутки смешались в сплошную круговерть, и он порой терял чувство времени, находясь в плену быстро сменяющихся событий. Гул комбайна преследовал его с ранней зари и до позднего вечера. Потом он терял себя под ласками любимой девушки. Домой возвращался пьяным от поглотившей его юношеской любви. Только успевал положить голову на подушку, как нежные материнские руки легко касались плеча и ласковый голос, жалея, напоминал: «Сынок, Илья уже ждет тебя…»

Константин через силу открывал глаза, садился на постели и некоторое время приходил в себя, пытаясь понять происходящее. Мария, глядя на него, сдержанно вздыхала, подносила руки к губам, призывая себя не говорить о материнском сострадании любимому сыну. Видела – любовь обуяла. А куда от нее в эту пору?

…Подготовив комбайн к новому трудовому дню, Константин сел на ящик с рабочим инструментом и тут же задремал. Илья заволновался: «Не свалился бы в ремни!»

Константин, словно услышав тревожность Ильи, вздрогнул, открыл глаза и коротко осмотрелся, желая сориентироваться во времени, которого с момента забытья прошло совсем немного. Он вздохнул и встретился взглядом с Ильей. Тот показал за свою спину. Костя согласно кивнул и, встав с ящика, влез в бункер. Устроился в углу квадратной металлической емкости и вновь закрыл глаза. Теплые от намолота зерна пшеницы, ссыпаясь в бункер, постепенно укрывали Костю, проникая через одежду. Костя, не открывая глаз и не прерывая желанной полудремы, выдергивал свое тело из ласкового плена и устраивал себя вновь. Так продолжалось до той поры, пока бункер полностью не наполнился пшеницей, которую теперь требовалось выгрузить.

К этому времени солнце полностью овладело пространством. Подкатила машина, и водитель приветливо замахал экипажу. Константин, гибко потянувшись, выбрался из бункера, включил привод шнека и залюбовался, как тугая струя пшеницы с шелестом перекочевывает в кузов грузовой машины.

Костя взбодрился. На ходу спрыгнул с площадки комбайна и побежал рядом, пытаясь сорвать с рассекателя жатки зацепившиеся сорняки. Илья сделал строгое лицо и грозно помахал тяжелым кулаком. Константин улыбнулся его беспокойству и, отбежав от шумного и небезопасного механизма, снова запрыгнул на площадку. Держась за поручни, он смотрел на бескрайнее, завораживающее величием пшеничное поле. Илья махнул ему рукой и уступил штурвал.

Константин теперь вовсе забыл о сне. Он стал властелином мощной машины и слился воедино с полем. Парень ликовал. Зерно, намолоченное им, вскоре вспухнет в хлебных свежеиспеченных булках! Лирика? Как бы не так!

Илью радовало перевоплощение напарника. Чувства Кости были ему понятны. Сам прошел через крестилище хлебороба. Знать, будет толк с этого человека. И, не заметив, тоже провалился в сладкий короткий сон. И так же, как Костя, неожиданно вздрогнул и, открыв глаза, оглянулся: не проспал ли? Нет же! Всего половину круга прошли!

Поздним вечером Константин убежал к веселью и общению. И душу стали томить минуты ожидания. Но вот Оля наконец появилась. «О-оленька!» У Кости перехватило дыхание. Сердце не стучало – молотило в ушах, заставляя подрагивать тело.

– Здравствуй, – угадала она его тихую радость.

– О-оленька-а, – потянулся он к любимой.

Ресницы девушки трепетали, высвобождая искорки душевного тепла. Оля за последнее время изменилась. Она перестала избегать сверстников, хотя и не баловала их своим долгим присутствием. Им с Костей быстрее хотелось остаться вдвоем. Они и сейчас, побыв с друзьями, неторопливо ушли за село к излучине реки. И там, бродя по берегу, радовались вскрывшейся необходимости быть вместе.

В один из вечеров за ужином мать более внимательно, чем обычно, посмотрела в лицо сына.

– Ты что, мам? – спросил Костя.

– Вот, – протянула она сыну извещение, – повестку прислали из военкомата, – негромко сообщила она неприятную для себя весть.

Константин неторопливо прочитал рукописный текст.

– Что там? – сдерживая дыхание, желала быстрее узнать Мария степень предстоящей для себя тревоги и потому не сводила внимательного взгляда с лица сына. – Что это значит? – желала она скорее услышать ответ.

– А-а-а, – небрежно протянул Константин, положив повестку на стол, – для уточнения данных вызывают. Всем друзьям прислали, – пытался поведением и интонацией успокоить он мать.

– А на душе все равно неспокойно, – откровенно поделилась она.

– Пустяки, – сказал Костя, – два года пролетят быстро.

– Дай Бог, – согласилась Мария, – только там сейчас беспорядков много. Школой мужества называют, а случается-то в армии всякое…

– Кто тебе такое наговорил?

– Да Лешка Погодин и рассказывал.

– Так он в каких войсках служил? – в который раз пытался втолковать матери немаловажный факт Константин. – Это в стройбате возможны такие казусы…

– А ты разве можешь знать, куда призовут тебя? – желала услышать она приемлемый для себя ответ.

– У меня десять классов! А у Лешки одни коридоры. Там же разбираются!

– Дай Бог… – вновь напрямую попросила защиту для сына Мария.

– Ты не волнуйся заранее, завтра узнаю, в какую команду пропишут и откуда покупатели приедут.

– Кто?

– «Покупатели». Так называют военных, которые приезжают за новобранцами.

– А я подумала, что на самом деле ребят начали выкупать. Страх какой – «покупатели». Придумают же такое… Так, значит, ничего в этой повестке особенного нет?

– Документы проверят, еще раз адрес сверят, чтобы никаких недоразумений не возникло. Может, сообщат еще что дополнительно. Завтра скажут, – спокойно заключил Константин.

Мать успокоилась и вдруг сообразила, что сам случай подоспел для ее вопроса.

– А Оленьке… скажешь? – спросила она нерешительно.

Костя прервался, опустил ложку и внимательно посмотрел на мать.

– А ей зачем знать об этом? – удивился он. И пока мать искала нужный ответ, Константин задал вопрос: – Она тебе не по душе?

– Ну почему же? – встрепенулась Мария. – Она девушка хорошая, работящая… Скромная, – дополнила она. – А что решили ее разговорами оскорбить, так на каждый роток не накинешь платок. Языками чесать – не серпом в поле махать…

– Значит, ты веришь в нее?

– А какие у тебя с ней отношения? Для веселья выбрал или серьезное дело намечаешь? – не отвечая на вопрос сына, желала она добиться своего.

Костя вздохнул.

– Мать должна знать! – Мария решила быть на этот раз твердой.

– Ты сама сказала, что она хорошая, – решил просто объясниться Константин.

– Получается, дорожишь, если пытаешься защитить ее, – объяснила она себе. – Это хорошо, когда свое мнение отстоять стараешься. Значит, жизнь понимать начинаешь. Это не помешает.

– Почему ты рассуждаешь об этом так серьезно?

– Я поговорить с тобой должна или нет? – удивилась Мария нежеланию Константина обсуждать эту тему. – Или о своем сыне через соседей узнавать? Дело ли? – пыталась она отстоять свою заинтересованность.

Константин промолчал, и Мария осмелела:

– Другие рассказывают своим родителям что-то, советуются, а от тебя и слова не услышишь.

– Об Оле?

– О ней я должна знать в первую очередь!

– Ты, разве, ее знаешь хуже, чем я?

– Не хуже. Просто хочу знать больше. Ждать тебя она собирается?

– Я не говорил с ней об этом.

– Некогда, что ли? – удивилась Мария.

– Некогда! – ухватился за подсказку Константин.

– А чем же вы до полуночи занимаетесь? – окончательно осмелела Мария.

– Чем, чем… – Константин дернулся на стуле. – Звезды считаем!