Текст книги "Паводок"

Глава 8

Константин не мог точно сказать, на какой из множества комиссий окончательно определился вопрос о распределении. В призывной многодневной круговерти лица соседей непрерывно менялись, не оставляя надежды на близкое знакомство. Наконец их команда стала более определенной. На очередном распределительном пункте высокий, стройный офицер в чине майора построил ребят для переклички. Константин интуитивно понял, что этот факт является значимым. Офицер шел вдоль строя, внимательно вглядываясь в усталые лица. На черных петлицах и погонах офицерской формы отчетливо выделялись эмблемы танкиста. Константин толкнул локтем стоящего рядом молодого человека:

– Выходит, нас определили в танкисты?

– Поживем – увидим, – дернул плечом сосед.

Его невозмутимость удивила Константина. Сосед, наклонившись к нему, пояснил:

– Это случай, когда справедливо определение: куда кривая выведет… Мы не властны сейчас над обстоятельствами. Потому – гадать бесполезно. Быстрее бы все решилось…

Военный городок, в котором они оказались, покорил своей аккуратностью. После бани, остриженные и облаченные в новенькую военную форму, призывники с трудом узнавали друг друга. Ими овладела робость. Покорно исполняя указания, они незаметно переместились во взрослую жизнь. И пытались постичь наступившую очевидность.

После сытного ужина, когда разрешили лечь в постели раньше принятого времени, Константин с удивлением отметил, что сон не шел к нему. Костя не успевал сосредоточиться на всплывающих в памяти картинах. Одна наконец овладела вниманием и сдавила сердце тихой истомой. «О-оля…»

Он повернул голову и осмотрел казарму. Она блистала чистотой и глянцем надраенных полов. Его сосед сладко спал.

Константин глубоко вздохнул и повернулся на правый бок, как велел перед отбоем сержант. «О-оля…»

«Рот-т-а! Подъе-ем!»

Константин, прервав сон, по выработанной привычке усердно толкнул себя с постели. Прыгнул со второго яруса через спинку кровати ровно к своему табурету, на котором располагалась аккуратно уложенная при отбое одежда. Через считаные секунды, застегнув на ходу пуговицы, встал на свое место в строю. Раньше, одурев от изматывающих тренировок, пытаясь уложиться в жесточайшие нормативы, бывало, натягивали на себя, перепутав, одежду соседа. То время ушло. И полузабытые несуразности остались в прошлом.

Статус учебного подразделения, в которое попал Константин, оказался достаточно высоким. Пугающие кажущейся недосягаемостью многочисленные воинские нормативы постепенно покорялись перед очевидным напором. Курсанты с особым изыском и шиком за недолгие секунды собирали теперь в единое целое разложенные в беспорядке детали станкового пулемета и научились исполнять куда более сложные задачи.

На полигоне Константин с товарищами занимались до изнеможения. Время на занятиях спрессовывалось до необычного состояния. Сутки менялись с удивительной быстротой. Ночные вождения переходили в дневные. Спешно обустраивались цели и следовали дневные, а за ними – ночные стрельбы. Усталость валила на брезентовый тент, устроенный на хвойных ветках, и не хватало сил заставить себя встать по команде на обед…

Запах сгорающего топлива и пороховые газы стали привычными. Более того – родными. Шершавую броню умной, с совершенными формами машины, при удачно выполненном упражнении гладили рукой, разделяя с бездушным металлом душевный восторг. И говорили при этом негромкие заветные слова – не для всех. На уроках подводного вождения от чрезмерного волнения сердце выскакивало из груди.

Непростая методика освоения военного дела, включающая, что греха таить, и непредвиденные приемы, дала результаты. Прорезались и нашли свое место первые волевые складки на молодых лицах. А сложные учебные месяцы незаметно растаяли в пылу напряженных будней.

Ах, какими стройными парадными коробками курсанты-танкисты чеканили строевой шаг в день выпуска! И от этой усердной поступи вместе с мощными плитами плаца подрагивала дивизионная трибуна. Эхом отдавался напористый и четкий шаг молодых солдат. И лихо пелись строевые песни. И почему-то першило в горле. А по телу бежали обжигающие холодом мурашки. Вместе с царившей на плацу торжественностью молодые люди обретали необходимое и ощутимое чувство своей значимости.

Эшелон двигался с короткими остановками. Личный состав о конечном пункте следования мало что знал. Довольствовались догадками, пока не надоело этим заниматься. И стали ждать, когда все прояснится само по себе. Необычность события сквозила в темпе продвижения эшелона и в сосредоточенности офицерского состава, облаченного в строгую полевую форму.

Нависавший над бескрайней степью жаркий диск дневного светила стал для них долгим спутником. Короткая южная ночь, с множеством ярчайших звезд на небосводе, не успевала охлаждать накопившийся дневной зной. Воздух, прогретый до невесомости, маревом колебался над степью. При движении эшелона он обжигал тела. Воду пили беспрерывно.

Одежду не снимали, успев обжечь оголенные участки тела. Пропитавшиеся потом гимнастерки покрылись солеными разводами. Офицеры требовали неукоснительного исполнения все новых распоряжений. В непривычных условиях несоблюдение санитарных норм и правил могло привести к непредсказуемым последствиям. Но, несмотря ни на что, на очередном полустанке солдаты высыпали из вагонов и спешили к спасительным, казалось, гидрантам с теплой, невкусной водой. Напивались «про запас», но утоления жажды не чувствовали. Обильно обливали себя водой из шлангов. Пытались таким образом уменьшить непривычное ощущение.

Немногочисленные местные жители, в жару одетые в стеганые халаты и лисьи малахаи[4]4
  Малахай – казахская национальная шапка из лисьих шкурок.


[Закрыть], спасаясь такой одеждой от зноя, жалели солдат. Неодобрительно покачивали головами и решались на советы: «Не нада вода многа пить… Нехорошо живот делать будет. Чай пить нада, зеленый! Тело закрывай, гореть сильна будешь!..»

Беспощадное, щедрое на тепло южное солнце безразлично взирало на происходящее и продолжало греть, греть…

На станцию, оборудованную для разгрузки военной техники, состав прибыл ближе к ночи. Такой нависшей тишины Константин не слышал давно. Степь полнилась этим удивительным состоянием. Цикады неугомонным, слитным хором подчеркивали особенность наступающей южной ночи. И слаженно подтверждали отдаленность этих мест от земной цивилизации.

Купол небосвода блистал необычно крупными и поразительно яркими, мерцающими низко над головой звездами. И оттого казался загадочным. Тишина оглушала и пленила. На многие километры вокруг не ощущалось признаков жизни. Казалось, военный эшелон, сбившись с пути, попал на неизвестную, загадочную планету.

Отдаваемые команды растеклись далеко в ночи. Зарокотали двигатели, и боевые машины скатились с железнодорожных платформ. Тишина лопнула под натиском ожившей техники. В ночи яйцевидные танковые башни, с решительно вытянутыми в ночь стволами пушек, походили на неизвестных в природе хищников.

Константина поразила поспешность, с которой воинское подразделение передислоцировалось на юг страны. Воинская часть, в которую они прибыли с техникой, отличалась славными боевыми традициями. Она успела отличиться и в мирные годы, проведя сложные зимние учения в высокогорном районе, в необычных климатических условиях.

Для адаптации времени не оставалось. В новом воинском коллективе солдаты проводили занятия на полигоне, расположенном в жаркой степной зоне. В нескончаемой круговерти незаметно дожили до ветреной декабрьской погоды.

Мощный военный организм в канун Нового года пришел в движение. В пункте сосредоточения Константин увидел военную армаду воинских соединений, слившуюся воедино. Открывшаяся мощь поражала. Офицерский состав, как некоторое время назад, отличался необычной требовательностью. Сосредоточенность командиров передалась солдатам. Никто ни о чем не расспрашивал. Внушительное целенаправленное движение техники подтверждало витавшие в воздухе слухи.

В холодное утро Нового года танковое подразделение по раскинутому саперами понтонному мосту форсировало реку с мутной, равнодушно-загадочной водой. Офицеры наблюдали за умело проводимой переправой. Был тот момент, когда излишняя опека могла внести раскол в слитность множества людей. Людская воля уверенно управляла мощью подвластной им техники. Вскоре передовая колонна, сопровождаемая рокотом двигателей, вгрызалась отполированными траками[5]5
  Трак – звено гусеничной цепи боевой машины.


[Закрыть] в предгорный массив сопредельного государства.

Воинское соединение после стремительного марша, который трудно поддавался осознанию, достигло заданного рубежа. Скупую армейскую информацию личный состав воспринимал с интересом. Ее предстояло еще осмыслить в полной мере. Но первоначально желалось отдыха. Люди валились от усталости.

Боевой развернутый лагерь казался вымершим. Создавалось впечатление, что в ближайшее время не найдется силы, способной пробудить многочисленную людскую массу. Бодрствовали скрытые посты охранения, выставленные по периметру территории, на которых часовые, волнуясь, зорко всматривались в даль. Небольшие отряды разведки патрулировали в юрких бронемашинах по прилегающей территории.

Молодой организм восстанавливается быстро. Пробудившись, солдаты без команды, вначале по одному, а затем гуськом и мелкими группами потянулись к емкостям с водой. Желали основательно помыться после долгого марша. Вода бодрила и радовала. Плескали ее на себя с удовольствием. Разговор и шутки разнеслись далеко окрест. Жизнь брала свое.

Практичный старшина, познавший перипетии армейской жизни, неодобрительно покрякивал и теребил ухоженные усы. Он напряженно наблюдал за вольготным обращением с водой, которая в полевых условиях приобретала необычно высокую котировку, и не решался в первый день полевых условий строго напомнить солдатам об экономном с ней обращении.

Константин облюбовал на окраине военного лагеря крутолобый гранитный валун. Взобрался на него и удобно устроился на прогретой солнцем пологой седловине. Отсюда хорошо просматривалась окрестность. В горах он находился впервые. Они поразили его необычной красотой, присущей только этой избранности природы. И произвели сильное впечатление. Афганистан…

Величавые и холодные снежные вершины высочайших гор покоряли невозмутимым, безмолвным величием и монолитным могуществом. Непостоянные, изрезанные разломами горные ущелья поражали серовато-дымчатыми откосами скал, под лучами солнца отражающими необычные переливы красок. Природа открыла перед Константином невидимый ранее союз могущества и тишины, наполненный угрюмой тайной, недоступной людям.

Крутизна скал, изламываясь, переходила в пологие холмы, поросшие можжевельником, кустарником и зарослями арчи. Константин не мог свыкнуться с ощущением от потери линии горизонта. В горах, среди нагромождения скал, эта видимая линия отсутствует. Из-за этого появлялось желание перепрыгнуть взглядом препятствие, чтобы ощутить пространство. Горы сделать этого не позволяли. Компенсируя этот небольшой недостаток, они открывали перед Константином все новые красоты, предрекая нескончаемость впечатлений.

Природная тишина безропотно предоставляла волю родившемуся на плато любому звуку. И бережно проносила его сквозь обширное пространство. Не желая расставаться – превращала в эхо, любуясь необычными созвучиями. Тишина обрекала себя на хрупкий союз с нарушителями былого горного покоя.

Лучи солнца, отпрыгивая от танковых отполированных траков, продолжали мирный путь по многовековой, незыблемой траектории. Горное могущество безмолвно наблюдало за возникшим соседством боевой мощи и природного величия.

С места, на котором устроился Константин, хорошо просматривался военный лагерь, разместившийся на обширном плато. Военная техника расположилась на нем ровными рядами. В хладнокровно устремленных в пространство стволах боевых машин угадывалась таившаяся мощь. В стороне от парка боевых машин раскинулся палаточный городок. Полевые кухни, исполняя первоочередную задачу, равнодушно и неспешно выбрасывали из коротких металлических труб сизые облачка горьковатого дыма.

Пораженный открывшейся природной красотой, Константин не желал думать о том, что находится на чужой территории. Им пока не была распознана суть наступившего состояния. Добросовестно исполняя требования строгих армейских правил, он никак не предполагал, что ему выпадет подобная доля. Вот же, сидит теперь на добродушном валуне, который от древности оброс мхом и врос в землю. И беспечно обозревает горные красоты незнакомой мусульманской страны, в которой рано или поздно придется столкнуться с противником.

На недавнем митинге, устроенном в полевых условиях сразу после марша, полковник из армейского политуправления убежденно призывал военнослужащих исполнить воинский и интернациональный долг. От его призывов и необычной обстановки по телу пробегали мурашки. Что это за страна такая, думали солдаты, которая заставила заволноваться великую державу?

Константин в очередной раз осмотрел окрестности. Вокруг по-прежнему властвовала тишина. Где они – враги, которые угрожают южным рубежам его могучей Родины? Мир, оказывается, никогда не находился в состоянии покоя. Народы, обретая права и сферы влияния на планете, приютившей их, развиваясь, порождали одну проблему за другой.

Державы, претендующие на мировое господство, ревностно относились к заметному распространению политического влияния могущественного Советского Союза на мусульманский мир. Дипломатические хитрости и тайная борьба, затихая и возобновляясь, достигли крайнего и откровенного противостояния между государствами. И, не удержавшись в коридорах политической власти, выплеснулись в открытое противоборство. Его, это состояние, сейчас пытался обнаружить Константин. Оно оставалось незримым и располагалось где-то за хребтами, не желая до времени открываться.

Ощущал ли Константин присутствие страха? Не наблюдая явной опасности, он не мог в полной мере определить и меры своей предосторожности. В нем успел сформироваться тип солдата, которого старательно растили из гражданского парня специалисты в армейских погонах. Проверенная не на одном поколении методика дала неплохие результаты. Он и его друзья достаточно умело владели боевой техникой. И обращались с ней виртуозно.

Другое дело, что захватывающие дух действия происходили на полигоне, где знакомы каждый куст и складка местности. А что ждало ребят здесь, в чужой стране, в этих молчаливых и отчужденных горах?

Константин медленно повел взглядом по молчаливым утесам. Тишина по-прежнему владела пространством, и, казалось, такой покой властвует над всем миром.

В фильмах о войне его всегда поражала готовность солдат жертвовать собой. Каждый боец понимал, что предстоящая атака могла быть последней в его жизни. Но люди поднимались – и шли! Что за сила владела их сердцами в это время? Пренебрежение к смерти? Вряд ли… Чувство выполнения долга? Геройство?..

Что управляло душами людей помимо этих высоких понятий? Может, простая необходимость совершать подобные действия? Ибо помимо них исполнить их было просто некому? Какая очевидная и высокая требовательная истина!

Вот и он, Константин, выходит, находится здесь по той же причине. Наступил черед действовать его поколению. В такое время выпало родиться? Так указали звезды? Какую судьбу они предрекли ему?.. Константин спрыгнул с валуна и зашагал в расположение части.

«О-оля…» Вот какой мысли, оказывается, не позволял он проникнуть в свое сознание и нарушить душевное равновесие! Он не забывал о ней ни на минуту на протяжении нелегких армейских будней. Он жил ею. Он помнил о ней всегда: во время учебных маршей, на полигоне, находясь в карауле…

Помнил на последних армейских учениях, когда во время преодоления водной преграды затопил боевую машину по вводной команде высокопоставленного инспектора. И, заводя по дну реки буксирный трос толщиной в человеческую руку, с удивительным для себя восторгом хрипел в подводном защитном костюме: «Я это сделаю, Оля!» И, когда принимал благодарность за четкие действия экипажа по эвакуации затопленного танка, он, по праву восторгаясь собой, не удержался от внутренних эмоций: «Видишь, какой я у тебя?!»

Косте не удалось использовать объявленный по итогам учений внеочередной отпуск. Неожиданно для себя он оказался в новом гарнизоне, а затем и в этих горах.

«Рот-та-а! Станови-ись!» – донеслась команда.

Константин поспешил на построение.

Глава 9

Внутри танка стояла духота. Константин вращал командирский люк и внимательно осматривал пространство через прибор наблюдения. Он облизывал пересыхающие губы и пальцами прижимал ларингофоны к гортани, давая необходимые команды механику-водителю. Женя вел танк вдоль среза нависавших над дорогой скал, увеличивая мертвую зону при возможном обстреле с гор.

Третий взвод танковой роты капитана Разгонова спешно выдвигался для выполнения своего первого боевого задания. При постановке боевой задачи экипажам коротко пояснили, что мотопехотное разведывательное подразделение увязалось в преследование противника и попало в засаду. Разведчики ведут бой, но, судя по сообщениям, без помощи им не справиться. Принято решение срочно направить в район боя танковое подразделение, ибо удачливые душманы могут захватить разведчиков в плен.

…Обустройство воинского подразделения в предгорном районе для противной стороны не осталось незамеченным. Противник желал знать больше о воинской части. Командование приняло решение пресечь все их попытки, ставшие уже откровенными и наглыми. Считая задачу не особо сложной, для ее выполнения выделили группу боевых машин с разведывательным десантом на борту.

Изначально все складывалось в пользу разведчиков. Ровно до той поры, пока первая боевая машина пехоты, БМП, проскочив через горловину ущелья, не завертелась на открытом месте, подбитая выстрелом из гранатомета. Оставшийся чудом в живых десант и экипаж спешно укрылись с ранеными бойцами за бортом машины. Из этого не совсем надежного прикрытия они защищались от атак моджахедов.

Теперь второй БМП, для эвакуации попавших в беду товарищей, следовало выбраться на открытое пространство и, обстреляв противника из всего имеющегося на борту вооружения, прорваться к подбитой машине. На результат можно рассчитывать, только выполнив такой достаточно рискованный маневр. Но машина станет при этом удобной мишенью для гранатометчика, который, вероятно, скрывается за одним из выступов скал. У противника появится возможность уничтожить вторую машину. Поэтому БМП оставили вне досягаемости возможного выстрела и тем самым ограничили ее сектор обстрела. Иначе говоря – прикрывали товарищей издали, и делать это становилось все сложнее.

Командир разведывательной группы лейтенант Сорокин нервно покусывал негустые усы и, осматривая ближайшие горные склоны, правильно предполагал, что в любой момент на его бойцов может обрушиться шквальный огонь с верхних уступов, опоясывающих вход в ущелье. Перекрыть к ним подходы имеющимися людьми не было никакой возможности. Оставалось уповать на ограниченность сил и у противника, позиция которого и без того была намного предпочтительнее.

Страха не было. Только не давали покоя отчаянные мысли: «Что можно предпринять в сложившейся обстановке? Переместить БМП и включить в сектор обстрела прилегающие склоны? Тогда без поддержки останутся бойцы второй машины. Усадить на броню десант и… сломя голову ринуться на спасение товарищей? Глупая идея! Сразу же отрежут путь к отступлению, возьмут в кольцо, а там…»

Лейтенант наблюдал, как люди в стеганых халатах перебежками, скрываясь за валунами и обрывистыми берегами горного потока, охватывают подбитую машину в кольцо. Скоро ребятам станет совсем худо. Их сжимают в тиски, и они становятся уязвимыми с трех сторон. В начале боя моджахеды на экипаж и десант обрушили шквальный огонь. Прицельным огнем пытались лишить бойцов маневра.

Сорокин догадался, заметив одну, а затем и другую отмашку душманов, что, приблизившись к машине за время плотного огня, они желают взять солдат в плен. Считают, что появился шанс узнать о воинской части и ее задачах. И упускать благоприятный случай не собираются.

Ах, какая непростительная опрометчивость! Горячий азарт гона обернулся горьким разочарованием! Он, кадровый офицер, как первокурсник, влетел со своими людьми в коварную западню чуть ли не с парадного входа с веселым ликованием от предвкушения мнимой победы!

Его угнетала открывшаяся профессиональная неполноценность. И понимание того, что происходящее событие не является элементом дивизионных учений, по прошествии которых последует разбор допущенных ошибок. Итогом его оплошности явилась боевая ситуация, в которой оказались живые люди, выполняя его приказ.

Лейтенант глухо застонал и закачал в досаде головой. Вновь пробежал глазами по группе бойцов, рассредоточившихся на ближайшем к нему склоне. Они пытались не подпустить противника к подбитой машине, но их возможности оставались ограниченными.

Сорокин почувствовал сосредоточенный на себе взгляд. Осмотревшись, он увидел, что сержант отделения Мордвинкин внимательно наблюдает за ним. Как только их взгляды встретились, сержант выпустил в сторону противника очередь из автомата и скатился по склону.

– Так они окончательно заблокируют ребят. И мы будем вынуждены только наблюдать за этим… – зная, что оба думают об одном и том же, высказался Мордвинкин.

– Вижу! – сухо заметил Сорокин. – В этой ситуации определенно есть какой-то выход, но я его не могу найти…

Мордвинкин предложил:

– Небольшой группой нужно пробиться к валунам, которые находятся между ребятами и оврагом. Оттуда задержать душманов, продвигающихся по оврагу. Вторая машина и бойцы, расположенные на склоне, прикроют противоположную сторону. – Сержант указал в направлении, откуда только что скатился. – Мы за валунами будем защищены со всех сторон. Это готовый природный блиндаж! – закончил Мордвинкин, уверенный в своей правоте. Он сдерживал частое дыхание и ждал решения лейтенанта.

– Я думал об этом варианте… К валунам как пробраться? Местность открытая. Расстреляют…

– Убить могут везде, – покорно согласился Мордвинкин, поняв причину нерешительности лейтенанта, желающего избежать повторения ошибки. – Но нам надо использовать любую возможность. Потом будем казнить себя за бездействие…

Сержант не упрекал. Он убеждал. Быть может, прежде всего – себя. Потому предложил:

– Надо посадить часть десанта на левый борт БМП. Машина выскочит из-за укрытия буквально на минуту вон на то место. – Сержант указал на открытую площадку. – И со всех стволов и пушки откроет огонь по душманам, прикрывая нас… Мы успеем! – утвердительно изрек он.

Лейтенант понял, что сержант Мордвинкин, назначив себя старшим в группу прикрытия, в помощь себе оставляет только удачу и призрачное везение.

Офицер внимательно посмотрел на Мордвинкина, не решаясь напоминать об основном козыре противника.

– Он не посмеет… – опередил сержант. – Видите, живыми хотят взять? Он не станет расстреливать экипаж из гранатомета, пока не получит приказ, – имел в виду гранатометчика сержант. – А, может, на наше счастье, у него и нет больше выстрела… До этого же борта ему не достать. Командир БМП, – указал сержант на машину, – пусть пошумит со своей командой, а затем отходит… – Мордвинкин замолчал и шумно вздохнул. Но тут же добавил: – Только начать надо вместе. Я своим солдатам растолкую… С собой возьму двоих: Суркова и Алехина. Ребята сообразительные. Мы их сделаем! – не желая терять решительность, предопределил исход рискованного дела сержант. И вновь пристально посмотрел на лейтенанта.

– Броня идет на помощь, – напомнил лейтенант старослужащему солдату.

– Могут не успеть. Прибудут, чтобы эвакуировать убитых?

– Да, могут убить. Получается, другого варианта у нас нет. Мы на войне. К этому надо привыкать… – убеждал себя вслух молодой лейтенант.

– Вот и хорошо, – принял сержант выводы командира за одобрение. – Умирать раньше положенного срока не будем. Бог не выдаст – свинья не съест. Я пошел…

Сержант круто развернулся и, не оборачиваясь, перебежками приблизился к бойцам.

«Почему, в который раз, он приходит мне на помощь?.. – думал Сорокин. – Догадался, что я не мог не думать об этом почти единственно возможном варианте и поспешил поддержать меня?»

Он добежал до БМП, дал указания командиру машины и переспросил:

– Ты все понял? Огонь веди из всех стволов! И отходи, когда они добегут! – возбужденно, поверив в задуманное, выговаривал лейтенант.

– Сделаем, – не по-уставному ответил командир БМП.

…Ноги, казалось, несли тело сами по себе, независимо от усилий. Мордвинкин не слышал, что творилось вокруг. Он видел впереди себя три огромных валуна. Когда-то они скатились со скал, вросли в землю и покрылись мхом. Храня беззаботность, целовались меж собой дугообразными боками. Теперь призваны охранить души небольшого отряда, решившего прикрыть собой экипаж подбитой машины.

Подсумки с уложенными в них магазинами оттягивали ремень и хлопали Мордвинкина по ягодицам. Во время бега сержант, помимо всего, придерживал рукой бронежилет, за который уложил дополнительно спаренные, утянутые изоляционной лентой магазины. Он опасался, что по какой-то причине может растерять боезапас. И тогда его игра со смертью перейдет в разряд бесперспективной затеи. Он прислушался к себе: дышит ли? Казалось, что забыл это делать и оттого так жжет в груди. Боже, как все совершается медленно! Ведь он прилагает столько усилий! А мир словно замер… Прекратила вращаться земля, и остановилось само Время.

Крупные капли пота скатились на ресницы и мешали видеть. «Вжик, вжик!» – ожили вокруг него суетливые звуки. «Пули, видимо… – нисколько не удивился своей догадке Мордвинкин. – Вот как, оказывается, они поют наяву, – продолжал хладнокровно рассуждать сержант. – Совсем как в кино… Опять мимо! А, следующая? Если очередь возьмет на опережение?.. Видимо, не всех смогли прижать. Кто-то выцеливает… Может – упасть пока, а бег продолжить потом? Чушь! Магазины тогда точно растеряю! А противник не упустит такой возможности! Лежащего человека взять на мушку проще…»

«Вжик!» – пропела очередная пуля и, коварная, легко коснувшись, обожгла лоб, прямо под козырьком каски! Словно пчела ужалила. Он удивился одинаковости впечатления. И вспомнил на долю секунды, как помогал отцу на пасеке. Пчелы, отягощенные взятком, шумели ровно и не отвлекались от важных дел. Жалили только те, которых прижимали по неосторожности во время работы. Сейчас касание пули до странности точно напомнило, как жалит пчела…

«Если бежал бы на полсекунды быстрее, угодила бы ровно в висок…» – хладнокровно сообразил Мордвинкин. Сержант ощутил вдруг боль в груди, приступы подступившей тошноты и сухость во рту. И тогда вспомнил, что учебные марш-броски всегда переносил с трудом. Хотя почему – учебные? Он всегда переносил бег трудно! Пытался понять, отчего это с ним происходит? Выбивался из сил, не желая показать свою слабость, и на финиш приходил не последним. Но как это давалось?! Он сдерживал подступившую тошноту, захватывал воздух раскрытым ртом и старался глубже протолкнуть его в легкие.

Вот и сейчас, совсем не ко времени, вновь это знакомое жжение в груди и подступающая горечь. И Мордвинкиным вдруг овладело отчаяние. Он с прежним напряжением пытался быстрее переставлять ноги. При каждом переносе тела стал чувствовать острую, покалывающую боль в мышцах. Испугался, что их может по какой-то причине схватить судорога, заклинить, как неисправный механический шарнир. И тогда он упадет, поранившись об острую щебенку. И лишится так тщательно оберегаемого боезапаса… Признаки обреченности накатили холодной волной.

«Сейчас могут убить?.. А, пусть попытаются сделать это… Слабо?!» – с неуместным сарказмом воспротивился он.

В висках отдавался стук каблуков. И вдруг царивший вокруг него шум исчез. Его вовсе не стало! И он, к своему удивлению, вдруг отчетливо услышал, как скрипит горная крошка под подошвами его ботинок. Удивился образовавшейся вокруг него осязаемой тишине и успел подумать: почему такое случилось?

Далее рассуждать становилось сложнее. Один из магазинов больно уперся в бок. Мордвинкин попытался поправить, уложить магазин удобнее. Капли пота по-прежнему мешали видеть. Быстрым движением он смахнул их с ресниц и обнаружил, что спасительные гранитные валуны совсем недалеко от него. Он влетел за них – щелкнула какая-то заслонка, и пространство наполнилось звуками. Вновь стала вращаться земля, и ощутимым стало время.

«Было бы обидно…» – удивительно спокойно подумал он о пощадившей его пуле и облегченно выдохнул. Вытер рукавом пот со лба. А вместе с ним и первые капли крови на этой войне. Подрагивающими руками зафиксировал магазин в затворе автомата. Боковым зрением увидел, как следом за ним вскочили в лоно бездушного гранита Сурков и Алехин. Отстреливаясь, пятилась за скальный уступ броневая машина, которая только что прикрывала их бросок. Наставлять подчиненных было бессмысленно. Они сами знали, что следовало делать дальше.

Мордвинкин из своего укрытия обозрел большую часть оврага. Отчетливо различил душманов, перемещающихся вдоль склонов. На секунду-другую задержал дыхание. «Сейчас к вам прилетит мой привет. Друзей захотели?! Ну-ну…» – без злорадства рассудил сержант.

Упер приклад автомата в плечо, сосредоточился. Прицелился и надавил на спусковой крючок, будучи полностью уверенным, что выпущенная очередь не пройдет мимо цели.

Успел заметить, как удивились душманы, когда из группы молча вывалился один из бойцов. Они завертели головами, пытаясь понять странную траекторию прилетевшей пули. Сурков с Алехиным не упустили своего случая. Противник сообразил. Люди в халатах повалились наземь и, проталкивая тела по неглубокой воде, поспешили укрыться за крутолобыми, облизанными долгой водой валунами.

Мордвинкин понимал, что драгоценного преимущества с каждой секундой остается все меньше, и потому спешил. Он не испытывал ожесточения. Использовал возможность добротно выполнить работу, добытую с риском для жизни. Он наконец вычислил командира. Вновь задержал дыхание и выпустил несколько коротких, прицельных очередей. Человек с накрученным на голове тюрбаном вскинулся и, опрокинувшись в воду, перестал двигаться.

Сержант уронил короткий удовлетворенный смешок. У него не было времени на психологический надлом от впервые убитых им людей. Мордвинкиным владели иные чувства. Он переустановил в затворе рожок и оглянулся на товарищей, сосредоточенно ведущих огонь по растерявшемуся на время противнику. Люди в овраге поняли, что стали уязвимыми. Не отстреливаясь, пытались спасти себя.