Текст книги "Паводок"

Подполковник Остапов устроил фуражку на самодельной вешалке, сел на стул и с удовольствием вытянул ноги.

– Позволишь расслабиться? – с улыбкой спросил он майора. – На совещании не знал, куда их деть. Извечная проблема с ними, – легко засмеялся командир полка.

– Расслабься, – добродушно разрешил Олег Фролович, более широко подразумевая предлагаемое состояние. – Не стоило воспринимать его замечания так очевидно, – с намеком добавил он.

– У нас с ним такие взаимоотношения традиционны. И, похоже, мы оба к этому привыкли. Он сегодня, никак, пытался покорить прилежностью нового командира.

– Это его работа. Исполнил он ее с присущим напором.

– Нам, насколько я понял, скоро предстоит работа иного толка. Без танковой брони общевойсковикам ходить на зачистки становится накладно…

– Так замучились же! Приходят, а в кишлаках никого нет. Только чай в пиалах теплый. Начинают выходить, они со всех сторон наваливаются. Да так организованно! Обо всем, получается, знают заранее. На себя порой ребята вынуждены артиллерию наводить…

– Иначе все оборачивается, чем думалось.

– Иначе… Вот тебе и племена. Видишь, как организовались быстро. Все распри забыли. Начальник штаба не до конца все рассказал. Большая часть афганской армии теперь на другой стороне. И не против правительства они теперь нацелены, а против иноземцев, против нас с тобой. Те же, кто остался на службе у правительства, собирают информацию и передают в горы. Разве они пойдут против единоверцев? Попали мы в жернова. А назад хода нет. Большая махина раскручена, инерция огромна. Кто осмелится сказать: «Ошиблись!» – Разведчик размеренно заходил вдоль небольшого стола. – К нам этот народ относился лояльно, доверял нашей политике. Выходит, чиновники где-то просчитались. Весь мусульманский мир теперь против себя настроим…

– Решение принимали не аналитики, а политики. Таков и результат. Эти люди исходили из коммунистического мировоззрения и не сумели правильно оценить достоинства многовековой духовности в отличие от дешевизны пустой идеологии. Духовная организация этого народа оказалась выше нашей. Это мощное оружие. Крепче брони. Нам, русским, объявлен джихад. Для них это не просто лозунг. Мы оказались в роли непрошеных гостей. Будем подавлять силой? – обернулся командир полка к майору Дедовских.

– Они же по тропам как мыши разбегаются. Потом вновь оказываются вместе. А мы с тобой со своей техникой можем добраться только туда, где есть хоть какие-то дороги. В ущельях они, как правило, заканчиваются. Остаются тропы. Нам с тобой что остается делать? Изрыгать из пушек проклятия по горным расщелинам? Их великое множество. В которой из множества они могут быть? Игра в догонялки, честное слово. Разыщу я их в одном месте, пошлют тебя на них. А их и след простыл. Меня, естественно, на ковер. Кому от того легче? Замполита призовем на помощь?.. Однако – кофе стынет. Прошу!

– Свою веру истязали. Загнали на задворки. Теперь с другой в лоб схлестнулись… – Подполковник Остапов крупными пальцами взял чашку с кофе. – Становится обидно, что мы со всей своей мощью не можем утихомирить феодальные племена со старинными мушкетами. Не в этом сила, выходит?

– Услышал бы сейчас тебя замполит.

– Он не настолько глуп, как можно предположить. Артист хороший. В нынешней ситуации чин заслужить легко. Эпоха масок. Только ребята наши погибают по-настоящему. – Подполковник Остапов дунул на остывший кофе и слышно втянул в себя горьковатый, ублажающий напиток.

– Не рви душу.

– Профессия у нас схожа с профессией хирурга. Не воспринимать открытую рану, – глотая кофе, тихо молвил Остапов.

– Не всегда получается. Мне второй день сердце давит. Ребят своих забыть не могу. Один погиб, другой искалечен. Не мушкетами уже с нами воюют. Не мушкетами…

– Нашим оружием. В боях против нас добыли. Оттого вдвойне обидно. Убивают нас, и нас становится все меньше. А мы теперь уже и не воспроизводимся. Деградируем. Но продолжаем насаждать свою идеологию. А мир изменился. Все желают самостоятельности, свободы. «Дети» выросли. Это следует понимать!

– Не копай глубоко, товарищ подполковник, – с мягким укором произнес начальник разведки. – Тебе завтра ребят на сложное задание вести. Все гораздо проще. Нам нужна территория-буфер. Вся мораль при этом отступает на второй план, во имя практицизма. А мы вторгаемся с тобой в щемящие душу дебри…

– Отступного берешь, Олег Фролович? – поднял брови подполковник Остапов.

– Излагаю горькую правду, с которой ты тоже знаком не понаслышке. Закрутилось колесо, да только не по написанному – оттого больно и досадно. Удайся нам запланированная победа, признайся, оба радовались бы ей искренне. Мы привыкли маршировать по новым территориям. Приятно, когда дух захватывает! А здесь хромать начали. Вот мы с тобой и расслабились…

Подполковник Остапов внимательно посмотрел снизу вверх на стоящего с заложенными за спиной руками начальника разведки. Затем в чашку с кофе. Там, на дне, оставалось темной жидкости на хороший глоток. Он запрокинул голову и с удовольствием вылил содержимое в рот вместе с гущей. Удовлетворенно выдохнул.

– Кофе твой с горчинкой и слова с привкусом, – с горькой усмешкой заметил подполковник Остапов. – Спасибо за угощение! Однако к себе пора! Дел много! Прощай!

– Сейчас обед поспеет! – напомнил майор Дедовских.

– Благодарю! В самом деле время подпирает. Заходи в гости.

– Непременно!

Они крепко пожали друг другу руки и, бодро улыбнувшись, расстались.

Подполковник Остапов шагал размашисто, слегка ссутулившись, не воспринимая ничего вокруг. «Глупец! Простак! – ругал он себя. – Почему вдруг решил, что перед ним можно изливать душу?! Ах, здорово он дал тебе по лбу. Ловок! Вызвал на откровенный разговор и укорил. Одернул! Мол, расслабились мы с тобой не ко времени!..» – распалял себя подполковник и в досаде сделал отмашку рукой. «А ты хорош! Но ведь желал же победы, натиска на врага! Почему же перед ним решил проверить свои подспудные мысли?! А он проворен! Не принял роль пастыря! Остался быть военным! Я, выходит, даже думать иначе не вправе, не то что вслух высказывать подобные мысли! Тем более перед подчиненным. Эх, как тебя развезло, Евгений Маркович, из-за гибели разведчиков да наводчика первого батальона. А как завтра в бой всем полком, да кровушка ручейком потечет? Тогда какие мысли в голову придут?!»

– Товарищ подполковник! За время вашего отсутствия в полку происшествий не произошло! Дежурный по полку лейтенант Малыгин!

Подполковник удивленно смотрел на вытянувшегося перед ним молодого офицера. Оказывается, незаметно дошагал до своего подразделения.

– Вольно, товарищ лейтенант, – разрешил командир полка. – Так, говорите, никаких происшествий?

– Так точно, товарищ подполковник! Никаких! – с задором повторил лейтенант.

– А докладываете так громко от удовлетворения?

Стало заметным смущение дежурного по полку.

– Никак нет! Чтобы доклад был четким, товарищ подполковник, – нашелся и напористо доложил лейтенант.

«А что? – подумал Остапов. – На самом деле с первого раза вбил в мою затуманенную голову самую суть!»

Он внимательно посмотрел на лейтенанта Малыгина и припомнил, что ему редко доводилось видеть офицера удрученным. Он всегда приятно подтянут, бодр и подвижен. Его щеки не покидал здоровый румянец. Радуется жизни человек! Однако не все вокруг так уныло! Вот же пример!

Подполковник вдруг улыбнулся. Протянул руку лейтенанту. Пожимая, произнес:

– Благодарю за службу, товарищ лейтенант.

– Служу Советскому Союзу! – бодро выдохнул офицер.

– Вот-вот, – произнес командир полка, – ему мы и служим. Ему все и служим, а не кому-нибудь другому! – уверенно повторил командир и отдал честь старательному лейтенанту.

Глава 15

Для Марии прошедшая ночь была тяжкой. Чего только она не передумала за долгие часы, пока не смыкала глаз! От Константина второй месяц не приходили письма. Она терялась в догадках. Не обнаружив в очередной раз в самодельном почтовом ящике среди аккуратно уложенных газет заветного письма, она на какое-то время становилась неподвижной. В такие минуты она ощущала холод в груди, а сердце начинало учащенно биться. Мария закрывала глаза, прижимала руки к груди и отвергала нежелательные догадки.

На этот раз было почти так же. Она заметила, как Зоя, сельский почтальон, суетливо укладывала в почтовый ящик сложенные пополам газеты. Женщина спешила. Не желала, наверное, видеть внимательных глаз Марии. С некоторых пор почтальон не могла переносить ее молчаливого, вопрошающего взгляда.

Мария медленно пошла к ней.

– Нет пока ничего, – скороговоркой сообщила Зоя после дежурного приветствия, улыбнулась через силу и поспешила уйти.

– Нет – значит нет… – тихо согласилась Мария, глядя ей вслед. Потом вынула газеты и аккуратно перебрала их, пытаясь наперекор сообщению обнаружить затерявшееся письмо. Письма не было. Вновь стало холодно в груди, как ночью. Попыталась убедить себя: «Значит, придет в следующий раз…»

Чтобы окончательно отогнать от себя неприятные мысли, принялась усердно выполнять нескончаемые домашние дела. Время проталкивало день ко второй половине. И вдруг, словно в награду, он неожиданно одарил Марию неожиданной встречей.

…Мария медленно вращала ручку барабана, на который со скрипом укладывался стальной тонкий трос. Опершись другой рукой о край железобетонного кольца, завороженно наблюдала, как навстречу ей из колодезной глубины поднималось ведро с прозрачно-хрустальной водой. Ручку барабана Мария старалась вращать плавно, чтобы не расплескать драгоценную жидкость. Вода раскачивалась в ведре и казалась живой в бликах дневного света.

– Здравствуйте, тетя Мария! – услышала она девичий голос.

Женщина вздрогнула от неожиданности и оглянулась.

– Ах, Оленька! – обрадовалась Мария. – Здравствуй, золотце! Как же я рада тебя видеть! Сейчас мы поговорим с тобой, – торопливо обнадежила она девушку. – Вот только водицу достану!..

Барабан сделал очередной оборот, и Мария подхватила ведро с водой.

– Ух! – удовлетворенно произнесла она. – Полнехонько выкатилось! Не люблю, когда расплескивается. Жалко становится водичку, когда вновь на глубину падает из ведра. Словно сиротинкой остается. Опять ждет, кому нужной окажется… – Мария освободила ведро от замка, выставила его около колодца на траву, чтобы не мешало другим, и, обернувшись к Оле, вновь приветливо повторила: – Ну, здравствуй, солнышко! – И счастливо улыбнулась. Ее лицо разгладилось от недавних раздумий и стало добрым и притягательным. – Как живешь, Оленька? Как дед Иван себя чувствует? Не болеет ли? И что же это ты ко мне не заходишь? Наверное, стесняешься? А ты не стесняйся, заходи! Мы с тобой чайку попьем, да потолкуем! – обрадованная встречей, задавала вопросы Мария и, не дожидаясь ответа, предлагала свое гостеприимство.

Она пригладила ладошкой волосы, развернулась от солнца, чтобы лучше видеть Олю, и вновь улыбнулась. Потом, сделав шаг, положила ладонь Оле на плечо и нараспев проговорила:

– Ты просто краса-авица!

– Ну что вы, тетя Мария!.. – засмущалась Оля.

– Красавица! – убежденно подтвердила Мария. – Повезло моему Косте, – не лукавя, продолжила она. И, замолчав на секунду, поделилась, понизив голос: – Тем и живу… – И наклонила голову, заглянув в глаза Оле.

Оля засмущалась еще больше. Мария обняла девушку за плечи и, прижав к себе на мгновение, мягким голосом проговорила:

– Не стесняйся моих слов. Они от сердца…

Мария задумалась, словно сверяла сказанное с душевным состоянием, а затем запрокинула голову и счастливо засмеялась.

– Есть Бог на белом свете, Оленька! – сказала она. – Ты веришь, никак не поддавалась тоске, противилась ей. А сегодня нахлынула на меня она потоком. Зоя, почтальон наша, утром от меня как ошпаренная убежала. Тяжело ей со мной становится. Раньше постоим, поговорим, да по-доброму и разойдемся. А в последнее время ей проходу от меня нет: письма от Константина не идут! – перешла она на тревожный шепот. – Зоя от меня и прячется. А ты, получаешь, нет ли? – с затаенной надеждой спросила Мария.

По тому, как Оля отвела взгляд, Мария, освобождая девушку от возможного лукавства, промолвила:

– Значит – и тебе не идут. Оттого ко мне и подошла… Как же! – подтвердила вслух свои выводы Мария. – Но ты не горюй, милая! – поспешила утешить она девушку. – Ты, никак, решила, что он только тебе не пишет? Да? А оно получается, что не пишет нам обеим. Знать, совсем некогда стало. Чем-то они там очень заняты, коли писать перестал, – приободряла она себя и Олю.

На какое-то мгновение установилась тишина. Обе размышляли.

– Знаешь что? – наклонилась Мария к Оле, ободренная пришедшей мыслью. – А пойдем сейчас ко мне! Зачем ждать следующего раза? Коли выпало встретиться, используем случай себе на пользу. Свежего чая заварим! – мечтательно проговорила она. – У меня сохранилось несколько пачек цейлонского развеса… Мы приготовим напиток на свежей водице. Я с утра в печи пирожков напекла. Как знала, что тебя встречу! Это я так с Константином общаюсь. Когда на душе тяжело становится – пирожки в печи готовлю. Я часто их затевала, перед работой ему пекла. Он их любит. Вот и сегодня напекла.

Она, весть, вроде как впереди нас бежит. Не просто же встреча наша состоялась! Так что, Оля, не отказывайся от приглашения, пойдем ко мне! – убеждала Мария.

Оля и не думала скоро покидать тетю Марию. Убедившись, что их одолевает одна забота, была благодарна за приглашение. С улицы Оля не решилась бы зайти к Марии. А так, обстоятельства сами предопределили встречу.

– Можно, я ведро понесу? – предложила Оля, подтверждая согласие, хотя заранее сознавала, что такое шествие не останется без внимания сельчан. А что было скрывать? На проводах Константина в армию их отношения перестали быть секретом.

После его отъезда парни и девчата убедились, что Оля на самом деле ждет Константина. Оле это шло. Она оказалась настолько привлекательной в своей роли, что многие девушки откровенно завидовали Оле, которой выпало воочию проявить душевные истинные качества.

Оля вошла в дом. Установила на кухонную скамью ведро с водой и остановилась в нерешительности.

– Проходи, проходи, Оленька, – приободрила тетя Мария. – Не стесняйся! – Она отерла стул чистой тряпочкой, поставила его у окна и предложила: – Садись к окошечку, Оленька! Мне нравится это место. С него широко видать, глаз радуется. А я самовар поставлю. Он хоть и электрический, а чай из него вкусный получается. А еще в старом чайнике вода набирает особый вкус. Я уж и не помню, с каких лет он у нас. Семен, – вспомнила почему-то она мужа, – из Сибири, с очередной стройки привез. Где его, непоседу, носит сейчас, Господи? – без горечи вздохнула Мария.

Так в том чайнике вода тоже вкусной становится… – продолжала делиться она. – Я его как-то чистить взялась. Он же страсть какой закопченный был. На каких только кострах, видать, не пришлось ему побывать. Так вот, – улыбнулась она, – эта посуда засверкала, как новенькая! А на боку клеймо старинное проявилось. Только деревянная ручка на том чайнике совсем обгорела. Обжигает, когда с плиты снимаю… Все Илью собираюсь попросить, чтоб новую ручку насадил. Да ему некогда. Дел много. Все у него на учете, всякое дело одно за другим следует!..

Мария замолчала. Сосредоточилась.

– Это же порода сказывается! – удовлетворенно подтвердила она. – Деда его раскулачили в свое время, – поведала горестно. – На строительстве Беломорканала и сгинул. Хорошо об их роде вспоминают люди. Жадные на работу, говорят, братья были! Крепкое хозяйство держали! Так нет же, помешали кому-то… Один из братьев, дед Фрол, ночью решил бежать. А Иван, дед Ильи, на свою беду остался. Не пожелал хозяйство без присмотра оставлять. Его и взяли… А Илья, видать, в породу пошел!

Рассказывая, Мария достала с полки, укрытой расшитой занавеской, блестящий самовар. Сняла с него крышку, ополоснула подогретой на плите водой и залила свежей, принесенной только что из глубокого колодца. Установила самовар на стол, включила вилку в розетку.

– Ах, как я рада нашей встрече, Оленька! – вновь поделилась она неожиданно восстановленным настроением. – Ты приходи ко мне почаще. Ты же любишь Константина? – рассчитывая на откровение, она заглянула в глаза девушке.

Щеки Оли зарделись от смущения. Она стала еще краше.

– Люблю! – негромко подтвердила Оля, обжигаясь признанием. И, встретившись взглядом с тетей Марией, зажмурив в смущении глаза, вдруг облегченно засмеялась. Им было хорошо вдвоем.

– Вот и слава Богу! – обрадовалась Мария. – Потому и приходи! – спешила она убедить Олю в своем к ней расположении. – Нам легче с тобой будет! А я все-таки попрошу Илью сделать ручку на тот чайник. Мы в нем воду на огне от вишневых поленьев вскипятим. Ох, и вкусный чай получится! А сейчас я пирожков принесу. Так и перекусим слегка. А что? – спросила она себя. – Солнышко вон уже где! – Мария указала рукой на небосвод. – Так расскажи мне, Оленька, как у вас дела с дедом идут? – присела она рядом с Олей.

– Живем помаленьку… Дед на пасеке управляется. Я – по домашнему хозяйству. Валерий Яковлевич, председатель наш, на работу в контору приглашает. Наверное, с той недели и пойду. Заодно к экзаменам в институт готовиться стану…

Она замолчала и посмотрела на Марию. Обе в этот момент подумали об одном и том же.

– Не боишься? – участливо спросила Мария. – Не пристает больше? – вспомнила она о Петре Сером и времени, когда тот не давал покоя Оле своим вниманием.

Странное дело, но почему-то теперь Оля не стеснялась обсуждать эту тему. Напротив, ее скорая взрослость после встречи с Константином позволяла быть откровенной.

– Он теперь другой, – доверительно сообщила она. – Меня за три версты обходит. Дед мой к нему ходил. Мне об этом не говорит, да я знаю. Ох, зол на Петра он тогда был! Боялась за него, когда догадалась, к кому отправился. А вскоре и Костя свое слово сказал.

– Костя? – искренне удивилась Мария.

– Да, – гордо подтвердила Оля. – Только кажется мне, что без друзей Кости в этом деле не обошлось. Петр, видимо, понял, что со всеми ему не справиться. Вот и отстал…

– Ах ты господи, – забеспокоилась и была удовлетворена известием Мария. – Это хорошо, что отстал. Только на самом деле ты считаешь, что он не притворяется? Нехороший он, Оленька, – горестно вздохнула Мария. – И когда говорит, в глаза не смотрит. Все в себе носит… Мстительный он. Тоже порода! – почти на шепот перешла Мария. – Это ж они тогда здесь новую власть устанавливали, предки его! И не без их помощи многие в районе своих дедов да отцов больше не увидели. С тех пор так во власти и держатся. А злоба в каком поколении все просматривается!

– Да не волнуйтесь вы, тетя Мария! Он к нам приезжает при крайней необходимости. Да тут же назад, долго не задерживается. Его накормят, напоят, в машину усадят, шофер его обратно и доставляет…

– Смотри, как жизнь странно устроена. Одни трудом с утра до вечера заняты, а этот со своим портфелем так праздную жизнь и ведет. И нужный человек оказывается? Все служит кому-то. От безделья в загулы ударяется. Его Эльвиру тоже понять можно. И опять же – из партийной семьи жену для него выбрали. Породнились родители семьями, чтобы связь поддерживать да власть легче держать. А жизнь по своим законам бежит, не по рельсам уложенным мчится. Не разгадаешь, куда повернет. И-их! – вздохнула Мария, выкладывая в чашку загустевшие сливки из стеклянной банки. На время задумалась, глядя в окно.

– А кого-то носит эта жизнь по белу свету, – не стала стесняться она перед Олей вторично нахлынувших мыслей о муже. – Хоть бы откликнулся из своего далека, чтобы на свадьбу сына приехать. Наверное, и не знает, что служит уже, – поделилась Мария с будущей невесткой. – Ах, что тебе сейчас покажу! – воскликнула она вдруг. Поставила банку со сливками на стол и на время исчезла в другой комнате. Вышла с альбомом в руках. Лицо ее сияло. – Вот! – радостно провозгласила она. Перелистала страницы альбома и передала Оле. Девушка бережно взяла альбом в руки. Сердце учащенно забилось.

Этот альбом она дарила Косте на 23 февраля. На раскрытой странице размещались фотографии Константина, присланные из армии. На одной из них он стоял на танке в комбинезоне, с небрежно откинутым на спину шлемофоном. Его волосы были спутаны от пота. На плече висела пулеметная лента, набитая патронами. У ног стоял высокий снаряд, достававший Константину до пояса. Костя придерживал его рукой и весело смеялся, слегка запрокинув голову.

Для Оли это была одна из любимых армейских фотографий Кости. Дома она часто любовалась ею, внимательно изучая лицо любимого. Она улыбнулась, рассматривая фотографию.

– У тебя есть такая же? – догадалась Мария.

– Да, – подтвердила Оля. – Это он снимался на последних учениях. Писал, что после них приедет в отпуск. И вот – ни отпуска, ни писем, – развела руками Оля.

– В отпуск? – удивилась Мария. – А мне об этом не писал, – добавила она.

– Как же так? – удивилась Оля.

– Хотел, наверное, сюрприз сделать, – с добротой в голосе предположила Мария. – А вот перед тобой не устоял, – разгадав приятную слабость сына, с улыбкой промолвила мать.

Из-под крышки самовара пробилась струйка пара.

– Вот и вода готова. Сейчас чай заварим! – вновь засуетилась Мария. Она достала из стола заварной чайник, ополоснула его изнутри кипятком. Вскрыла пачку чая и отсыпала порцию в заварной чайник. Залила небольшим количеством кипятка и укрыла чайник махровым полотенцем.

– Пусть подойдет, – поделилась она и, придвинувшись к Оле, вновь склонилась над альбомом. – А такая есть? – спросила она, указав на следующую фотографию.

– Есть… – кивнула утвердительно Оля.

– Видишь ты? Никого не обидел, – грудным голосом удовлетворенно сообщила мать. – Костя добрый, душевный человек. Как бы эти качества не помешали ему в жизни, – настороженно продолжила она.

– Разве это может помешать? – удивилась Оля.

– Может! – убежденно ответила Мария. – Как раз при нашей жизни такие качества не всегда идут на пользу, – вздохнула она. Сняла с заварного чайника полотенце, открыла крышку и подставила чайник под горячую струю из самовара. По комнате поплыл приятный аромат. – Вот же, – обратила внимание Мария, – и аромат, и вкус, все при нем! С другого сорта чая, как его не заваривай, подобного не добьешься. Одним словом – цейлонский! – гордо уведомила она. – Где наши чашечки, Оленька? Подставляй, будем наслаждаться! – радовалась Мария случившемуся застолью и вдруг, вспомнив, всплеснула руками. – А пирожки?

Мария достала глубокую алюминиевую чашку. «Я быстро!» – поведала Оле. Не скрывая улыбки, почти бегом, направилась к летней кухне. Через короткое время появилась вновь. Гордо установила на центр стола чашку с еще горячими, томящимися до случая в остывающей печи пирожками. Оля улыбнулась приятной заботе и выбрала пирожок с подрумяненной корочкой.

– Ешь на здоровье! – потчевала Мария желанную гостью. – Вот же, как угадала! Радостно мне оттого… Это же обязательно Косте наша встреча отзовется. Не может быть иначе! Передается неведомо как весть в этом мире. Я верю в такое. Сколько раз в этом убеждалась! Вдруг ни с чего душу волнение охватывает. И владеет ею. Таким способом она, весть, о себе знать дает. Мол, вот я, здесь, прислушайся! Обязательно наша встреча ему отзовется!..

Мария оторвалась на короткий миг от застольных забот. Обратила взор в угол, где, вопреки существующим на то время нормам, была устроена бережно хранимая Марией икона.

Эта икона досталась ее матери от своих родителей. И Мария, уже по этой причине, оберегала дар поколений. Она остановила свой взор на лике. И, окончательно уверовав в состоявшееся послание сыну, удовлетворенно выдохнула и продолжила выполнять обязанности гостеприимной хозяйки.

– Так что, Олюшка, никакой другой причины не ищи, душу свою не тревожь. Это они в своих армейских делах завертелись, вот им и не до писем. Ни для матерей, ни для любимых… – посчитала нужным душевно поддержать Мария девушку, поняв, что именно по этой причине Оля и подошла к ней у колодца. Истинно говорят, время само по своим местам все расставит. Вот душевная тревога и подтолкнула друг к другу… – Я сегодня же, как только освобожусь, сяду за письмо сыну. Напишу о нашей встрече. Постыжу его, конечно. Гляди, что удумал! Оба сердца в тревоге держит! – позволила мать рассердиться за переживания. – А, может, палят из пушек на учениях? Когда же им тогда писать? И почту тогда возить некому… И что это вдруг его в танкисты определили? Ты посмотри на эту технику, Оленька! Страсть какая! – указала Мария на раскрытую страничку альбома. – Другим как-то в жизни легкие пути выпадают. А Косте… – Она задумалась. – А ему, видимо, не по укатанной дороге выпало шагать…

– Почему вы так думаете, тетя Мария? – насторожилась Оля.

– Никогда так не думала! – уверенно заявила Мария. – Эта мысль сама по себе только что зародилась, да и высказалась… Я почему-то вдруг этой техники напугалась. Глаза его на фотографии иначе увидела. Может, от них что передалось?

Он смеется, а в глазах – словно неизвестность затаилась… – Мария, опомнившись, отмахнулась рукой от наваждения. – И что это на меня нашло, Господи? – удивилась она, вновь обращая взор в угол комнаты. – Так все хорошо было, нет же, надо такую глупую мысль высказать! Это, скорее, от материнской жалости. Конечно же! – подтвердила убежденно.

Оля облегченно вздохнула.

– И я верю только в хорошее. Костя предназначен для счастливой жизни! В нем большой запас душевного добра! Ему дано одаривать этим качеством других! Плохим людям такой дар не дается… – Она задумчиво посмотрела в окно, через которое на самом деле виделось далеко. Глазу оттого становилось привольно. – Когда находишься с ним – веришь, что жизнь дана в радость, – уже совсем не таясь, поделилась Оля сокровенным с добрым человеком.

Мария улыбнулась словам девушки и подумала: «Хорошо, если в нем на самом деле заложено здравого смысла больше, чем у отца – неплохого в сущности человека, но неугомонного в своих желаниях…»

– А давай, Оленька, – воспылала добрыми чувствами Мария, – напишем общее письмо Косте. Вложим оба в один конверт, да отправим! Вот радости будет! Как ты думаешь? – Мария с надеждой посмотрела на девушку.

– Мы так и сделаем! Пусть для него это станет приятным сюрпризом!

Они, открыв нечто новое в своих отношениях, радуясь возникшим добрым чувствам, весело, в один голос рассмеялись.

– Вот же какой хороший день оказался! Совсем зря я на Зою утром обиделась. Она теперь переживает, наверное. Вечером схожу к ней. Успокою.

Оля внимательно посмотрела на тетю Марию. Подумала, какой хорошей, наверное, была у нее дружба с ее матерью. Она помнила, как после трагического случая, когда в один день лишилась родителей, тетя Мария часто посещала их дом. Чем могла – помогала деду с бабкой воспитывать внучку.

Затем прибавилось своих забот. Муж ее, дядя Семен, уехал в Сибирь на большую стройку. Когда приезжал в отпуск, покорял завидным весельем. Друзей угощал щедро. И уверял, на зависть мужикам, что вскоре заберет семью к себе. Время проходило. Дядя Семен за семьей не приезжал. Затем и вовсе затерялся где-то.

Об этом Оля узнала из тихих бесед тети Марии с ее бабушкой Матреной. Оля к тому времени повзрослела, и женщины, порой забывшись, позволяли в ее присутствии некоторые откровения.

Оля не помнила душевного надрыва от потери родителей. От горя ее защитил детский возраст. А тревогу рассеяли старания и любовь бабушки Матрены. А вот потерею самой бабушки Оля переживала больно и долго. Не могла забыть ее ласкового говора, мягких ладоней, гладивших ее, и добрые серые глаза.

Повзрослев, она поняла, что бабушка Матрена не смогла перебороть горе от смерти своей дочери и зятя. А дед выстоял, ибо понимал, что ему поддаваться невзгодам в таких условиях никак нельзя. Вот же и не думала Оля, что предстоит влюбиться ей в сына тети Марии, а с самой тетей Марией вести задушевные беседы. Странно жизнь оборачивается.

– Я так хорошо отдохнула у вас, тетя Мария! – созналась Оля. – Даже уходить не хочется, да надо. Пора деда кормить. Он в своей мастерской о еде забывает. Его оторвать от верстака таких трудов стоит! Потому пойду я. Спасибо вам за добрые слова. У меня на самом деле тревога за Костю исчезла. А то прямо места себе не находила! Вечером же письмо напишу.

– Я тебя, Оленька, до калитки провожу, – засуетилась Мария. – Только перед этим ты мне обещание должна дать.

– Какое?

– Много просить не стану, но обещай, что станешь заходить ко мне в гости. Обещаешь? – спросила Мария с надеждой. Оле хотелось прижаться к этой женщине.

– Обещаю, – уверенно сказала Оля.

– Вот и спасибо, радость ты наша! – удовлетворенно вздохнула Мария. Она подошла к Оле и, не удержавшись, прижала девушку к себе.

Они вышли из дома. На улице стояла пора приближающейся осени. Солнце светило приветливо и по-прежнему ярко. По двору шли молча. У калитки остановились и Мария, обняв девушку за плечи, искренне пожелала:

– Всего тебе доброго, Оленька! Не думай о плохом. У него все хорошо! Передавай от меня большой привет деду!

– Обязательно передам. До свидания, тетя Мария!

– До свидания, девочка!

Отойдя от дома, Оля оглянулась. Мать Кости стояла у калитки и внимательно смотрела ей вслед. Оля вскинула руку. Помахала. Тетя Мария улыбнулась и ответила. Окрыленная добрыми чувствами, Оля поспешила домой. Вокруг стояла тишина. Оля срасталась с природным покоем. Обыденный день перерос в памятный. Он обрел значимость и придавал девушке живительные силы. Почему-то хотелось смеяться.