Текст книги "Паводок"

– Оно и видно! Глаза одни остались… – обиделась мать на сына за скрытность.

– Мам! – строго оборвал Константин, желая прекратить разговор на эту тему.

– Не останавливай меня! – отвергла предупреждение Мария. – Смотри, чтоб не посмел девушку оставить с ребенком! Еще одна безотцовщина может появиться! – назидательно сказала мать, сдвинув брови к переносице. Лик ее сделался строгим и холодным. – Чтобы не посмел! Смотри у меня!

– Мы что, без ума совсем? – удивился такой ее откровенности и настойчивости Константин.

– Откуда бы ему сейчас взяться? Ты руками не разводи, а слушай, что я тебе говорю! Соседи не подскажут, а мать родная вразумит!

– Да чему вразумлять-то? – поднял отцовы брови Константин.

– Никак сам все знаешь? Поцелуи голову туманят, да только свою девушку уважать надо!

– А я разве не уважаю?

– …и беречь! – не слушая сына, стояла на своем мать. – Надо уметь сохранить доверие и уберечь, чтобы никто не посмел пальцем ей вслед указать!

Константин давно не ощущал подобного родительского напора. Он с удивлением смотрел на мать и, видя ее серьезность, воспринимал сказанное с повышенным вниманием.

– Вот я и говорю, если опозоришь девушку, то… – стала подыскивать нужные слова Мария, – то на пороге не появляйся! – требовательно закончила она.

Константин, желая успокоить мать, проговорил:

– Сам, что ли, этого не знаю?

– Вот и знай! – стояла на своем Мария. – Ешь вон давай…

Константин решил, что мать говорит дело: есть хотелось.

Вечер опустился уютный и теплый. Звонко затрещали сверчки. На небосводе появились первые яркие звезды. Суета утонула в ласке наступившего вечера.

Константин откинулся на спинку стула и расслабился. Он чувствовал, как гулко стучит сердце в предвкушении желанной встречи. Парень прикрыл глаза. «Совсем скоро я увижу ее!..»

– Может, отдохнешь сегодня? Одни кожа да кости остались, – предложила мать.

Костя неторопливо открыл глаза и вздохнул:

– От чего отдыхать? И так на ящике просидел целый день.

– Знаю, как же… – не поверила мать, ведая о нелегкой работе механизаторов. – Ничего бы не случилось от одного дня, – продолжала уговаривать Мария, зная безуспешность своего намерения. Заметив, что Константин вновь прикрыл глаза, замолчала и даже прекратила убирать со стола.

Она неслышно опустилась на стул, сложила руки на передник и стала внимательно всматриваться в лицо сына.

«Вылитый отец. И ямочка на подбородке такая же прорезается. Ах, Господи! Неужели всколыхнется отцова непоседливость? А мужик стоящий был, хоть в чем взять. Многое умел и делал все добротно. Играючи сооружал, без лишнего напряжения. И дом перебрал разумно, долго стоять будет. Только – независим! Ух, какой! Ничего не скажи, ничего не потребуй! Непоседа! Тесно ему здесь было…»

Мария легко вздохнула и продолжила воспоминания, которые больше не являлись душевной болью. «Ему требовалось движение! БАМ, Сибирь с ее просторами… Там попал в свой мир и назад вернуться не смог, как обещал. Что-то помешало. Закрутило. Раз-другой приезжал и как вихрь снова срывался. Подбрасывал под потолок подрастающего Костю, укрывал ее дорогими подарками и своей горячностью и… вновь срывался, как только начинали туманиться печалью глаза. Природой, видимо, так ему определено. Как птице. Не подчиниться зову не мог. А этот – каковым станет?»

Константин звучно всхрапнул и тут же открыл глаза.

«Вот же! – напряглась Мария. – Не таков ли? Кипяток! Вон как вскинулся! Другой на его месте свалился бы от усталости. Этот же вновь готов бежать!..»

– Все! – перебил ее мысли Константин. – Отдохнул немного, побегу теперь.

Мария удивилась совпадению своих мыслей и поведения Константина. Сын гибко потянулся, обнял мать и, поцеловав в щеку, повторил:

– Пошел я!

«И такой же… ласковый. Поцеловал вот…»

– Смотри у меня! Помни, что говорила! – пыталась вновь показать свою строгость мать.

– Хорошо, я же тебе сказал, – неохотно проговорил Константин, легко отмахнувшись рукой.

– И не отмахивайся! – пыталась успеть договорить Мария, понимая, что на последнее замечание ответа не получит. Потом, довольная тем, что сумела-таки пусть и коротко, но побеседовать с сыном, легко вздохнула и продолжила убирать со стола.

Глава 4

Константин присоединился к друзьям и присел на длинное бревно, когда-то бывшее рослым тополем, но затем спиленное, очищенное от коры и до блеска отполированное штанами и юбками. Он, ожидая появления Оли, рассеянно следил за разговором. Увидев девушку, Костя встал с бревна и пошел ей навстречу.

– Здравствуй, Оля! – обрадовался он и протянул ей руки.

– Здравствуй… – нежно проговорила она.

– Пойдем ко всем? – предложил Константин.

– Пойдем, – согласилась Оля.

Через какое-то время Костя, предполагая, что выказывает обоюдное желание, наклонившись к Оле, тихо шепнул:

– А теперь – сбежим на речку?

К его удивлению, девушка не спешила с ответом.

– Ты почему молчишь? – тихо спросил он.

Оля взяла его за руку:

– Костя, как бы нам с тобой глупостей не наделать. За себя бояться стала, – тихо созналась Оля, дрогнувшим голосом. – Мне с тобой так хорошо! Не забыться бы…

– Оленька! – обнял и привлек к себе Костя свою любимую. Девушка доверчиво спрятала лицо у него на груди. Он ласково погладил ее волосы. Оля затихла и словно влилась в него. Константину стало приятно ее признание. Окрыленный доверчивостью девушки, сознавая важность открывшейся роли распорядителя судеб, не скрывая волнения, Константин, почуяв необыкновенную слитность с любимым человеком, откровенно признался:

– Оленька, я тебя так люблю!

– И я тебя! – обдав его теплым дыханием, радуясь, ответила Оля. – И я тоже, – грудным шепотом повторила она и подняла на него глаза. Помолчав и решив, что между ней и Константином произошло только что весьма важное, пока не до конца осознанное событие, наделявшее ее особым доверием к любимому человеку, девушка уже сама предложила:

– Пойдем теперь?

Константин внимательно посмотрел на Олю и согласился:

– Пойдем.

…Константин лежал на скамье, устроенной на берегу реки, положив голову на Олины колени. Она пропускала его волосы сквозь пальцы.

– Скоро остригут, – негромко сказал Константин.

Рука девушки замерла.

– Кого остригут? – почуяв холодок в груди, насторожилась Оля.

– Меня, – просто пояснил Константин. – Сегодня пришла вторая повестка из военкомата. Осенью, видимо, за нами приедут.

Он слышал, как Оля затаила дыхание.

– И что? – напряглась девушка.

– Поеду служить… – глядя в звездное небо, пояснил Константин. Повисла напряженная тишина. – Мать спрашивала сегодня, собираешься ли ты ждать меня, – вспомнил Константин.

– Спрашивала? И что же ты ответил? – тихо и задумчиво поинтересовалась девушка.

– Разве я могу говорить за тебя? Теперь думаю, что ей ответить.

– Но ты не спрашивал меня об этом! – напомнила Оля.

– Вот, спрашиваю же!

– Странно ты спрашиваешь…

– Значит, раньше не было надежды на хороший ответ. К такому вопросу подступиться непросто.

– А ты хочешь этого? – спросила Оля.

– Хочу. Конечно, хочу! – подтвердил свое желание Константин. – Разве не видно?

Он смотрел снизу в лицо девушке. Яркая луна позволяла видеть напряженное ожидание Константина. Оля попридержала рукой свои волосы, наклонилась и, глядя Константину в глаза, подтвердила:

– Коли хочешь – буду ждать. – И, поцеловав его горячими губами, решительно и твердо повторила: – Буду ждать. Тебя ждать буду хоть сколько времени. Я люблю тебя! – пояснила Оля, задумчиво глядя вдаль.

Она вновь запустила пальцы в его волосы. Косте хотелось обнять и прижать Олю к себе, но он не посмел тревожить ее напряженно-задумчивое состояние. Важная минута покорно унесла признание в пространство.

– Выходит, ты теперь совсем моя? – пытался понять суть произошедшего Костя.

– Твоя, чья же еще? – по-взрослому согласилась Оля, сознавая меру появившейся ответственности.

Наступила тишина. Константин и Оля прислушались к ней. Вокруг не произошло ничего необычного. Луна, серебрясь в мелкой речной ряби, любовалась удавшейся яркостью. Теплый легкий ветер бережно одаривал луговым ароматом. Кроны деревьев, раскинувшиеся над скамьей, пытались охранить два юных сердца. Они гулко, до слышимости в густой ночи, тревожно бились, пытаясь понять значимость рожденных слов.

Оля бережно обняла голову любимого и стала медленно раскачиваться. Словно пыталась убаюкать Костю. Или вобрать его в себя, заставив поверить в искренность признательных слов.

– Так и скажу матери… – медленно произнес Константин.

– Так и скажи, – продолжая раскачиваться, уверенно подтвердила Оля. – Я свою судьбу выбрала, – тихо сказала она.

– Готовился к такому разговору давно, а сейчас в дрожь бросило, – удивленно поделился своими ощущениями Костя.

Оля теснее прижала его к себе.

– Замерз, да? – спросила она.

– Моя теперь, – задумчиво повторил Константин, не отвечая на вопрос Оли.

Девушка наклонилась над ним и в тревожном раздумье не спросила, а будто проникла внутрь вопросом.

– Не обманешь? Больно будет, – просто объяснила свою настороженность она.

– Сказал же! – коротко подтвердил надежность своих слов Константин и закрыл глаза. Ему было удивительно хорошо на ее теплых коленях. Он слышал дыхание Оли и волнующий запах ее тела. Константин, приподнявшись, потянулся к горячим губам девушки. Он целовал Олю нежно, наслаждаясь мягкостью и теплом ее губ. Услышав сдержанный стон, обхватил девушку руками и, дурачась, скатился со скамьи.

– Не ушибся? – с тревогой в голосе вскинулась Оля, пытаясь защитить его от падения.

– Не-ет, – ответил он, не забывая услышанного ее сдержанного стона, находясь, словно в тумане. Они стояли на коленях друг перед другом. Константин обнял Олю и вновь нашел желанные губы.

Сочные, налитые соком стебли травы хрустнули и наполнили ночь томной горечью запахов, одурманив их и увлекая за собой.

– Н-не надо, – тихо шептала Оля слабеющим голосом. – О-ох, милый, н-не надо-о, – просила она, обжигая его своей горячностью.

Встрепенулась неповторимым, мягким и загадочным голосом кукушка и стала щедро одаривать известием о предстоящем долголетии. Своим таинством еще больше потревожила всколыхнувшуюся чувственность. Затрепетал крыльями кузнечик, меняя место в высокой траве. Подмятый цветок тонко лопнул, испустив нектар, накопленный в благодатный день, одарив ночь сладким привкусом уходящей из него жизни.

– Милая, родная моя! – одаривал Константин своей искренностью. – Только ты…

– О-ох, мамочка!.. – задыхалась Оля.

– Оленька! Моя Оленька! – Константин вдруг вспомнил ее признание.

– Милый, – словно в бреду повторяла Оля. Веруя и не сожалея в этот миг ни о чем, она удивлялась своей щедрости, сознавая и разделяя душевный взлет с любимым человеком.

Луна и звезды радовались своему могуществу завораживать. Властелины ночи… Владыки душ людских… Суетность дня отошла в прошлое, волшебство ночи владело миром.

«…Ко-остя, – услышал он над собой голос, не понимая, где находится и что с ним происходит. От него чего-то хотят? – Господи, – тихо удивлялся голос, – что это с тобой сегодня?»

Такой знакомый голос и привычное обращение. Почему его тревожат? Разве сейчас не каникулы?

«Да Костя!»

Зачем же так трясти? Значит, кому-то срочно понадобился! Но вначале надо проснуться и открыть глаза. Это же мать! Что она от него хочет?

– Да что сегодня с тобой, сынок? – с болью в голосе недоумевала Мария. – Тебе сейчас поспать бы, родной ты мой!

Почему она гладит его?

– Я уже проснулся! Я сейчас встану! Давно ты меня будишь?

– Да нет же! – утирая легкую душевную слезу, созналась мать. – Чуткий ты… Вот уже и проснулся. А у меня все готово. Пирожки горячие, какие ты любишь, с корочкой. Молоко парное. Умывайся…

– Все! – окончательно освобождаясь ото сна, произнес Костя. – Я встаю!

Пересилив себя, Константин покинул уютную постель и остановился перед окном. Край неба окрашивался пурпуром, и огнем охватывало редкие, округлые облака. День настойчиво отвоевывал у ночи все новое пространство. Звонко щебетали птицы, торопясь пропеть здравицу утренней заре. Неторопливый, колоритный напев горлицы наполнял утро необычным очарованием. Тонко затрепетали листья на высоких тополях. Утро наполнилось звуками и ожило. Константин завороженно следил за нарождением нового дня.

– Не отдохнул совсем? – негромко спросила мать.

– Ничего, – задумчиво проговорил Константин.

– Может, на денек у Ильи отпросишься? – подсказывала, на ее взгляд, удачную мысль мать.

– О чем ты говоришь? – удивился Константин. – Мне же еще в военкомат ехать…

Он долго плескал на себя во дворе водой из бочки. Завтракал неторопливо, устремив взгляд в одну точку и глубоко задумавшись.

«Вот о чем думает? Не скажет же!»

– Костя, а теперь с Олей говорил?

Константин удивленно посмотрел на мать.

– О чем?

– Как, о чем? О военкомате, об армии!.. – напомнила мать.

– Говорил, – коротко известил Константин.

– И почему матери ничего не расскажешь? Сейчас умчишься и вечером словом не обмолвишься. Мне остается только с Чернушкой, коровой своей, разговаривать. – И замолчала, поджав в обиде губы. Костя посмотрел на пирожок, дышащий печным жаром, от которого собирался откусить. «И когда только успевает их готовить?..»

– Я хочу, чтобы она меня ждала. Оля обещала ждать…

– И на том спасибо.

Костя вздохнул, поняв, что мать ожидает от него большего откровения. Но как ей передать душевное состояние, владеющее им? Когда окружающий мир становится таким значимым, наполняется необычными звуками и запахами и делается многоцветным? А центром всех ощущений в нем является Оля. Чем для него будет этот зародившийся день? Только отрезком во времени, отделяющим от очередной желанной встречи с любимой. Он уже сейчас в трепетном ожидании. Из памяти не идут ее недавние слова. Он и теперь ощущал запахи любимой девушки. Константин прикрыл глаза и в забытьи потянул через ноздри свежий утренний воздух.

– Эх, Господи! – как-то вдруг поняв, обронила Мария. – Молодо-зелено… Только одни поцелуи на уме, – перебила она восторженность сына.

– Почему же? – не согласился с ней Константин.

– А, – небрежно махнула рукой мать, – путем и рассказать ничего не можешь, – решилась на хитрость она.

– Все само по себе станет ясным, – не поддался на уловку Константин. – Зачем спешить?

– И то, – вдруг легко согласилась мать. И, решившись, продолжила: – Хорошая для семейной жизни девушка. Ей природой дано быть матерью и хозяйкой. Не поломали бы вы благодати, которая сама идет в ваши руки, – задумчиво поделилась она признанием, достигнутым в долгих раздумьях. – Обидно будет, – обронила коротко мать, совсем как недавно Оля, и настороженно вздохнула.

– Армию еще надо отслужить, – напомнил Константин.

– Да, – легко теперь отнеслась Мария к предстоящему периоду его жизни. – Отслужишь, а там и начнет все налаживаться. Так и заживем, – попыталась облечь будущее в конкретную форму Мария. – Внуки пойдут, – продолжила она тешить себя сладкими мечтами.

– Мам… – напомнил о себе Константин.

– А что? – удивилась мать его осторожности заглянуть в будущее. – Это главное, на чем жизнь стоит. Все остальное – суета, – подсказала мать, явно радуясь получившемуся короткому семейному откровению. А то почти ведь не видит сына. Вроде как сам по себе. А все равно еще ребенок. Хотя, как сказать?..

Мария украдкой бросила взгляд на удавшуюся фигуру сына. «Не хлипок. И, слава Богу… Такому служить легче, чем слабому…»

– Ты ешь, – напомнила она. – А то одни глаза да нос остались.

– Опять свои причитания начинаешь. Со мной все в порядке.

– Как же, – не согласилась мать, – вон ключица так и выпирает!

– Куда же ей деваться? Она так устроена.

– Умный больно! Ешь, знай! – строго потребовала мать.

– Наелся досыта, – заверил Константин.

Он поднялся из-за стола и сладко потянулся. Снял с веревки выстиранную матерью футболку и надел. Футболка уютно облекла торс и слегка пахла соляром и полем. Константину нравились эти запахи.

– Вот я и готов, – объявил Костя.

– И хорошо. Смотри, будь внимательным на поле, – напутствовала она сына. – На стерне не усни и в копнах не устраивайся. А то подборщик так вилами и проткнет! Береги себя!

– Хорошо, – не споря, согласился на этот раз Константин. Словно он сам не знает, как лучше устроить себя в поле.

– Ну, иди, – ласково погладила его мать.

Константин обнял ее. От матери пахло свежим утром, парным молоком и чем-то еще приятным, не поддающимся объяснению. Костя поцеловал ее в щеку.

– Не беспокойся, у меня все будет хорошо, – улыбнувшись, пообещал он.

– Кто же о тебе будет беспокоиться, как не мать? Может, Оленька? – решила слукавить Мария. – Так у вас сейчас мысли вовсе не о том…

Она мягко улыбнулась, радуясь зримой удаче сына.

Глава 5

Из военкомата Константин вернулся после полудня. Домой решил не заходить. С автобусной остановки сразу пошел в помещение весовой уточнить, когда была последняя машина с зерном от Ильи. Выходило, что вскоре она должна подойти вновь. Он расположился на деревянной лавке, покрытой войлоком, и стал ждать. Сидел, задумавшись.

– Почему не на работе? – спросил его Остап, вычищая спичкой забитый табачной смолой искуренный мундштук.

Сколько помнил себя Константин, столько времени Остап Рындин бессменно служил весовщиком, смирившись с небольшим заработком. Этот материальный недостаток он ухитрялся компенсировать содержанием добротного подворья с многочисленной живностью и своим, надо признать, упорным трудом. Константину были известны факты, когда комбайнер, сверяя дневную выработку, мог обнаружить несовпадение веса в учетной книге Остапа со своими записями.

Выясняя истину, комбайнер потрясал квитанциями и крякал с досады. Посчитав, что для порядка достаточно строгого разговора с весовщиком, механизатор с досады делал отмашку рукой, ибо Остап продолжал уверять, что все рейсы были тщательно взвешены и записаны в учетной книге. Комбайнер пристально смотрел на весовщика воспаленными от работы и пыли глазами и, вспомнив, что Остапу, этому, впрочем, неплохому мужику, тоже необходимо кормить семью, неожиданно замолкал. Остап, листая помятые страницы журнала и перебирая квитанции, продолжал глухо бубнить: «Говорю же, не было этого веса!»

Тогда комбайнер, сбавив голос, тихо замечал: «Да пошел ты… Магарыч с тебя!» Остап начинал сопеть и больше не приводил никаких доводов в свое оправдание.

– Ездил, что ли, куда? – продолжал он пытать Константина.

– В районе был, – поднял Костя взгляд, зная, что Остап не отступится, пока не услышит конкретного ответа.

– А-а, – удовлетворился Остап. Он взял в крупные пальцы источенный карандаш и принялся водить им по записям, шепча себе под нос прочитанные цифры.

– Сколько у нас? – поинтересовался Константин.

Остап послюнявил палец и, перегнув страницу, стал подсчитывать.

– Хорошо идете, – удовлетворенно ответил он, оторвавшись от журнала. – Шестнадцать бункеров за сегодняшний день, может, и одолеете…

– Одолеете! – недовольно промолвил Константин. – Их намолотить надо! – напомнил он Остапу суть работы механизаторов.

– А я тебе о чем говорю? – поднял тот над носом очки с поломанной дужкой и скрепленные по этому поводу засаленной резинкой.

– Ай, считайте вы лучше свои цифры, – предложил Константин, зная бессмысленность возможной пикировки.

– Я и считаю, – подтвердил Остап. – Сейчас же налетите, как черти! В башке за день все перепутается, начнете искать непотерянное. Бункера вам подавай!

– У вас отыщешь, – небрежно напомнил Константин.

– Ты это на что намекаешь? – вновь взялся за очки Остап. – Вы одни свою работу выполняете исправно, а остальные – сморчки, получается?

– Дядя Остап, не заводитесь!

– Я и не завожусь. Только вас столько умников, что вечером в весовой не умещаетесь, а я – один! И каждому выведи цифры, да поясни, сколько чистого веса осталось, да документы оформить успей…

В это время на платформу весовой въехал осевший на рессорах грузовик, загруженный зерном до предела. Водитель открыл дверцу и, щурясь в улыбке, прокричал:

– Ну-ка, взвесь нас, Остапушка, да только гирьку двигай по штанге правильно!

– Поучи меня! – незлобно отозвался на шутку с намеком Остап. – Выйди из машины, бугай[2]2
  Бугай – племенной бык (местн.).


[Закрыть]. В тебе одном полтора центнера, не меньше, – не остался без ответа Остап. – Кабину освободи, кому сказал! – грозно потребовал весовщик. – Все шутишь, балбесина!..

– Го-го-го! – зашелся смехом Сергей Пряхин, неторопливо сползая с сиденья. – Костя, а ты что здесь?

– Тебя жду. Ты вывозишь зерно от нашей бригады?

– Да, – подтвердил он. – Они словно озверели сегодня. Отдыха не дают, замотали совсем.

– Тебя, бычину, замотать непросто! – вступил в разговор Остап. – Сойди с весов, кому сказал? Шутит он!

– Да пожалуйста! – отозвался Сергей и ступил с платформы на бетонный пол.

– Говорю же, бычина и есть! Больше центнера вытягиваешь. И машине выпало весь день такую тяжесть на себе возить!

– Го-го! – опять зычно и бодро развеселился Сергей. – Только не забудь, Остапушка, что я сейчас щедро одарил у пруда живность пшеничкой из кузова. Там и твои гуси пасутся…

– Ты одаришь! – по-прежнему не желал оставаться без ответа Остап. – Только вот в какую сторону?

– А ты, никак, хотел, чтобы сразу тебе во двор ссыпалось? Ни хрена, на спине потаскай! Это не гирьку двигать по циферблату!

– Дурень ты, Сергей, однако! Циферблат он нашел на весах, – пожелал уйти от неприятной темы Остап. – Все, ехай, давай!

– Сколько там получилось?

– Много будешь знать… Бумажку держи вот.

Сергей стал изучать квитанцию:

– Смотри у меня! Я по рессорам до десятка килограммов вес определю!

– Освобождай весы, кому сказал? Определитель! – с иронией заметил Остап, ведая, что его многолетний опыт осилить наскоком никому не дано.

– Пошли! – дернул Константин за рукав Сергея. – Тебе заводить его нравится?

– Стартера такого не придумали, чтобы Остапа завести. Он свое дело знает туго.

– Вот и молодец…

– А, может, и молодец! Сыновей выучил, в городе определил. И там о них не забывает. Что же не молодец? Сам в праздности не живет. Поехали, что ли?

Машина тяжело тронулась с места. Перед приемной ямой открыли борта, и освобожденная из теснин кузова пшеница, зашелестев, вольготно потекла в яму золотистым ручьем.

Увидев Константина, Илья приветливо махнул рукой и выжал педаль сцепления. Комбайн встал, вдавив ребристый протектор в податливую почву. Илья прибавил обороты, прогнал пшеничную массу через механизмы и, как только двигатель, обмолотив зерно, облегченно заурчал, выключил зажигание.

Комбайнер спрыгнул с подножки и направился к Косте. Утирая висевшим на шее полотенцем потное и пыльное лицо, он громко и решительно произнес:

– Перекур! Сегодня славно поработали. Имеем полное право!

Он хлопнул ладонью по горячему кожуху приводного ремня и, пожимая Константину руку, с приятной интонацией произнес:

– Здравствуй, Константин! Дома, я понял, тебе не сидится? Тогда рассказывай…

Костя подумал с чего начать и, сосредоточившись, пояснил:

– Нас в армию раньше призвать могут… – И замолчал, ожидая реакцию Ильи. Тот не спешил, обдумывал услышанное. Определив что-то для себя, он спросил:

– И когда же?

– К концу лета, сразу после уборки, говорит, и готовьтесь…

Илья нахмурил лоб, соображая:

– В конце лета, говоришь? У нас сейчас июль идет?

– Июль, – подтвердил Константин.

– Значит, есть время подготовиться, – определил Илья. – Ну-ну, – проговорил он негромко, прикидывая что-то в уме.

От узлов комбайна, нагретых при работе, исходило тепло.

– Горячий весь, – кивнул на комбайн Илья, – остывать не давал.

– Как управился без меня?

– Без тебя, – подыскивал ответ Илья, – конечно, сложнее…

– Отдохни вон, – кивнул на копну Константин, – а я пару кругов сделаю.

– Ты в чистой одежде! – напомнил Илья.

– У меня сменная в ящике лежит.

– Эту половой забьешь. Может, домой поедешь?

– Это почему же? – с обидой в голосе произнес Константин.

Илья внимательно посмотрел на него.

– Погоди обижаться, – произнес он. – Говоришь, что толком ничего не объяснили? А ты припомни, что военком говорил вам еще?

– Намекал, что в эту команду кого попало набирать не будут. Служба раем не покажется, но школу жизни хорошую пройдем.

– Может, в десантные войска набирают? – задумчиво проговорил Илья, оглядывая ладную фигуру Константина. – Достойные войска, но служить в них непросто…

– Спрашивал, кто из нас в технике разбирается, – вспоминал Константин. – Высоты, спрашивал, не боимся ли?

– На десантников смахивает. Они сейчас вместе с техникой десантироваться научились. А что еще?

Константин пожал плечами:

– Они с нами особо не откровенничали. Девушка документы просмотрела, в карточке карандашом пометки сделала. Потом военком несколько минут поговорил с нами, о чем я тебе рассказал, вот и все…

– Ну, и то хорошо, – пришел к какому-то выводу Илья, – будем готовиться. Проводим, как полагается, – заверил он.

– Ну, так что? Пару кругов проеду? – вернулся к началу разговора Константин.

– Хочется? – угадал Илья.

– Да!

– Тогда заводи. А я, правда, слегка отдохну. Голова идет кругом от гула, – поделился он. – И как только ты выдерживаешь? – удивился вдруг Илья. Костя понял намек и громко, открыто рассмеялся:

– Так у меня же, Илья, стимул!

– И то! – согласился Илья. – Любовь в эти годы – сладость и горечь для души. Кто не познал ее волшебства, многое потерял. Пройденный этап! Тоже все выдержал! – гордо сообщил Илья, гулко ударив себя по груди. Затем снял рубашку и резко встряхнул, выбив из одежды облачко пыли. – Вот же! – удивился он. – Час назад в воде ополаскивал, и опять полова да пыль набились.

– Я пошел! – снимая на ходу рубашку и укладывая ее в пакет, сообщил Костя.

– Не спеши только, – напомнил Илья. – Масса идет густая, дай время на обмолот. А то зерна выбьет в полову. Машина хороша, только на потери щедрая. За температурой следи, двигатель не перегрей…

Последние слова Костя дослушивал на ходу. Он удобно устроился на водительском сиденье и, выдохнув, повернул ключ стартера. Двигатель, не успев остыть, заработал ровно и надежно. Константин, сосредоточившись, включил привод, и механизмы машины пришли в движение. Он выжал педаль сцепления и включил скорость.

Илья молча наблюдал со стороны за действиями помощника. Он был уверен в умении Кости управляться с техникой, а потому и спокоен. Комбайн плавно тронулся с места, и жатка вошла в плотную стену созревшей пшеницы. Машина удалялась. Илья повернулся и пошел к ближайшей копне. Утоптав с теневой стороны солому, он расположился на ней на короткий отдых. Вокруг повисла тишина. Только в ушах стоял гул от недавней работы механизмов. Слабый ветер освежал. Илья, блаженствуя, улыбнулся неизвестно чему и, глубоко вздохнув, закрыл глаза.