Текст книги "Изучение истории Китая в Российской империи. Монография"

Особого внимания заслуживает публикация в журнале перевода с французского языка выдержек из написанной и изданной в Париже книги известного по работе еще в России немецкого историка и ориенталиста Клапрота под названием «Рассмотрение Историков Азиятских». В начале работы говорится: «История древних народов разделяется на три главныя отрасли: 1) на Мифологию, которая заключает в себе часть истины, облаченной непроницаемым покровом басен и аллегорий… 2) на Историю сомнительную, в которой происшествия, по крайней мере, вероятны… 3) на Историю достоверную, в которой происшествия истинны, хронология не подвержена ни малейшему сомнению и может проверена быть синхронистическим образом. Сия История начинается очень поздно у большей части народов Азии…»²³². Специальный раздел работы Ю. Клапрота был посвящен Китаю: «Окруженный с востока и с юга бурным морем… кажется с первого взгляда совершенно отчужденным от всех исторических происшествий человеческаго рода; но каким удивлением будет поражен ученый, когда сверх чаянии своего, откроет в сей земле источники, проливающие свет на важные происшествия в Европе… желая проникнуть в древность самую отдаленную, ученые и невежды старались воспользоваться Историею Китайцев, как самого древнего народа, не зная в чем состоит оная. Я полагаю, что сей предмет должно изследовать несколько подробнее…»²³³. Ю. Клапрот, сообщая о вкладе Конфуция в становление китайской историографии, излагает традиционный взгляд на китайскую историю с начало правления мифического императора Яо в 2257 г. до н. э., дает свои оценки и характеристики: «с осьмого века самодержавная власть приходила безпрестанно в упадок, Китай был тогда тоже что Франция во время Герцогов и Графов… Ши-Хуан-Ди, из новой династии Цин, один из величайших и искуснейших Государей Китая, хотя его заслуги там мало еще умеют ценить… Я отношу начало Истории сомнительной Китая, к … 2637 году до Р. Х., а Историю достоверную к 782 году…»²³⁴. Таким образом, Г. И. Спасский в 1825 г. не побоялся познакомить русскую общественность с новой и одной из самых передовых работ по истории Азии, принадлежавшей перу работавшего некоторое время в Санкт-Петербурге и оставившего после себя не лучшую память в России академика Ю. Клапрота.

В конце 1819 г. в истории отечественной гуманитарной науки состоялось знаковое событие. 3 ноября было принято Постановление общего собрания Академии наук об избрании в членами-корреспондентами первых синологов П. И. Каменского²³⁵ и С. В. Липовцова²³⁶. Десять лет спустя этой же чести был удостоен еще один русский китаевед – архимандрит Иакинф (Бичурин)²³⁷. Таким образом, более чем через полвека после первых крупных и передовых для своего времени китаеведческих работ русских исследователей санкт-петербургские академики это официально признали.

Одним из важнейших направлений академического востоковедения в первой половине XIX в. было формирование коллекций исторической литературы и китаеведческих документов. В 1818 г. служившие в МИДе китаеведы П. И. Каменский вместе с С. В. Липовцовым составили каталог китайских и японских книг, которые Академия наук передавала Азиатскому музею. В современной «Летописи Российской академии наук» отмечено, что 13 мая 1818 г. «С. С. Уваров распорядился допустить переводчика Коллегии иностранных дел П. И. Каменского к китайским и маньчжурским рукописям академической библиотеки для составления каталога»²³⁸. Указания на каталогизацию китайской библиотеки в Академии наук встречаются в данной летописи еще не раз, на пример в конце 1840 г. «М. И. Броссе²³⁹ представил каталог китайских, маньчжурских, корейских и японских книг библиотеки Азиатского музея»²⁴⁰.

Один из первых исследователей русского востоковедения А. Ф. Рихтер писал в 1825 г. о библиотеке Академии наук: «Недавно она приобрела богатое приращение, и ныне в библиотеке сей отделение Китайских, Монгольских и Манжурских книг есть, едва ли не первое в Европе»²⁴¹. Здесь необходимо отметить: часть приобретенных миссионерами в Пекине книг и рукописей оставалась в библиотеке Азиатского департамента МИД, которой Пекинская миссия напрямую подчинялась. Многие книги оставались в частных коллекциях исследователей. В предисловии к публикации летописи «Алтан-Тобчи», например, говорится: «Она отыскана членами нашей духовной миссии в Пекине и привезена в Россию в двух списках: один находится в библиотеке Азиатскаго Департамента министерства иностранных дел, другой у профессора О. М. Ковалевскаго в Казани»²⁴².

Особенно активно занимался комплектованием книжных коллекций П. Л. Шиллинг²⁴³, избранный в 1828 г. членом-корреспондентом Академии наук по разряду литературы и древностей Востока. Его трудами формировалась и коллекция китайской исторической литературы. Например, в числе книг, выкупленных П. Л. Шиллингом из библиотеки иркутского китаеведа А. Парышева для Азиатского музея, были: «№ 1. Гу-вень Ювань Гиянь битхе, полное собрание древностей извлеченное из Истории Китайской, Манжурской императором Кансием, всего 64 тетради на Манжурском языке печатные. 2. Полное собрание древностей на Китайском языке 63 тетради…»²⁴⁴. Врач XI Пекинской миссии П. Е. Кириллов²⁴⁵ в своем послании П. Л. Шиллингу писал: «Прошу… принять и гостинец китайский: шесть томов в императорском переплете на монгольском языке истории монгольских и татарских князей»²⁴⁶.

На протяжении всей первой половины XIX в. именно Академия наук была в числе главных организаторов исследований и заказчиков работ русских синологов. Иакинф (Бичурин) свое последнее исследование «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена»²⁴⁷ писал по заданию Академии наук, поступившему в 1846 г. А до этого китаевед присылал академикам свои работы, в том числе и еще не опубликованные. Например, в январе 1830 г. Иакинф (Бичурин) прислал в Санкт-Петербургскую академию наук свою «рукопись по истории Тибета и Тангута»²⁴⁸.

Через Санкт-Петербургскую академию наук в первой половине XIX в. проходили работы самых разных русских китаеведов. В академической летописи фиксируется, что в ноябре 1847 г. «П. Н. Фус²⁴⁹ продемонстрировал три рукописи, присланные из Пекина в 1845 г. и переданные в Академию наук директором Азиатского департамента: “Очерк Буддйиских божеств и изображений их в Китае” историка Палладиуса, “У-Чань-Гуй. Биографический очерк” В. Горского, “Хошоты в Хухуноре” студента И. П. Сахарова»²⁵⁰.

Говоря о развитии академического китаеведения, необходимо отметить, свою роль в деле изучения истории Китая в первой половине XIX в. сыграла и Российская академия наук, выполнявшая до вхождения в 1841 г. в состав Санкт-Петербургской академии наук роль центра русской науки и культуры. В частности, именно в рамках этой Академии в 1816–1819 гг. готовился к печати перевод «Китайской истории» С. В. Липовцова.

Таким образом, в первой половине XIX в. российское китаеведение и российская историческая наука продолжали развиваться в системе Санкт-Петербургской императорской академии наук. Сама Академия в этот период прошла через ряд реформ. При этом востоковедная составляющая академической науки играла все более и более значимую роль. Развитие академических институтов стало важным фактором развития и российского китаеведения.

Университетское востоковедение

В течение первой половины XIX в. в России оформилось классическое университетское образование. Его неотъемлемыми составляющими стали история и филология. Тогда же было сформировано университетское востоковедение.

В январе 1803 г. император Александр I утвердил «Предварительные правила народного просвещения» – государственный план новой учебно-образовательной системы в России. Этими правилами предусматривалось открытие в России трех новых университетов – в Санкт-Петербурге, Харькове и Казани. 5 ноября 1804 г. император подписал Устав Казанского университета, предусматривавший создание 4 отделений и 28 профессорских кафедр. В составе «Отделения словесных наук» в числе шести кафедр были и нижеследующие: «Всемирной истории, статистики и географии» и «Восточных языков (преподавание арабского и персидского, при надобности – еврейского и сирийского)».

История Китая по логике должна была бы стать важнейшей составляющей истории всемирной или всеобщей. Но становление курсов и программ по всеобщей или всемирной истории само по себе было делом сложным и противоречивым. Уже первый опыт создания в Московском университете в 1804 г. «кафедры всемирной истории…» оказался неудачным. Подобная же судьба постигла кафедры всемирной истории в новых университетах, ставших потом поочередно центрами российского китаеведения. В 1804 г. занять кафедру всемирной истории Казанского университета пригласили воспитанника германских университетов немца П. А. Цеплина²⁵¹, работавшего домашним учителем в Санкт-Петербурге. Такая кадровая политика была не случайной: в то время в России вообще не было профессоров истории. Попечитель Казанского учебного округа в своем представлении на имя министра народного просвещения писал: «Ко исполнению Высочайше конфирмованного Устава Казанского Университета без профессоров приступить и наполнить места их инако невозможно, как со временем. Чтобы сделать ему (Университету) начало, имею честь представить на утверждение Вашего Сиятельства: 1. Учителя истории и географии, инспектора над классами Казанской гимназии Илью Яковкина в звание профессора истории, географии и статистики Российской Империи»²⁵².

Если были серьезные проблемы с кадрами для кафедр российской истории, то со всеобщниками было еще сложнее. Уже в 1807 г. П. А. Цеплин покинул кафедру, хотя позднее он нашел себе место в университете, но уже на другой кафедре. Еще более неудачным оказался опыт приглашения на кафедру всемирной истории другого немецкого профессора – И. М. Томаса. Затем всеобщую историю в Казанском университете преподавал воспитанник казанской гимназии и Казанского университета профессор П. С. Кондырев²⁵³, из воспитанников этого университета, но бывший экономистом, а не историком. Правда, профессор П. С. Кондырев имел отношение к востоковедению, он изучал мусульманскую историю, активно занимался развитием религиозной школы у татар.

Не намного лучше складывалась ситуация и в столичном университете. Первым профессором всеобщей истории в Санкт-Петербурге стал получивший богословское образование немец из Силезии Эрнест-Вениамин-Соломон Раупах. В Санкт-Петербург он прибыл на место пастора, но 11 лет служил домашним воспитателем. Этот домашний учитель за полным отсутствием в России профессиональных историков зарубежных стран и был принят в Главный педагогический институт, который в 1819 г. был преобразован в университет. Опять же, первого петербургского профессора всеобщей истории в 1821 г. из России выслали за его либеральные взгляды.

После 1825 г. новая власть в Российской империи сразу обратилась к проблеме подготовки собственных кадров специалистов по всеобщей истории. В 1827 г. приказом Николая I при Дерптском университете был создан Профессорский институт для подготовки преподавателей-всеобщников. Началом современного представления о системе исторических кафедр и содержании собственно кафедры всеобщей истории в России можно считать лишь основание 1839 г. Т. Н. Грановским кафедры всеобщей истории в Московском университете. Однако и ко времени завершения оформления системы кафедр всеобщей истории вопрос о включении сколько-нибудь полной истории Китая в общий курс всеобщей истории практически не ставился.

Согласно требованиям Министерства народного просвещения, утвержденным самим министром А. Н. Голицыным²⁵⁴, принципы и содержание курса истории в российских университетах были следующими: «В преподавании Истории не должен Профессор вдаваться в излишния подробности баснословия отдаленнейших времен, всегда ложного и безполезнаго. Все, что в преподавании о сем предмете может быть допущено, есть только применение к истинной истории, из которой то заимствовано. После Истории Священной займется он чтением древнейших всех прочих Геродота и в писателях Греческих и Римских, до Рождества Спасителя писавших, покажет, что древнее основания Рима нет ничего положительно достовернаго. От Рождества Христова займет он слушателей своих преимущественно древностями Христианскими, и дабы показать, что Христиане несли все добродетели язычникам…»²⁵⁵.

По принятому общему содержанию курса всеобщей истории в XIX в. древняя история все-таки начиналась с «истории восточных народов, принадлежащих к культуре нашей всемирной истории». Но к «восточным народам, принадлежавшими к нашей истории» относились египтяне, эфиопы, израильтяне, прочие семитские народы и иранские народы, а китайская история не попала в первые программы по истории Востока исторических факультетов. Тем не менее упоминание о древних китайцах к середине XIX в. стало нормой для курсов университетских лекций по всеобщей истории²⁵⁶. Более того, некоторые университетские профессора специально обращались к истории Древнего Китая. Например, воспитанник Дерптского университета, доктор философии профессор Харьковского университета (с 1835 г.) М. М. Лунин²⁵⁷ в 1839 г. написал работу «Взгляд на историографию древнейших народов Востока. Китай». Будучи специалистом по древней и средневековой истории Западной Европы, этот ставший легендарным один из первых русских профессоров-всеобщников придерживался принципа единства законов развития всего человечества.

Для характеристики места истории Китая в общей системе изучения и преподавания всеобщей истории в России целесообразно обратиться к наследию самого Т. Н. Грановского. Впервые Китай упоминается в выпускной студенческой работе этого историка, но лишь как наиболее удаленное место миграции евреев. В 1838 г. Т. Н. Грановский сообщал из Германии: «У меня самые поверхностные сведения о Востоке»²⁵⁸, а в 1848 г. написал: «Прочел новейшее описание Китая и кое-что набросал на бумагу»²⁵⁹. На протяжении всей своей активной деятельности в Московском университете Т. Н. Грановский четко отстаивал позицию необходимости включения история Китая в общий курс всеобщей истории, и он успел написать главу «Китай» для своего незавершенного учебника по всеобщей истории. Однако выдающийся российский историк-всеобщник всегда придерживался крайне примитивного взгляда на историю Китая, полагая, что именно с этой страны началась история человечества, но тогда же и остановился процесс исторического развития этой страны. Историк утверждал: «Древняя история Срединной империи ничем не отличается от новой»²⁶⁰.

В первой половине XIX в. на разных уровнях ставился вопрос не только о необходимости изучения истории Востока, но знакомства с исторической наукой на Востоке. В качестве примера можно привести выдержки из авторского предисловия «Истории Монголов» студента Санкт-Петербургского университета В. В. Григорьева: «Всеобщее внимание, обращаемое ныне на Историю Монголов… побудили меня издать предполагаемую летопись, переведенную с IX Отделения всеобщей Истории Хондемира известной под именем Хуласет-уль-Ахбар. Хотя она есть не более, как сухой и краткий рассказ великих событий потрясавших вселенную… К этому намерению побудило меня еще и то обстоятельство, что на Русском языке нет ни одного Восточного Историка, переведеннаго с подлинника; ибо и самые переводы отца Иакинфа, которые доселе еще немногие умеют у нас ценить, суть большею частию извлечения из Государственных летописей, а история Абульхази переведена с Французскаго»²⁶¹.

Тем не менее в университетском историческом образовании история Древнего Китая временами подала в учебные курсы, а средневековый Китай всегда выпадал из всеобщей истории. Такая ситуация была обусловлена пережитками средневековой европейской методологии, признававшей процесс развития лишь за народами, принимавшими христианство. Согласно христианской доктрине, Христос дал начало новому этапу развития человечества, а для народов, не принявших Христа или с ним не знакомых, развитие остановилось в древности, эти народы «оказались вне истории». Таким образом, в общий курс университетской исторической науки и образования история Китая не попала, за исключением, в отдельных случаях, древности, времен до Рождества Христова. И поэтому изучение история Китая в университетах если и велось, то только в рамках востоковедного, в основе своего филологического образования.

Преподавание восточных языков было включено в программу российских университетов первым общим уставом 1804 г. Правда, тогда речи о языках Восточной Азии еще не шло. Лишь в 1811 г. Харьковский университет предложил учредить должность адъюнкта «татаро-маньчжурского языка» для того, чтобы ввести изучение китайских текстов в маньчжурских переводах. Однако первым городом, где удалось открыть университетскую кафедру восточных языков, была Казань.

У истоков системы высшего востоковедного образования, в том числе и китаеведческого, были ректор Казанского университета Н. И. Лобачевский²⁶² и попечитель Казанского учебного округа М. Н. Мусин-Пушкин²⁶³. Кафедра восточных языков была учреждена уже первым Уставом университета, а открыта в 1807 г. Показательно: первой книгой, изданной в университетской типографии, была «Азбука и грамматика татарского языка с правилами арабского чтения», и произошло это еще в 1809 г. В 1828 г. на базе кафедры восточных языков были организованы специальные кафедры – турецко-татарской словесности и арабо-персидской словесности. А 25 июля 1833 г. в Казанском университете была учреждена первая в России и Европе кафедра монгольского языка, ставшая основой будущего университетского китаеведения. Показательно: и первые русские китаеведы, жившие за сто с лишним лет до этого, тоже были воспитанниками школы монгольского языка. В XIX в. университетское востоковедение в России еще в большей мере, чем академическая наука, было связано с практическими задачами христианской миссионерской деятельности среди восточных народов Российской империи. Этим объясняется и выбор Казани в качестве научно-образовательного центра, и первый набор востоковедных кафедр в университете.

Несмотря на трудности первых лет, Казанский университет методично «нарабатывал базу», на основе которой в дальнейшем начиналось изучение китайской истории. Уже в начале 1820-х гг. на страницах университетского журнала печатались дискуссионные материалы по истории народов Центральной Азии и Южной Сибири²⁶⁴. В «Казанском вестнике» были опубликованы письма «славного Историка Иоанна Мюллера»²⁶⁵ и «Замечания на Историю Государства Российскаго, сочиненную Г. Карамзиным». Особое значение для развития гуманитарных наук имела университетская библиотека. В «Отчете о состоянии учебном Императорскаго Казанскаго университета и его округа, с июля 1819 до июля 1820 года» говорилось: «Для некоторых университетских заведений покупкою приобретены следующия вещи… для студентов библиотеки некоторыя историческия и к восточным языкам относящиеся книги и ландкарты»²⁶⁶.

В конце 1820-х гг. Казанский университет направил в Восточную Сибирь двух стажеров. В документах Ученого совета зафиксировано: «Г.г. кандидату Ковалевскому²⁶⁷ и студенту Попову постановляется в обязанность… А. По части истории. 1) Собрать сведения о достопримечательнейших сочинениях в отношении к истории как сибирских стран, так Монголии, Манджурии и вообще азиатских государств или народов… 2) Собрать сведения, могущие пояснить движение народов… 3) Открыть подлинные причины и время первоначальных поселении…»²⁶⁸.

Отправляясь в 1830 г. в Пекин, О. М. Ковалевский получил следующее задание, составленное профессорами Казанского университета В. Я. Баженовым²⁶⁹ и И. К. Ероховым: «Стараться сколько возможно приобрести подлинные сочинения известных своею ученостью и достоинствам авторов писавших 1) О Мифологии Китая, Тибета, Монголии и проч. 2) Хронологию, 3) Генеалогии 4) Геральдике, 5) Дипломатике, 6) Нумизматике, 7) Ипиграфии и Археологии буде оные есть и потом, 8) Сочинения составляющия собственно историю сих соединенных земель вообще, 9) Истории областей, городов и примечательных зданий, 10) Историю воин и воинского устройства, 11) Историческия сведения… до судоходства и судостроения…; равномерно позаботиться о собрании других исторических материалов относему к составлению Китайской истории, 14) О летописных актах и документах чему либо примечательных, 15) Критических исторических изысканий, 16) Исторических записок и повествований о разных событий… 17) Жизнеописания, 1) Государей 2) Полководцев и Генералов, 3) Авторов и почему-либо замечательных людей также не забыть а) о тех сочинениях, кои составляют так называемую смесь истории: как что сборники выписки, собрания анекдотов и проч., дабы таким образом историю Китая можно было видеть в полном ея составе начиная с первобытных… времен…»²⁷⁰.

Вернувшийся из кратковременной поездки в Пекин О. М. Ковалевский возглавил кафедру монгольского языка. Профессор О. М. Ковалевский внес заметный вклад в изучение истории Восточной Азии. О. М. Ковалевский написал обобщающие работы «История Монголов» и «Введение в историю Монголов», которые не были опубликованы. Ряд вопросов истории Китая нашел свое отражение в опубликованной статье о китайском календаре²⁷¹. Российский востоковед доказывал, что народы Азии не просто имели историю, но их развитие всегда было частью всемирно-исторического процесса.

Работая в Казани, ученый активно сотрудничал с Академией наук, например, 6 февраля 1835 г. «С. С. Уваров поручил АН рассмотреть роспись коллекций китайских, маньчжурских, монгольских и амаистских костюмов, идолов, монет, картин, книг и других предметов, собранных адъюнктом И. М. Ковалевским во время его путешествия в Китай»²⁷².

В 1837 г. профессор монгольской словесности О. М. Ковалевский был избран членом-корреспондентом Академии наук. Советский историк В. Н. Никифоров высказал такое мнение: «В Казанском университете впервые определилось направление, пытавшееся … противопоставить методу своих предшественников – переводу и пересказу китайских книг – остро критический подход к источникам. Предшественником этого направления стал… Ковалевский»²⁷³.

Заметный вклад в изучение китайской истории в России внесли ученики О. М. Ковалевского. В качестве примера можно привести Дорджи Банзарова²⁷⁴, избранного членом-корреспондентом Русского археологического общества. Он «перевел на монгольский язык с французскаго перевода “Странствования” китайскаго буддиста IV века, по имени Фа-Сяня»²⁷⁵. Именно с изучения монгольского языка в 1834 г. в Казанском университете начал путь в науку будущий академик В. П. Васильев²⁷⁶.

Востоковедное образование в первой половине XIX в. нуждалось в серьезном научном фундаменте, и в Казанском университете были выработаны механизмы его поддержки. В 1833 г. студентам, изучающим восточные языки в университете, разрешено было оставаться дополнительно на два года для «теоретического и практического изучения» азиатских языков.

Уставом 1835 г. в Казанском университете были образованы три факультета: философский, юридический и врачебный. Философский факультет имел два отделения – словесное и физико-математическое. Словесное отделение, в свою очередь, делилось на два разряда: общей словесности и восточной словесности. 26 января 1850 г. Высочайшим повелением философский факультет был упразднен, словесное отделение было реорганизовано в историко-филологический факультет. Указом императора Николая I от 19 января 1837 г. в Казанском университете был создан Восточный институт в составе четырех отделений, одним из которых стало отделение «Словесности китайского языка»²⁷⁷. Этим же указом до 14 человек было увеличено число казеннокоштных студентов разряда восточной словесности. 11 мая 1837 г. Высочайшим соизволением в Казанском университете впервые в России была открыта кафедра китайского языка и словесности.

Для практических занятий разговорным языком и каллиграфией на кафедру был приглашен бывший ученик 10-й миссии А. И. Сосницкий²⁷⁸, получивший должность «комнатного надзирателя» гимназии. В качестве учебного пособия он использовал свою рукопись, содержащую на русском и китайском языках императорские указы, отрывки из книг, выписки из газет и др. В архивных фондах сохранились следующие рукописные работы А. И. Сосницкого: «Завещание Императора Дзя-цин»; «Доклады Юнь-Вана»; «Происшествие в Корее около 1800 го года»; «О Албазинцах»; «Письмо Князя Шана к Королю Усаньгую» и др.²⁷⁹

Таким образом, развитие университетской системы в первой половине XIX в. привело к оформлению классического историко-филологического высшего образования. Важным его этапом стало оформление системы исторических кафедр, выделение кафедр всеобщей истории. В рамках же восточной словесности появилась специализированная кафедра китайского языка. Все это создавало серьезный фундамент для вывода на качественно новый уровень изучения истории Китая в рамках российской университетской науки и образования.