Текст книги "Сонька. Конец легенды"

– В каком-то смысле да, – следователь достал из папки карандашный портрет Таббы под кисеей. – Вам никого не напоминает сия дама?

Ибрагим Казбекович взял листок, довольно внимательно стал изучать его.

– Что-то знакомое есть, но припомнить не могу.

– Позвольте вам подсказать, князь?

– Разумеется.

– Помните, в свое время в оперетте блистала мадемуазель Бессмертная?

От услышанного Икрамов на мгновение замер, но совладал с собой, довольно спокойно ответил:

– Помню. Не однажды бывал на ее спектаклях.

– Совершенно верно, Ибрагим Казбекович. Но, опять же по моим сведениям, вы какое-то время были весьма увлечены ею.

Князь вспыхнул.

– Это имеет отношение к конкретному разговору?

– В какой-то степени. Однако степень остроты будет известна со временем.

Икрамов взял папиросу, закурил.

– И что же, по вашим сведениям, приключилось с примой после «Инвалида»?

– Сведения, ваше высокородие, разноречивы. Ходили слухи, будто бы она основательно опустилась, даже оказалась едва ли не на паперти, но спустя какое-то время следы ее затерялись совсем.

– Есть сведения, будто она живет в доме княжны Брянской?

Гришин удовлетворенно пожевал губами, кивнул.

– Я к этому иду, – достал из папки второй портрет, протянул Икрамову. Это был тоже портрет Таббы, но уже после посещения ею театра. – Как вам эта особа?

– Очаровательна. Кто она?

– Кто она? – переспросил Егор Никитич. – В этом вся прелесть и завлекательность момента.

Гришин сунул портреты в папку.

– Это, князь, одна и та же особа.

Икрамов внимательно посмотрел на следователя, совсем негромко спросил:

– Вы хотите сказать, что на обоих рисунках… мадемуазель Бессмертная?

– Именно это я и намерен вам сообщить, ваше высокородие.

Князь откинулся на спинку кресла.

– Мне трудно в это поверить!

– Мне также, князь. Поэтому не стоит торопиться с окончательными выводами. Необходимо время, чтобы провести слежку, поработать с агентами, сопоставить факты и уже затем проводить следствие. Но как начальнику следственного Управления Департамента полиции я обязан был доложить вам о ходе ведения дел по налетам на банки.

От подобного заявления князь сильно раздавил окурок в пепельнице.

– Уж не хотите вы сказать, будто мадемуазель замешана в налетах?

– Прямых улик пока нет. Однако отдельные факты настораживают и заставляют следствие двигаться именно в этом направлении.

– Но это невероятно!

– В наше время, ваше высокородие, все вероятно. Выгляньте в окно, послушайте, какие песни распевает народ, и вы согласитесь со мной.

Гришин завязал тесемки папки, поднялся.

– У меня все. Если у вас, князь, имеются вопросы ко мне, я готов ответить.

Икрамов вышел из-за стола, приблизился к следователю.

– Вы ведь в свое время вели дело Соньки Золотой Ручки, матери госпожи Бессмертной.

– Совершенно верно, князь. Более того, весьма сочувствовал воровке. Но самое удивительное, я поймал себя на том, что начинаю также сочувствовать и ее дочери, мадемуазель Бессмертной.

– Вы сентиментальны?

– Скорее, излишнее желание войти в положение жертвы.

– И просьба, и совет. Если зайдете в тупик, подобный былому, не торопитесь пускать пулю в лоб. Вы, сударь, еще понадобитесь Департаменту полиции. И, кроме того, помните, что вожжи всех дел в моих руках!.. В том числе и по госпоже Бессмертной. Не дергайте их без моего ведома, сударь.

– Благодарю за напоминание, доверие и рекомендации, ваше высокородие. Постараюсь держать в голове ваши бесценные наставления, – ответил Егор Никитич и покинул кабинет.

Обучение аргентинскому танго проходило в обычном режиме – столь же жестко и нервно отсчитывала ритм Эва, самозабвенно играли музыканты, двигались, шурша платьями, танцевальные пары.

– Выход в променад! Идет поддержка!.. Стойка компактнее!.. Спинки прямые, головы откинуты!

Гришин сидел на втором этаже класса, через слегка приоткрытую дверь наблюдая за танцующими. Его больше всего интересовала девица в изящной масочке и ее партнер. Они, пожалуй, были здесь самой эффектной, самой привлекательной парой.

Наконец, занятия закончились, курсисты потянулись в гардеробные переодеваться, Егор Никитич довольно поспешно спустился вниз, подошел к Эве, беседовавшей с одним из задержавшихся танцоров. Она увидела немолодого господина, отпустила курсиста, кивнула визитеру.

Тот снял котелок, склонил голову.

– У меня к вам, сударыня, совсем небольшое дельце, – мужчина деликатно отвел преподавательницу в сторонку, негромко представился: – Департамент полиции. Следователь Гришин.

У нее взлетели бровки, она с весьма заметным акцентом поинтересовалась:

– Я не совсем благонадежна?

– Ни в коем разе, – засмеялся следователь. – У меня разговор, никак не касаемый вас, – он откашлялся, посмотрел на остроносенькую преподавательницу. – Но, полагаю, все здесь сказанное останется между нами.

– Я англичанка. Я умею молчать.

– Благодарю. Мой племянник танцует в паре с молодой особой в маске…

– Господин Валентин Бутурлин?

– Именно так. Он серьезно увлекся своей партнершей, и это весьма беспокоит его родителей.

– Вы хотите навести о ней справки?

– Совершенно верно.

– Как вас, простите?

– Следователь Гришин.

– Господин Гришин, я ровным счетом ничего не знаю об этой девушке. Ни имени, ни фамилии, ни ее семьи.

– Она скрывает?

– Нет, просто не говорит. Но нашему заведению это не нужно. Мы обучаем танго! Все остальное – проблемы клиентов!

– Почему мадемуазель в маске?

– Точно сказать не могу, но подозреваю, что у нее что-то с лицом. Потом это так загадочно! – Эва рассмеялась собственной остроте. – Что еще у вас ко мне?

– Пожалуй, все. Покорнейше благодарю, мадемуазель.

– Мадам!

– Простите, мадам! Я хочу не упустить племянника, поэтому покину вас.

– Всего хорошего.

Гришин быстрым шагом покинул класс, спустился на первый этаж и уже при выходе на улицу увидел стоявшего у мостовой Валентина в ожидании экипажа.

Таббы видно не было.

– Господин Бутурлин! – позвал Егор Никитич. – Одну минуточку!

Валентин высокомерно оглянулся.

– Добрый день, – поклонился Гришин. – Я отниму у вас буквально пару минут.

– Вы кто, господин?

– Гришин, следователь сыскного отдела.

– Слушаю вас.

– Расписку брать не стану, потому как полагаю, что вы человек довольно уже взрослый. Разговор крайне конфиденциален.

– Говорите.

– С вами в паре танцует некая мадемуазель. Имя ее, фамилию вы знаете?

– Нет, она не пожелала мне представиться.

– Вам удавалось когда-либо видеть ее без маски?

– Никак нет.

– У нее дефект лица?

Валентин холодно смотрел на странного господина.

– Не исключаю.

– Вам ни разу не удавалось даже мельком заглянуть за маску, скажем, во время танца?

– Кажется, я ответил… У вас все, господин следователь?

– Благодарю, всего доброго.

Подъехала пролетка, Валентин легко запрыгнул на ступеньку и покатил по улице.

Гришин постоял в раздумье, глубоко вздохнул, сунул руки в карманы и зашагал в противоположную сторону.

Табба стояла на набережной Невы. Девушка была без парика и без вуали, волосы зачесаны к затылку, на голове черная шляпка. Накрапывал дождь. Проезжающие на полном ходу пролетки, кареты, автомобили не думали притормаживать перед одинокой женской фигуркой и мчались дальше.

Наконец подкатила черная закрытая карета, мадемуазель быстро нырнула в нее, с силой захлопнув дверцу.

После ареста Беловольского конспиративный адрес Губского пришлось срочно поменять, и теперь ехать пришлось на другой конец Петербурга – в Дачное, что заняло не меньше часа.

Это был уже не особняк, а обычный жилой дом почти у самого леса с четырьмя парадными, одну из которых занимал продуктовый магазин.

Человек, привезший девушку, уверенно проводил к входу в магазин. Хозяин, невысокий, плотный, в засаленной тройке, при виде гостей поклонился, бросил взгляд на двух покупателей возле мясного прилавка, торопливо и с оглядкой проводил Таббу и сопровождающего ее господина в служебный отдел.

Отсюда они проследовали в узкий коридор, заставленный ящиками, мешками, бутылями с постным маслом и керосином, поднялись по скрипучей лестнице и оказались в коридоре второго этажа.

Навстречу пришедшим выбежала большая лохматая собака, обнюхала гостей и безмолвно исчезла в одной из комнат.

Довольно сильно здесь пахло типографской краской, до слуха доносился шум печатного станка. Мимо протиснулся человек в кожаном фартуке и с только что отпечатанной газетой в руках.

В комнате было трое: сам Губский, девица с гладко причесанными волосами и горящими, возможно от опия, глазами… Третьим же оказался не кто иной, как Константин Кудеяров.

Бывшая прима кивнула каждому по очереди, опустилась на стул, который ей указал Губский, и в этот момент ее узнал Константин.

– Боже, мадемуазель Бессмертная?.. Это вы?

Она улыбнулась, кивнула.

– Здравствуйте, Константин.

– Я не верю своим глазам! – он подошел, приложился к руке.

– Я тоже.

– Мог встретить кого угодно, только не вас.

– Взаимно.

Губский, отложив свежий номер газеты «Рабочий», прокашлялся, удовлетворенно кивнул.

– Приятно видеть людей, не столь противных друг другу.

– Как возможно, Ефим Львович! – развел руками Кудеяров. – Я ночами не спал, мечтал об этой изумительной красавице!

– К делу. – Губский вытер губы платком и неизвестно к кому обратился: – Вам известно, что арестован господин Беловольский?

– Как? – ахнул Кудеяров. – Владимир?!

– Да, во время налета на банк. Задержали его и двоих бойцов. С ними производятся следственные действия.

– Имя следователя не известно? – спросила Табба.

– Известно. Допросы ведет не кто иной, как знаменитый Миронов. Следователь же – господин… – Губский посмотрел на листок. – Господин Гришин.

– Гришин? – переспросила Бессмертная. – Я знаю этого человека.

– Знакомы?

– Он вел дело моей матери. Затем пытался застрелиться.

– Боже! – воскликнул Кудеяров. – Вы все и всех знаете!.. Откуда это у вас, милое дитя?!

– От жизни, – усмехнулась Табба и снова посмотрела на Губского. – Им удалось чего-нибудь добиться?

– Пока молчат.

– Кто сдал?

– Нашелся один пакостник. Некто Китаец.

– Помню. Он был при мне в «Новом Балтийском банке».

– Завтра я уберу его, – подала голос девица из угла.

– Забыл представить, – кивнул на нее Губский. – Ирина у нас чистильщик. При необходимости убирает любую пакость. – Повернулся к Таббе: – Но у меня к вам, мадемуазель, отдельный разговор.

– Слушаю вас.

Губский бросил неуверенный взгляд на Кудеярова, тот немедленно поднял обе ладони.

– При мне можете говорить на любые темы. Я – могила!

– Лишь бы не братская, – сострил Губский и посмотрел на артистку. – Вам следует быть крайне осторожной. Вас отслеживает полиция.

– Откуда у вас такие сведения?

– От наших людей. В департаменте в ходу ваши портреты.

– Какие портреты?

– Рисованные. Со слов очевидцев. Просьба – решительнее уходите от образа таинственной дамы. От всей этой чепухи – кисея на лице, повязка на глазу… Вас могут легко вычислить. – Ефим Львович сделал глоток густо заваренного чая из большой металлической кружки, снова посмотрел на бывшую приму. – Теперь о главном. Помните, мы в последний раз говорили об особом задании?

– Помню.

– Настало время вернуться к этому разговору.

– Я могу уйти? – поднялась Ирина.

– Нет, послушайте. Вы также будете задействованы в этом мероприятии, – Губский закашлялся, снова взял кружку с чаем, ткнул пальцем в Таббу. – Вы будете стрелять в генерал-губернатора Санкт-Петербурга.

– Когда? – совершенно спокойно спросила Табба.

– Вы даже не удивились? – поднял брови Ефим Львович.

– Мне нечему удивляться. Я готова. Когда?

– Господа! – не выдержал Кудеяров. – Вы говорите о покушении на главу города так, будто следует прихлопнуть муху!

– Ну, если не муху, то таракана, – сострила Бессмертная. – Так все-таки дата?

– Полагаю, ждать осталось недолго. День покушения вы узнаете накануне.

– Но я-то, надеюсь, не буду палить в генерал-губернатора?! – с нервным смешком спросил Константин.

– Нет, на вас возложена другая задача, – Губский с иезуитской миной посмотрел на него. – В следующую пятницу вы составите пару мадемуазель Бессмертной для визита к городскому голове.

– Зачем? – Кудеяров вспотел.

– Произвести предварительную рекогносцировку. Посмотрите помещение, посетителей, есть ли охрана, пути отхода.

– Насколько мне известно, глава города никакой охраны при приеме просителей не терпит! – сказал Кудеяров.

– Да, наш генерал-губернатор известный либерал. Что его и должно погубить.

– Я стану прикрывать мадемуазель с господином? – поинтересовалась Ирина.

– Нет, – мотнул головой Губский. – Вы в этот раз просто будете сидеть в пролетке. Наблюдать и ждать.

– По легенде мы с мадемуазель муж и жена? – не без юмора спросил Константин.

– Кузен и кузина. Ее муж погиб на Кавказе, а вам предстоит помочь вдове в определении надлежащей компенсации, – усмехнулся Губский. – Необходимые документы мы подготовим.

– Но покушения, надеюсь, во время нашего визита никакого не будет?! – снова не выдержал Кудеяров.

– Нет, покушение случится в следующий раз, когда мадемуазель пойдет за ответом одна, и никто вашей драгоценной жизнью рисковать не станет.

…Кудеяров подвозил Таббу в своем новом автомобиле, верх которого был закрыт и от дождя, и от посторонних глаз.

Вечерело. Погода стояла по-прежнему гадкая, экипажей и машин на улицах видно почти не было, редкие прохожие спешили по домам.

Лишь однажды едущие увидели горланящих пьяные песни рабочих, да и тех было не менее десятка.

Бывшую приму колотило то ли от прохлады, то ли от нервов, она куталась в воротник демисезонного пальто.

Кудеяров несколько раз бросал на нее взгляды, затем все-таки не выдержал, поинтересовался:

– Гнетут тяжкие мысли?

Она усмехнулась:

– Да нет… Ничего не гнетет. Пусто.

– А мне, наоборот, хочется поговорить.

– Говорите.

Константин посигналил какому-то господину, перебегающему дорогу, снова повернулся к девушке.

– Вот я – мужчина. Правильно?

– Наверное, – пожала она плечами.

– Вполне разумный и взвешенный господин! И вдруг участие в каком-то революционном кружке!.. Зачем, с какой стати?

– Действительно, зачем вам это, Константин? Надоела сытая жизнь?

Он бросил на даму взгляд, рассмеялся:

– Возможно. С жиру, как говорится, и свиньи бесятся! Но скорее все-таки растерянность перед временем. Не понимаю, куда катится страна, чего хочет народ.

– Вам это важно?

– Представьте. Я еще достаточно молод, чтобы жить в неизвестности. Мне необходима ясность. Не хочу оказаться в дерьме, из которого черта с два выскочишь!

– Боитесь быть выброшенным из телеги?

– Боюсь! И не стыжусь в этом сознаться! То, что нынешний режим рухнет, нет никакого сомнения. Но кто придет – это вопрос. И к такому повороту судьбы надо серьезно готовиться.

– А вдруг не угадаете?

Константин рассмеялся.

– А я аккуратно. Осторожно!.. Если даже рисковать, то с расчетом. Чтоб вскочить, отряхнуться и сделать вид, будто ты в цирке и это был всего лишь фокус!

– На хвост сесть и рыбку съесть?

– Вы все верно понимаете, мадемуазель.

– Веселый вы человек, Константин, – мотнула головой Табба. – И опасный.

– Опасный? – удивился тот.

– Опасный. В любой момент можете оказаться в цирке и выкинуть фокус!

– Не беспокойтесь, вас фокус не коснется. Во-первых, вы моя давняя симпатия. А во-вторых, вряд ли я решусь поступить излишне безнравственно. Честь фамилии не позволит.

– Будем надеяться, князь.

Кудеяров дотянулся до ее руки, поцеловал.

– Ну а вы-то, милая барышня, с какой стати встали на тропу войны? Чего вам не хватает в этой жизни?.. Молодая, красивая, умная!

– Надоело жить.

– Шутите?

– Вполне серьезно.

Константин в недоумении пожал плечами, пробормотал:

– Кто вас, женщин, поймет…

Машина подкатила к воротам дома Брянских. Кудеяров вышел первым, помог Таббе спуститься на мостовую, на прощание приложился к ручке.

– До встречи, мадемуазель?

– Как прикажете, – улыбнулась она.

Константин сел в автомобиль и помчался по Фонтанке в сторону Невского.

Ни Табба, ни Кудеяров не видели, что за ними из пролетки наблюдает бывший артист оперетты Изюмов.

Несколько в стороне от Изюмова находился еще один господин в одежде рабочего, также следящий за происходящим.

Через пару дней Егор Никитич Гришин пригласил к себе на разговор Кудеярова-старшего. Беседа с Петром проходила в той же допросной комнате. За пишущей машинкой сидел белобрысый младший полицейский чин.

– Времена повторяются. Не так ли, господин Кудеяров? – полюбопытствовал следователь, глядя немигающими глазами на графа.

– Закон мироздания, – сухо ответил тот.

– Однако времена в чем-то и меняются. Сегодня мы будем разговаривать не как антагонисты, а как, надеюсь, патриоты и сердечные люди. Речь пойдет о вашем младшем брате Константине.

– Чем же он вас привлек?

– Пока ничем. Но некоторые вопросы возникают, – следователь полистал бумаги в папке. – Вы хорошо знаете окружение вашего брата?

– Никак не знаю.

– Он вас не посвящает?

– Оно меня не интересует. Константин достаточно взрослый человек, чтобы нуждаться в какой бы то ни было опеке.

Гришин извлек из папки два карандашных рисунка Таббы – под вуалью и в шляпке, – показал допрашиваемому.

– Вы никогда не видели его с сей особой?

Тот коротко взглянул на портреты, поинтересовался:

– Это разные дамы?

– Одна и та же.

– Артистка?

– В некотором роде.

Петр мотнул головой.

– Нет, ничего о ней сказать не могу.

– А как часто брат посещает дом княжны Брянской?

– По моим наблюдениям, никогда не посещает. С тех пор, как заглохла эта история с воровками, уважающие себя люди стараются объезжать дом княжны стороной.

Егор Никитич сунул рисунки обратно в папку.

– Где бывает брат? С кем встречается? Никогда не наблюдали?

– Бывают у него какие-то люди… чаще всего не его уровня. Но это его проблемы!

– Что значит – не его уровня?

– Простолюдины. Дурно одеты, дурно говорят.

– О чем говорят?

– Никогда не прислушивался. Так же, как никогда не интересовался литературой, которой брат увлекается.

Гришин с интересом поднял брови.

– Крайне любопытно… Можете припомнить, какая именно литература привлекает Константина?

– К примеру, этот голодранец и провокатор Максим Горький.

– То есть он увлекся бытием бродяг и вольнодумцев?

– Похоже, что так.

– Мы хотим всего лишь помочь вашей семье, – Гришин вышел из-за стола. – Семье знаменитой, уважаемой, почитаемой. И вы, Петр Георгиевич, надеюсь, нам в этом поможете.

– То есть я должен сообщать вам о всех нюансах поведения брата? Быть вашим осведомителем?! – воскликнул возмущенно Петр.

– Это не осведомительство, сударь. Это необходимость сохранить честь семьи, – усмехнулся следователь. – Вы ведь заинтересованы в этом?

– Странный вопрос!

– Значит, будем работать вместе.

Егор Никитич вышел из-за стола, уважительно пожал руку визитеру, кивнул младшему чину.

– Проводи графа, милок!

Встреча произошла совершенно случайно.

Княжна Анастасия как раз выходила из кондитерской и готовилась сесть в пролетку, когда наткнулась взглядом на господина, который показался ей весьма знакомым.

Оглянулась и узнала Улюкая.

Бросила коробки со сладостями на сиденье, кинулась к вору.

– Улюкай!

Он недоуменно оглянулся, не сразу признал в статной и рослой девушке княжну, разулыбался, двинулся навстречу.

– Княжна… Не узнал, – поцеловал руку, даже легонько приобнял за плечи. – А вы совсем уже барышня.

– Так ведь столько времени прошло! Почему не объявляетесь, не заходите? Боитесь, стесняетесь?

– Так вроде не по чину!

– Какой чин? – отмахнулась Анастасия. – В наш дом вообще почти никто не ходит. После истории с Сонькой слух пошел по всему Петербургу. Высший свет не прощает ошибок.

– Может, встретимся как-нибудь?.. Поговорим?

– Я буду рада. Телефон помните? – улыбнулась Анастасия.

– Конечно, княжна.

Она махнула вору ручкой, запрыгнула в пролетку и понеслась в сторону домов на Фонтанке.

…Далеко за полночь в парадную одного из домов на Петроградской стороне вошла дама в черном длинном пальто, поднялась на третий этаж, определила кнопку звонка, на которую следовало нажать, позвонила длинно и настойчиво.

Дверь какое-то время не открывали, затем сонный и недовольный мужской голос громко спросил:

– Кто таков?.. Чего надо?

– От Жака, – ответила визитерша. – Откройте.

Дверь после скрипа замков открылась, и на пороге возник Китаец.

Ирина вынула из-под полы пальто револьвер и несколько раз выстрелила.

Тот бездыханно рухнул на пол.

Ночь была по-весеннему густой и теплой. Пароход, со слабо горящими иллюминаторами, черной махиной застыл у Александровского рейда.

На берегу стояли четверо – Сонька с дочкой, Михель и больше всех волнующийся поручик. В причаленной рядом шлюпке маячили два матроса. Золотая Ручка и Миха были одеты в длинные черные пальто, под которыми от ветра иногда проглядывали такие же черные платья.

Михелина вдруг расплакалась, уткнулась в грудь Никите, и он еще больше напрягся, растерянный, потерянный.

– Пора, – произнесла Сонька и едва ли не силой оттащила дочку от начальника. – Можем опоздать.

Михель, лишенный бороды и клочковатых длинных волос, казался совершенно на себя не похожим, голое лицо его обжигал сильный морской ветер, и он время от времени прикрывал его ладонями.

Он обнял дочку, подал руку поручику.

– Спасибо, начальник. Я этого не забуду.

– Лишь бы я не забыл, – усмехнулся тот и добавил: – А ты, Михель, совсем другим стал. Будто и не был на Сахалине.

– Душа все одно не изменилась, – ответил тот.

Сонька подошла к Никите Глебовичу, тоже подала руку.

– Спасибо… зятек. До встречи в Санкт-Петербурге.

– Я тоже на это рассчитываю… теща, – улыбнулся поручик и приобнял ее.

Гончаров остался на берегу. Когда шлюпка прошла почти половину пути до парохода, Михелина вдруг вскинулась, закричала, попыталась вырваться из рук Михеля.

– Не хочу!.. Я помру без него! Не хочу!.. Никита!

Он не двинулся с места, стоял прямо и бесстрастно, и ветер полоскал полы его шинели.

Для доверительной беседы Икрамов решил пригласить следователя Георгия Петровича Потапова, известного в кругах департамента как давнего и проверенного служаку, к тому же человека не болтливого и умеющего слушать.

Потапов расположился в низком кресле, попил предложенного чаю и с любопытством смотрел на князя, ожидая начала беседы. Было видно, что он чем-то озабочен.

Ибрагим Казбекович сел напротив, привычно положил подбородок на сцепленные кулаки. Он заметно нервничал.

– Что нового о налетах на банки?

– Я не очень посвящен в детали… по моим сведениям, о них вам исправно докладывает Егор Никитич Гришин.

– Вы собираете о нем сведения?

Георгий Петрович рассмеялся.

– Мы служим в таком ведомстве, ваше высокородие, что здесь без этого никак невозможно. Все висит в воздухе, – Потапов кашлянул в кулак. – Вам, видимо, известно, днями был застрелен один из свидетелей налетов на банки, некто Китаец.

– Кем застрелен?

– Следствие выясняет.

– Фигура, на ваш взгляд, важная?

– Скорее, отработанная. Он сообщил полиции о планирующемся налете, и на этом его функция закончилась. Может, и правильно, что застрелили. Мерзавцы – везде мерзавцы, будь то в полиции или в криминале.

– Еще что?

– Более мне ничего не известно. Согласно вашему распоряжению дело о налетах на банки поручено вести господам Гришину и Миронову, – Потапов с хитрецой посмотрел на полковника.

– Полагаете, я отодвинул вас от дела? – Икрамов по привычке закурил.

– И справедливо поступили! – воскликнул следователь. – Вы в нашей системе человек новый, вам положено экспериментировать. И у вас это получается. Хотя первое время, простите меня великодушно, князь, над вами даже потешались. Но ситуация меняется к лучшему, и вы в некоторых моментах начинаете вызывать уважение.

– Благодарю, – не без иронии склонил голову князь, загасил недокуренную папиросу, сел поудобнее. – Да, у меня был господин Гришин, и я доволен его работой. Он изложил любопытные варианты… Но я бы желал, чтобы вы дублировали его работу, если не возражаете.

– Вы не доверяете Егору Никитичу? – искренне удивился Георгий Петрович.

– Напротив. Но мне хотелось иметь еще одну точку зрения, скажем более отстраненную, и я намерен попросить, повторяю, об этом вас.

Потапов поелозил в кресле, попросил:

– А можно более предметно?

– Естественно, – Икрамов дотянулся до папки на столе, открыл ее. – Вы наверняка помните историю бывшей примы оперетты госпожи Бессмертной?

– Как же! Я принимал в этом деле самое непосредственное участие. Как, впрочем, и в истории ее матушки, Соньки Золотой Ручки.

– Значит, все одно к одному, – улыбнулся князь, протянул следователю рисованный портрет Таббы под кисеей. – Взгляните внимательно, Георгий Петрович.

Тот взял в руки листок, с особой старательностью поизучал его, поднял удивленные глаза на Икрамова.

– Это определенно госпожа Бессмертная.

– Что вас в этом убедило?

– Не могу сформулировать, скорее интуиция! Я наблюдал за нею на допросах, она до сих пор у меня перед глазами!.. Могу идти на пари, ваше высокородие, что это госпожа артистка!

– Не стоит, – Икрамов забрал рисунок. – Задача следующая. Необходимо установить негласную слежку за домом княжны Брянской. Филеры, шпики – прерогатива господина Гришина. Вы же должны произвести наблюдение таким образом, чтобы об этом знали лишь двое – вы и я.

– Задача ясна, ваше высокоблагородие.

– Далее: если возможно, попытайтесь неким образом либо проникнуть в дом Брянской, либо войти в контакт с близкими родственниками и таким образом подтвердить местонахождение госпожи Бессмертной.

– А не проще ли спросить об этом у самой госпожи Брянской?

– Может быть, и проще, но лучше этого не делать.

– Можете объяснить?

– К мадемуазель Бессмертной, если она действительно проживает у княжны, может возникнуть ряд нештатных вопросов.

Следователь понимающе склонил голову.

– Простите, это важно для следствия или лично для вас?

– Считайте, и для того, и для другого.

– Благодарю за доверие. – Георгий Петрович поднялся, откланялся и уже почти у выхода заметил: – Вспомнил, ваше высокородие! Я весьма неплохо знаком с родителями князя Андрея, кузена княжны Брянской. Очаровательные старики, хотя и весьма замкнутые.

Обер-полицмейстер Николай Николаевич Крутов отрешенно какое-то время смотрел в одну точку на полу, затем встряхнул головой, потер виски.

– Устал от головной боли. Не проходит, не унимается, не ослабевает.

– Мигрень? – спросил князь Икрамов, сидевший напротив.

– Нет, что-то другое. Наши эскулапы каждый по-своему несут немыслимую чепуху, и от их рецептов боль становится еще невыносимее. Им не понять, что мы с вами сидим на пороховой бочке и вот-вот взлетим. А отсюда мигрень, сердечные приступы и прочая гадость! – Он виновато усмехнулся. – Простите… Значит, вы по «Новому Балтийскому банку»?

– Совершенно верно.

– А вчерашнее покушение на члена Госдумы Кирсанова?

– Группа следователей уже занимается этим делом.

– Хорошо, давайте по банку. Осведомителя, значит, вы лишились?

– Да, он был застрелен неизвестным лицом у себя на квартире.

– Следов, естественно, никаких?

– Сыщики работают, но пока безрезультатно.

– И что дальше?

– Будем проводить дальнейшие дознавательные действия с главарем недавнего ограбления.

– Молчит?

– Пока молчит. Но с ним работают опытные следователи.

– Он из эсеров?

– По нашим сведениям, да. Они весьма законспирированы, и выйти на их след крайне сложно.

– Что значит – сложно? Эта нечисть почти каждый день выводит на улицы бездельников и шарлатанов, и вы не можете выйти на след хотя бы одного из главарей?

Обер-полицмейстер раздраженно вышел из-за стола, остановился возле окна. – А дама… подельница задержанного… о ней хоть что-то прояснилось?

– Увы… Предположений много, однако бег на месте продолжается.

Николай Николаевич снова потер виски.

– Мне, князь, неловко вам об этом говорить, но в силу должностных полномочий я обязан поставить перед вами временные рамки. У вас слишком много горящих дел, чтобы засиживаться на этом чертовом банке и налетчице! Месяц!.. Даю месяц! И если за это время ничего не изменится в расследовании, придется вам писать рапорт о неполном служебном соответствии.

– Слушаюсь, ваше высокопревосходительство, – князь поднялся и покинул кабинет.