Текст книги "Михаил Шолохов в воспоминаниях, дневниках, письмах и статьях современников. Книга 1. 1905–1941 гг."

Сохранились поименные списки первых комсомольцев-чоновцев станицы Каргинской, входящих в состав Вешенского взвода, затем Вешенской роты ЧОН. (Биограф приводит полностью эти списки, но мы исключаем их из текста. – В. П.) <…>

<…> В Вешенской роте ЧОН было более 40 посланцев от каргинской ячейки РКСМ. В списке роты значится член РКСМ Евгений Шолохов – двоюродный брат Михаила Шолохова.

В период выполнения продразверстки, продналога и борьбы с бандитизмом каргинские комсомольцы мобилизовывались в продотряды и ударные группы, действовали в районах Каргинской, Боковской и Краснокутской станиц. За активное участие в борьбе с бандитизмом и проявленное мужество исполком выделил 20 пар ботинок для премирования наиболее отличившихся комсомольцев. В октябре за лучшие показатели по всеобучу каргинской ячейке РКСМ было вручено Красное Знамя.

Мы уже говорили, что Шолохов отказал журналисту П. Чукарину в содействии написать его биографию. Это и послужило причиной появления разного рода домыслов, а то и просто слухов о том, что Михаил Шолохов был продкомиссаром, командовал продотрядом в 270 человек, был чоновцем, продармейцем. Особенно много и подробно писал об этом К.И. Прийма.

К. Прийма – литературовед с ученой степенью, многие годы жизни посвятил изучению творчества М. Шолохова, на материалы донского исследователя ныне ссылаются многие известные литературоведы.

В 1985 году вышла книга В. Воронова «Юность Шолохова», который также во многом ссылается на материалы К. Приймы.

В послесловии к этой книге сын М.А. Шолохова пишет, что «отец не очень-то любил воспоминаний о собственной жизни». Одна из причин была та, что «воспоминания о «прошедших днях»… оказывались для него настолько неодолимыми, настолько сильными по глубине эмоционального воздействия, что вольно или невольно он старался их избегать. Причем, поскольку близкие, зная, чего стоят отцу такие воспоминания, не могли позволить себе быть настойчивыми в той мере, какая простительна стороннему человеку, постольку, может быть, даже чаще, чем нам, отец рассказывал о себе какому-нибудь сумевшему завоевать его расположение «интервьюеру»¹⁵.

Одним из таких удачливых «интервьюеров», видимо, оказался К. Прийма. Воспоминания Шолохова, надо полагать, он запомнил и записал слово в слово. Год спустя после встречи с Шолоховым в статье «Чоновец, писатель, коммунист» К. Прийма рассказывает, о чем Шолохов поведал ему в тот день. Поскольку повествование у нас идет о событиях начала двадцатых годов, участником и очевидцем которых был юный Шолохов, поразмыслим, что об этом написал ученый.

«С командиром эскадрона Фоминым в Базках жили они в одном курене. За одним столом обедали. Порой спорили. О политике. О власти. О земле: надо ли ее дать иногородним? И всегда юный продработник Шолохов так быстро ставил комэска в угол, что Фомин в отчаянии вопил: «Ничему не верю! Анархия – мать порядка!..» И все норовил внушить продработнику идею: «Попридержать бы хлеб в закромах». Шолохов ему твердил свое: «Нет! Надо поделиться хлебом Дона с голодной Россией!» На том и разошлись… Тут вскоре Фомина с эскадроном перевели в Вешки, а Шолохова – в ЧОН…

Не принимали его в Каргинскую часть особого назначения: уж очень был мал ростом и не вышел по годам – всего 15. Не подходил! Но случай помог, рассказывал мне Михаил Александрович при встрече в апреле 1982 года. Довелось ему по заданию ревкома отвезти срочный пакет в округ – в станицу Вешенскую, председателю окрисполкома Михаилу Петровичу Мошкарову… Привез. Вручил ему в руки. А в кабинете его людно, накурено. Шумят, разговоры.

И у всех на устах: хлеб, хлеб, хлеб… И банды: Мелехова, Кондратьева, Фомина… В те дни окружком мобилизовал коммунистов в ЧОН… Мошкаров, прочитав донесение, спросил Шолохова: как дела у них, в Каргинской? Дежурят ли по ночам чоновцы в ревкоме? «А сколько там всего-то в отряде чоновцев?» – спросил военком, сидевший рядом с председателем. «Да душ двадцать будет», – ответил Шолохов. «Что ж так мало?! – поинтересовался Мошкаров. – А ты чоновец?» – «Нет, – ответил, краснея, Шолохов, – хотел вступить, да отказали: недорос, мол…» – «А ты можешь вступить добровольцем, – сказал Мошкаров. – Советская власть тебе люба-дорога?» – «А как же!» – ответил Шолохов и, чтобы казаться солиднее, привстал на пальцы. А Мошкаров все допрашивал: «В седле сидишь крепко? Шашкой владеешь?» – «Как подобает казаку!» – «В обороне станицы участвовал?» – «А то как же!» – отчеканил Шолохов. «Я тебя рекомендую в ЧОН! Будем считать тебя чоновцем! – улыбнулся Мошкаров и крикнул в раскрытую дверь секретарю: – Несите пакет для Каргинской!..»

Вернулся Шолохов в Каргинскую как раз вовремя… Сдал пакет в ревком и тут же стал в строй чоновцев. Время было тревожное… В ту же ночь каргинский отряд – и в нем рядовой Шолохов – выступил в Казанскую, навстречу банде, вторгшейся из воронежской стороны… Потом три отряда чоновцев преследовали банду Фомина. А это был хитрый и стреляный волк. У него каждый бандит имел по две лошади под седлом. Фомина искали, а натолкнулись на банду Кондратьева…»¹⁶

Вполне понятно, в статье речь идет о событиях, происходивших в 1920–1921. С документами архива в руках, без единого слова домысливания разберемся, насколько то, что написано в статье, соответствует действительности. С первых строк бросается в глаза, что автор статьи имеет слабое представление об обстановке, которая была в то время на Верхнем Дону и в которой жил Шолохов: перепутаны по времени события, разнородные факты сведены воедино.

Сразу же можно с полной уверенностью сказать, что встреча юного Шолохова (точнее, подростка) с Фоминым в Базках (В. Гура утверждает, что такая встреча состоялась в хуторе Рубежном), их совместное проживание в одном курене, споры о политике, о власти, о хлебе не что иное, как вымысел.

По «Тихому Дону» и приведенным выше документам нам известно, что кавэскадрон Фомина и пулеметная команда изначально расквартировывались в Вешенской, следовательно, никакого перевода Фомина с эскадроном в Вешенскую не было, так же как совместного с Шолоховым квартирования в Базках.

Кроме того, нет никаких документальных или свидетельских подтверждений того факта, что Шолохов работал в Базках, потому и не мог отзываться в Каргинскую.

Не уходил Фомин в банду, как пишет К.И. Прийма, он сам поднял эскадрон на восстание и стал главарем банды, это подробно описано в романе.

Далее давайте просто порассуждаем. Мог ли участник двух войн, кавалер Георгиевских крестов при большой разнице в возрасте и бунтарском казачьем характере спорить с подростком, не имевшим жизненного опыта, о власти, о земле и выступать так контрреволюционно: «Анархия – мать порядка!», «Попридержать бы хлеб в закромах!» По воле К. Приймы подросток-продработник Шолохов с необыкновенной легкостью опытного политика оказывается победителем в споре над забурунным казаком.

К. Прийма пишет, что из Базков Шолохов ушел в ЧОН, а несколькими строками ниже – что в Каргинский отряд ЧОН Шолохова не принимали потому, что он был мал ростом и не вышел годами: всего 15 лет.

Обратимся к приведенным выше спискам каргинских чоновцев и увидим, что среди них было 5 одногодков Шолохова, 8 комсомольцев 1906 года рождения, 1 – 1907-го и 2 – даже 1908 года. Вполне очевидно, что дело тут не в возрасте Шолохова, а рост вообще не имел значения.

По мнению К. Приймы, вступлению Шолохова в ЧОН помог случай. По заданию Каргинского ревкома он доставил срочный пакет Мошкарову, председателю окрисполкома.

Здесь надо уточнить: пакеты или донесения в округ доставляли, как мы знаем, специально выделенные коннонарочные при оружии. Нужно знать характер председателя ревкома Федора Чукарина, его отношение к Шолохову, чтобы понять: доверить везти срочный пакет подростку он не мог.

Документы свидетельствуют: Михаил Петрович Мошкаров был избран председателем окружного исполкома 23 января 1920 года. 18 февраля он заболел тифом. 14 апреля для поправки был временно откомандирован, должность председателя окрисполкома попеременно исполняли заведующий отделом управления (что соответствует секретарю исполкома) Д. Орлянский и член окрисполкома М. Зайцев. Только в июне Мошкаров приступил к исполнению обязанностей председателя окрисполкома.

11 марта, в связи с болезнью Мошкарова (от природы он был человеком болезненным), на должность председателя был выдвинут Михаил Аркадьев. 13 апреля Мошкаров назначается заведующим архивным отделом окрисполкома, а в августе – заведующим отделом управления, являясь одновременно членом окрисполкома. После откомандирования в область М. Аркадьева 19 мая председателем окрисполкома был избран С. Ушаков, а с 3 октября 1921 года – В. Ленский, затем И. Мельников.

Как видим, пребывание Мошкарова в должности председателя Верхнедонского окрисполкома было кратковременным и в силу его отрицательного отношения к казакам и казачеству – малопродуктивным.

Когда же юный Шолохов мог встречаться с Мошкаровым?

К. Прийма пишет: встреча Шолохова с Мошкаровым проходила в шумном, накуренном (это при болезненном состоянии Мошкарова!) кабинете, где у всех было на устах: хлеб, банды Фомина, Кондратьева, Мелехова (была банда Мелихова, а не Мелехова).

Как нам теперь известно, банда Кондратьева появилась в октябре 1921 года. Следовательно, все описанное Приймой могло быть не ранее октября, когда Мошкаров председателем окрисполкома уже не был.

К. Прийма в деталях раскрывает тему разговора: Мошкаров расспрашивал Шолохова о делах в Каргинской, как будто Каргинский ревком, секретарь ячейки РКСМ Покусаев не посылали в исполком донесений о положении в станице, не запрашивали у военкома винтовки с боеприпасами, не представляли списки чоновцев, в том числе и вооруженных.

Шолохов Мошкарову понравился, он рекомендует его в ЧОН. И снова удивительное незнание материала. Опять обратимся к спискам каргинских чоновцев и увидим, что ими были только комсомольцы и ни одного мобилизованного коммуниста. В ЧОН рекомендовала, направляла и вооружала винтовками ячейка РКСМ. Кроме того, вступающим в продотряд ЧОН надо было давать подписку о сроке службы в продотряде…

От Мошкарова Шолохов, как пишет К. Прийма, вернулся в Каргинскую, и вовремя. Сдав в ревком пакет, тут же стал в строй чоновцев и в ту же ночь с отрядом выступил в Казанскую, навстречу банде (это более 70 верст пешком!). Там к каргинскому отряду присоединились еще два отряда чоновцев. Три отряда неизвестной численности и неизвестно под чьим командованием в пешем строю стали преследовать конную, хорошо вооруженную, с пулеметами банду Фомина. За 70 верст от станицы Каргинской искали Фомина, а натолкнулись на банду Кондратьева.

Из предыдущих страниц мы знаем, что Вешенский взвод ЧОН был сформирован и начал действовать с середины 1922 года, когда банды Фомина, Мелихова и Кондратьева уже была разгромлены, их руководители были убиты и с политическим бандитизмом на Верхнем Дону покончено.

К. Прийма, безусловно, путает функции создаваемых частей особого назначения (ЧОН): одни части особого назначения были созданы в органах ВЧК для борьбы с бандитизмом и контрреволюцией. На Украине такие части под командованием Котовского и Буденного вели борьбу с Махно и махновщиной. В Донской области части особого назначения, как мы знаем, были созданы для оказания помощи в выполнении продналога. Но не только для этого. Если продотряд Вешенского взвода ЧОН выполнял чисто продовольственные задачи, то остальная часть красноармейцев взвода использовалась в качестве инструкторов по организации всеобуча – подготовки молодежи к призыву в Красную Армию.

И наконец, документы свидетельствуют: еще не был сформирован Вешенский взвод ЧОН, а Михаил Шолохов с февраля месяца уже находился в Ростове на курсах продинспекторов и возвратился в Каргинскую в мае.

К. Прийма Шолохова называет продармейцем. Это также неверно: продармеец – это тот же красноармеец, временно в составе воинской части командированный на продовольственную работу. Таким был 112-й Продовольственный полк, занимавшийся заготовкой продовольствия для Красной Армии, а не борьбой с бандитизмом. Михаил Шолохов в Красной Армии тогда не служил, следовательно, продармейцем не был.

Мог ли Шолохов рассказывать К. Прийме о том, что был чоновцем, продармейцем, командовал продотрядом? С полной уверенностью можно сказать, что нет. Уж он-то, в отличие от своего интервьюера, прекрасно знал обстановку тех лет на Верхнем Дону и такие неточности и несоответствия исходить от него не могли.

Зачем же понадобилось К. Прийме писать о том, чего не было и быть не могло, да еще ссылаться на слова самого Шолохова? Скорее всего, им руководило вполне объяснимое в то время, когда он писал свою статью, стремление добавить Шолохову лишней славы, показать читателю изначальную и полную лояльность Шолохова советской власти. Вряд ли он мог задаваться тогда таким простым вопросом: а нужна ли всемирно известному писателю, автору знаменитого «Тихого Дона», лауреату Нобелевской и многих других премий дополнительная слава, да еще такого нелитературного свойства?¹⁷

Юность Шолохова

По времени детство и юность Михаила Шолохова совпали с крушением старого мира, до основания изменившим многовековой и потому привычный уклад жизни донских казаков. Живя на донской земле, он своими глазами видел и знал их изнутри в дореволюционное время, в Первую мировую и гражданскую войны, с первых дней установления советской власти был свидетелем огромных разрушительных перемен в жизни и сознании тех, о ком собирался писать и писал всю жизнь.

Судьба подарила ему молодость, насыщенную великими бурями и событиями огромного исторического значения. Незаурядная наблюдательность, цепкая природная память каждодневно напитывали будущего писателя огромным жизненным материалом.

По своей природе донской казак – храбрейший воин; он же и великий труженик. Чтобы прокормить семью и жить безбедной жизнью, трудился он на земле с рассвета до позднего вечера, с ранней весны до глубокой осени. Богатые черноземом земли Придонья и природа щедро вознаграждали его за труд.

На Дону преобладал середняк. Свою землю казаки любили, берегли и стойко защищали.

Верой и правдой служившие веками царю и отечеству, атаманам и отцам-командирам, после установления советской власти казаки не представляли, какой стороной обернется для них жизнь, когда «мужики», силой оружия отобрав власть, обрезали им права, лишили честно завоеванных привилегий и даже права носить шаровары с лампасами, петь казачьи песни и просто называться казаками. Стали действовать строгие приказы, угрозы ревтрибуналом, ссылки в дальние и необжитые края Сибири; самыми расхожими словами стали: «царские прислужники», «белогвардейская контра», «гидры капитализма» и многие другие оскорбительные для гордого казака слова.

Не ошиблись ли верхнедонцы в выборе власти в феврале 1919 года, добровольно идя на перемирие с красными и признавая советскую власть? Не заблудились ли?

Придавленный силой оружия, последующими репрессиями свободолюбивый казак трудно и неумело вставал на ноги. Однако, какие бы трудности ни выпадали на его долю, жизнь брала свое. Казаков старшего возраста больше донимали житейские трудности. Молодым будущая жизнь рисовалась совсем иной, чем втихомолку поговаривающим в сторонке старикам и старухам. Разрушив до основания старое, покончив с «проклятым» прошлым и построив «коммунию», люди надеялись и верили, что в одночасье можно покончить с послевоенной разрухой и трудностями.

Самой активной и наиболее крикливой была та часть безземельных, которая никогда не держала в руках плуга, не сеяла, не пахала и с негодованием смотрела на старательных и потому зажиточных казаков. Особенно трудно решались житейские вопросы в хуторах, там жизнь перестраивалась медленнее и значительно труднее. Юный Шолохов видел это своими глазами.

Незанятость людей была велика. Если казаку советская власть все-таки оставила земельный надел, то иногородние по-прежнему ничего не имели. Кроме как заниматься домашним ремеслом (ковали, бондари, шорники, портные, столяры) или идти в наемные работники к богатым казакам, податься было некуда.

Трудности кругом: не было одежды, обуви, керосина и даже спичек. Для добывания огня вновь учились пользоваться трутом и кресалом. Высекая искру, шепотом приговаривали: «Ленин, Троцкий, дай огня!» В пятой главе восьмой части «Тихого Дона» Шолохов об этом напишет так: «Высекая искру, казаки вполголоса приговаривали: «советская власть, дай огня!»

Почувствовали трудности бывшие торговцы, хозяева магазинов, приказчики: пока проводилась продразверстка, всякая торговля, как мы знаем, была запрещена. Если Петр Михайлович Шолохов в первый год поступил на работу в районный приемный пункт, то Александр Михайлович определился на работу только с июня 1921 года.

В станичном исполкоме была крайняя нужда в грамотных людях, умеющих писать, считать, выдавать по документам зарплату, пенсии, пособия. Трудно за Шолоховых ответить, почему они не оказались на местах и должностях, где требовались грамотные люди, – например, в отделах исполкома: земельном, продовольственном, труда, финансовом, в собесе. Вероятно, этому препятствовала их недавняя служба приказчиками в торговом доме Лёвочкина, а кроме того, взятый курс на привлечение к работе в советских учреждениях бывших красноармейцев и явных пролетариев.

В первый год становления советской власти занятость молодых парней и девушек определялась домашним хозяйством и занятием матери и отца: сын коваля помогал отцу в кузне, дочь портнихи занималась шитьем, сын столяра осваивал столярное ремесло. Это у иногородних, безземельных. Дети казаков работали в поле.

Михаил Шолохов ни тем ни другим заниматься не мог: промысла и хозяйства во дворе не было. Только в середине 1920 года в хуторе Латышеве он поступил на временную работу учителем по ликвидации неграмотности среди взрослого населения. В течение двух месяцев он замещал учителя начальной школы Василия Константиновича Козина, пока тот находился в Ростове на курсах учителей.

Как рассказывал автору этих строк бывший ученик этой школы Антипов, занятия проходили вечерами в доме казака Тимофея Зимовнова, у которого под класс снимали комнату. Большая часть времени у обучавшихся уходила на воспоминания о старине, об участии в войнах, о восстании. По мнению Антипова, молодой Шолохов слушал их воспоминания с огромным интересом и вниманием. Работая в каргинской начальной школе, от коллектива учителей он ездил в Вешенскую на конференцию, организованную отделом народного образования.

Почти год Михаил Шолохов работал в Каргинском станичном исполкоме, председателем которого был Федор Чукарин.

Документы свидетельствуют, что в штате служащих исполкома значилась должность «журналиста», которую занимал Михаил Шолохов. Сохранилась в архивах «Раздаточная ведомость за уплату пайка, статистикам станицы Каргинской», в которой значится Шолохов Михаил, указана дата внесения денег и его роспись в получении пайка – 16 октября 1921 года: табак – V, фунта, спички – 5 коробок, мыло – V, куска¹.

Несколькими годами позже в своей автобиографии Шолохов напишет: «…Успел за шесть лет изучить изрядное количество специальностей. Работал статистиком, учителем в низшей школе, грузчиком, продовольственным инспектором, каменщиком, счетоводом, канцелярским работником, журналистом»². Живя в Москве, подрабатывал счетоводом, статистиком, грузчиком, в молодежной газете журналистом – тут ничего особенного нет: было такое время, а надо было зарабатывать на жизнь. Но это было потом.

1920–1921 годы для иногородних, не имевших земельных наделов и, естественно, запасов хлеба, были особенно трудными. Из хутора Плешакова Александр Михайлович, кроме одежды и небольшого запаса продуктов на дорогу, ничего с собой не привез. Осень и зиму пережили на запасах Прасковьи Герасимовны: была у нее корова-кормилица, птица, в погребе картошка, соленья. С весны кормильцем стал огород. Как рассказывали мне их соседи, Анастасия Даниловна много трудилась по хозяйству, не гнушалась черновой работой, на том была она воспитана с детства. Сын не проявлял заметного интереса к домашним делам, сидел за книжками, что-то писал, много времени проводил на рыбалке.

Бесцельное, по мнению матери, просиживание сына за книгами вызывало у нее раздражение, а порой и негодование; не раз она жаловалась соседям, что сын ей не помогает. Вся забота о семье ложилась на ее плечи. Чтобы подработать, она нередко нанималась копать и полоть огороды, делать соседям кизяки. Осенью ходила на гору за бурьяном на топку, собирала стебли подсолнуха, кукурузы, взвалив на спину, вязанками носила домой.

Сын Петра Михайловича Шолохова рассказывал: когда Михаил был гимназистом, за шалости ему нередко поделом перепадало; мать применяла довольно жесткие меры воспитания. Петр Михайлович, бывая у них, не раз заступался за Михаила, защищая его от наседавшей матери, грозно размахивающей свитым в веревку полотенцем. Александр Михайлович в такие минуты держал нейтралитет и ни одну из сторон не поддерживал.

Теперь же Михаил был взрослым, матери с ним не справиться. Зачастую, когда она работала в огороде, отец и сын сидели за книжками.

На душе отлегло, когда сын поступил работать в Каргинский исполком. Зарабатывал Михаил, конечно, мало, но все-таки поддержка семье.

По свидетельству близко знавших Александра Михайловича, было у них золотишко, и, видимо, немало. Упоминаемый выше Платон Федосеевич Корохов рассказывал: когда Шолоховы жили у них в слободке, главная хранительница «капитала» Анастасия Даниловна золото держала на улице, под порожками куреня. Соседка по Каргинской Елена Дмитриевна Баркина рассказывала, что мешочек с золотом Анастасия Даниловна держала опущенным на веревочке в колодце. Нет сомнения в том, что золото осталось со времен службы Александра Михайловича в компании Лёвочкина.

Как вспоминают каргинские старожилы, у казаков золото водилось: царскими монетами, в слитках, в различных изделиях. До революции они предпочитали пользоваться бумажными деньгами: на них был портрет царя – это вызывало доверие к ним и уважение к самодержцу. Мы уже говорили, что в первые годы советской власти золото у казаков не изымалось, хождения оно не имело, следовательно, не имело и ценности: золото надо было обменять на бумажные советские деньги, что в условиях хутора и станицы было непросто. С определенным риском его можно было обменять в городе у перекупщиков и спекулянтов. Смельчаки из Каргинской для этой цели ездили в Царицын, ближайший крупный торговый город.

Только в начале 1930 года с открытием магазинов под названием «Торгсин», что означало «Торговля с иностранцами», появилась возможность на золото или изделия из золота покупать товары и продукты высокого качества, и те же спички, которые можно было зажечь, чиркнув о подошву чирика или сапога. Рассказывали: один казак принес в магазин отлитый из золота кораблик, его оценили стоимостью в три магазина со всей наличностью. Кораблик у казака не приняли, посоветовали переплавить его в куски, и золото пошло в обмен на продукты…

В 1921 году на нижнем краю станицы Каргинской Александр Михайлович купил запущенное казачье подворье. Раньше в нем жила вдова с двумя малолетними девочками. В этот голодный год то ли с голоду, то ли от тифа вдова умерла. Дети остались круглыми сиротами. Соседка, Плотникова, взяла их на воспитание, а ставшее ненужным подворье продала Шолохову.

В мае 1919 года при подавлении Вешенского восстания наступающими полками 33-й Кубанской дивизии красных многие дома отступленцев в Каргинской были сожжены. Оставшиеся бесхозными дома казаков были реквизированы станичным исполкомом и отданы под жилье приехавшим в станицу руководителям разного назначения. В условиях голода, разрухи, свирепствующей продразверстки в Каргинской не оказалось желающих потесниться в курене и сдать под квартиру комнаты. Покупку Шолоховым старого подворья следует объяснять не бедностью покупателя, а отсутствием более подходящего, справного жилья.

Крытый камышом и соломой, рубленый курень на низком фундаменте, рубленые постройки хозяйственного назначения (свинарник, птичник, конюшня, амбар) давно требовали ремонта и приложения хозяйских рук. Известные трудности, неумение владеть инструментом привели к тому, что бывший приказчик до конца своей жизни так и не приложил рук, чтобы с облысевшей крышей курень и подворье привести в порядок…

С переездом Шолоховых в Каргинскую Михаила чаще можно было видеть в центре станицы, вечерами на игрищах и посиделках; в выходной день он подолгу сидит с удочками на рыбалке – до Чира рукой подать.

Рассказывая о далекой юности Михаила Шолохова, нельзя умолчать об этой увлеченности, которая осталась на всю жизнь. Соорудив посреди Чира помост и веером разбросав удочки, отшельником сидел Михаил днями. Знал он, где и под какой корягой, в каких ямах притаился сазан и чебак, а где не давали покоя ерши да пескари. Был он рыбаком терпеливым, знал многие секреты и тонкости рыбацкого дела, учился он у известного на всю слободку рыбака деда Кудиныча. Кто знает, может быть, этот Кудиныч и послужил прообразом того самого старого и опытнейшего рыбака в хуторе Татарском, который выловил в Дону Дарью Мелехову.

Во времена юности Шолохова, а в далекую старину тем более, рыбы в Чире было много, ловили ее бреднем, удочками, по весне и в ледоход черпаками. Вода была прозрачно-голубой, пили ее и животные и люди. Весной – одно загляденье: на песчаной отмели сазаны и чебаки парами бились у самого берега, выметывая икру; щуки, пригревшись на мелководье, неподвижно дремали в камышах.

Нередко около Михаила собиралась ватага ребятишек с самыми замысловатыми удочками. Он рассказывал им, как надо насаживать приманку, закидывать удочку. Непонятливым и бестолковым, кто сразу не мог уловить тонкостей рыбной ловли, советовал сначала на крючок насаживать лист лопуха, подергивая леску, ловить лягушек, а потом браться за настоящую рыбную ловлю. Леску сучили из конского волоса, удилищами служили длинные хворостины из тальника, который в изобилии рос в леваде бывшей помещицы Натальи Ивановны Поповой и у того же деда Кудиныча. Любовь к таловым удочкам Шолохов сохранил на всю жизнь, считая, что на их природный запах рыба сама тянется.

По увлечению рыбалкой Михаил водил дружбу с Григорием Мокроусовым, их нередко видели на Чире вдвоем: на рыбалку уходили в ночь, с собой брали чугунок, на берегу из мелочи варили уху или картошку. Михаил с детства любил картошку, сваренную в «мундире». В эти дни, навещая в Ясеновке бабку, он первым делом говорил: «Ба, свари картошки».

С Григорием Мокроусовым дружбу он поддерживал многие годы. В 1936 году по инициативе и при содействии Шолохова в Вешенской был открыт профессиональный драматический театр казачьей молодежи; по его рекомендации Мокроусов был приглашен на работу в театр. Одному из первых ему довелось сыграть роль деда Щукаря.

Вспоминают каргинские старожилы: где бы старые казаки ни собирались на перекур (а в исполкоме при участии Федора Чукарина он иногда длился часами), о чем бы ни говорили и ни вспоминали, рядом с ними, а может быть, чуть в стороне, сидел Михаил – в разговор не вступал, а слушал и слушал.

Мой брат, товарищ Шолохова по юношеским годам, рассказывал, что Михаил интересовался судьбами многих старых казаков, в том числе и казачьих офицеров. Если его интерес к казакам и истории донского казачества для многих товарищей был вполне понятен, то интерес к судьбам офицеров, атаманов вызывал явно недоумение: Мишка Шолохов интересуется, мол, контрой. Шолохов никогда не пользовался записной книжкой, память у него была необыкновенная. Несколько дней спустя он мог дословно, образным языком пересказать то, о чем рассказывали казаки. Замечали, что после посиделок с казаками он быстро уходил домой – может быть, затем, чтобы на бумаге зафиксировать важное и ценное.

Не раз и подолгу Михаил Шолохов беседовал с Григорием Яковлевичем Каргиным, бывшим казачьим офицером, окончившим до германской войны военную академию, ходил к нему домой. В эти годы Григорий Яковлевич работал учителем в начальной школе. Дончека не раз вызывало его в Вешенскую, допрашивало, но всегда он возвращался домой: в восстании он не участвовал против советской власти, не выступал и на стороне белоказаков не воевал.

В середине тридцатых годов при содействии Шолохова Григорий Яковлевич перешел работать учителем в еланскую начальную школу, где заведующим был однофамилец М. Шолохова, Владимир Шолохов, знакомый многим каргинцам. Любопытная деталь: в апреле 1935 года для еланской средней школы Шолохов просил директора Гослитиздата перечислить из причитающего ему гонорара «в уплату за грузовую машину, отпущенную для Еланской средней школы, у которой не оказалось презренного металла…».

Видели Михаила Шолохова во дворе старого казака Якова Алексеевича Дударева, одного из зажиточных каргинских казаков, державшего и при советской власти большое хозяйство и наемных работников. Обиженные батраки подкидывали ему «красного петуха», поджигали скирды сена, ломали паровую молотилку, но цепкий хозяин снова оправлялся, в длинной распущенной холщовой рубахе босиком хромал по двору, подгоняя работников.

Только служба сыновей в Красной Армии до поры до времени оберегала его от раскулачивания: очень умело он прикрывался справками от продагентов и всяких проверочных комиссий. Как грамотный человек и поддерживаемый такими же зажиточными казаками, в апреле 1921 года он был избран делегатом на съезд Советов Верхне-Донского округа. Окружное руководство не раз обвиняло председателя Каргинского исполкома Федора Чукарина в том, что он – коммунист, а идет на поводу у таких, как Дударев. Несколькими годами спустя Шолохов напишет повесть «Батраки», в которой легко угадывается фигура Якова Алексеевича Дударева.

Мы уже называли товарищей Михаила Шолохова по кружку самодеятельности. Был у Михаила товарищ-одногодок Семен Матвейчук. Жил он по соседству, в крайнем дворе казачьей слободки. Его родителей по-уличному называли «беженцы». С началом германской войны по эвакуации с Волыни на Дон приехало несколько семей, среди них были и Матвейчуки. Сначала они работали по найму у деда Кудиныча, затем, построив собственный дом, завели свое хозяйство. В Каргине они и прижились. У них Анастасия Даниловна брала молоко, бывал у них и Михаил.

Рядом с «беженцами» жила племянница Прасковьи Герасимовны – Мария Игнатьевна Бодовскова, по уличному прозвищу Маришка-зубатая. Бывал Михаил и у нее. Словом, что ни двор на окраине станицы, то знакомые либо дальние родственники. На протяжении всей своей жизни Шолохов помнил их, не забывал, к их нуждам всегда относился с заметным вниманием – это знали все.