Текст книги "Здесь был Рим. Современные прогулки по древнему городу"

Большой цирк

Хотя никаких зданий и даже почти никаких развалин на месте Большого цирка нет, он остается одной из самых живых древнеримских достопримечательностей: там лежат на траве, целуются, выгуливают собак, совершают пробежки и иногда проводят концерты и демонстрации.

Долина между палатинской и авентинской возвышенностями идеально подходила для спортивных состязаний. По легенде, впервые ее приспособил для этих целей сам основатель города Ромул, когда пригласил жителей окрестных деревень в только что построенный Рим – якобы полюбоваться архитектурой и посмотреть на состязания, а на самом деле – чтобы похитить невест для своих головорезов. «А когда подошло время игр, которые заняли собою все помыслы и взоры, тут-то, как было условлено, и случилось насилие», – рассказывает Тит Ливий[41]41
  Пер. В. М. Смирина.


[Закрыть]. Постоянный цирк на этом месте возвел царь Тарквиний Древний, а позднейшие правители его много раз расширяли, украшали, перестраивали после многочисленных пожаров. Подобно Колизею, Большой цирк был разбит на секторы, в каждом из которых имели право сидеть только люди определенного статуса (сенаторы, всадники и так далее). В отличие от Колизея, в цирке не было дискриминации по половому признаку – женщины и мужчины сидели вместе, и в «Науке любви» Овидий подробно рассказывает, как именно следует ухаживать за девушкой в таких идеальных условиях: предлагать подушку для сиденья, следить, чтобы какой-нибудь невежа в заднем ряду не утыкался ей в спину коленями, сдувать пылинки (настоящие или воображаемые). За этим занятием наш повеса совершенно не смотрит на арену, и о цирковых играх Овидий говорит до обидного мало.

Цирк в свою лучшую пору был великолепен. Плиний Старший считал его одной из трех самых красивых построек Рима. При Юлии Цезаре вокруг арены выкопали защитный ров с водой, при Августе поставили египетский обелиск из розового гранита (сейчас он на Пьяцца дель Пополо), при Нероне установили по всему периметру деревянные перила, обшитые слоновой костью, которые свободно вращались на оси. Сделано это было для того, чтобы когти львов или тигров, которым бы пришло в голову напасть на зрителей, соскользнули на этом защитном устройстве. На трибунах размещалась специальная императорская ложа – пульвинар. Однако если императору не хотелось жариться на солнце среди подданных, он с легкостью мог насладиться представлением из окон императорского дворца: склоны Палатина – естественное продолжение северных трибун Большого цирка. Наконец, в честь иудейских побед Веспасиана и Тита с восточной стороны арены установили тройную арку (которую не следует путать с Аркой Тита на восточной оконечности Форума).

Сколько народу вмещал Большой цирк – трудно сказать с определенностью. Плиний Старший приводит цифру в 250 тысяч. Если так, то смотреть на игры могла собраться четверть населения города.

Во время правления императора Антонина Пия, в целом довольно благополучного, в Большом цирке произошел самый масштабный по числу жертв несчастный случай за всю историю мирового спорта: при обвале трибун погибло 1112 человек. (Для сравнения: самая страшная спортивная трагедия в отечественной истории, давка в «Лужниках» во время матча московского «Спартака» с голландским «Харлемом» в 1982 году, по официальным данным, унесла жизни 67 человек.)

Последние состязания в Большом цирке состоялись в 550 году при готском короле Тотиле, и в этом же веке постройки цирка стали потихоньку растаскивать на строительный материал, так что до наших дней от них не осталось почти ничего, кроме жалких развалин «клеток» (о которых чуть позже) с восточной стороны.

Цирковые игры (ludi circenses) были разнообразны: атлетические состязания, навмахии (морские сражения), травли животных, постановочные битвы, «троянские игры» (что-то вроде выездки, в которой участвовали мальчики допризывного возраста), порой – особенно до возведения Колизея – даже гладиаторские бои. Но основным содержанием и смыслом цирка были колесничные бега.

Когда-то, в героические гомеровские времена, колесницы были грозным оружием, танками бронзового века. Но для римлян, требовавших хлеба и зрелищ (а если переводить эти слова сатирика Ювенала дословно, то «хлеба и цирков», panem et circenses), связь с боевым прошлым была чисто условной, и колесницы ассоциировались в первую очередь с развлечениями.

Перед началом скачек все участники представления проходили перед зрителями в торжественной процессии, которая называлась pompa (откуда наше слово «помпа»). Затем колесницы выстраивались в ряд на стартовой позиции в специальных загончиках под названием «клетки» (carceres). Клетки были расположены так, чтобы у каждого из участников оставалось одинаковое расстояние до линии старта. Количество лошадей в упряжке варьировалось от двух до десяти (десятерней, как вы помните, пытался управлять Нерон на Олимпийских играх), но чаще всего их было четыре. Чиновник, председательствующий на состязаниях, подавал сигнал, выпуская из рук белый платок; клетки открывались, и колесницы бросались вперед.

Римский ипподром не был ни круглым (хоть и назывался «цирк»), ни овальным; больше всего по форме он походил на канцелярскую скрепку, с одной стороны прямоугольную, с другой – закругленную. По средней линии арены шел высокий разделительный барьер, называемый spina («хребет»), по краям которого стояло по три конических столба, называемых meta («цель»). Возница должен был развернуть свою упряжку вокруг этих поворотных столбов. Чем ближе к барьеру и мете происходил разворот, тем меньше оказывалась дистанция, которую проходила колесница, и, соответственно, тем скорее она могла прийти к финишу. Но и риск врезаться в барьер при этом повышался.

На спине (ударение на первом слоге) стояли скульптуры, обелиски и приспособления, фиксирующие ход гонки. Эти приспособления имели вид семи шаров (точнее, яиц – в честь укротителей коней Кастора и Поллукса, которые вместе со своей сестрой Еленой родились из яйца, потому что их отец, Зевс, зачал их в облике лебедя) и семи дельфинов – в честь еще одного покровителя лошадей, бога Нептуна. Когда все колесницы проходили круг, служители снимали по яйцу и меняли положение дельфинов.

Кругов обычно делали семь, всегда против часовой стрелки. На старт могло выходить до двенадцати колесниц, но не все они доходили до финиша. Возница мог не справиться с управлением, врезаться в спину или в мету, столкнуться – случайно или нарочно – с другой колесницей; зрелищные аварии, которые, несомненно, составляли один из главных соблазнов скачек, назывались у римлян словом naufragio – «кораблекрушение». Возница обвязывал вожжи вокруг всего тела и наматывал их на руки, чтобы при необходимости тормозить лошадей всей своей массой, – но это означало, что в случае крушения у него почти не было шансов остаться целым и невредимым. У каждого колесничего имелся кинжал, чтобы быстро обрезать вожжи при падении – но далеко не каждый успевал его достать. Век возницы, как правило, был короток.

Зато удачливые спортсмены становились такими же героями толпы, как и в наши дни. Возницы обычно были людьми низкого звания – рабы, вольноотпущенники; однако после нескольких побед они скапливали достаточное состояние, чтобы выкупиться из рабства и уйти на покой. Никто этого не делал: тщеславие и адреналин не пускали. На счету многих были сотни побед. Поэтическая эпитафия одного такого героя сохранилась в стихах Марциала:

 
Я Скорпус, любимец шумного цирка.
Рукоплесканий твоих, ветреный Рим, я слышал немало.
Но лихая судьба мои посчитала победы
Вместо лет, и сочла стариком –
А всего двадцать шесть мне было.
 

Не только удачливые возницы, но и опытные лошади пользовались славой и почетом. Лучшие конные заводы находились в Северной Африке, в Испании и Лузитании (Португалии). В Рим лошадей доставляли специальным морским транспортом. К соревнованиям они приступали только по достижении трех лет. Жеребца (обычно в скачках участвовали жеребцы), выслужившего положенное, с почетом отпускали на вольный выпас. Но вряд ли такая судьба ждала многих. Античный ветеринарный трактат описывает многочисленные напасти, которым были подвержены цирковые кони: удары бича (как собственного возницы, так и соперников), повреждения языка от слишком сильно натянутых вожжей, травмы, нанесенные колесами и осями. Максимум мастерства требовался от коня, запряженного с внутренней (левой) стороны упряжки: при идеальном огибании меты он должен был буквально стоять на месте, позволяя трем своим товарищам описать дугу. Видимо, именно внутреннего скакуна отмечали надписями наряду с возничим на рельефах, мозаиках и фресках, посвященных победителям.

Но одного лишь соперничества возниц было бы недостаточно для того уровня боевого безумия, которым была пронизана атмосфера скачек. Дело в том, что скачки были не индивидуальным, а командным спортом. Для обозначения понятия «команда» использовалось слово factio, во множественном числе factiones – то же самое, которое в республиканскую пору обозначало нечто вроде политических партий. Их было четыре: белые, красные, синие и зеленые. Позднеантичные христианские авторы, которые в ходе страстного осуждения языческих развлечений сообщили довольно много технических подробностей, уверяют, что эти цвета обозначали времена года (например, синий – осень). При Домициане к ним добавились пурпурный и золотой, но это нововведение просуществовало недолго.

Болельщики во все эпохи совершенно одинаковы. Люди, склонные брюзжать по поводу слишком рьяного увлечения спортом, – тоже. Вот что писал Плиний Младший в одном из своих писем:

Плиний Кальвизию привет.

Все это время я провел среди табличек и книжек в самом приятном покое. «Каким образом, – спросишь, – мог ты добиться этого в городе?» Были цирковые игры, а этим родом зрелищ я отнюдь не увлекаюсь: тут нет ничего нового, ничего разнообразного, ничего, что стоило бы посмотреть больше одного раза.

Тем удивительнее для меня, что тысячи взрослых мужчин так по-детски жаждут опять и опять видеть бегущих лошадей и стоящих на колесницах людей. Если бы их еще привлекала быстрота коней или искусство людей, то в этом был бы некоторый смысл, но они благоволят к тряпке, тряпку любят, и если бы во время самих бегов в середине состязания этот цвет перенести туда, а тот сюда, то вместе с ней перейдет и страстное сочувствие, и люди сразу же забудут тех возниц и тех лошадей, которых они издали узнавали, чьи имена выкрикивали. Такой симпатией, таким значением пользуется какая-то ничтожнейшая туника, не говорю уже у черни, которая ничтожнее туники, но и у некоторых серьезных людей; когда я вспоминаю, сколько времени проводят они за этим пустым, пошлым делом и с какой ненасытностью, то меня охватывает удовольствие, что этим удовольствием я не захвачен. И в эти дни, которые многие теряют на самое бездельное занятие, я с таким наслаждением отдаю свой досуг литературной работе. Будь здоров[42]42
  Пер. М. Е. Сергеенко.


[Закрыть].

Естественно, соперничество порой доходило до стычек, драк, кровопролития. Римская страсть к скачкам передалась византийцам. В 532 году спортивные страсти константинопольских болельщиков переросли в восстание, в ходе которого сгорело полгорода, а император Юстиниан едва не лишился престола.

Интересно, что преданность какой-то конкретной команде (из которых самыми популярными были синие и зеленые) была свойственна именно болельщикам, а не возницам: из эпитафий и других свидетельств очевидно, что многие спортсмены на протяжении своей карьеры выступали за разные команды, нередко – за все четыре. Зато от болельщиков до нас дошли свинцовые таблички с заклинаниями такого содержания: «Демон, кто бы ты ни был, с этого дня, с этого часа, с этого мгновения истязай и казни лошадей “зеленых” и “белых”, убивай их возниц, обрушь колесницы, не оставь дыханья в их телах». «Искалечь каждый член, каждое сухожилие, плечи, лодыжки и локти “красных” возничих, доведи до исступления их рассудок, их разум, их чувства, пусть они не знают, куда правят, выдави им глаза, пусть не видят пути – и они, и их кони».

Бен-Гур

В 1880 году американский генерал Лью Уоллес опубликовал роман о жизни и судьбе иудейского аристократа, чья жизнь преображается от соприкосновения с Христом и первыми христианами. Роман назывался «Бен-Гур: История Христа». Уоллес провел долгие годы в библиотеках, стараясь узнать все, что можно, о жизни римской Иудеи – о тканях, которые тогда носили, о местной флоре и фауне, о быте, об архитектуре и строительстве. Критики всегда относились к «Бен-Гуру» пренебрежительно, но коммерческий успех романа был феноменален. Он быстро потеснил «Хижину дяди Тома» с первого места в списке бестселлеров и оставался самой многотиражной американской книгой (за исключением Библии) до появления «Унесенных ветром». Успех «Бен-Гура» заставил религиозную американскую публику пересмотреть отношение к безбожной практике писания романов, так что в истории американской литературы Уоллес сыграл далеко не последнюю роль.

Но едва ли не большую роль он сыграл в истории кино. Сцена гонок на колеснице, в которой главный герой соревнуется с бывшим другом детства, а ныне злейшим врагом, римлянином Мессалой, из экранизации 1959 года стала легендарной. Не всем известно, что до «Бен-Гура» с Чарлтоном Хестоном в главной роли, фильма, который собрал одиннадцать «Оскаров», спас от финансового краха компанию MGM и возродил интерес к древнеримским сагам на большом экране, был немой фильм 1925 года с выдающимся Рамоном Новарро в главной роли и в нем тоже центральное место занимала колесничная гонка. Там, правда, не было феноменального прыжка белых коней Бен-Гура через обломки разбившейся колесницы, но по уровню операторской работы и по напряженности кадра «Бен-Гур» 1925 года едва ли не превосходит знаменитый ремейк. Уже тогда при подготовке пришлось серьезно задуматься о том, как именно была устроена технология римских цирковых скачек – в современном спорте никакого аналога им не существует. Съемки обоих «Бен-Гуров» по праву считаются выдающимися достижениями так называемой «практической археологии». Но даже это еще не все! В 1907 году, в младенческую пору синематографа, был снят пятнадцатиминутный «Бен-Гур» – тоже с колесничной гонкой! В роли возниц выступали пожарные со своими водовозными клячами; сцену снимали на пляже в Нью-Джерси.

После заката Римской империи Большой цирк постепенно стал исчезать под наслоениями песка, культурного слоя и средневековых зданий. Тем не менее даже на рисунках xvi века – через тысячу лет после того, как последняя колесница проскакала по арене, – видно, что многие своды и стены строений еще стояли, хотя и поросли травой и деревьями. В середине xix века англоитальянская газовая компания построила прямо на территории цирка газовый завод, который работал на этом месте, отравляя вид и воздух, больше пятидесяти лет. Только в 1930-е годы все позднейшие наслоения были снесены, и Большой цирк превратился в призрачную, но благородную тень самого себя. В 2006 году 700 тысяч болельщиков приветствовали там итальянскую сборную, с победой вернувшуюся с чемпионата мира по футболу.

Глава восьмая
Марсово поле, или Обелиски и мавзолеи

Где искать настоящий Рим? – Четыре буквы на Ларго ди Торре Арджентина. – «Ты Кесаря сразил и, мертв, объемлет он Помпея мрамор горделивый». – Богоугодный храм или богопротивный театр? – Последний триумфатор. – Сколько хлеба полагается трехлетнему ребенку. – Ганнибал о жадности римлян. – Надпись на Пантеоне: не верь глазам своим. – Самый дорогой напиток в истории человечества. – Купол на все времена. – На что пошло бронзовое убранство Пантеона. – Откуда взялось слово «пасквиль»: говорящие статуи. – Вертикаль власти по-древнеримски. – Что римляне знали о слонах. – Почему Пьяцца Навона похожа на стадион. – От республики к империи: жизнь и судьба Октавиана Августа. – Как археологи спасали Алтарь мира. – Новое платье Алтаря и международный скандал. – Рельефы: от императора до червяка. – Чтобы найти, надо знать, где искать. – Мавзолей: слово и понятие. – Политическое завещание Августа. – Мавзолей-II в Ватикане. – Связь времен: торгово-промышленная палата в римском храме. – Ужасы войны на колонне.

Форум, Палатин, Капитолий, Колизей – все эти места овеяны древностью, окружены легендами и переполнены туристами. Но в отсутствие иноземных толп и громогласных гидов жизнь там замирает. Трудно представить романтический фильм, где чувства героев зарождались бы возле храма Сатурна или под Аркой Константина. Зато Марсово поле живет настоящей жизнью. Ранним утром в узких улочках открываются кофейни, брокер в галстуке слезает с велосипеда, пьет у стойки (так дешевле) обжигающую каплю эспрессо и едет дальше, мимо памятника мраморной ноге, на биржу – в храм Адриана. На Кампо деи Фьори зеленщики расставляют прилавки со свежей земляникой и помидорами. Возле фонтана Треви в пять утра – только фотограф-иностранец с огромной камерой и штативом и девушка с блокнотом и карандашами. Вокруг Пантеона лихо разъезжают мусороуборочные машины, подбирают листовки: вчера на площади прошла политическая демонстрация.

Не случайно почти все режиссеры, снимающие фильмы в Риме, отдав дань уважения Форуму и Колизею, предпочитают помещать главные моменты жизни персонажей в антураж Марсова поля.

Поле

Античный Рим был огромным городом, намного больше средневекового и возрожденческого. Когда империя стала угасать, а население сократилось в сотни раз, жизнь из монументальных кварталов и опустевших дворцов ушла, сосредоточившись в том «треугольнике», который образован крутым изгибом реки и примерно совпадает с Марсовым полем (хотя четких границ у участка с этим названием нет).

Но вот что странно: когда греческий географ Страбон, подолгу живший в Риме во времена императора Августа, в своем монументальном труде с описанием всего известного мира писал про Рим, он, во-первых, посвятил столице мироздания всего несколько абзацев, а во-вторых – сосредоточился именно на этом, казалось бы, не самом парадном участке земли. «Помпей, Божественный Цезарь, Август, его сыновья, друзья, супруга и сестра превзошли всех остальных, не щадя усилий и расходов на строительство. Большая часть этих сооружений находится на Марсовом поле, где к природной красе присоединяется еще красота, искусственно созданная. В самом деле, и величина поля вызывает изумление, так как, несмотря на столь большое число людей, которые играют в мяч, катают обруч или упражняются в борьбе, там все-таки одновременно остается место для беспрепятственного бега колесниц и всяких других конных упражнений. Затем окружающие Марсово поле произведения искусства, земля, круглый год покрытая зеленым газоном, и венки холмов над рекой, тянущихся до ее русла, являют взору вид театральной декорации, все это представляет зрелище, от которого трудно оторваться». За этим следует подробное описание Мавзолея Августа, потом – несколько беглых, дежурных слов про Форум, Палатин и Капитолий и окончательный вывод: «Таков Рим»[43]43
  Пер. Г. А. Стратановского.


[Закрыть].

По легенде (почти все рассказы об истоках римских реалий приходится начинать именно так), Марсово поле принадлежало семейству Тарквиниев – династии последних римских царей. Когда Тарквиниев изгнали из города, их владения перешли в пользование народа, а урожай злаков, как мы рассказали в предыдущей главе, почему-то выкинули в Тибр.

Первое и очень долго единственное общественное здание на Марсовом поле так и называлось – «Общественное здание» (Villa Publica). Поскольку его следов до сих пор не нашли, трудно с уверенностью сказать, как оно выглядело; некоторые изображения на монетах и на Капитолийском мраморном плане дают основания предположить, что это был обширный «загон», обнесенный стенами, в середине которого стояло двухэтажное здание. В этом месте в республиканские времена проводился ценз (перепись населения) и совершался набор войска.

Название улицы и площади не имеет отношение к стране Аргентине. Оно происходит от названия башни дома, который построил поблизости, на Виа дель Сударио, папский церемониймейстер xv века Иоганн Бурхард, родом из города Страсбурга, латинское название которого – Аргенторат. В 1988 году страсбуржцы отпраздновали 2000-летний юбилей города – как обычно в ситуациях, когда отмечается годовщина события, случившегося до рождества Христова, с ошибкой на год. Та башня, которая возвышается в углу археологической зоны, – это не башня Арджентина, а так называемая Торре дель Папито (дословно – «башня папика»), чье строительство приписывают антипапе Анаклету II, человеку маленького роста.

Именно там по приказу диктатора Суллы произошло убийство нескольких тысяч сдавшихся в плен самнитских воинов. Сам Сулла в этот момент председательствовал на заседании Сената в храме Беллоны, и когда из Виллы стали доноситься стоны и крики, хладнокровно сказал замершим в ужасе вельможам: «Продолжим заниматься делом, отцы сенаторы, – это кучку смутьянов казнят по моему приказу».

Мы начнем нашу прогулку по Марсову полю с юга, со стороны Бычьего форума (который иногда не выделяют в особый район, а считают частью Марсова поля), в секторе между Корсо Витторио Эммануэле II и небольшой улицей с готическим названием Виа делле Боттеге Оскуре («Улица темных лавок»). С запада этот сектор ограничивает Виа ди Торре Арджентина, и вдоль нее, на шумной площади с трамваями, расположилась одна из самых старинных римских археологических зон.