Текст книги "Пятиозерье"

Глава 4

10 августа, 11:57 , Солнечноборск, Церковь Благовещения Господня.

Зачем я сюда иду? – эта мысль не покидала Свету почти всю дорогу от больницы до церкви. Мой бред, плюс буйная фантазия Пробиркина, плюс иссушившая мозги жара – и готов диагноз: коллективное помешательство на почве фильма “Экзорцист”…

Солнечноборск – маленький, сонный, прокаленный солнцем городок – казался вымершим. Ни одного человека на улицах. Ни одного. Даже странно… Света резко остановилась, осмотрелась. Куда-то она не туда зашла, решив узенькими, тенистыми переулками срезать путь между ЦРБ и храмом Благовещения Господня.

Всё было чужим. Всё стало другим и незнакомым. Солнце куда-то исчезло, хотя только что сияло на синем, без единого облачка, небе. Тени сгустились, слились в сплошную черноту, хищно подступили. Дома-призраки пялились бельмами окон. И – ни звука.

Она нерешительно сделала шаг, другой… Стало еще темнее. Подняла голову – и не увидела сверху ничего . Ни по-прежнему синего неба, ни затянутого неизвестно откуда налетевшими тучами, – ничего. Однотонная темно-серая поверхность.

Свете стало страшно.

Мир остался прежним, убеждала она себя, это всё происходит со мной, дурнота, в глазах потемнело, сейчас пройдет… И сама не верила себе. Она огляделась, пытаясь найти хоть что-то живое, зацепиться, выдернуть себя из затягивающей воронки безумного серого мира.

И увидела…

Совсем рядом, за поворотом, за угловым домом, – был мир настоящий . Там светило солнце – отблески его долетали сюда, в безжизненный темный переулок. Там раздавались звуки – она не понимала их природу, да и некогда было анализировать, Света торопливо ускорила шаг, спеша выйти туда…

Дошла до угла и замерла, не в силах поверить увиденному. Мир — там — был настоящий.

Но – не наш.

Не бывает в нашем мире таких домов. Таких деревьев. Таких людей. Всё похожее, но чуть-чуть иное. Чужое. Линии пересекаются немного под другими углами, пропорции людей и предметов чуть искажены… Казалось, кто-то пошутил, подвесив посреди улицы огромную голографическую картину художника – и отнюдь не реалиста.

Света ощутила спиной мягкое давление.

Словно ее ненавязчиво подталкивали: шагни, окажись там, и все твои неприятности и непонятности закончатся… Чужой мир переливался яркими красками – и звал ее. Звал без слов и звуков, но ошибиться было невозможно – ее там ждут, она там нужна, надо сделать всего несколько шагов…

Света зажмурилась и круто развернулась. И побежала, не открывая глаз.

Ей повезло – не ударилась на полном ходу о столб, стену, или древесный ствол. Слепой бег закончился среди чего-то упруго подающегося, но колючего. Света открыла глаза.

Всё стало, как и прежде. Яркие пятна солнечного света перемежались на асфальте с тенями деревьев – обычными, не мертвыми и не хищными. В ветвях щебетали птицы. Где-то неподалеку работал автомобильный двигатель, раздавались голоса. Упруго-колючее оказалось кустом акации.

Кошмар.

Очередной кошмар. На это раз не во сне…

Света ощутила (редкий для нее случай) приступ злости. И – уверенность, что делает именно то, что нужно. Раз уж ей стали посылать видения наяву – значит, она на верном пути. И останавливаться нельзя.

Она пошла к церкви Благовещения Господня кружным путем, по главным улицам, где катили машины, а по тротуарам спешили прохожие…

…Света подсознательно надеялась встретить пожилого священника, с седой лопатообразной бородой и с мудростью веков во взоре.

Но выглянувший на настойчивый стук отец Валентин оказался почти ее ровесником – круглые очки в тонкой оправе, щуплая фигура, старый подрясник закапан зеленой краской. И не прозвучало никаких: “Пошто стучишься во двери храма божьего, дочь моя ?”

– Чем обязан? У вас что-то срочное? Службы сегодня нет, заявки на отпевания и венчания принимаются с утра, а теперь, извините, я немного занят…

Всё снова показалось смешным и нелепым, а их с разговор с Доктором – бредом двух идиотов… Света отбросила старательно отрепетированную полуправду и сказала, глядя собеседнику прямо в глаза:

– Мне нужна святая вода. Очень нужна.

– Но святая вода не предназ… – священник осекся, с трудом отвел взгляд, помотал головой, будто пытаясь отогнать внезапно вставший перед глазами морок.

Сбившись с мысли, он продолжил, теребя машинальным жестом редкую, никак не желавшую расти как положено бородку:

– Есть проблемы, решать которые должна только церковь, и никто иной. Иначе результаты могут быть э-э… непредвиденные. Дочь моя, – спохватившись, добавил он уставную формулу.

– Спасибо, я справлюсь сама. – Света снова поймала его взгляд, и, не давая времени на отказ, протянула восьмисотграммовую банку с винтовой крышкой, на всякий случай заботливо стерилизованную – совсем как под варенье, над паром от чайника…

– Н-не надо, подождите, я сейчас, одну минуточку.

Пастырь душ человеческих суетливо исчез в недрах церкви, оставив Светлану на паперти. Через пару минут возвратился, неся пузатый металлический сосуд с широким горлом, плотно закрытый металлической же пробкой.

– Вот, возьмите. Потом вернете, если… А может, мне все-таки пойти с вами?

Судя по тону, отец Валентин подспудно надеялся, что девушка со странным взглядом откажется и навсегда исчезнет из его жизни. Света задумалась. Одной было страшно. Но потом вспомнился Лешка, сильный и умный, и то, во что он превратился. Она молча покачала головой и начала спускаться по ступеням, прижимая к груди драгоценный сосуд.

Странно, батюшка не пригласил войти в храм. И даже не спросил имени, мелькнула у нее запоздалая мысль. Света толкнула свежевыкрашенную калитку и не увидела направленного ей спину крестного знамения…

10 августа, 11:59, лесная дорога.

Шальной кураж, не покидавший Миху в последний час, испарился за несколько секунд – после того, как он услышал чужие выстрелы и увидел падающего Укропа – а потом Слона, стреляющего поверх капота “уазика”.

Кирилл Ященко (он же Слон) оружие любил, но большей частью платонически, – стрелять из “калашникова” ему еще не приходилось. Автомат прыгал и дергался в его руках, как будто был живым и стремился вырваться, – но резко контрастировал со спокойным и сосредоточенным лицом Слона.

Миху отпустило . Он вдруг понял, что это не компьютерная “стрелялка”, где в запасе есть пяток жизней, что всё всерьез, что вокруг летают настоящие пули, и одна из них может попасть в него, и это будет очень больно…

Позабыв напрочь про пистолет и про всё свое суперменство, Миха лихорадочно сдирал с себя окровавленный китель, когда за них со Слоном взялись по-настоящему.

Подоспевшие ребята Кравца ударили по “уазику” в пять стволов. Машина тут же осела на пробитых колесах. Стекла и фары разлетелись сотнями осколков. Из-под изрешеченного капота засвистели струи пара…

Двигатель закрыл присевшего Слона от жалящей смерти, патроны у него закончились, а все запасные магазины лежали в стремительно превращающейся в дуршлаг кабине…

– А ведь это, Миха, и не бриганы вовсе, – насмешливо сказал Слон; чувство юмора порой прорезалось у него в неожиданные моменты. – Пора валить нам отсюда…

Миха не отозвался.

Слон повернулся к нему.

Приятель лежал у полуоткрытой дверцы, и верхней части головы, начиная от нарисованных маркером бровей, у него просто не осталось. Трудно назвать головой мешанину из мозга, осколков кости и волос.

Слон сочувственно хмыкнул. Вынул из кармана скомканную зеленую повязку, быстро провел несколько раз по автомату и сунул теплую рукоять в руку Михе, с трудом разведя скрюченные пальцы.

В этот момент вспыхнул бензин, вытекающий из простреленного бензобака.

10 августа, 12:02, лесная дорога.

– Левее, Муха, левее! Отрежьте их от зеленки, кончайте всех разом! – Майор быстро говорил в рацию, не отрывая глаз от бинокля.

Запищал зуммер и замигала лампочка – вызов от Дерина. Срочный вызов на аварийной частоте.

Майор какое-то время не реагировал, глядя, как вторая пятерка бойцов под прикрытием шквального огня обходит засевших за “уазиком”. Потом дернул рычажок переключения частоты.

– Мы нашли их, что у вас за пальба? – выпалил капитан на едином дыхании, не тратя время на позывные.

– Кого нашли? – удивился майор.

– Да наших же! Точно они, словесные портреты совпадают, у двоих боты лагерные, а у одного даже куртка осталась, со штампом той колонии…

Ну и с кем же мы тут воюем, подумал майор, кто положил Тунгуса?.. И, скорее всего, экипаж “уазика”?

– Картина интересная, – продолжил Минотавр. – Взломанная синяя “шестерка”, рядом четыре места холодного груза. Трое точно наши клиенты, а один нет, наверняка цивильный. У него и у одного из “наших” огнестрельные. Еще двоих, похоже, голыми руками уделали. Однако ни одного ствола рядом. Сдается мне, четвертый ушел – и с полным арсеналом.

Да тут у них чуть не под каждым кустом трупы, подумал майор. Странное что-то творится. Курортная, бля, зона… И что там за “цивильный”? В осаждаемом “уазике” ехали трое… Сообщники? И бунт, и побег спланировали заранее? Спланировали для одного-единственного человека, а отыгравших свою роль попутчиков устранили? Версия хромает, излишне много наложилось случайностей и импровизаций для просчитанной и подготовленной акции… Ладно, в любом случае неизвестных людей, шастающих тут с оружием и стреляющих в кого попало, необходимо нейтрализовать. А называя вещи своими именами – уничтожить. Правда, нет никакой гарантии, что эти – последние, что зачистка на этом закончится…

Майор принял решение и заговорил в передатчик:

– Значит так, Минотавр. Ты в трех километрах от “Варяга”, жми туда. У машины оставь двоих с рацией. Всех встреченных задерживать, стрелять только ответно. Дойдешь до лагеря – доложишь. У нас заварушка непонятная какая-то; не знаю, на кого мы тут напоролись, но это не наш четвертый. Не один, по крайней мере. В любом разе с ними сейчас заканчиваем. Все, до связи.

Насчет “сейчас” майор ошибся. И сильно.

10 августа, 12:02, Дол “Варяг”.

Степаныч вышел из дверей административного здания и неторопливо огляделся. Вид у него был спокойный и довольный, даже отчасти безобидный, – ружье мирно направлено стволами в землю.

Но выцветшие глаза глядели по сторонам настороженно и хищно. Рыжая где-то здесь… Он чуял ее, как волк чует добычу, и ей не уйти, не спастись, не спрятаться…

А вот и она! Показалась у служебного выхода столовой, натянула белый халат и думает обмануть старого охотника. Выстрел навскидку – тело в белом халате оползает по серой стене, из разжавшихся пальцев выпадает зажигалка и не зажженная сигарета…

Степаныч уже не смотрел туда, он шел дальше, Рыжая наверняка в вожатской и он придет и поговорит с нею, как поговорил с Горловым, очень приятно поговорить после восьми лет молчания…

Ага, вот что-то метнулось в кусты. Боишься? Прячешься? Правильно боишься и зря прячешься, Рыжая.

“Лебо” рявкнуло по мелькнувшему силуэту, бекасинник [6]6
  Бекасинник – мелкая дробь.


[Закрыть] прошел широким снопом, сбивая листья и срезая веточки. Степаныч скривился. Нет, дробью ее не возьмешь, нужна картечь по меньшей мере…

Он нашарил с краю патронташа заботливо припасенные на волков патроны, быстро перезарядил двустволку, небрежно уронив на землю стреляные гильзы…

Поварихе Вере, так не вовремя выскочившей на очередной перекур, повезло.

Две маленьких, на куликов рассчитанных дробинки засели у нее в мякоти плеча. Упала и не поднималась она больше от страха и неожиданности. Когда жуткая фигура в синей спецовке исчезла, Вера на четвереньках, но быстро юркнула обратно в столовую.

На кухне никто ничего не слышал: гудели холодильники и шкворчали плиты, дребезжала изношенная посудомоечная машина, натужно стонущие вентиляторы гнали с улицы отнюдь не прохладный воздух. Женщины, увидев поднимающуюся с четверенек Веру, бледную, с окровавленным рукавом, дружно заахали. Она, ни на кого не обращая внимания, бросилась к крохотному кабинету заведующей, где стоял телефон.

…Из вожатской Рыжая успела сбежать, понеслась сломя голову к БАМу – Степаныч пальнул вслед, промахнулся и быстрым шагом двинулся вдогонку.

В окне четвертого корпуса мелькнуло ее ненавистное лицо – и заряд картечи тут же вынес стекло. Из палаты раздался длинный, истошный крик на одной высокой ноте. Кому-то было там больно, но это опять оказалась не Рыжая – теперь Степаныч хорошо разглядел ее пеструю футболку, там, впереди, у волейбольной площадки… И выстрелил снова.

Проходя под огромной, вековой сосной, он на секунду подумал, что Рыжая могла залезть на дерево и затаиться в ветвях. Но поднять голову не успел – увидел силуэт проклятой сучки, исчезающий в дверях БАМа.

10 августа, 12:05, ДОЛ “Варяг”, шестой корпус.

Ну куда же могла деться Астраханцева, думала Масик. Ленка, конечно, особа взбалмошная и непредсказуемая, но чтобы вот так все бросить и исчезнуть… Горловой рвет и мечет… и я тут тоже ни пришей ни пристегни, одна Алина отряд на себе тянет… Да и половина мальчишек из леса не вернулась…

Занятая своими мыслями, Масик выстрелов поначалу не услышала, – вернее, не обратила внимания. Но вслед за первыми двумя грохотнуло еще и еще, уже гораздо ближе. Раздались испуганные вопли, и отчаянный девчоночий визг, и чей-то наполненный болью протяжный крик-стон.

Она подбежала к окну, не допуская, что происходит что-то страшное и смертельно опасное, успокаивала себя обрывочными мыслями о шутниках-мальчишках и взрываемых ими петардах – и сама не верила этим мыслям.

Невысокого седого человека в поношенной спецовке Масик увидела сразу. Человек даже с ружьем в руках не выглядел опасным, скорее напоминал персонажа какой-то старой комедии, – не то колхозного сторожа, не то браконьера-неудачника…

А затем двустволка быстро повернулась влево, выплюнув язык пламени. По ушам ударил раскатистый грохот. Крики стали громче.

Масик, замерев, следила, как стрелок на ходу перезарядил оружие и, ускорив шаг, скрылся в открытой двери БАМа.

Через несколько томительно-долгих секунд внутри раздался приглушенный выстрел, сразу за ним второй… Масик помотала головой, словно отгоняя наваждение: не бывает! не бывает такого в реальной жизни! какая-то инсценировка, что-то связанное с сегодняшней игрой…

Синяя фигура снова показалась в дверях БАМа. И направилась прямиком к шестому корпусу.

К нам, поняла Масик.

И поняла другое – никакая это не игра. Все всерьез.

Глава 5

10 августа, 12:05, огородик завхоза Обушко.

Володя трепыхался, как повисшая на леске рыбина.

Физической подготовкой он не блистал, и изогнуться, добраться руками до петли у него никак не получалось.

Результатом беспорядочных дерганий стало лишь слабое раскачивание туда-сюда. Да еще растущая боль в мышцах живота. На одном из качаний Володя как-то сумел дотянуться, ухватиться за ближайшую ветку – вцепился, потянул изо всех сил в безумной надежде, что провод оторвется, лопнет.

Оторвалась ветка.

Тогда он закричал. Крик получился не очень громкий, больше похожий на хрип. Потом его стошнило. Полупереваренные остатки скудного завтрака выплеснулись на бутылку, на стакан, на черствую четвертушку хлеба.

Лицо побагровело. Перевернутый мир казался красным. Кровь билась в висках. В ушах грохотал пульс – все громче и громче. Раздавшиеся в лагере выстрелы Володя не услышал за этим грохотом.

Он не сдался, он продолжал кричать-хрипеть – все тише. Продолжал дергать немеющими ногами – все слабее.

…Еще одна нить натянулась до предела – и лопнула.

Нашли Володю через двое суток. Нашел вернувшийся из города завхоз Обушко.

10 августа, 12:06, ДОЛ “Бригантина”.

Боровский, начальник “Бригантины”, просидел без телефонной связи почти до полудня. Старшина Вершинин к нему не доехал по известной причине – и тоже не смог предупредить о развернувшихся вокруг Пятиозерья событиях.

В результате Боровский узнал о запрете игры с опозданием на два с половиной часа. И отреагировал не особо оперативно – по причине того, что в милицейских протоколах именуется средней степенью опьянения. Впрочем, процесс шел по нарастающей, и в скором времени грозил выйти на следующую ступень…

О звонке из РУВД Боровский не вспомнил, даже когда в его кабинет с тревожной вестью заявился Глеб Ютасов по прозвищу Глобус – старший вожатый “Бригантины” и старый приятель СВ (а в последние времена – подельник )… Глобус ошарашил с порога: один из их мальчишек, игравших в “Зарницу”, найден мертвым. Найден возле палатки со знаменем – теперь опустевшей. Есть подозрение, что умер от перелома шейных позвонков.

– Дя-я-я? – пьяно протянул Боровский. – И … то с ним. Выпить хочешь?

Глобус не хотел. Понял, что всё решать и делать придется самому, – но любую ошибку впоследствии можно будет свалить на этого алкоголика. И вышел из кабинета.

Решение казалось очевидным – свернуть игру. Ютасов приступил к его реализации. Торопливо посеменил к радиорубке, чтобы вызвать по трансляции оставшихся в лагере воспитателей и вожатых. Сам Глобус в лес соваться не собирался.

Был он ровесником СВ– сорок с небольшим, и внешне напоминал поросенка, которого любовно откармливали к рождеству, но потом почему-то забыли зарезать. Напрочь забыли. А поросенок жил себе и жил, приобретя с годами обширную лысину и украсив пятачок очками с толстыми линзами.

До рубки Глобус не дошел. В длинном коридоре, полутемном и пустынном, его поджидал мальчишка. Лет тринадцати, из “тэвешников” – благосклонного внимания Глеба чаще всего удостаивались как раз они.

Пухлые губы Ютасова расцвели в улыбке – он узнал паренька. Из новеньких, дрессура почти закончена, скоро можно будет выпускать к клиентам.

– Тебе чего, Машенька? – спросил он ласково. Без свидетелей он называл своих пассий именно так. Он ждал какой-нибудь просьбы, и загодя уже собирался ее выполнить, поощрить за покладистость…

– Пидор гнойный! – выкрикнул мальчишка. Сделал быстрое движение рукой, развернулся и побежал по коридору.

Слащавая улыбка Ютасова мгновенно сменилась злобной гримасой. Он бросился было следом, но на втором шаге остановился из-за резкой, обжигающей боли, пронзившей внутренности.

Опустил глаза – из округлого, нависшего над ремнем брюшка торчала рукоять финки. Трехцветная, наборная, сделанная из кусочков зубных щеток… Вокруг рукояти росло красное пятно.

Ноги разом ослабели, превратились в тестообразное нечто, исключительно благодаря брюкам удерживающее форму. Ютасов привалился к стене, стал медленно оползать на пол. Жирные губы раскрылись, но крик из них не вылетел. Лишь тихое поскуливание.

10 августа, 12:06, лес, старый карьер.

Несколько вожатых, командовавших разбросанными по лесу отрядами “Бригантины”, и сами сообразили, что дело неладно. Когда противники – парни из “Варяга” – исчезли с занимаемых позиций, а лесную тишину вспороли автоматные (настоящие!) очереди, вожатые не стали дожидаться ничьих приказов и самостоятельно начали отводить ребят в лагерь.

Но они опоздали, сильно опоздали. К тому же дезертиров – пацанов, втихую слинявших со своих постов и решивших разобраться с противниками не по правилам игры – в “Бригантине” набралось куда больше, чем в “Варяге”…

Четверка именно таких дезертиров пробиралась по краю старого, заброшенного песчаного карьера – здесь густо росла брусника, а бриганы никогда не упускали случай чем-либо подкрепиться на дармовщинку. Медленно двигались вдоль склона, рвали ягоды, о чем-то переговаривались с набитыми ртами. И увидели сквозь затянувшую дно карьера поросль смутно чернеющую футболку.

Принимать участие в боевых действиях эти четверо не собирались, – скатились по песчаной осыпи вниз и подошли из чистого любопытства.

На солнцепеке – не обращая на жару внимания – сидел худощавый беловолосый мальчик, на вид их ровесник. Поза интересная – ноги скрещены, выпрямленная спина ни на что не опирается. Глаза мальчика были открыты – но, похоже, ничего не видели. По крайней мере, на появление бриганов он никак не отреагировал.

– Йог, что ли? – поинтересовался белобрысый толстяк, бывший у пришельцев за главного.

Реакция на его слова последовала нулевая. Мальчик сидел, как сидел.

– Может, он того? – предположил конопатый парнишка. – Перегрелся, в натуре?

Толстяк легонько ткнул мальчика в плечо. И ему показалось, что рука соприкоснулась с чем-то несокрушимо-железобетонным. Мальчик не шевельнулся. Толстяк нахмурился.

– А ведь он с “Варяга”! – радостно оповестил всё тот же конопатый. – Гляньте!

Картонная табличка, приколотая к лежавшей рядом камуфляжной куртке, оповещала: владельцем ее является Тамерлан Хайдаров, ДОЛ “Варяг”, 4-й отряд, рядовой.

Толстяк принимал участие в приснопамятной драке у дискотеки, – и нехорошо осклабился при этом известии.

– Врагу не сдается наш гордый “Варяг”, – продекламировал он. – А кто не сдается – того уничтожают.

Толстяк явно демонстрировал несвойственную для контингента “Бригантины” эрудицию. Говорят, что даже в нормальной семье бывают уроды. Верно и обратное.

Тамерлан не отреагировал. Никак.

– Щас мы тебя разговорим, – пообещал толстяк и попытался выкрутить руку Тамерлана. Впрочем, безуспешно.

И прочие, последовавшие в ближайшие двадцать минут попытки бриганов выполнить обещание толстяка успеха не принесли. Мальчик им попался неразговорчивый.

10 августа, 12:07, ДОЛ “Варяг”, шестой корпус.

– На пол, все на пол !

Масик не надрывалась и не визжала, но почему-то девчонки послушались мгновенно, и растянулись вповалку в узких проходах между койками. Она метнулась к мальчишкам, столкнувшись в дверях с Кисой. Парни слышали выстрелы и ее крик, и недоуменно подались им навстречу.

– Дверь, запри внизу дверь!! – Алина ухватила Масика за рукав и подтолкнула к лестнице. – А вы из палаты ни ногой, и окну не подходить!

Киса понеслась к следующей палате, откуда доносился хор встревоженных голосов. Масик подбежала к входу в корпус.

Дверь там стояла смехотворная, видимость одна, а не дверь, – сильно пнуть ногой, и путь открыт. Окна – огромные, во всю стену, верандные окна с частым переплетом, – тоже серьезным препятствием не служили. Они окружали с трех сторон коридор первого этажа, куда выходили двери палат и где стояли шкафчики с одеждой. Коридор и был по сути огромной, насквозь прозрачной верандой. Масик, лихорадочно возившаяся с замком, чувствовала себя беззащитной, как рыбка в аквариуме…

По крыльцу затопали шаги – уверенные шаги человека, идущего прямо к цели.

10 августа, 12:07, лес

Капитан Дерин не понимал, что происходит.

Сначала все было ясно и просто, задача стояла конкретная – найти и уничтожить четырех отморозков. Уничтожить быстро и безжалостно. Чтобы не вошло в дурную моду бегать из мест заключения и мочить встреченных по дороге ментов. Чтобы никакие выродки не считали, что после дурацкого моратория на смертную казнь им можно всё .

Но кто-то успел раньше, и положил четверых у машины, забрав все оружие. И неясно, с кем столкнулся майор у бывшего поля, и почему он столь торопливо погнал группу Минотавра к лагерю, когда все непонятки происходят здесь, в лесу…

Когда впереди – там, где скрывался за лесом “Варяг” – забухали ослабленные расстоянием выстрелы, Дерин понял всё. Понял и подивился чутью майора – безошибочному инстинкту хищника, не раз избегавшего ловушек и капканов.

Выстрелы доносились редкие и раскатистые. Капитан сразу решил, что бьют из охотничьего ружья и не ошибся.

Ошибся – и потерял драгоценное время – он пару минут спустя, когда решил срезать дающую изрядного крюка дорогу и цепочка торнадовцев свернула на тропу, ведущую, по видимости, прямиком к “Варягу”. Тропа вела в никуда – терялась на топких берегах безымянного и не отмеченного на карте озерца, летнего прибежища диких уток.

10 августа, 12:07, лесная дорога

Абрек не стал вносить свою лепту в свинцовый град, обрушившийся на старый “уазик”.

Он аккуратно, прижимаясь к земле, где ползком, где короткими перебежками выдвигался вперед и влево, – невысокий бруствер дороги пока что скрывал его от глаз засевших за машиной.

Он знал со слов Тунгуса, что в машине ехали трое. Первого из них Абрек срезал у самого леса. А теперь убедился, осторожно выставив автоматный ствол из кустов дикой малины – двое оставшихся укрылись за машиной, но одному из них, тому самому менту-оборотню, уже никогда не порулить по лесным дорогам.

Последнего надо брать живым, но никто не говорил, что невредимым.

Абрек облизал запекшиеся, пересохшие губы и перевел автомат на стрельбу одиночными.

Бензин, натекший из пробитого бака, вспыхнул чадящим и каким-то блеклым в этот слепящий солнечный день пламенем. В любую секунду бак мог взорваться, и последний уцелевший лже-мент понял это – побежал, низко пригибаясь. Машина прикрывала его от продолжавших шквальный огонь торнадовцев, но не от Абрека.

Тот спокойно, как в тире, взял упреждение, мягко выбрал слабину и нажал на спуск.

10 августа, 12:07, лесная дорога

Машина времени работала на полную катушку – на усыпанную валунами вершину холма взбежал уже не физрук лагеря “Варяг” – но старший лейтенант Закревский, воздушно-десантные войска, упал на усыпанный хвоей песок, снимая с предохранителя автомат и оценивая в бинокль диспозицию.

Диспозиция оказалась понятной.

Чужие палили в несколько стволов по тому, что осталось от хорошо знакомого Леше драндулета участкового Вершинина. И очень, очень знакомы оказались ядовито-зеленые, из дрянного х/б комбинезоны пассажиров, выскочивших из милицейского “уазика”, – один лежал в неестественной позе в полусотне метров от Лешки, второй сжался под защитой непробиваемого для пуль двигателя – оружия у него не было…

Наши , понял он еще до того, как подстроил резкость бинокля и смутное белесое пятно превратилось в лицо Слона, искаженное улыбкой, более похожей на гримасу…

А потом все произошло быстро.

Машина вспыхнула.

Слон рванулся назад, к лесу.

Тут же споткнулся – словно о натянутую над самой землей веревку.

Каким-то чудом не упал, удержал равновесие, но на следующем шаге левая его нога подломилась, он опять устоял, уже на одной правой – с ног его сбила только огненная волна от взорвавшегося бензобака….