Текст книги "Пятиозерье"

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Игра: Охота за людьми
(Нити лопнули)

Глава 1

10 августа, 11:10, лес.

Мухи слетелись сюда, казалось, со всего леса.

Сытые, сонные и вялые, они ползали по телам и лицам лежавших возле машины, жужжали в салоне и лениво ударялись изнутри о ветровое стекло.

Четверо людей находились в каких-то странных, неестественных позах, – словно бездарные актеры-любители неумело изображали пейзаж после битвы. И, тем не менее, было в этой картине нечто, не позволяющее усомниться, что всё взаправду, всё всерьез, никто тут не встанет, хохоча во все горло над удачным розыгрышем.

Люди мертвы. Мертвы навсегда.

И не просто мертвы. Убиты.

А еще рядом, тускло поблескивая, валялось оружие.

Трое приятелей оцепенело стояли на краю полянки, не решаясь подойти.

– Ни хрена себе… – сказал Миха растерянно, других слов у него не нашлось.

– Пошли отсюда, а? Пока никто нас тут не видел, – неуверенно произнес Укроп.

Слон не сказал ничего. Подошел к лежащему на спине человеку и попробовал вытащить зажатый в его руке автомат.

Миха двинулся следом; последним – опасливо, медленно, – к мертвецам подтянулся Укроп.

Синевшие наколками пальцы закоченели на рукояти и никак не хотели разжаться; Слон рванул сильнее, растревоженные мухи поднялись в воздух, что-то хрустнуло, – и оружие сменило владельца.

Он осмотрел автомат – старинный АК-47, с деревянными прикладом и цевьем — истертыми, исцарапанными. Но смазанный и на вид работоспособный. Отщелкнул магазин – патроны калибра 7.62 внешне ничем от боевых не отличались.

Странно.

Очень странно.

Кто бы ни убил этих людей, непонятно, почему тут осталось валяться оружие? Слон подумал, что трус и дурак Укроп предложил, в общем-то, самое умное: ничего не предпринимая, уйти отсюда. И никому не рассказывать об увиденном.

Но…

Но в мыслях Слона имела место некая раздвоенность. Какая-то часть сознания понимала, что и без того у них наверняка будут проблемы, и немалые, после художеств Дронта. Да и история с захваченным знаменем… Слон старался об этом не думать, но поневоле вспоминал, как подозрительно обмякло у него в руках тело бригана, – когда, ослепленный болью от удара локтем, он рванул голову часового назад.

С другой стороны, тяжесть боевого оружия наполняла Слона уверенностью. Уверенностью в своих силах и желанием пустить эти силы в ход.

Впрочем, маленькое сомнение оставалось: точно ли автомат боевой? Слон знал, что для коллекционеров в больших количествах изготавливаются весьма точные копии и оружия, и боеприпасов… Маловероятно, конечно, что здесь в таких живописных позах лежат коллекционеры-любители, но все же…

Он проверил положение предохранителя, и, не вставляя магазин, поднял ствол вверх. Надавил на спуск. Грохнул выстрел. Отдача толкнула руку. Выброшенная гильза упала на песок. Оружие было настоящее. Боевое.

Выстрел заставил Миху дернуться от неожиданности. Укроп испуганно присел. Взгляд его перебегал с одного приятеля на другого. Слон присоединил магазин, дослал патрон, поставил на предохранитель, – а потом спокойно и деловито закинул автомат за спину.

– Значит, это их по лесу ловят… – нарушил молчание Миха. – Или их друганов. И никто не знает, что они тут, того… замоченные… Значит, можно…

Он сбился и посмотрел на Слона, ища поддержки. Слон улыбнулся поощрительно, нагнулся, без всякой брезгливости перевернул труп и снял с него подсумок с запасными магазинами.

Миха продолжал, уже увереннее:

– Значит, пушки можно замылить. Все равно на тех подумают, кто их тут…

Слон молча кивнул головой. Укропа никто и ни о чем не спрашивал.

Миха подобрал валявшийся пистолет, сжал двумя руками, явно подражая полицейским из голливудских боевиков. Поводил стволом вправо-влево, целясь в ближайшие кусты. Потом засунул оружие за брючный ремень.

Для Укропа ни автомата, ни пистолета, – по крайней мере на виду, – не обнаружилось. Он, впрочем, и не горел желанием вооружаться. Так и остался при своем пластмассовом муляже. И приобретения компаньонов его совсем не обрадовали.

– Зачем вам это? – спросил Укроп. – Куда вы с этим? Бросили бы на хрен, а?

Миха снова обменялся взглядами со Слоном. Казалось, они начали понимать друг друга без слов.

– Куда с этим? – переспросил Миха. – Да вот в “Бригантину” прошвырнемся…

– С дружеским ответным визитом, – добавил Слон.

10 августа, 11:10, ДОЛ “Варяг”.

Объемистая потрепанная сумка с эмблемой Олимпиады-80 заполнилась меньше чем наполовину – вещей у сторожа набралось немного.

Оставалось забрать из подсобки ружье и разыскать наконец Чубайса. Визит в канцелярию (она же бухгалтерия) Степаныч откладывал напоследок. Он вообще бы туда не пошел, благо трудовой книжки не имел, работал по договору. Но денег не хватало даже на дорогу до города. Всю невеликую свою зарплату живущий на казенных харчах Степаныч сразу по получении тратил на закупку месячного запаса своего единственного лекарства; а по расчету хоть что-то, да причиталось.

О будущем он не задумывался – миграционный центр куда-нибудь пристроит, благо без работы сидят лишь наплодившиеся в немереных количествах инженеры да педагоги, а дворники с истопниками нужны всегда.

…На дверях подсобки висел новый замок. Степаныч остановился в раздумье.

Завхоз Федор Павлович уехал на три дня в город, отпросившись у Горлового – значит, замок поменял сам начальник лагеря и ключи у него. Идти к нему на поклон не хотелось, но еще меньше хотелось бросать припрятанное в дальнем углу ружьё…

Степаныч размышлял над этой дилеммой, когда его машинально обводящий окрестности взгляд зацепился за рыжее пятно, – слабо виднеющееся сквозь кустарник.

10 августа, 11:12, лес.

Сняв с поста и отправив в лагерь тыловое охранение, Леша Закревский внимательно осмотрел в бинокль берега Блюдца, благо это идеально круглое лесное озерцо было невелико. Но нигде не обнаружил Дронта и компании.

Погано. Леша наклонился, зачерпнул прохладную, несмотря на жару, воду, ополоснул разгоряченное лицо. Сделал пару глотков из фляжки – в ней вода оказалась гораздо теплее. Задумался.

Потом двинулся в сторону полевого штаба “Варяга” – у оставленного там Цветкова могли появиться какие-то новые сведения…

Можно, конечно, посчитать задачу выполненной. Можно решить, не особенно даже себя и обманывая, что дезертиры из четвертого отряда давно вернулись в лагерь, сидят и режутся в карты в своей палате.

Но Закревский знал: не хочешь неприятных сюрпризов – всегда просчитывай развитие событий заодно и по худшему из возможных вариантов. Стоит предположить, что шестеро мальчишек до сих пор в лесу. И могут попасть под пули проводящих облаву. Леша знал не понаслышке, какая неразбериха, заканчивающаяся порой стрельбой по своим, случается при операциях на сильно пересеченной местности.

До штаба он добраться не успел. Словно эхо мыслям Закревского, в лесу грохнул одиночный выстрел. Не гулко-раскатистый, из охотничьего ружья, – но сухой, резкий звук, издаваемый боевым оружием. Автомат или карабин, подумал Леша. Началось…

Он резко изменил направление и бегом двинулся в ту сторону, где стреляли.

10 августа, 11:20, Солнечноборск, ЦРБ

– Знаешь, он мне снится, этот мальчишка, – сказал Пробиркин.

Свете хотелось удивленно воскликнуть: “Как, и тебе?!” – но она сдержалась. Лишь постаралась придать лицу выражение легкого недоумения.

И стала ждать продолжения.

Доктор продолжил – медленно, делая долгие паузы, как будто раздумывал: надо ли вообще всё это говорить.

– Один и тот же сон… Почти каждую ночь, и днем, если усну, тоже… Странный сон… Кошмарный… Снится, что провожу я занятие, на озере… Солнечный день, всё как обычно, дети ныряют, делают “поплавок”… И тут подходит этот белоголовый мальчишка, о чем-то меня спрашивает… Я не хочу отвечать, совсем не хочу, я почему-то во сне боюсь его, пытаюсь бежать – и не могу. Оцепенел, ноги не слушаются. Что-то говорю, долго, – а сам вижу: ребятишки всё никак не выныривают, так и качаются на воде “поплавками”… Потом как-то резко, как склейка в кино – белоголового уже нет, делся куда-то, а дети наконец вылезают из воды – и все мертвые. Лица синие, распухшие – ни глаз, ни носа не видно. Идут ко мне, со всех сторон. И что-то мне говорят, вернее хотят сказать, – а вместо слов из губ кровь… Густая, черная… Тут я каждый раз просыпаюсь.

Пробиркин замолчал.

Света подумала: стоит ли ей рассказать про свои сны? – и решила, что не стоит. Вместо этого спросила:

– А о чем он тебя спрашивал?

– Не помню! Но, наверное, что-то я не то отвечал… Иначе дети-утопленники на меня бы не полезли… Бр-р-р… даже днем как вспомню, в дрожь бросает: раздутые, осклизлые…

– Подожди, Сережа. Мы не про приснившихся детей-утопленников, а про мальчика Тамерлана. Ты ведь занимался с его отрядом? С четвертым? Как он при этом себя вел? Что говорил, что делал? Паренек приметный, ты должен был обратить внимание.

– Я? Да, конечно… – Доктор замялся. – Да, проводил с “четверкой” занятия в последние дни, раза три или четыре… Но… Ты знаешь, совершенно не обратил на этого паренька внимания. Не помню… Не вспомнить, приходил ли он вообще… А отряд у Рыжей небольшой, парней немного, всех в лицо знаю. Но – не помню. Может, справку от Нины Викторовны приносил, освобождение? Тоже не помню…

Пробиркин казался смущенным.

Света удовлетворенно кивнула головой. Именно это она и ожидала услышать.

– Не ты один не помнишь, Сережа. Другие тоже. И Ленка, и Киса ничего о нем сказать не могут. Как будто есть такой мальчик в отряде – и в тоже время нету. Нина Викторовна, кстати, обязательно должна была его осмотреть, когда приехал в лагерь в середине смены. Я ее расспросила осторожно, как бы случайно разговор навела…

– И что? – возбужденно спросил Пробиркин. – Какие-то странности? Аномалии?

– Да нет… Сказала: все в порядке. И быстренько увела разговор в сторону. Но тут всё дело в том, как сказала… Никогда я Нину Викторовну такой смущенной не видела. По-моему, она забыла и этот осмотр, и его результаты. А признаться постыдилась. С Горловым и СВ я, конечно, про Тамерлана не разговаривала, но по-моему там тот же случай… В первый день по его приезду я слышала краем уха разговор, когда мы с совещания расходились: Вадим Васильевич поручал мальчика особому вниманию СВ. А потом, отдельно, повторил то же самое Ленке. Дескать, папа у мальчика большая шишка, много может для лагеря сделать… И что? Прошел день, другой, – и все трое про мальчика и не вспоминают. Ленка-то ладно, но Горловой… У него с этим строго, всё всегда под контролем.

Доктор на протяжении последних фраз о чем-то напряженно размышлял, нахмурив лоб. Потом спросил:

– Но, как я понял, амнезию мальчик вызывает не у всех окружающих? Ты ведь ничего о нем не забыла? Все странности прекрасно помнишь?

– Помню, – неохотно подтвердила Света. И еще более неохотно добавила: – Зато я начала забывать многое другое. И вспоминать…

Пробиркин смотрел удивленно, но больше Света ничего не добавила. Не стоит рассказывать о ложных воспоминаниях, лезущих в голову. И о чужих снах.

Она быстро, пока Доктор не стал задавать ненужные вопросы, сказала:

– Вчера я видела его, Тамерлана. Он выходил из Старого дома – по всему судя, спустя считанные секунды после того, как ты рассек палец. И, мне кажется, именно тогда же все и произошло с СВ.

– Может, случайность? – неуверенно сказал Пробиркин. – Меня он, по крайней мере, под локоть не толкал. Даже в ту комнату, где я Ленку стриг, не заглядывал. Просто рука с бритвой дрогнула. Бывает…

– Разные бывают случайности, – легко согласилась Света. – Но тебе не кажется, что вокруг Тамерлана случайности роятся? Причем происходят не с ним. С другими. Я уверена – мы с тобой еще далеко не все знаем.

– Я слышал про людей, в присутствии которых гораздо чаще ломаются всевозможные приборы, – вспомнил Пробиркин. – Лампочки постоянно перегорают, компьютеры зависают и тому подобное… Причем всё это не подчиняется воле уникума. Само собой происходит. И ничего тут не сделаешь, единственный выход — держать их подальше от техники.

– Тут не тот случай. Когда в присутствии человека начинают перегорат ь и зависать мозги у других людей – что тут делать? Сослать его на необитаемый остров? А если корабли начнут тонуть, мимо проплывающие? От неизбежных на море случайностей… Нет, надо действовать решительно.

Доктор посмотрел на нее с удивлением.

– Ты что, хочешь, как Святая Инквизиция, – раз, и… – Конец фразы он заменил характерным жестом – словно что-то кому-то откручивал.

Теперь удивилась Света.

– Сережа… Я лишь предлагаю понять, с чем мы имеем дело. И – помочь мальчику от этого избавиться.

– И с чем же, по твоему? И – как избавиться?

– Мне кажется, в него вселилось нечто .

Сергей долго и недоуменно смотрел на нее. И не мог понять, шутит Света или нет. Когда понял, что места шуткам тут не осталось, решительно кивнул головой:

– Я считаю то же самое. Но… Просто… Боялся сказать. Думал – решишь, что я того… – Он повертел пальцем у виска.

– Мы оба “того”, Сережа, – обреченно сказала Света. – Давай подумаем, как можно вылечиться. Расскажи, пожалуйста: как изгоняют из людей засевшие в них сущности? Не в дебиловатых сериалах и фильмах, а в источниках, которые ты считаешь хоть немного заслуживающими доверия? Молитвы? Библия? Святая вода?

– Насколько я понимаю, дело не в произносимых словах, и не в используемых предметах… Изгоняющий должен свято верить, что внутри одержимого сидит бес, изгнать которого ему по силам. Святая вода или молитва поддерживают и усиливают эту веру, не более…

Слова Пробиркина совпадали с мыслями самой Светы. Молитв она не знала, икон или даже нательного крестика не имела. Томик Библии стоял, правда, на книжной полке – но она сомневалась, что книжица, изданная баптистами за границей и бесплатно раздаваемая у станций метро, сможет усилить ее веру… То же относилось к иконкам и прочим аксессуарам схожего плана, которые наверняка можно купить в любой церковной лавочке…

Святая вода вызывала у Светы большее доверие.

Глава 2

10 августа, 11:30, лесная дорога.

“Уазик” наконец завелся.

Вершинин вылез из кабины, захлопнул капот и старательно вытер руки тряпкой.

Очередная проблема с зажиганием была успешно решена, но отняла у старшины почти два часа. А он и без того не поехал в “Бригантину” напрямую, попытавшись сделать круг лесными дорогами и срочно отправить обратно в лагеря всех встреченных игроков в “Зарницу”.

Как и многие другие благие намерения, привело это к результатам противоположным – зажигание накрылось. В итоге сидевший без телефонной связи Боровский, начальник “Бригантины”, так и остался не предупрежденным.

“Зарница” же, по всему судя, шла полным ходом: копаясь в двигателе, участковый несколько раз слышал в отдалении “Ура-а!” и изображающие автоматную очередь “тра-та-та-та” в исполнении звонких мальчишечьих голосов.

Бросать машину и отправляться сквозь заросли на поиски юных вояк Вершинин не стал. Лишь сам себе пообещал обеспечить Горловому, не внявшему предупреждению, крупные неприятности.

(Тут он оказался не прав. Начальник лагеря послал в лес Дениса Цветкова и еще двоих человек с приказанием прекратить игру. Другое дело, что найти многих рассеявшихся по лесу игроков сразу не удалось. А крупные неприятности назревали у Горлового и без участия старшины.)

Вершинин опустил закатанные рукава форменной рубашки, со вздохом натянул китель, совершенно нелогично обругал синоптиков, опять не обещавших на грядущую неделю ни дождя, ни мало-мальского падения температуры. Жару старшина переносил плохо…

Он с трудом застегивал ремень с кобурой (черт! опять не проколол лишних дырочек…) , когда рядом, за поворотом дороги, послышались два голоса. Один что-то доказывал, истерично и малоцензурно; другой, более низкий, возражал коротко и уверенно.

Мать твою! Никак вышли прямо на меня, подумал Вершинин. Доездился по лесу… если они, то должно быть четверо… и четыре ствола, между прочим.

Вершинин скользнул в кусты, отделявшие его от обладателей голосов. Грузное тело двигалось легко, даже изящно – ни хруста, ни шороха. Хорошо смазанный затвор табельного “Макарова” передернулся почти бесшумно, досылая в ствол патрон.

Спорившие не шли, они стояли на дороге, на поросшем серым лесным мхом промежутке между двумя песчаными колеями. Оба с оружием, в непонятной униформе – не военной и не милицейской.

Вершинин взял на прицел ближнего. Одновременно торопливо повел взглядом вправо-влево: где еще двое? На видимом участке дороги никого не было.

Старшина снова уперся взглядом поверх ствола в темное пятно пота на спине противника. Тот как раз повернулся в его сторону, и…

И, вполголоса выругавшись, Вершинин поставил на предохранитель и опустил в кобуру пистолет.

Ну и цирк, подумал он, надо же такому примерещиться. Не узнал орлят Горлового… Вот вышел бы фокус, если б я кого-нибудь из них… ведь видел, что автомат у него неправильный какой-то, игрушечный…

Закинутый за спину “калашников” второго парня, на игрушку похожий мало, Вершинин не разглядел.

10 августа, 11:30, ДОЛ “Варяг”.

Рыжий боец дрался до последнего.

Он не мог издать ни звука, не мог двигаться – шаги кота после беспощадного удара Горлового оказались последними. Но изуродованное тело не желало сдаваться и умирать, сражаясь со смертью с той обреченной яростью, которая когда-то заставляла здоровенных псов убегать, поджав хвосты.

Кот прожил весь вечер и всю бесконечно-долгую ночь. Когда первые лучи восходящего солнца осветили отсыревшую, слипшуюся от росы рыжую шерсть, – по ней пробежала легкая дрожь. Чубайс был еще жив.

Когда наконец раздались знакомые шаги, он их не слышал, почувствовал только, как твердые, заскорузлые ладони бережно подняли его и осторожно перевернули. Кот последним усилием открыл глаза, глянул в синее небо, показавшееся отчего-то в этот миг красным, – и умер.

Помертвевшего лица Степаныча он уже не увидел.

…Звуки раздавались непривычные и странные, как собственный голос, впервые услышанный в магнитофонной записи; они царапали гортань и цеплялись за зубы:

– С-с-съэк-к-к-оном-м-м-м-мить… р-р-р-решил-л-л-ла… на в-в-в-вет-т-т-терин-н-наре, су-ука… – Последнее слово Степаныч произнес нараспев и почти не заикаясь.

Он поднялся с колен, на которых простоял сам не помнил сколько времени, осторожно поместил податливо-мягкое тело Чубайса за пазуху – голова безвольно свесилась наружу; неторопливо прошел за угол подсобки, высматривая в куче валявшегося там железного хлама подходящую трубу – сковырнуть замок.

10 августа, 11:30, штаб “Варяга”.

Дронт неожиданно для себя вынырнул из красного кошмара. Мир вокруг вновь обрел нормальные цвета. Впрочем, совсем краснота не ушла, красного вокруг хватало…

Далеко отставив руку со стиснутой в ней ножовкой, Дронт, медленно пятясь, отступал от операционного стола. С пилы – и с руки тоже – густо капало красным. Его спина уперлась в натянутый под углом брезент, но он продолжил движение, все сильнее сгибаясь и наклоняя голову…

Через час люди в камуфляже найдут его, лежащего в позе эмбриона в углу палатки, обхватившего руками голову и негромко, но непрерывно поскуливающего…

10 августа, 11:30, лесная дорога.

С Михой происходило нечто странное.

Давно смирившись с тем, что главный в их маленькой компании, бесспорно, Дронт, Миха никогда не пытался претендовать на большее, чем роль его верного напарника и оруженосца.

Но Дронт неожиданно вышел из игры (перегрелся на солнце, он просто перегрелся на солнце и у него пошла носом кровь, – успокаивал Миха сам себя), а Слон не предъявлял ни малейших претензий на лидерство. И Миха совершенно неожиданно для себя оказался в роли центрового, поскольку Укропа никто всерьез никогда не принимал.

Люди по-разному реагируют на подобные ситуации. Некоторые теряются, смущаются и допускают ошибки – глупые и непростительные ошибки, которых никогда не сделали бы на своем месте.

У других за спиной словно вырастают крылья, все проблемы кажутся легко решаемыми и цели быстро достижимыми – и иногда, действительно, всё им удается, к немалому удивлению окружающих. Чаще же они с треском падают, ломая шею себе и тем, кто имел неосторожность с ними связаться. Со стороны, впрочем, второй вариант гораздо зрелищнее…

…Миху распирали сила и уверенность, взявшиеся неизвестно откуда. Решение направиться в “Бригантину”, высказанное спонтанно и необдуманно, стало казаться единственно правильным.

Миха не забыл, как стоял на коленях, стиснутый десятком рук, перед гадливо улыбающимся Налимом – но из этого воспоминания ушло чувство униженности и страха, остались только ненависть и уверенность, что теперь-то он сумеет отомстить. Теперь уже эта сука будет стоять перед ним на коленях, давясь кровавыми соплями, а он… Миха еще точно не знал, что именно сделает он, но мало гаденышу и его корешам не покажется. И никто, никакой поганый жирный мент, его не остановит…

Отчасти эту уверенность питал взятый у машины пистолет, надежно и удобно заткнутый за ремень, — Миха часто касался пальцами нагревшейся рубчатой рукояти, прикидывая, как в случае чего выдернет одним ковбойским жестом.

Но не оружие, совсем не оно, стало талисманом, наполнявшим Миху силой. Он сейчас не побоялся бы с голыми руками выйти на толпу бриганов. Не как в памятной драке у дискотеки, когда деваться было некуда, – но напасть самому. И победить.

Миха знал, что победит непременно. Он не сомневался, что попадись им невесть каким чудом оказавшаяся в лесу куча кирпичей – и он не хуже любого супермена легко разрубит ребром ладони добрый десяток, не почувствовав боли. Так же легко будут ломаться под его руками кости врагов, не крепче же они кирпичей, в самом деле…

И все-таки это ощущение кипящей и фонтанирующей силы происходило извне, было заемным и чуждым. Личность прежнего Михи, не имевшая представления, что это значит: идти убивать кого-то – вдруг взбунтовалась, даже не на подсознательном уровне, а чисто на физиологическом – кишечник неожиданно скрутили жесточайшие спазмы…

…Агенты ФБР, МИ-6 и нашей национальной безопасности недаром предпочитают носить свои кольты и браунинги в подплечных кобурах. По крайней мере в кино, в реальной жизни Миха с бойцами невидимого фронта не встречался.

Попробуйте-ка справить большую нужду в болотистом лесу, когда пистолет болтается в поясной кобуре или подсунут под ремень. В первом случае перегруженные железом штаны чересчур свисают, причем вовсе не туда, куда надо, рискуя попасть в зону обстрела другого оружия. Во втором приходится сидеть, как сейчас присел Миха, с пистолетом в вытянутой руке, рискуя при этом сделать от натуги выстрел в неизвестном направлении и быть опрокинутым отдачей в кучу собственного дерьма.

(Впрочем, есть подозрение, что киноагенты спецслужб – существа высшего порядка и всю потребляемую провизию суперменский организм без малейшего остатка преобразует в классовую ненависть к врагам прогресса, демократии и общечеловеческих ценностей.)

Процесс у Михи оказался затяжным, хотя и бурным. Слон, брезгливо сморщив нос, медленно пошел к видневшейся в двух десятках метров впереди лесной дороге. Укроп тащился за ним и что-то привычно ныл – Слон его столь же привычно не слушал.

На дороге, где они стояли, поджидая Миху, нытье Укропа перешло в новую фазу. Он истерично доказывал необходимость немедленно отправиться обратно в лагерь, утопив оружие в первом попавшемся на пути болотце и открещиваться от всего, что произошло с ними после похода за знаменем.

– Заткнись! – коротко прервал его Слон и сдернул с плеча автомат. В кустах слева ему послышались подозрительные звуки.

Милицейский “уазик”, как выяснилось, стоял рядом, скрытый поворотом. И выскочил из-за него неожиданно – услышав звук двигателя, приятели не успели среагировать и спрятаться в лесу. Слон только-только собрался швырнуть автомат в кусты, а из машины уже ловко выскочил тот самый толстый мент, который позорно завершил два дня назад их поход в “Бригантину”.

– Быстро в лагерь! Немедленно! – выпалил мент без предисловий. – И всех, кого из ваших встретите – тоже в лагерь! Там, дальше – операция, ловят…

Вершинин неожиданно осекся.

Инерция человеческой психики сыграла с ним дурную шутку. Старшина, разглядев из кустов пластмассовый муляж автомата Укропа, опознал игроков в “Зарницу”. И успокоился. Чуть позже, оказавшись перед ними, участковый прекрасно видел боевой автомат Слона – но все равно воспринимал его как сделанный из черной и светло-коричневой пластмассы макет…

Лишь спустя какое-то время он наконец осознал, что он видит: направленный прямо в живот Вершинина боевой ствол и палец, лежащий на спусковом крючке.

Автомат выглядел почти музейным раритетом – заслуженный ветеран АК-47, прадедушка славного калашниковского семейства; таких теперь не найдешь днем с огнем ни в войсках, ни в органах, разве что в военизированной охране каких дальних объектов…

Проще всего было посчитать, что это учебное пособие, с просверленным стволом и спиленным бойком, каким-то образом попавшее на “Зарницу”…

Но Вершинин прекрасно знал, что подобные игрушки изъяли из школ и ПТУ давно, больше десяти лет назад, когда начинались заварушки в южных республиках. Стволов боевикам в те времена не хватало, до складов уходящей армии они еще не добрались и учебное оружие стали в массовом порядке воровать и восстанавливать в боевое. Вершинин сам в то время ездил по сельским школам и свозил в военкомат изъятые наглядные пособия…

Может, из какого военного училища? – подумал старшина, – не так далеко база нахимовцев… Мысль спокойствия не принесла. Вершинин привык следовать в жизни простому правилу, сохранившему немало человеческих жизней: считать любое направленное на тебя оружие боевым и заряженным.

– Ты знаешь, сынок, что у тебя в руках? – заговорил Вершинин медленно и проникновенно, пытаясь разглядеть положение предохранителя. – У тебя в руках очень тяжелая вещь – пять лет на зоне для малолеток, а это гнусное место, гораздо хуже взрослой колонии, можешь поверить… Ты отдай его мне, пожалуй…

И старшина (пот катился с него ручьями) протянул руку – медленно, чтобы не спровоцировать струю свинца резким движением.

Слон стоял неподвижно и молча, расставив ноги и не нарушая прямую линию между стволом и животом участкового. Застывшее лицо ничего не выражало, но скрывало быструю работу мысли.

Слон любил оружие, разбирался в оружии и много знал о нем; среди прочих приобретенных им книг на эту тему оказалась и красная брошюрка “Закона об оружии”, внимательно проштудированная. Слон считал, что мент элементарно блефует со своими сроками и зонами – несовершеннолетнему и не привлекавшемуся никак не светит больше двух лет условно за прогулки с “калашниковым”; а учитывая обстоятельства его сегодняшнего приобретения – не грозит вообще ничего.

Другое дело, что напрочь срывалась возможность продолжить разговор с бриганами в самых благоприятных для себя условиях… А мента в этой непонятной катавасии спишут на кого угодно…

Вершинин подумал, что парень совсем оцепенел от страха – а Слон стоял с автоматом в руках и спокойно решал: жить или нет Вершинину; но у него крепла мысль, что сегодняшний визит в “Бригантину” стоит отложить…

Про четвертого актера этой пьесы, скрывавшегося за кулисами, участковый не знал, а Слон забыл.

Миха, придерживая одной рукой спадающие штаны, наводил пистолет на Вершинина. Он мгновенно узнал жирного мента, так унизившего их с Дронтом – и вот проклятый гад опять вылез на его пути, и Укроп со Слоном стоят перед ним навытяжку, как нашкодившие щенки, сейчас они укажут на скрывающие Миху кусты – и все кончится, и гаденыш-Налим будет снова и снова с радостным гоготом рассказывать в “Бригантине”, как он лихо поссал в лицо бздиловатым варягам…

Ненависть застилала глаза, а нервные спазмы, похоже, переместились из кишечника в сжимающие оружие пальцы – пистолет прыгал в руке, прицельная линия скакала, зацепляя каждого из стоявших плотной группой на дороге. Миха уже ни о чем не думал. У него осталась одна мысль, даже не мысль, а образ: толстая струя мочи, бьющая в лицо…

Миха нажал на спуск.

В отличие от Слона, в оружии он не разбирался абсолютно – смутно слышал краем уха, что перед выстрелом надо снимать с предохранителя, досылать патрон, взводить курок – но все эти премудрости вылетели из головы, и, как следствие, весь ход дальнейших событий мог бы стать иным…

Но пистолет попал в руки Михи полностью готовым к стрельбе (половину утра, не зная того, он таскал оружие за поясом, рискуя отстрелить себе мужские причиндалы случайным выстрелом).

“Макаров” рявкнул, рванувшись из пальцев и оглушив Миху – кольты киношных героев стреляли как-то благозвучнее. Он с сомнением глянул на пистолет, почти уверенный, что тот взорвался в руке, и лишь потом перевел взгляд на дорогу. На дороге остались стоять только двое.

Миха имел равную вероятность подстрелить как участкового, так и своих компаньонов. Впрочем, гораздо больше были шансы послать пулю за молоком.

Но случаются у “чайников” баснословно удачные выстрелы. Например, когда впервые охотящийся новичок, к изумлению товарищей, валит первой же пулей кабана на запредельном расстоянии – а потом долго не может и вблизи попасть ни во что движущееся…

Девятимиллиметровая пуля, по сути шальная, угодила Вершинину в левую сторону груди, превратив сердце в мешанину из обломков ребер и рваных ошметков мышц. Умер он раньше, чем упал на дорогу.

А Миха не почувствовал ничего, кроме ликования – как оно всё, оказывается, легко и просто. Нажал на спуск – и плохой парень лежит.

Ничуть не сложнее, чем в компьютерной “стрелялке”…