Текст книги "Пятиозерье"

Глава 6

10 августа, 12:08, ДОЛ “Варяг”, шестой корпус

Выскакивая из палаты, Киса ударилась ребрами, сильно и больно, – железная спинка кровати заканчивалась двумя выступающими по краям острыми обрезками труб, – вместо хромированной дуги, предусмотренной конструкцией.

Она вспомнила, метнулась к шкафу, кривясь и шипя от боли. Извлекла из-за него ту самую отвалившуюся дугу. Оружием неудобная железяка казалась не особо грозным, но Алина сжала ее так, что побелели костяшки пальцев.

И устремилась к двери корпуса.

Странный и небывалый азарт овладел Кисой – она уже хотела , чтобы их смехотворная дверь поддалась, чтобы в нее просунулась хищная, оскаленная харя… Алина почему-то не сомневалась, что сумеет закончить дело одним ударом.

Она не успела – выстрел грохнул, заложив уши и заглушив звон вынесенных стекол, – и за частым переплетом окна мелькнула удалявшаяся фигура. Киса к ней не приглядывалась, потому что Масик медленно сползала вдоль стены, уставленной детскими шкафчиками без дверец – ее рука хваталась, оставляя кровавые пятна, за развешанные рубашки и платьица – и никак не могла уцепиться…

10 августа, 12:08, лесная дорога

Пламя вспучилось исполинской поганкой и тут же опало, открыв глазам чадный костер, в который превратился “уазик”.

Абрек надавил кнопку рации и устало доложил Кравцу:

– Абрек на связи. Все, закончено… Один вроде жив, разве что обгорел малость…

Через несколько секунд стрельба затихла.

Абрек осторожно встал и медленно двинулся вперед, держа автомат наготове – просто по привычке, уже не ожидая никакой пакости от лже-ментов.

…Вот и все, думал он, конец очередной командировке, веселенькая, однако, вышла прогулка по курортному местечку, будет о чем рассказать Наташке и гостям послезавтра, она переживала, что не успеваю на годовщину свадьбы, и все боялась, хоть и не говорила, но думала, думала, – по глазам было видно – что на самом деле никакая это не Карелия, а посылают надолго и гораздо южнее, сидеть за бетонными плитами блок-поста и ждать, откуда прилетит пуля…

Пуля попала чуть ниже края сферы. Откинула назад и опрокинула на спину – Абрек уже не слышал, как снова затрещали очереди; не видел, как торопливо залегла вторая пятерка, тоже было вставшая и выходившая из невысоких кустов. Двое, впрочем, не залегли, а рухнули обмякшими куклами, не делая попыток отползти.

Абрек лежал, недоуменно глядя в небо, пухлые губы придавали лицу обиженно-детское выражение. Звали его Пашей Скворцовым. Полтора месяца назад ему исполнилось двадцать четыре года.

10 августа, 12:08, лесная дорога

Леша Закревский не успел задуматься, кто и зачем устраивает здесь, на мирной лесной дороге, засады на милицейские машины. Кто расстреливает вышедших поиграть в “Зарницу” школьников. Перед ним были чужие и этого хватило, чтобы нажать на спуск. А потом думать стало некогда, чужих оказалось много и они хватко взялись за дело…

Свинцовые бичи безжалостно хлестали место, с которого он выпустил две короткие очереди. Лешка успел сменить позицию, вжался в землю среди переплетенных корней – по нему палили не прицельно, но срезанные шальными пулями ветки падали рядом. Стволов девять-десять, подумал он, стрелять умеют и все в брониках, надо отходить…

Слева, уже на его стороне дороги, сквозь ельник мелькнуло еще несколько теней в сером – грамотно обходили под прикрытием плотного огня.

АК в руках Закревского огрызнулся парой коротких очередей. Серые силуэты мгновенно вжались в землю; ответный огонь не заставил себя ждать, теперь по нему палили с трех сторон. Спуститься бегом с обратной стороны холма, прикрывающего от дороги, не получилось, – склон оказался голым, пара-тройка невысоких кустиков не могла скрыть такого маневра.

Ну ладно, повоюем, подумал Закревский, отползая к нагромождению валунов на самой вершине холма. Посмотрим, ребята, как вы меня отсюда выковыряете, это вам не машины из засады расстреливать…

Ретроспекция. Лес.

Лес содрогнулся.

Давно, шесть десятилетий назад, слышал он в последний раз звуки настоящего боя: сухо трещали трехлинейные винтовки и отвечали им автоматы “Суоми” (чуть позднее родившие в сожительстве с гениями зековских шарашек бастарда – ППД, громоздкий и не очень удобный в бою пистолет-пулемет Дегтярева); раненым мастодонтом ревел завязший в болотце танк Т-35 – огромный, неуклюжий, пятибашенный, действительно похожий на заблудившегося во времени древнего монстра; в небе, вместо тянущихся на север, в тундровые болота, птичьих косяков кувыркались другие птахи – тупорылые “ишачки” выпускали белохвостые кометы «эрэсов», ныряли вниз, чуть не к самым сосновым кронам, так что хорошо виднелись в открытых фонарях кожаные шлемы пилотов; и бухали, равномерно и неумолимо, как капли воды в старинной китайской пытке, стодвадцатидвухмиллиметровые гаубицы, выковыривая из-под железобетонных колпаков дотов упрямых белобрысых шумилайненов [7]7
  Шумилайнен – искаженное самоназвание финнов. Так называли в русских деревнях северо-западных губерний жителей соседних финских селений.


[Закрыть]…

Звуки эти давно смолкли, впечатавшись навеки в годовые кольца той страшной для леса зимы; давно заросли в толще стволов смертоносные когда-то сталь и свинец; заплыли, затянулись травой и мхом воронки, ямы блиндажей и канавы ходов сообщения… Но дело было не звуках и не в рассекающем воздух и плоть деревьев раскаленном металле, —взрывы и после войны снова и снова разрывали лесную тишину, будущую курортную зону крайне тщательно, метр за метром, очищали от всех опасных сюрпризов – и очистили хорошо, даже черные следопыты в поисках поржавевших, но по-прежнему убийственных игрушек сюда совались крайне редко, ища черную свою удачу на востоке, на Мгинском направлении, в Синявинских болотах и у Мясного Бора, похоронившего в дебрях и топях вторую ударную армию со всем снаряжением…

И ныне для леса стрельба была не в диковинку. Каждую осень, когда пустели лагеря и заполнялись народом охотничьи базы, частые выстрелы опять отдавались эхом от застывших над озерами холмов – гулкие, раскатистые из дробовиков, похожие на бас добродушного великана, и сухие звуки охотничьих карабинов, резкие, как укол шпагой…

Не выстрелы, вовсе не они, заставили содрогнуться весь лес, от тонких верхушек елочек, не помнящих ту войну, – до самых глубинных корней, среди которых кое-где дремала так и не найденная саперами смерть…

Не выстрелы скорчили судорогой памяти лес и стронули старые зазубренные осколки с давно привычных мест в затянувшихся ранах – не выстрелы, а людские эмоции: свившиеся в тугой клубок ненависть и желание выжить, страх и волчий, все затмевающий азарт схватки; и боль, последняя страшная боль, обрывающаяся вдруг звенящей пустотой ухода…

10 августа, 12:14, лесная дорога.

Это профи, мрачно констатировал про себя майор. Этот последний – не пойми откуда взявшийся, но грамотный чертов профи, привыкший драться в одиночку с превосходящим противником. И стреляет он из калибра 7.62, куда как лучше подходящего для густой зеленки, чем наши 5.45… Нарезка в стволе пологая, пуля в полете едва вращается, задевает сучок-веточку и пошла кувыркаться в сторону… А этому гаду кустарник не помеха, шьет насквозь и если бы не броники… Мать твою, я потерял уже четверых, да за последнюю чеченскую командировку было всего трое раненых…

Ну ничего, патронов у него, похоже, не густо, ребята теснят его по гряде, а чуть дальше она совсем голая и отступать голубчику будет некуда…

Майор держал под прицелом крохотную прогалину в густом подлеске, терпеливо ожидая, когда там мелькнет силуэт в зеленом камуфляже. Честно говоря, людей у него хватало и не было нужды самому вступать в дело, но он вступил – иначе пришлось бы задуматься о многих вещах – мрачных, странных и неприятных вещах.

10 августа, 12:15, севернее Пятиозерья.

Операция в поселке Октябрьский завершилась отнюдь не наградами для планировавших и проводивших ее. Впрочем, исполнители сделали все на высшем уровне: незаметно перекрыли мыслимые и немыслимые подступы к осажденному дому, столь же незаметно эвакуировали всех соседей, подобрались на расстояние стремительного броска… И внезапно атаковали – одновременно вышибив окна и двери.

Эффект неожиданности сработал идеально.

Гости Веры Силантьевой ничего в оставшиеся им несколько мгновений предпринять не сумели и не успели. Секунду назад сидели за празднично накрытым столом – и почти без всякого перехода оказались лежащими на полу, с заломленными назад руками.

На этом неожиданности не закончились. Но теперь потрясение пришлось испытать руководителям операции. Кроме хозяйки, в доме оказалась разбитная и слегка потрепанная жизнью девица с местной чулочно-носочной фабрики, и два местных жителя мужского пола – якобы (для их домочадцев) пребывающие сейчас в Питере, на заработках, а деле решившие прогулять в теплой компании утаенные от жен деньги…

Причем ошеломленные мужики сначала приняли произошедшее за какую-то провокацию собственных супруг.

Когда личности задержанных были установлены и последние сомнения отпали, поступило сообщение из Пятиозерья. От майора.

Почти одновременно в Солнечноборское РУВД дозвонилась заведующая столовой ДОЛ “Варяг”…

…Огромный “невод” , захлопнувшийся впустую, разворачивался на юг. Бойцы, громоздкие и на вид неуклюжие в разгрузках и бронежилетах, усаживались, теснясь, на сиденья автобусов и кунгов; собаки обиженно взвизгивали, когда их закидывали в кузова “уралов” и “камазов” – сильный запах смазки, горючего и раскаленного металла двигателей острой бритвой резал чуткие собачьи носы; эфир гудел на коротких волнах от позывных, команд и докладов. На дорогах свертывали посты, оттаскивали выложенные на проезжую часть бетонные сваи и убирали шипастые ленты-скорпионы.

Исполинская машина поиска и перехвата разворачивалась – и, как всегда в подобных случаях, много было упущений и ненужного дублирования, неразберихи и путаницы, в спешке отданных и вскоре отмененных команд. Машины с мигалками неслись по двум шоссе, пересекающим курортную зону; иностранцы, привыкшие без хлопот и препон катить по международной автостраде, с неприязненным удивлением глазели сквозь стекла своих “мерседесов”, “вольво” и евролайновских автобусов на деловитых людей с оружием и в униформе.

А где-то уже втискивалась в микроавтобус съемочная бригада телевидения со всем оборудованием.

Хотя отдел по связям с общественностью ГУВД и соответствующая ему структура Минюста хранили гробовое молчание по поводу творящегося на Карельском перешейке, но шакалы камеры и микрофона имели информаторов в силовых структурах, не особенно даже конспирирующихся (да и зачем, если за слив в прессу секретной и служебной информации не сажали и не увольняли). В воздухе пахло порохом, в воздухе пахло кровью, а значит – пахло сенсацией.

…На песчаном берегу Каменки колонна разномастых машин вынужденно остановилась. Деревянный мост пылал. Опоры и продольные балки еще держались, но доски настила прогорели, головешки падали в воду со змеиным шипением…

10 августа, 12:16, лесная дорога.

Закревский был счастлив.

И не хотел задуматься: что же произошло, и каким немыслимым чудом он перенесся на девять лет назад, в окрестности города Вуковар.

Он знал лишь, что впереди враг, а сзади уходит к Быстрице колонна сербских беженцев, и людям в серой усташской форме нельзя дать перевалить через эту лесистую гряду… Он был не один – слышал, как слева стучит короткими злыми очередями ручник улыбчивого Женьки Стороженко (накрытого в пулеметном гнезде снарядом гаубицы), как справа стреляет Петя, добрый и невезучий Петя Семага (заживо сгоревший на Днестре в бронекатере), как где-то рядом матерится между очередями Михасик (попавший в плен к мусульманам, и умерший страшно , даже для той войны – страшно)…

Еще одна серая фигура упала на песок. Леша улыбнулся. Впервые за девять прошедших лет старлей Закревский занимался тем, что очень хорошо умел – дрался с реальным, живым, осязаемым противником… Он устал от другой, невидимой войны – войны за мозги мальчишек, отравленные сериалами и компьютерными стрелялками. А теперь был счастлив, хотя в азартной горячке боя едва ли сознавал это…

ИНТЕРЛЮДИЯ
Между временем и пространством – V

1.

Много Тупиков повидала Хранительница за свою Вечность. Но этот… Этот стал для Базарги открытием.

Свернутый наподобие ленты Мебиуса (вернее, бутылки Клейна) единственной своей поверхностью внутрь, он не имел выходов в Реальность – представляясь из нее лишь точкой. Абсолютной и идеальной точкой – ибо любая реальная точка, изображенная пусть самым отточенным карандашом или другим инструментом, имеет и длину, и ширину. Эта же не имела размеров ни по одному из измерений. Но, тем не менее, несла в себе Тупик – странный квази-Мир, неизвестно для чего созданный.

Базарга могла бы пройти мимо – если бы не знала, что надо искать, и искать именно здесь.

Она даже не смогла бы попасть внутрь – если бы не была Базаргой.

Она входит – и тут же на нее нападают. Те же твари, гнездо которых выжег Пронзающий – но здесь их уже не два десятка. Сотни и тысячи. Это странно и непонятно – что делают порождения чистой энергии в материальном как бы Мире, выглядящем изнутри огромной каверной с каменными стенами. Базарга не удивляется. Просто идет дальше.

Твари обрушиваются на нее со всех сторон. Фигура зверя не видна за ослепительными вспышками. Каменные своды дрожат от грохота взрывов.

Продолжается это долго. Потом из огненного ада появляется Базарга – продолжающая движение. На косматой морде ни капли крови, ни одна шерстинка не опалена. Тварей же не стало. Отдельные – последние – еще стремятся к ней, но уже как-то вяло, неохотно – и тоже исчезают во вспышках, не причиняющих видимого вреда зверю.

А потом она видит Замок.

Огромное, светло-серое скопление стен и громадных башен возведено словно бы хаотично – но в нем угадывается некий смысл и порядок. Над Замком высятся два донжона-близнеца совсем уж невероятной высоты – они кажутся зеркальным отражением друг друга.

Время здесь есть – но течет по-странному, не линейно. Быстрое на периферии Тупика, по мере движения к Замку оно замедляется. Зверя это не страшит. Базарга приближается к цитадели – напряженная как сжатая пружина, как взведенный капкан. Хранительница готова встретить врага – и повергнуть его. Невидимого и страшного врага, о существовании которого можно было догадываться только по делам его.

Никто не атакует.

Зверь входит в замок – хотя никакого видимого входа нет. И быстро возвращается.

2.

Князь Ста Имен видел все глазами Базарги.

– Деморги, – говорит он не словами.

– Деморги, – подтверждает зверь, вновь вернувшийся в тело полицейского пса. – Почти застывшие в статисе… Возможно, что в их времени Деймос еще жив, и они ждут его команд… Но как-то умудряются – сквозь стены своего укрытия – влиять на близлежащие Миры… Они и атаковали Светлую.

– Попытались убить, чтобы без помех поклоняться… – соглашается Пронзающий.

Какое-то время они молчат. Мстить некому. Противник давно мертв. Или, по меньшей мере, – не жив. Более того – не жив изначально. Но продолжает делать то, для чего был некогда создан. Бывает и так.

Давным-давно – даже по меркам Нерожденных – жил некий демиург-космократор, действовавший под псевдонимом Демос (или Деймос). Как и прочие очень немногие люди, обретшие способность к комбинаторике, был он недоволен устройством Реальности. И – тоже обычная история – вознамерился переделать ее согласно своим представлениям о добре и зле. Ничем хорошим, как и в других аналогичных случаях, его попытка не завершилась. Космократор тем и отличается от Творца, что способен оперировать имеющимися в наличии элементами на основе существующих в Реальности законов… Но каждый демиург старается как может, и пытается выдать скомбинированное за сотворенное. Этот хоть действительно желал добра – в своем понимании. Был убежден, что наибольшая ценность в Реальности – мимолетное существование крохотных комков органической материи, способных отражать крохотный срез мироздания; что смерть – трагическое недоразумение, а жизнь – высшее благо, и для оберегания ее хороши все средства. И для утверждения этих нехитрых истин стоит многим пожертвовать. Многим из того, что составляет сущность людей – силой и волей, жестокостью и страхом, и – самое главное – стремлением к победе любой ценой…

Воплощение банальной теории вызвало банальные последствия: пара Миров просто перестала быть, остальные заливали кровью креатуры Демоса-Деймоса, внушая его истины всем желающим жить по-другому… В конце концов в нескольких жестоких битвах – и Огнеглазый, и Базарга принимали в них участие – власть Демоса повергли. Но – в отличие от прочих подобных случаев – на этом все не закончилось. Падший космократор оставил наследство.

Деморгов.

Бестелесных обитателей чужих мозгов.

Наиболее близким аналогом этих странных, полуживых, полумертвых существ были обитающие во многих Мирах вирусы. Точно так же деморги выполняли единственную функцию: несли в себе и распространяли некую информацию, называемую иногда Кодексом Деймоса. Распространяли самым простым способом – перестраивая мозг разумных существ. Зараженные деморгами Миры выглядели внешне благополучно – до некоей критической точки в своем развитии… Агрессия и стихийный порыв у их обитателей сменялись стремлением к комфорту, – и к прогрессу, как к средству его достижения. Культ Пронзающего – культ гения, героя, личности , – исчезал и распадался. Культ Дарящей возводили в абсолют – и безжалостно ампутировали из него все живое, превращая в “общечеловеческий” демагогический фантом… Наступающий коллапс иррациональных мужских порывов, тем не менее, не останавливал того, что в зараженных деморгами Мирах именовали “прогрессом”. Напротив, техника прогрессировала стремительно. Комфорт, скорость, поток абсолютно виртуальной информации – стимулировали умирающие души, согревали леденеющую кровь и будоражили атрофированные нервы. И – как любые стимуляторы – помогали ненадолго. Потом – следовали гниение, распад и гибель зараженного Мира. К тому же деморгам необходимо было размножаться – согласно заложенной их создателем программе. Вновь и вновь детища прогресса – стальные птицы – раскалывали небо и заливали жидким огнем землю чужих Миров – разнося все дальше мертвые идеи мертвого Демоса. Была война – еще более долгая и страшная. Война на уничтожение. Ценой огромных жертв деморгов уничтожили…

Считалось, что с ними покончено навсегда.

Как выяснилось – лишь считалось.

3.

– Логово Деймоса, когда-то разрушенное, было фальшивкой, – негромко говорит коп вслух. – Настоящее здесь. Я уничтожу этот Тупик. Надеюсь, ты не против?

У Хранительницы странные взгляды и принципы – и от Базарги можно ожидать всего. Например, если она вдруг решит, что населенный деморгами Тупик зачем-то нужен для устоявшегося в Реальности порядка вещей, убедить ее будет непросто. Сила же Пронзающего не уступает силе зверя – но и только. Любое их противостояние превратится в пат.

– Носители деморгов погибнут, – задумчиво отвечает Базарга. – И в этом, и в других Мирах… А каждая лопнувшая нить ослабляет ткань Реальности. ТЫ уверен, что после разрушения Тупика сможешь разбудить ЕЕ?

– Уверен, что без этого не смогу точно. Единственная альтернатива – наглухо запечатать Тупик и долго рыскать по мирам, находя и разрушая проекции Замка Деймоса. Тогда лопнет еще больше нитей. Проще уничтожить источник заразы.

Пес поворачивается, смотрит на здешнюю проекцию Замка, на два донжона-близнеца. Если Князь исполнит задуманное, стоять им останется недолго… Как и прочим рассеянным по Мирам проекциям. Зверь ничего не говорит. И не посылает никакой мысли. Лишь медленно наклоняет лобастую голову.

4.

– О, мсье ажан! Ви не есть подсказайть как есть ходьют к Рю-де-Пен, то есть, я хотьела сказать…

Рыжая иностранка средних лет тараторит и тараторит, совсем не обращая внимание на то, что адресат ее речей неподвижен – даже грудь под мундиром нью-йоркского копа не совершает малозаметных движений, естественных для дышащего человека.

На сидящую у ног полицейского громадную собаку дамочка не обращает внимания.

Не обращает до тех пор, пока пес не распахивает широко пасть и не произносит, старательно артикулируя звуки:

– Три квартала прямо, потом направо!

Мохнатая лапа поднимается, указывая направление.

– М-м-м-м-м-м… – ошарашено мычит иностранка и пятится мелкими шажками. Чувствуется, что ее представления об окружающем мире и о собственной способности его адекватно воспринимать претерпели некие изменения. Потом приходит спасительная мысль: Чревовещатель! Конечно же, чревовещатель-любитель! Она справляется наконец со взбунтовавшимися связками:

– М-м-мерси! – И быстро исчезает в толпе.

А зверь слышит – не ушами – эхо далекого взрыва. Тупик, куда вошел Сокрушающий, перестал быть.

В это же время – на другом краю Мира – мальчик по имени Тамерлан встрепенулся и замер, словно услышав скрытый от других призыв. И понял – ОНА пробуждается.

Натянутые как струны нити медленно начинают ослабевать. Но многие все равно лопаются…