Текст книги "Честь имею. Власть Советам"

Все встали и завершили собрание песней интернационал.

Домой Пётр Иванович шёл в задумчивом состоянии.

– Вот, вроде как оно и правильно говорили об антисанитарии, только клопы они что? Они и есть клопы, они испокон века были и никуда от них не деться. Эта зараза плодится, почитай, как… – Пётр подумал, – как мошкара, будь она неладна, в погожий день, только круглый год. Вот, спрашивается, зачем вырубают сад, который на углу Берской улицы и Московского проспекта?! Кому он помешал? Во время пожара семнадцатого года не пострадал, даже столбы и загородки остались целы, а тут, прям, какое-то нашествие доморощенных варваров. Вырвали на дрова заплоты и столбы, скотина в сад полезла и давай вытаптывать дивную сирень, свиньи те аж до корней её выкопали. И ведь что творят изверги! А эти, которые рядом живут! Они хуже скотины, – целыми обозами вывозят на свои обывательские огороды культивированную чернозёмную землю. Траншеи, ходы всякие земные и подземные образовывают, ямы волчьи… У самих же детишки есть, а ума нет. Заберётся какой-нибудь ребетёнок в ту самодельную туннель, а тут обвал, всё, поминай, как звали. Ну, совсем ума и совести у людей нет. Конечно, исполком и все там другие должны смотреть за этим и пресекать все нарушения и разграбление народной собственности, но ведь днём-то всё тихо, спокойно, ночью изверги орудуют. Не поставишь же туда милиционеров, у нас и без этого хлопот полон рот… бандитов и всякую контрреволюционную сволочь вылавливать. Правильно Данилов сказал, с места, правда, не с трибуны, ни ружей у нас, ни наганов, – на четверых сотрудников один револьвер, хоть палку с собой носи, так засмеют же. Нож охотничий, в чехле кожаном где-то лежит, найти надо, добрый нож, батьки Людмилы моей, его и буду носить. Под рубаху на ремешок повесю, никто и не увидит, а то смеяться будут, а чё тут смешного… А ежели бандитов три, али четыре, как с ними справляться, вот это оружие мне и будет в помощь.

Увлечённо размышляя на насущную для него тему, Филимонов не сразу понял, что кто-то окликивает его басовитым голосом. Обернувшись на голос, увидел широко шагающего к нему Магалтадзе.

– С трудом догнал, издалека ещё увидел. Что такой задумчивый, Пётр? – протягивая руку для рукопожатия, улыбаясь, проговорил Реваз. – Три раза тебя кликал, только на четвёртый обернулся.

– Собрание было, – пожимая руку Ревазу, ответил Филимонов, – призадумался. Сам-то как?

– Как всегда… служба. Сегодня вот пораньше ушёл. В магазин решил зайти, купить что-нибудь к ужину.

– А Лариса, она-то что, ничего не сготовила?

– В командировке она, в Каменском уезде. Должность у неё теперь высокая, ну, и ответственная, конечно, в исполкоме работает. Решила разобраться с жалобами граждан на местный уездный исполком. Дал ей в помощь отделение из своего взвода, сам знаешь, как нынче опасно на дорогах. Отговаривал, говорил, что у неё подчинённые есть… куда там, сама всё! Третий день уже одни мы с дочерью. Оленька-то у нас, конечно, самостоятельная, сварить картошку или сжарить может, но всё ж таки ребёнок, боюсь, когда нож в руки берёт, ненароком порежется. Вот пораньше и ушёл со службы, в магазин и домой.

– Мы, Реваз, с тобой сейчас всё по-другому сделаем. Оленьку заберём и к нам. Людмила суп куриный с лапшой обещала сготовить, всем хватит. Готовит в самом большом чугунке. Спрашиваю её, куда, мол, столько? А она в ответ, мало ли кто может прийти, а на столе, пожалуйста, суп… наваристый.

…

До позднего вечера Реваз и Пётр сидели на крыльце, курили и вели тихий разговор о жизни.

– Не пойму я, Реваз, отчего народ у нас несознательный? На войне всё понятно было, а сейчас, когда войны нет, когда жить бы и жить, находятся такие, которые палки в колёса революции ставят, а то и с ружьём на неё идут. Которые с ружьём, али с револьвером, те, понятно, бандиты. С ними мы покончим, – Пётр как шашкой взмахнул рукой над головой. – А остальные? Туманно как-то всё. Вроде, всё правильно делается, а подумаешь, голова ходуном. Даже у нас в угро есть такие, которые пекутся только о себе. Ладно бы голодовали, как в Поволжье, так нет, у каждого в доме всего полно, – огороды у всех, свиней многие держат, козы и коровы есть, о курицах и не говорю, их в каждом дворе, что воробьёв на проводах. Вот ты давеча, когда повстречались, сказал, что долго окликал меня. Мыслил я тогда, потому и не расслышал тебя. Думал, откуда берутся люди, которые гребут под себя?

– Этот вопрос нужно глубоко рассматривать, а рассмотрев и найдя причину, не лезть в это дело, не нашего ума оно. Как гребли люди под себя, так и будут грести, ибо для многих своя рубашка ближе к телу. А потому лучше не вдаваться в подробности, голова не только ходуном пойдёт, но и расколоться может. Ничего мы не изменим, так как мы винтики огромной государственной машины, и дело винтика выполнять предписанную ему роль, не вмешиваться в её ход, ибо руководит движением хозяин агрегата, а не винтик, которому не дано охватить своим взглядом всю машину, тем более хозяина её. А ежели не пожелает винтик ввинчиваться в паз, который ему отведён в агрегате, заменят другим, более податливым, а его отправить на переплавку. Винтиков много, каждому неугодному либо голову свернут, но ввинтят туда, куда машине требуется, либо новым заменят.

– Что-то я не пойму тебя, Реваз, кто это может свернуть мне голову?

– По секрету скажу, как моему лучшему другу, поостерегись даже думать об этом, тем более у себя в угро. Директива нам надысь пришла из Москвы. В ней писано, что необходимо провести чистку в рядах милиции. Доводятся, абсолютно секретно, факты участия в бандитизме самих работников правоохранительных органов. Многие сейчас прознают про этот документ и для спасения своей жизни, кто-то побежит из милиции, а кто хитрее тот займётся доносительством на неугодных ему людей, этим самым выгораживать себя, – отводить от себя подозрения, а нечестных людей и в милиции хватает, сам же сказал, есть такие, которые пекутся только о себе. И ведь не распознаешь их с первого взгляда, будут улыбаться тебе, в рот заглядывать, а сами всё на ус мотать, чтобы потом в извращённом, выгодном для них свете доложить начальнику, а тому, относительно директивы, нужно выявлять врагов, он и не будет вдаваться в подробности, арестует и отправит в концлагерь. А он у нас тут под боком, далеко ходить не надо.

– Это что же получается, молчать, глядя, как рушится советская власть, за которую я проливал свою кровь?

– Не ты один, Пётр. Время такое сложное, нужно не только смириться с нынешней реальностью, но и научиться приспосабливаться, как говорится не выпячиваться и не быть в отстающих, а это, друг ты мой, очень сложно.

– Значит, забыть, оставить в забвении героев революции и тех, кто пал, защищая её, уже в наши дни? Так что ли это понимать?

– Ну-у-у… как сказа-а-ать… – задумчиво постукивая носком сапога по половицам крыльца, протянул Реваз. – Кого-то может и стоит забыть, не упоминать в речах и беседах, а кого вообще из головы выбросить. Нынче оно как может быть? Сегодня герой, а завтра враг.

– Это, значит, и меня можно причислить к тем, кого следует забыть. Я хоть и не герой, а вот сегодня был отмечен товарищем Озолиным и Алтгубисполкомом.

– Считай, что нажил врагов. Найдутся такие, и я в этом уверен, которые будут не столько протягивать тебе руку, сколько подставлять ногу. Я вот сейчас вспомнил случай, в шестнадцатом это было, в войну с германцем. Был у нас в полку геройский парень, что ни разведка, то язык, что ни бой, командира от пули своим телом закроет, но всегда живым оставался, хотя ранило многожды. Но не давал его героизм покоя одному трусу, фамилию не помню, но это не важно, стал он героя нашего донимать, – выводить из себя, чтобы тот накричал на него и этим показал свою слабость. Но наш герой действительно был герой. На все происки труса лишь улыбался. И вот пришла революция, трус тот каким-то образом пробрался в солдатский комитет, а вскоре стал его председателем. И что ты думаешь? Первым делом он обвинил нашего героя в том, что тот защищал офицеров в бою не потому, что командиры они его, а ради своей выгоды, чтобы крестов получить, а у героя их было четыре и медалей два ряда. К стенке поставили его, – героя нашего.

– Не разобрались. Такое сплошь и рядом было в то время, но сейчас-то почему тот, кто ещё вчера был героем, сегодня враг?

– Сложный вопрос, Пётр. Сейчас мало кто может разобраться в нём, история всё расставит по своим местам, но история не ближайшего будущего, а лет этак через сто. Однако, скажу тебе, и в этом случае в большей мере правда будет на выигравшей стороне. Победили красные, – красная правда. Если бы победили белые, была бы белая правда. А потому не забивай себе голову тем, что сегодня не поддаётся уразумению.

– И как тогда жить? По кривде?

– Не знаю, Пётр. Каждый должен решать сам. Одно скажу, надо всегда оставаться человеком, не выпячиваться, но и лезть на рожон. Исходя из этого, и строить свою жизнь. А времена… – Реваз потёр лоб, явно подбирая нужные слова, – какие создали, в тех и живём.

– Что-то я тебя не понимаю. С твоих слов получается, что свершив революцию, мы создали монстра, который пожирает своих создателей?

– Думаю, что пока ещё с молочными зубами, но уже кусается. А обзаведётся коренными, начнёт кости перемалывать. Нюхом чую, наступают тяжёлые времена. Много хуже будет, нежели сейчас. Поговаривают, что ЧОН будут расформировывать. И куда мне, вечному военному человеку идти?

– У тебя, Реваз, жена в исполкоме, без работы не останешься. Да, и нужны советской власти преданные большевики.

– Поживём, увидим. Меня сейчас другое беспокоит. В постановлении Президиума Алтгубисполкома от 6 января этого года сказано, что чистка милиции является первейшей работой всех органов власти. Определён круг лиц, которые согласно социальному статусу не могут быть допущены в милицию, а те из них, которые уже работают в органах, должны быть исключены. В газете «Красный Алтай» №21 от 30.01.1923 есть статья… обращение к рабочим и крестьянам. В ней предлагается, не стесняться формой изложения в своих заявлениях на недобрые дела милиции. Чётко написано, что прямая обязанность каждого человека помочь органам власти создать милицию действительно Рабоче-Крестьянской, которая своей службой принесла бы пользу для республики и её граждан. Ну, это понятно, – Реваз махнул рукой. – Дело нужное, но каким образом? В газете есть ответ. Предлагается всем доносить на всех, при этом написано, что фамилия доносчика будет в секрете». – Обрати внимание, будет в секрете. К чему это может привести, к устранению кому-то неугодных людей не только в милиции, но и в других государственных организациях. Допустим, какой-нибудь дядя Ваня, абсолютно честный человек поймал за руку вора, несущего с завода ценную вещь, укорил его, но не стал докладывать о воровстве в охрану завода. Вор покаялся, но сущность его воровская осталась прежней. Воровать хочется, но боязно, вот он и оговорит того честного человека. Хорошего человека арестуют, отправят в тюрьму, а вор будет благоденствовать. И так будет повсеместно. Вот тебе и ответ на вопрос, кого мы создали, монстра или ангела. И думается мне, что это только начало. Массово начнут убирать людей из милиции, и из других государственных органов. Станут те люди пополнять ряды преступников, не все, конечно, но будут такие, обязательно будут, ибо хлеб хотят кушать все, да ещё с маслом и сыром.

– Это что же получается. Боролись, били за свободу друг друга, брат – брата, отец – сына, сын – отца, а так и остались со связанными руками.

– Так ты что думаешь, что свобода это что хочу, то и ворочу. Такая свобода, друг мой любезный, анархия, а настоящая свобода это… – Реваз задумался, потом махнул рукой, – а чёрт её знает, что оно такое… Хотя, думается мне, полной свободы нет, по крайней мере лично я никогда её не ощущал. Дебри это философские.

– Не о свободе я, понимаю, что надо мной начальник, а над ним другой, и так по лесенке, и каждый, кто стоит на верхней ступеньке командир для стоящего ниже. Мне не даёт покоя мысль, для чего проводятся массовые аресты простых граждан. Понимаю, скрытые враги, такие как кулаки и белогвардейцы должны нести заслуженное наказание. Бандиты, – убийцы и воры должны быть уничтожены, но за что арестовали Игнатова Аристарха Борисовича… соседа моего. Спокойный, тихий человек, знаю его с малых лет моих, пичугу не обидит. Неделю назад арестовали его по доносу какого-то мерзавца. Читал я ту бумагу. Написал: «В НКВД сикрет. На Игнатова начальника конного хозяйства дрожжевого завода. Так как я работаю у них грузчиком, то знаю его отношение очинь бездушное к рабочему классу… Еслив ему рабочий налицо не пондравица, то он его сразу же увольняет с работы. Я увиряю по всему его отношению он есть сын попа иначи понять нельзя. Поэтому он является чуждым элементом Советского союза. К сему подписуюсь…».

Или вот ещё пример. У жинки моей есть подруга – Клавдия Артёмова. Намедни, в прошлый вторник арестовали её отца по доносу бывшего её жениха… муж-то у неё погиб ещё в четырнадцатом, одна растит двух ребятишек. Ещё до замужества добивался её тот доносчик, а она вот… выбрала другого. Короче, как прознал он, что мужа-то её убили на войне, так снова взялся за старое, стал домогаться её, а она, естественно, отпор ему. И вот нынче в отместку ей написал донос на её отца, а ему уже шестьдесят, участник русско-японской войны пятого года. Написал: «На махорочной фабрике есть группа врагов революции. Ее возглавляет Артёмов Иван, проводит работу через посредство коллективных пьянок, ставя задачу развал труддисциплины, способствуя авариям и подготовке к убийству партруководства. А ещё у него хранится георгиевский крест от царя Николая». Клавдия-то к моей пришла и поплакалась, лучшие подруги они. Сказала, что праздновали день рождения отца её, а через неделю его и арестовали. Узнал же подлец, что у человека юбилей, что были на нём товарищи по работе, вот и сочинил донос. Арестовали абсолютно ни в чём неповинного человека. Вот, как это понимать, объясни мне, Реваз?

– Вопрос простой, а вот ответ на него сложный, – задумчиво постукивая носком сапога по ступеньке крыльца, проговорил Реваз. – Давай попробуем разобраться в нём вдвоём. Вот ты говоришь, что арестовывают абсолютно безвинных людей… есть такие, согласен. Но как говорится, лес рубят – щепки летят. Да, доносы не достойны советских граждан, но ведь не все они мерзавцы. Есть честные, храбрые люди, которые ценой своей жизни, безоружные противостоят бандитам всех мастей, обезоруживают их и доставляют в милицию. Вспомни семейную банду Мокаревичей, которой руководил сам её глава, – Пашка Мокрый. Многократно выходил ваш угрозыск него, а предъявить ничего не могли, то от преследования уйдёт, то при обыске у него в доме ни одной улики не обнаруживалось. А тут, помнится в феврале, красноармеец Комаров и житель улицы Пролетарская Афанасьев случайно узнали о месте очередного сбора бандитов. Бандиты, обнаружив слежку, обстреляли Комарова и Афанасьева, однако общественникам удалось уйти от преследования банды и сообщить о случившемся в уголовный розыск. Дежурный уголовного розыска, получив сообщение, поднял по тревоге личный состав, и по горячим следам вся банда была схвачена. При них оказались, ножи, револьверы, женские золотые серьги. На вопрос: «Откуда у них ювелирное украшение?», – вразумительный ответ никто из бандитов не дал, но уже через десять минут выяснилось, что серьги были сняты с ушей женщины, возвращавшейся домой из кинотеатра в одиночестве. Запыхавшаяся, напуганная пришла она в угро и написала заявление об ограблении. В серьгах, представленных ей для опознания, признала свои.

Вот тебе пример честного отношения граждан к своим гражданским обязанностям. Подумай, а как ещё иначе выявлять врагов революции? Только с помощью народа. Он в самой гуще своих масс, всё слышит, видит, замечает, анализирует и сообщает в милицию обо всех нарушениях социалистической законности, этим самым предотвращает диверсии, организуемые врагами народа и оказывает помощь милиции в поимке и уничтожении банд. Мы строим первое в мире социалистическое государство, ни у кого во всём мире нет опыта построения поистине народного государства, мы учимся у самих себя, Ошибки есть, но мы их исправим.

– Согласен, но всё же надо внимательно подходить к вопросу арестов людей. Вижу, много нынче поступает к нам доносов на простых граждан, их тотчас арестовывают и увозят в следственный дом угро, что на Демидовской площади. Конечно, разберутся, я в этом уверен. Но как понять героев революции, которые десятками без суда и следствия расстреливали и рубили шашками безоружных людей, которые ни с какого бока не были причастны к волнениям крестьян двадцатого – двадцать второго годов?

– Это ты о ком, Пётр?

– Хотя бы о Долгих Иване.

– А он что тебе не по нраву? Банду Кайгородова разгромил, навёл порядок в Горном Алтае – Ойратской автономной области.

– Сомневаюсь я, что разбил он Кайгородова.

Реваз с удивление посмотрел на Петра, и даже перестал постукивать сапогом по крыльцу, что с небольшими перерывами проделывал во время беседы с Филимоновым.

Пётр Иванович понял эту тишину и спокойно повторил свои слова:

– Да, да, Реваз, не верю. Опытный, хитрый офицер, переправлявший часть золота Российской империи, захваченного Колчаком, в Китай, вдруг попался на крючок Ивану Долгих, простому бойцу из отряда Петра Сухова, разбитого в 1918 году. Откуда вдруг у него появились высокие познания в военном искусстве. Обманул его Кайгородов, подставил вместо себя кого-то другого и спокойно ушёл в Китай. Золото-то так и не нашли, хотя искали многие. Долгих понял это, но коли уже было доложено, что Кайгородов разбит, нужно было сделать так, чтобы в это поверили высокие начальники. Вот он и выдумал отсечённую голову Кайгородова и возил её с собой две недели. Спрашивается, зачем так долго? А затем, чтобы со временем она разложилась, и невозможно было узнать в ней голову настоящего Кайгородова. Говорят, Долгих показывал её жене Кайгородова, находящейся в тюрьме и та опознала в ней своего мужа. Это ему опять на благо. А ей, как говорится, на руку. Муж убит, следовательно, никто более не будет его преследовать. Это по поводу Кайгородова, а относительно самого Долгих могу сказать, и заметь не голословно, а из достоверного источника, какого и от кого это не имеет значения, зверь он был лютый.

Порубал шашками и расстрелял более пятидесяти жителей села Катанда лишь только за то, что в нём, якобы, находился повстанческий штаб Кайгородова. Ворвался в это село со стороны Яломанских белков, понял, что никакого там штаба нет, вот и выдумал его, а чтобы местные не проговорились, запугал их и убил мужиков. Остальным сказал, если кто будет спрашивать о штабе, чтобы подтвердили его существование, а ежели прознает, что сделали не по его сказу, приедет, и всё село вместе с ребятишками пустит в распыл.

– Ну, ты и фантазёр, Пётр. Хотя… в этом что-то есть, – почёсывая за левым ухом, задумчиво проговорил Реваз. – Ведь действительно, золото не нашли… А там разбери, чью голову он возил в ведре. Её там, верно, уже черви поели, и не осталось от неё ни кожи, ни мяса. Возил её Долгих, якобы, в ведре со льдом, только, сколько же надо было ему льда в апреле, когда по Алтаю уже во всю шла весна. Говорят, доставил он голову Кайгородова начальнику 21 дивизии, а тот принес её в большой кастрюле со спиртом прямо на заседание Алтайского губисполкома, после чего трофей отправили в Новониколаевск – на любование вышестоящему начальству. Не очень-то, думаю, они любовались той головой, зрелище не из приятных… И как они могли определить, что то была голова именно Кайгородова. Никто из них никогда есаула и в глаза не видел. Ну, и загадку загадал, Пётр. Теперь десятилетия, а то и века будут её разгадывать и вряд ли когда разгадают, а потому не вороши ты это дело, сам можешь головы лишиться. Долгих стал орденоносцем, а ты всего лишь награждён грамотой. Чувствуешь разницу?..

– Разницу вижу, только, как услышал о зверствах Долгих от свидетеля тех апрельских событий прошлого года, перестал он быть для меня героем. Демон он! Это до какой степени сатанизма и бездушия надо опуститься, – приподняв руку на уровень головы и потрясывая открытой ладонью, возмущался Пётр, – чтобы рубить головы немощным старикам и беззащитным юношам. Он же, сука, прости за выражение, просто мстил крестьянам за то, что колчаковцы разбили отряд Сухова за Тюнгуром. В том бою погиб и сам Сухов. И вот решил этот изверг, что катандовцы совместно с эсерами и колчаковцами устроили ему там засаду. А подумать, какой резон им это делать не удосужился. От колчаковцев они спрятали лошадей, а красногвардейцев встретили хлебом-солью, и лошадей им поменяли.

Пришёл он, значит, в село и давай наводить в нём свой кровавый порядок.

Известно, что в апреле 1922 года Долгих вошёл в Катанду и учинил в селе кровавую бойню. Мирное население села, спавшее после празднования Пасхи, было поднято на ноги. Безоружных мужчин под угрозой оружия, с применением силы выгоняли, вытаскивали из домов. Одного немощного, больного старика сам Долгих стащил с печи и, не посмотрев на его возраст, якобы за сопротивление зарубил на глазах многодетной семьи.

После обыска домов и сараев, с применением битья и мародёрства часть мужского населения, включая стариков и юношей, была схвачена и помещена в одном тесном сарае. В тот момент никто из арестованных не подозревали, какая ожидает их участь от рук безбожников-красногвардейцев.

Арестованных не допрашивали. Восклицания осатаневших красноармейцев: «Почему в деревне? Почему не ушел из села воевать против Кайгородова?», – принимались им однозначно. Не ушел из села, значит, враг народа, значит, бандит.

После арестов, Долгих приказал надеть на мужчин и юношей деревянные колодки на ноги и на руки, чтобы не могли убежать, а потом устроил рубище. Сам казнил на краю села, сам отрубал саблей головы. В селе стоял не плачь, а женский вой. Такой жестокости на своем веку не видела Катандинская земля, – Филимонов швыркнул носом и утёр выступившие из глаз слёзы. – Отрубал головы на глазах всего народа. Не скрывая своей ярости, жестокости, размахивал окровавленной саблей до пены на губах.

Казнил самолично, отрубал головы одним профессиональным взмахом на обыкновенной крепкой чурке. Ручей, бежавший рядом, стал кровавым. По всему селу пробегал тот ручей, и люди кричали, стонали, рвали на себе волосы, видя окровавленную воду, окропленную человеческой кровью.

После казни Долгих приказал бросить тела в одну общую яму. Жителям под угрозой смерти запретил подходить к казнённым и хоронить их. Вот тогда, видимо, и созрела у него мысль сохранить голову одного из зарубленных им мужиков и объявить, что это голова Кайгородова.

Всё хитро продумал изверг. Поверило ему высокое начальство, и как не поверить? Нужно было поверить, это требовали реалии времени, а более Москва. Требовался герой, он был найден и даже награждён орденом Боевого Красного Знамени.

А к месту общего захоронения казненных людей родственники и другие селяне пошли сразу, как только красные покинули село, но пошли и в дальнейшем ходили только ночью, тайком оплакивали погибших мужей, братьев, сыновей, женихов. Люди боялись даже поставить крест, так как казненные считались «врагами народа». Враги кому? Семье? Детям? Земле родной? – Пётр плотно сжал губы, но это не помогло ему сдержать слёзы, крупными каплями они выступили из глаз. Не стесняясь Реваза, он утирал их крепко сжатыми кулаками.

– Заинтересовал ты меня, Пётр, этой историей. Только не провокация ли она? Не думал об этом?

– Кто мне поведал эту историю, не скажу… и не потому, что не доверяю, а потому что так просил меня об этом тот человек. Обещал ему не называть его, а своё слово, сам знаешь, всегда сдерживаю. А вот рассказать надёжным людям, как всё было, он посоветовал, чтобы в народе не забылись зверства и разбой под красным знаменем сатаны.

– Мужчины, идите вечерять, – донеслось из открытого окна горницы. – Мы с Оленькой пирог грибной спекли.