Текст книги "Генезис и структура квалитативизма Аристотеля"

Перейдем теперь к более подробному и последовательному анализу концепции генезиса, развитой Аристотелем в книгах «О возникновении и уничтожении». Аристотель строит свою концепцию возникновения и уничтожения вещей, отталкиваясь от критического анализа своих предшественников: Анаксагора, Эмпедокла, атомистов и Платона. У Анаксагора постулируется бесконечное множество начал. Аристотель их называет гомеомериями. Согласно этой точке зрения, стихии (огонь, вода, земля, воздух) являются собранием гомеомерий. Аристотель усматривает у Анаксагора логическую непоследовательность: признавая множество начал, Анаксагор не может отличить возникновение от качественного изменения.

Атомисты, считает Аристотель, создали гораздо лучше разработанное учение, чем Анаксагор и Эмпедокл, внеся определенную ясность в понимание различий между понятием возникновения и понятием качественного изменения вещи. Однако и атомистическая позиция не может удовлетворить Аристотеля. Он критикует Демокрита в первую очередь за то, что атомист отрицает самостоятельное бытие большинства чувственно воспринимаемых качеств. Эти качества, делающие вещь доступной чувственному восприятию, сводятся Демокритом к взаимной ориентации и движению атомов, наделенных определенной формой. У Платона эта редукционистская тенденция в известном смысле представлена еще резче, так как основу чувственно воспринимаемых тел и их превращений образуют математические объекты – треугольники. Согласно же Аристотелю, невозможно никакими математическими операциями с математическими объектами образовать физический объект. Плоские треугольники Платона могут образовать лишь контуры объемного тела, но не сам физический объект с его качествами. Общий итог критического анализа Аристотелем атомистической и платоновской теорий вещества таков: физический, т. е., согласно Аристотелю, по самой своей сути качественный объект, не может быть образован из лишенных этих качеств микрообъектов. Качество мыслится Аристотелем как инвариантное основание физического мира, как его начало, как его подлинный конститутивный элемент и самодействующая сила.

Причину критикуемой им редукции качества, как мы уже отмечали, Аристотель видит в «недостаточности опыта». Он говорит: «Кто живет вблизи явлений природы, тот способен выдвигать такие принципы, которые удовлетворяют обширной цепи [явлений]. Злоупотребление отвлеченными рассуждениями, напротив, искажает наблюдение фактов» (GC, I, 2, 316а 6–9). Аристотель противопоставляет тех, кто рассуждает умозрительно (λογικῶς), опираясь на диалектику и абстракцию, тем, кто мыслит физически (φυσικῶς), сохраняя специфические особенности вещей, чувственно воспринимаемое многообразие их качеств. Однако этот на первый взгляд чисто эмпирический подход Аристотеля имеет внутреннее теоретическое обоснование. Он обусловлен всем строем его мысли и является существенной инновацией, меняющей направление и характер всего идущего от Платона мышления. Здесь не может быть речи только о различии между рационализмом Платона и эмпиризмом Аристотеля. Сама «сенсуалистическая» эмпиричность Аристотеля, фиксирующая действительную специфику его философии в целом и физики в частности, имеет свою рациональную теоретическую подоснову, раскрываемую прежде всего в универсальных понятиях его метафизики.

В критике атомистов Аристотель выступает как теоретизирующий эмпирик против «крайностей» чистого умозрения. Его основное возражение против атомистического понимания изменения (перемена в атомном составе), возникновения (соединение атомов) и уничтожения (разъединение атомов) состоит в том, что разделение составных частей способствует не только уничтожению, но и рождению, а соединение – не только рождению, но и уничтожению. Аристотель говорит: «Если вода разделена на мельчайшие частицы, то рождается сразу же воздух, в то время как, если частицы воды соединены, то воздух рождается очень медленно» (GC, I, 2, 317а 28–30). Итак, согласно Аристотелю, соединение и разделение не могут однозначно определять возникновение и уничтожение вещей.

Аристотелевское понимание возникновения и уничтожения вещей требует использования его основных философских понятий: с одной стороны, потенции и акта, а с другой – материи и формы. При этом, во-первых, надо также иметь в виду понятия рода и индивида (род сохраняется в возникновении и уничтожении индивидов). У Аристотеля это – универсальные понятия как натурфилософии, так и логики. Во-вторых, необходимо учитывать, что основной, ведущей формой движения природы является круговое, или, точнее, циклическое замкнутое движение. При рассмотрении генезиса важнейшим методологическим принципом выступает аристотелевское требование анализа только ближайших причин возникновения вещей. Применение Аристотелем этого принципа приводит к тому, что в его сочинениях по метеорологии (IV книга) и биологии категория первоматерии отсутствует. Первоматерия нужна ему только там, где рассматривается возникновение самих элементов и их взаимное превращение. В этом случае принцип указания ближайшей причины требует в качестве материальной причины такого субстрата изменения, как первоматерия. Напротив, в IV книге «Метеорологии» и в биологических сочинениях роль субстрата всех анализируемых изменений выполняют сами элементарные первокачества.

Возникновение вещи, по Стагириту, есть переход ее из потенциального бытия в энтелехиальное, т. е. в бытие актуализованной существенной формы данной вещи. Хотя всюду, где есть возникновение какой-либо вещи, есть и уничтожение другой вещи, но обыденный язык предпочитает этого не замечать. Примером игнорирования этой симметричности возникновения и уничтожения служит предпочтение, оказываемое языком выражению «человек умер» перед, казалось бы, симметричным и эквивалентным ему выражением «труп возник». Аристотель не критикует обыденный язык, а, напротив, рационализирует эту его особенность, вводя важную для его мышления характеристику степени реальности, или позитивности, бытия, т. е. вводя иерархический подход в натурфилософию.

Степень позволяет установить иерархию в бытии, но она никоим образом не сводится к ней. Категория степени, присутствующая у Аристотеля еще достаточно имплицитно, связана с такими существенными характеристиками его мышления в целом, как континуализм и финализм. Ее связь с понятием качества не менее существенна. Именно эта связь будет пристально рассматриваться в Средние века, что позволит раскрыть новые возможности для перевода мира качеств на количественный язык. Итак, степень не просто проявляется в построении онтологической иерархии, но она есть мера континуального бытия, мера качества.

«Переход в огонь, – говорит Аристотель, – есть абсолютный генезис, хотя это и есть уничтожение некоторых вещей, а именно земли. В то время как возникновение земли есть определенный генезис и не есть абсолютный генезис, хотя есть абсолютное уничтожение, а именно огня» (там же, I, 3, 318b 3–5). Это означает, что несимметричность языка в вышеуказанном отношении отражает несимметричность элементов, их разный онтологический статус, их определенную иерархию: огонь – сущее, земля – не-сущее (318b 8). Огонь – позитивнее, реальнее, выше по степени реальности, по совершенству, чем земля. Это различие огня и земли, относимое самим Аристотелем к Пармениду, является онтологическим и ценностным, в основу которого положена мера близости стихии к звездному бытию. Естественно, что такой онтологический и космологический иерархизм непосредственно влияет и на теорию элементов Аристотеля. Это влияние обнаруживается в двойственном статусе превращений элементов по отношению к классификации типов движения. Как справедливо отмечает Липпман, статус превращений аристотелевских элементов двояк. Во-первых, они рассматриваются как превращения общего субстрата (первоматерии). В этом случае эти превращения квалифицируются как качественные изменения. Во-вторых, «при случае, – говорит Липпман, – они объясняются как возникновение и уничтожение» [86, с. 141].

Подобный иерархизм в отношении к элементам не свободен от мифологической традиции. У Эмпедокла четыре элемента прямо идентифицировались с мифологическими персонажами. Хотя у Аристотеля такого прямого отождествления нет, однако влияние олимпийской иерархии на структуру отношений элементов в какой-то степени сохраняется. Позитивность, реальность, интенсивность чувственного наличия – это определения сути бытия, его энтелехиального состояния. Они же являются поэтому признаками абсолютного возникновения вещей: ведь генезис любой вещи есть реализация ее энтелехии (существенной формы). Заметим только, что интенсивность чувственного наличия, согласно Аристотелю, может выступать основанием для суждения о генезисе со стороны мнения, а не истины. Однако позиция Аристотеля далека как от апологии сенсуалистической установки обыденного сознания, для которого «чувственное восприятие равносильно знанию» (318b 24), так и от ее полной дискредитации (318b 27).

Различие генезиса и кинезиса существенно в том отношении, что устанавливает несимметричность различных превращений элементов. Область превращения элементов в соответствии с этим относится как к генезису, так и к кинезису, а именно к качественному изменению как его виду. Согласно Аристотелю, отличие абсолютного возникновения от определенного, или относительного, определяется степенью его реальности. Степень реальности измеряется близостью возникающей вещи к чистой форме, высшим космическим воплощением которой служит небо (οὐρανός).

Таким образом, у Аристотеля обнаруживается двойственность мышления, вносимая его иерархизмом (идущим в известной степени от мифологии) в равноправие элементов, диктуемое научным сознанием. С одной стороны, он критикует любую выделенность, исключительность определенных элементов, но, с другой стороны, ставит некоторые элементы (огонь) в привилегированное положение[32]32
  В «Физике» Аристотель указывает следующий космографический порядок: земля, вода, воздух, эфир, небо, т. е. огонь здесь, видимо, отождествлен с эфиром (Физика, IV, 5, 212b). Однако в другом месте он сам критикует Анаксагора за то, что тот «спутал это имя, приняв эфир за эквивалент огня» (О небе, II, 1, 3, 270b 25). См. также: «О небе», III, 3, 302b 4. В таком космографическом порядке элементов отражается их онтологическая иерархия.


[Закрыть]. Это сочетание иерархии и равноправия порождает двойственность мышления об элементах и их превращениях, являющуюся характерной чертой аристотелевского учения об элементах в целом. Вся система определения вещей и их превращений по высоте ранга (позитивность, реальность, данность для чувства) рассогласуется с системой логических определений кинезиса и генезиса, строящейся через характеристику носителя изменения. Это рассогласование определений является результатом соприсутствия мифологической и рационалистической тенденций в философии Аристотеля вообще. Подводя итоги рассмотрению аристотелевской классификации движений в ее отношении к его теории элементов, мы можем сделать вывод, что генезис относится к «что» вещи, а кинетические процессы, и, в частности, качественное изменение – к «как» вещи.

Построение элементов из пар специально отобранных качеств, т. е. теория элементов, как она развивается Аристотелем в книгах «О возникновении и уничтожении», обусловливается задачей объяснения их взаимных превращений. Иначе говоря, теория генезиса, по сути дела, определяет теорию элементов. Отбор пар качеств (теплое – холодное, сухое – влажное)[33]33
  В последующем изложении обозначено сокращенно ТХСВ.


[Закрыть], сама система конструирования элементов строится так, чтобы их взаимные превращения, лежащие в основе генезиса вещей подлунного мира, получили четкое объяснение. Построение теории элементов Аристотель начинает с анализа проблемы их существования, статуса, структуры и происхождения. Элементы существуют как первые, самые простые тела, обладающие минимальным уровнем формальной организации. Они возникают друг из друга так, что в процессе их взаимного порождения нет какого-либо привилегированного элемента, который можно было бы считать исходным для всех остальных. Все элементы возникают из всех других в циклическом процессе, и ни один из них не является абсолютным предшественником других.

В иерархии начал элементы стоят на третьем месте: «На первом месте, – говорит Аристотель, – стоит начало как чувственно воспринимаемое тело в потенции, на втором – как противоположности (я понимаю под этим, иапример, тепло и холод), и на третьем – вода, огонь и другие элементы того же сорта» (GC, II, 1, 329а 32–35). Свою дедукцию элементов Аристотель обосновывает необходимостью обеспечить условия для генезиса высокоорганизованных тел в подлунном мире. Логика аристотелевской мысли движется от взятого в качестве исходного факта, подлежащего объяснению, феномена жизни (воспроизводство рода) к его обоснованию сначала в учении о миксисе, а затем в теории элементов, которая сама служит основанием для теории миксиса. Тем самым мы можем констатировать, что все построение физики подлунного мира Аристотеля методологически строится «сверху». Таким образом, он реализует «биологический» подход к неорганической природе, рассматривая ее как условие органической природы.

Здесь необходимо только подчеркнуть, что у Аристотеля по существу нет различения между «неорганической» и «органической» природой в современном смысле слова, хотя формально он и отличает минеральный мир от растительного и животного. Природа (ᾑ φύσις) у него выступает как единое целое, с единым характером, хотя и представляет собой расчлененную систему тел и процессов, отдельные роды которых изучаются в известной мере самостоятельно. Единство его понятия природы не в последнюю очередь выражается именно в телеологическом и порой биоморфном рассмотрении космоса. Этот, условно говоря, «биологизм» Аристотеля, однако, не следует модернизировать, представляя себе дело так, что у него именно биология как отчлененная отрасль знания диктует свои методы и принципы всему естествознанию и даже философии в целом. Этот вывод ошибочен уже потому, что специализация знания только зарождается и развивается у Аристотеля, в то время как обсуждаемая нами сейчас характеристика мышления, напротив, восходит – в одном своем аспекте – к милетским «фисиологам». Специфика Аристотеля здесь, собственно, в том, что он сумел логически эксплицировать ионийское понятие о «природе»[34]34
  Глубокий анализ идеи природы в ранней Античности дает И.Д. Рожанский [22, с. 65–114].


[Закрыть], переведя видение и интенцию ранней натурфилософской мысли в разработанную метафизику и логику понятий. Естественно, что при этом сама «природа» стала выглядеть совсем иначе.

Заметим, что у Аристотеля, несмотря на его, условно говоря, «биологический» подход, отсутствует эволюционная идея в современном смысле, включающем представление о процессе новообразования органических видов. Но отсутствие эволюционной идеи сочетается со своеобразным эволюционным ви́дением. Это видение охватывает всю природу, раскрывая ее как условие существования вечно, т. е. постоянно, воспроизводимых биологических видов. «Восхождение» к организмам есть лишь простое условие их воспроизводства. Аристотель стремится обосновать генезис вещей, видя в этом свою основную задачу, в частности, в анализируемых нами книгах «О возникновении и уничтожении». Но генезис вещей он моделирует на основании его органического (биологического) образца. Поэтому логика мышления, обосновывающего генезис вещей, оказывается у него логикой мышления, обосновывающего существование и воспроизведение биологических форм. На путях этого «биологизирующего» мышления, видимо, возникает и оформляется также и концепция элементарных качеств, действующих как самостоятельно сущие силы.

Покажем это в отношении теории элементов, развиваемой во второй книге «О возникновении и уничтожении». Аристотель дает начальную дефиницию элементов, исходя из их функций в системе генезиса вещей. Элементы, говорит он, «это то, изменения чего то посредством соединения, то посредством разделения, то посредством какого-либо другого перехода имеют результатом возникновение и уничтожение» (GC, II, 1,329а 6–8). Этот же ход мысли определяет и дедукцию элементов, их элементарно-качественную «структуру». Отбор элементарных качеств («противоположностей») осуществляется с учетом их отношения к активности – пассивности, так как эти характеристики являются необходимыми для взаимодействия, а взаимодействие – условие генезиса вообще и миксиса в частности. К подробному анализу дедукции элементов мы сейчас перейдем. Но, забегая вперед, мы можем уже констатировать, что картина мира, которую строит Аристотель, формируется как обоснование «биологически» заданного генезиса вещей.

Качества отбираются Аристотелем таким образом, что делается возможным не просто генезис, но циклический генезис элементов. Требование обусловить возможность такого генезиса приводит, в частности, к попарному сочетанию качеств в каждом элементе. Действительно, если бы Аристотель, подобно Филистиону[35]35
  Физик и врач, родом из Локр (427–347 гг. до н. э., по Партингтону [109, с. 21]), испытавший сильное влияние Эмпедокла. Его фрагменты собраны Вельманом [143]. Наряду с Алкмеоном и гиппократовскими медиками считал качества самостоятельно действующими силами. См. о нем у Хаппа [66, с. 526 и сл.] и у Сольмсена [124, с. 346]. О связях Филистиона с платоновской Академией и о его влиянии на Аристотеля см. у Фредриха [59, c. 47] и Йегера [74, c. 211].


[Закрыть], ограничился приписыванием каждому элементу одного качества, то в цикле взаимопереходов элементов образовались бы разрывы, так как переход, например, от влажного к холодному не был бы возможным в силу того, что влажное и холодное не являются противоположными качествами. Таким образом мы видим, что требование циклического характера генезиса, налагаясь на схему противоположностей, приводит к тому, что элементы строятся из пары противоположных качеств.

В этом случае непрерывный цикл перехода между элементами становится возможным.

Вывод элементов в анализируемом нами трактате отличается от дедукции элементов в книгах «О небе». Действительно, мы видели, что в космографическом плане Аристотель фиксирует не четыре, а только два качества (легкое – тяжелое). Отметим избыток элементов по отношению к качествам: 2 качества, но 4 элемента, что соответствует традиции, соединившейся со здравым смыслом, причем Аристотель принимает это число таким образом, что аргументы в его пользу не являются действительным выводом этого числа[36]36
  Аристотель «дедуцирует» уже достаточно прочно закрепленный в традиции список основных качеств. Его дедукция – не более чем теоретическое оправдание выбора, намеченного в традиции, включение его в развитые логические схемы.


[Закрыть]. Данная диспропорция приводит к тому, что два элемента, соответствующие двум качествам, являются основными, исходными, а два других – побочными, зависимыми, опосредуемыми. Огонь (легкое) и земля (тяжелое), таким образом, оказываются в плане этой дедукции привилегированными по отношению к промежуточным в космографическом плане воде и воздуху. Такую дедукцию можно назвать ступенчатой, двухстадийной. В книгах «О возникновении и уничтожении» дедукция элементов строится иначе. Здесь наблюдается полное соответствие между числом качеств и числом элементов, здесь нет ступенчатости, нет неравноправности элементов. Другое отличие элементов в анализируемых нами книгах «О возникновении и уничтожении» от элементов в трактате «О небе» состоит в том, что здесь качества не просто позволяют объяснить космическое размещение элементов и возникающую в этом плане динамику, но теперь они как конституенты элементов объясняют их генезис, их внутренние взаимопревращения.

Иерархия качественных противоположностей устанавливается осязанием. Осязаемость тел означает их реальность. Здесь нельзя не вспомнить дедукцию элементов Платоном, который исходит из зримости и осязаемости тела космоса как основных моментов, обусловливающих наличие таких элементов, как огонь и земля (Тимей, 31b – с). Но в отличие от Платона, у которого вся эта дедукция подчинена соображениям математической симметрии, у Аристотеля она протекает на основе концепции качественных противоположностей. Аристотель отбрасывает видимость, или зримость, как основание дедукции элементов, используемое Платоном. Для него чувственно воспринимаемое вообще тождественно осязаемому телу, т. е. осязаемость стала синонимом телесности. Элемент – это первичное тело, поэтому установление исходных противоположностей осязания должно привести к отбору элементарных качеств. Именно осязание как синоним телесности выступает основанием для повышенного статуса основных противоположностей осязания – теплого и холодного, сухого и влажного. Эти качества в силу своей релевантности осязанию естественно рассматриваются более тесно связанными с самой сутью простых тел, с их бытием, чем зрительные качества (как светлое и темное), или качества, фиксируемые вкусом (горькое и сладкое). Платон от требований зримости и осязаемости мира сразу переходит к элементам, а Аристотель вывод элементов опосредует выводом основных качеств как качественных противоположностей осязания. У него именно анализ качеств выступает фокусом его дедукции элементов. У Платона же дедукция элементов непосредственно следует из требований телесности космоса (зримости и осязаемости), минуя стадию анализа качеств. Нам думается, что именно в этом обстоятельстве заключается основное отличие аристотелевской дедукции элементов от платоновской.

Исследование противоположностей осязания приводит к отбору семи пар противоположных качеств. Следующим ограничением выступает характеристика активности / пассивности, являющаяся необходимой для взаимной трансформации вещей. Этому требованию не удовлетворяет такая важная в другом отношении пара качеств, как тяжелое и легкое. Принципом отбора элементарных первокачеств выступает требование несводимости одних качеств к другим, так сказать, «внутренний» антиредукционистский барьер. В результате применения этого принципа отобранное число качеств сокращается до четырех, образующих две пары: теплое – холодное (активная пара) и сухое – влажное (пассивная пара). Эти две пары, отвечающие всем трем требованиям (т. е. требованиям соответствия осязанию, наличия характеристики активности / пассивности, и, наконец, несводимости одних качеств к другим), являются искомыми элементарными качествами, лежащими в основе элементов.

Рассмотрим теперь проблему соотношения активности и пассивности с четырьмя отобранными качествами. Прежде всего укажем на то, что Аристотель явно приписывает активность теплу и холоду, а пассивность – сухому и влажному. Он говорит: «“Горячее – холодное”, “влажное – сухое” получили свои названия потому, что первые части [этих противоположностей] производят воздействия, вторые – испытывают их: “горячее” – это то, что соединяет однородные [тела]… “холодное” – это то, что собирает и соединяет одинаково и родственные и не родственные [тела]» (GC, II, 2, 329b 24–30, пер. Т.А. Миллер), Видимо, лучше было бы сказать не «первые части», а «первая пара противоположностей», так как в первом случае можно подумать о первых членах пар («первые части»), т. е. о горячем (теплом) и влажном. Итак, горячее и холодное – активны, и их активность определена, можно сказать, в механическом духе: не как способность нагревать или охлаждать (а именно об этом будет идти речь и здесь и далее в биологических сочинениях), а как способность соединения тел в пространстве. Аналогично, т. е. в механическом плане, определена и пассивность влажного и сухого. Однако эти определения – только одна сторона дела. Если мы присмотримся к тому, как Аристотель описывает переходы элементов друг в друга, то увидим, что и влажное и сухое выступают в активном модусе. «Если в огне изменится одно [свойство], то будет воздух (ведь огонь был горячим и сухим, а воздух горяч и влажен, так что если сухое преодолевается влажным, то будет воздух)» (GC, 4, 331а 26–29, пер. Т.А. Миллер, курсив наш. – В.В.). Точно так же влажное может преодолеваться сухим, и тогда из воздуха возникает огонь. Терминология борьбы, преодоления (κρατηϑῆ) указывает, несомненно, на отношение скорее взаимной активности, хотя то, чтό преодолевает, видимо, более активно или более мощно. Этот аспект схватки, сражения, драматического и беспощадного поединка в описании превращений элементов еще сильнее выражен у Платона, чем у Аристотеля: «сокрушается в борьбе и дробится» (Тимей, 56е), «ведет неравную борьбу» (57а) и т. д. Однако и у Аристотеля все качества по принципу противоположности вступают во взаимную борьбу и одно одолевает другое. Мы можем резюмировать этот анализ так: Аристотель использует отношение активности – пассивности как отношение взаимной борьбы по отношению ко всем элементарным качествам, хотя он в то же время и стремится отчленить активную пару (холод – тепло) от пассивной (влажное – сухое). Но это разграничеие и однозначное выполнение одними качествами активных, а другими – пассивных функций скорее характеризует IV книгу «Метеорологии», чем книги «О возникновении и уничтожении».

Анализ отбора качеств на несводимость есть операция «элементаризации». Осуществляя ее, Аристотель устанавливает несводимые элементарные качества. И только через этот набор элементарных качеств конструируются сами элементы. Элементы, дедуцируемые на основе отбора четырех несводимых элементарных качеств, не являются поэтому в строгом смысле слова простыми, так как им соответствует пара элементарных качеств, т. е. они содержат в себе качественное различие. По Аристотелю, простота элементов – кажущаяся. На самом же деле они составлены из элементарных качеств.

Элемент представляет собой сочетание двух элементарных качеств, осуществленное на базе первоматерии как субстрата. В сфере элементарных качеств воспроизводятся универсальные аристотелевские понятия материи и формы: пассивные качества представляют собой ближайшую материю, а активные – форму.

У Аристотеля присутствуют два слоя представлений об элементе. Первый слой – чисто теоретический, элементы в нем составляются из элементарных качеств. Это – представления об идеальном элементе, в котором соприсутствуют симметричным образом оба элементарных качества (активное и пассивное). Второй слой – это представления о реальном элементе. В реальном элементе равновесие элементарно-качественных конституентов смещено в какую-нибудь одну сторону. Так, например, в реальном огне доминирует тепло: «Огонь есть избыток жара [тепла], как лед – холода» (GC, II, 3, 330b 25–26), – говорит Аристотель. Эти два слоя представлений об элементе можно обозначить еще и так: первый слой фиксирует нормальное состояние элемента, второй – его экстремальное состояние.

Итак, подводя итоги, можно отметить, что у Аристотеля речь об элементе идет в двух значениях: о нормально-идеальном состоянии элемента и об экстремально-реальном его состоянии. Эта двузначность в понимании злемента означает, что «совмещение» элементарно-качественных конституентов, согласно Аристотелю, может непрерывно разнообразиться. Иначе говоря, в понимании элемента у Аристотеля присутствует принцип интенсификации элементарных качеств. Этот принцип, позволяющий широко и непрерывно варьировать пропорции элементарных (а тем самым и не только элементарных) качеств, обеспечивает как разнообразие, так и продуцирующую мощь и гибкость чувственно воспринимаемого мира.

Благодаря способности к экстремальному состоянию элементы получают право называться простыми телами: если в реальном огне абсолютно доминирует тепло, то он оказывается действительно простым. Интересно, что характеристикой простоты наделены скорее реальные, чем идеальные элементы.

Космологическое упорядочение элементов накладывает на них такое дополнительное определение, которое нельзя получить из общего учения об элементах. Характерна в этом отношении их группировка: «Огонь и земля являются крайними элементами и самыми чистыми, в то время как вода и воздух являются промежуточными и самыми смешанными» (GC, II, 3, 330b 33–34). Отношения противоположности элементов фиксируются космографическим порядком (огонь – воздух – вода – земля) и отражаются в их качественном «составе». Аристотель говорит, что каждому элементу присуще одно качество как его собственное, т. е. доминирующее: «Для земли это сухость скорее, чем холод, для воды – холод скорее, чем влажность, а для воздуха – влажность скорее, чем тепло, и для огня – тепло скорее, чем сухость» (там же, II, 3 331а 4–6).

Интересно, что основное собственное качество воздуха – влажность, а воды – холод. Эти определения находятся как будто в противоречии с непосредственным чувственным опытом (здравый смысл скорее припишет воде свойство влажности, чем холода), к которому не раз обращается Аристотель. Однако Аристотелю важно выстроить здесь логически четкую схему: огонь и вода противоположны как тепло и холод, а земля и воздух – как сухость и влажность. А такие противопоставления не лишены, впрочем, и определенной эмпирической достоверности. Однако здесь более существенным оказывается чисто теоретический аспект. Собственное доминантное качество элемента в первую очередь отвечает требованиям логики построения системы элементов в целом. Это означает, что в своей качественной физике Аристотель выступает теоретизирующим эмпириком, использующим теоретико-феноменологический подход. Отношения космологической группировки как отношения противоположных по своему качественному составу элементов строго фиксированы. А так как тепло огня фиксировано хотя бы эмпирически, то воде – его качественной противоположности – не остается ничего другого, как иметь холод своим собственным доминирующим качеством. Здесь Аристотель-теоретик использует прежде всего логику. Напротив, в IV книге «Метеорологии» он гораздо более эмпирик.

Согласно Аристотелю, элементы обязательно должны возникать и исчезать, переходя друг в друга. В противном случае вообще изменение вещей, их генезис будет невозможным. Аристотель обосновывает возникновение и превращаемость элементов, исходя, как из несомненного факта, из наличного изменения. Самой элементарной данностью изменения предстает изменение качеств в отношении к осязанию. В основе элементов лежат, как было сказано, именно эти релевантные осязанию качества. Поэтому необходимый процесс изменения качеств означает, что и элементы изменяются, т. е. возникают и уничтожаются – превращаются друг в друга. Для Аристотеля это движение элементов является неоспоримой очевидностью. Вопрос, который он исследует, касается не существования превращаемости элементов, но только конкретных форм, в которых она может протекать.

Однако этот ход мысли эмпирически настроенного исследователя подкрепляется теоретической разработкой проблемы. Превращаемость элементов обосновывается всей теорией элементов как основных чувственно воспринимаемых тел, образованных наложением на первоматерию противоположностей (первокачеств). Таким образом, условием построения теории элементов выступает принцип первоматерии как субстрата, безразличного к специфике элементарных качеств. Благодаря такой индифферентности любое элементарное качество оказывается внешним по отношению к субстрату и поэтому может заменяться любым другим. Однако, поскольку элемент есть сочетание двух элементарных качеств, постольку число реально возможных изменений элементарных качеств, при которых происходит превращение элементов, уменьшается. Поиск ограничений в динамике качеств, ведущей к трансформации элементов, – вот та задача, которую Аристотель ставит перед собой именно как теоретик.