Текст книги "Генезис и структура квалитативизма Аристотеля"

Вопрос об устойчивости квалитативизма как характеристики аристотелевского мышления не так прост хотя бы в силу неопределенности этого понятия. Преодоление этой неопределенности, выяснение понятия квалитативизма составляет непосредственную задачу нашего исследования и, отталкиваясь непосредственно от проблем, возникающих при анализе IV книги «Метеорологии», нам хочется наметить подход к решению этого вопроса.

Вернемся для этого к анализу обсуждения Хаппом теории пор, содержащейся в IV книге. Исходя из наличия такой теории в этом трактате, Хапп высказывает такое предположение о возможном месте этой книги в Corpus Aristotelicum: «”Метеорология IV” может быть промежуточным этапом на пути от “качественного” к “количественному” истолкованию материи. Возможно, что эту концепцию IV книги как более нагруженную количественными факторами Аристотель поместил в качестве равноправной концепции среди своего “качественного” учения о материи точно так же, как δυνάμεις биологических сочинений (и “Метеорологии IV”) фигурируют у него рядом с со схемой “противоположности – субстрат”» [66, с. 780].

IV книга «Метеорологии» главным образом из-за наличия в ней понятия о порах рассматривается Хаппом как «остров» количественного истолкования материи, количественного подхода в «окружении» трактатов и концепций качественного плана, причем эта ситуация, говорит немецкий ученый, аналогична месту концепции δυνάμεις (т. е. элементарных качеств как самостоятельно действующих сил) среди построений, основанных на схеме «противоположности – субстрат» (ситуация, наличная в GC). Подчеркнем: концепция δυνάμεις рассматривается Хаппом (это следует из такого сопоставления или аналогии) как относящаяся к «количественному» истолкованию материи. Мы, напротив, скорее склонны считать IV книгу «Метеорологии» из-за весомого присутствия в ней именно этой концепции как раз сильно нагруженной не «количественными», а «качественными» моментами, и поэтому считаем эту концепцию проявлением не «квантитативизма», а «квалитативизма», правда, оговоримся тут же, особого рода, а именно физико-динамического квалитативизма.

Странная на первый взгляд точка зрения Хаппа получает свое объяснение. Присмотримся к его концепции квалитативизма, развиваемой в его фундаментальном труде об аристотелевском понятии материи. Четыре «телесных» элементарных качества (т. е. теплое, холодное, сухое, влажное, обозначаемые нами далее как ТХСВ), говорит Хапп, «осциллируют между абстрактностью и конкретностью, между телесностью и бестелесностью… и так как они принадлежат к нередуцируемому в дальнейшем материальному “основному состоянию” аристотелевского космоса, то ео ipso они привносят его элемент “телесности” и “количественности” в оформленную иначе, “качественную”, концепцию материи Аристотеля» [66, c. 780–781]. Однако в самих по себе «телесности» и «нередуцируемости» еще нет «состава» количественности, их недостаточно, чтобы говорить о количественном подходе.

Точка зрения Хаппа на теорию элементарных сил-качеств станет понятна, если мы примем во внимание то обстоятельство, что квалитативизм Аристотеля им понимается исключительно как «качественно-эйдетическое» истолкование материи. Поэтому там, где вместо «эйдетических» построений, реализующихся, например, в GC в виде конструкций, основанных на использовании схемы «противоположности (форма, εἶδος) – субстрат», обнаруживаются чисто динамические конструкты, к тому же нередуцируемые и телесные, уже в силу такой однозначной фиксации понятия квалитативизма речь, по Хаппу, идет о количественном подходе или об его «элементах».

Факт, зафиксированный этими анализами, позволяет констатировать разрыв между логико-метафизическими концепциями качества и физико-динамической концепцией качеств как сил. На границе этого разрыва мы фиксируем теперь два значения, в которых выступает аристотелевское понимание качеств (аристотелевский квалитативизм): во-первых, это метафизический, или эйдетический, квалитативизм логики, метафизики и общей физики, а во-вторых, это – физический, или динамический, квалитативизм биологии и примыкающей к ней, условно говоря, «химии».

Хапп ограничивается только первым значением квалитативизма. Его выводы о количественном подходе, содержащемся в динамической концепции качеств, которые могли показаться при первом прочтении странными, теперь стали понятными. Метафизико-эйдетический квалитативизм, действующий, впрочем, эффективно и в «Физике», и физико-динамический, проявляющийся главным образом в биологическом цикле сочинений и в прилегающих к нему трактатах, принципиальным образом отличаются друг от друга своим отношением к количественному подходу. Это – важный момент, раскрытие которого помогает объяснить отнесение Хаппом динамической концепции качеств к элементам количественного подхода. Хапп справедливо подметил, что понимание качества как нередуцируемой квазителесной силы открывает возможности для его квантификации. Эту линию квантификации качеств развивал в целую программу теоретической физики Дюгем [15, 16]. Если возможности квантификации при данном подходе действительно имеются, то совсем иначе обстоит дело с метафизико-эйдетическим качественным подходом.

В рамках такого подхода описание физических процессов растворяется в эйдосах и в метафизических оперативных универсальных понятиях. Именно этот вид квалитативизма явным образом тяготеет к злоупотреблениям чисто «вербальными» объяснениями. Квантифицировать метафизические «потенции» – вряд ли возможно, но в принципе можно квантифицировать физические качества как δυνάμεις. В объяснении физических явлений переходом «потенций» в «акт» (например, Физика, IV, 9, 217а 27–217b 2) «снимаются» и такие квантифицируемые физические величины, как объем и масса, и такие качественные определения, как ТХСВ: в понятии потенции материи здесь исчезают и количественно выразимые величины, и качественно-динамические моменты. Метафизика «съедает» всякую физику – количественную и качественную равным образом. В частности, квалитативизм метафизико-эйдетического толка оказывается несовместимым с количественным подходом. Видимо, только это основание дает право называть этот метафизический редукционизм в физике «квалитативизмом» или «качественным истолкованием материи» (Хапп). У физико-динамического квалитативизма, как мы уже подчеркнули, напротив, имеется позитивная связь с количественным подходом, хотя она и не освобождает его от известной двусмысленности в данном отношении. Анализ концепции Хаппа напоминает нам о необходимости рассматривать феномен аристотелевского квалитативизма как неоднородную структуру.

В конце этой книги Аристотель подводит итоги своему качественному описанию тел и различных процессов их превращений. Прежде всего он возвращается к понятию элемента, давая ему функциональное определение: «Элементы это то, из чего образуются подобочастные тела и из которых как из материи возникают все создания природы» (Метеорология, IV, 12, 389b 26). Раскрывая это определение, Аристотель подчеркивает, что все подобочастные тела естественного мира возникают благодаря динамике качеств, прежде всего, тепла и холода как активных качеств. Продуктами этих качеств никогда не являются сложные неподобочастные тела, такие, как голова, руки, ноги и т. п. Для такого рода сложых тел, обладающих более высоким уровнем организации, требуется дополнительная причина возникновения, подобно тому, как нельзя объяснить одной лишь динамикой качеств возникновение чаши для питья или ящика. Динамика элементарных качеств объясняет только гомогенные и естественные образования. Естественные сложные составные тела и искусственные образования требуют особого фактора для объяснения своего генезиса.

Мы уже говорили о том, что в этом сочинении Аристотель делает еще один шаг к практически полному растворению понятия элемента в понятии качества как силы. Однако надо отметить, что использование на протяжении всего этого произведения понятия элемента, завершение его определением этого понятия не случайно. Дело в том, что при всем содержательно-функциональном сближении элемента с его специфическим качеством между ними нет полного тождества. И это нам представляется весьма существенным. У Аристотеля язык элементов не является совершенно избыточным, не несущим никакой информации, по отношению к языку качеств. Как показывает процитированное выше итоговое определение понятия элемента, в этом понятии сохраняется смысл материальной причины, материального содержания, субстрата чувственно воспринимаемых тел, их вещественной природы. Аристотель, классифицируя тела и вещества, пользуется языком элементов: уксус, например, есть тело водной, а не холодной природы. Элемент как вещественная основа тел обладает качествами как своими свойствами. В самом факте функционирования языка элементов мы обнаруживаем известное, пусть даже чисто формальное в контексте аристотелевского подхода, различие субстрата-субстанции (элемент) и свойства-акциденции (качество). Преодоление этого различия или отказ от него в определенной степени служит условием формирования физико-динамического квалитативизма, превращающего качество-силу в самодействующее начало и тем самым «субстанциализирующего» качество. Эта субстанциализация качеств, выступающая как динамико-качественная интерпретация мира, ограничена как «сверху», так и «снизу».

Ограничение «сверху» – двоякое: во-первых, это чисто космологическое ограничение, состоящее в том, что вся динамика качеств-сил «заводится» годовым циклическим движением солнца. Все движение динамических «субстанций» подлунного мира обязано своим существованием этому циклическому движению уранических сфер. Благодаря ему элементы смещаются со своих естественных мест, перемешиваются, вступают в контакт, образуют и испытывают взаимное превращение, имитирующее более совершенное небесное движение. Во-вторых, ограничение игры качеств-сил «сверху», намеченное в конце IV книги «Метеорологии», состоит в том, что тела, произведенные искусством, а также целесообразно действующие организмы и цельные органы имеют особые причины возникновения, отличные от качеств-сил. Однако это вовсе не мешает тому, что в анализе биологических явлений Аристотель широко использует физико-динамический подход. Напротив, именно здесь он его максимально развертывает. Поэтому ограничение этого подхода «сверху» является весьма условным: в принципе везде в мире становления «игра» динамических качеств подчинена, в конце концов, органическому процессу самораскрытия индивидуальных сущностей. Этот контроль над динамикой качеств со стороны органических сущностей ярко обнаруживается, например, в концепции широко понимаемого Аристотелем «пепсиса», или приготовления (πέψις), в результате которого процессы становления достигают своей завершенности (готовности). Учение о «пепсисе» будет нами рассмотрено в дальнейшем.

Ограничение «снизу» состоит в том, что в глубине физического мира лежит первоматерия (πρώτη ὓλη), являющаяся основой и материальной причиной для возникновения элементов и системы качеств. Резюмируя эти ограничения сферы «локализации» физико-динамического квалитативизма, можно сказать, что он действует в области смешения основных четырех аристотелевских причин. Где эти причины функционируют в чистом виде, там самостоятельно сущий качественный мир теряет свою первостепенную значимость. В мире искусства (τέχνη) выступает на сцену финальная причина, в глубине природы (φύσις) открывается в чистом виде материальная причина. И где-то между ними в мире максимального смешения действуют качества-силы как одновременно материальная, формальная и действующая причины. Мир смешения, становления, изменения, эмпирии – вот мир, где динамико-квалитативистское мышление оказывается необходимым и адекватным. Это совокупность процессов в телах подлунного мира: болезнь и выздоровление, рост и питание, скисание и обжиг, растворение и замерзание и т. д.

Понятие элемента стушевывается и отступает на задний план в этой сфере уже потому, что в элементе выражен предел «совершенствования» конкретных тел и веществ; элемент своего рода «энтелехия» чистого вещества. Но в подлунном мире все смешано. Аристотель говорит о том, что все сложные тела образованы из всех четырех элементов сразу. Элемент в «химии» Стагирита в чистом виде не существует как конкретно данное чувственно воспринимаемое тело подлунного мира. Эмпирически данная вода только «похожа» на элемент того же названия. Она приближается к нему, уподобляется ему, но никогда полностью с ним не отождествляется. Эта теория «реального» и «идеального» значения понятия элемента развита Аристотелем в его сочинении «О возникновении и уничтожении». В IV книге «Метеорологии» Аристотель практически не различает эти два значения, что приводит к известной эмпиризации его понятия элемента.

В последнем разделе этого сочинения Аристотель выдвигает общий подход к рассмотрению вещества и его превращений. Это органический подход. Он состоит в том, что рациональное определение любой вещи, вещества или его изменения есть определение его функции в некой органической системе. Согласно Аристотелю, все вещи без исключения определяются их функцией. Благодаря такому функциональному подходу органический тип отношений распространяется на весь физический мир. Именно в этом разделе Аристотель приводит свой знаменитый пример с рукой, которая не является таковой, будучи отсеченной от живого тела. В поле зрения этого подхода попадает и вся неорганическая природа. Раскрыть сущность последней значит, по мысли Аристотеля, показать ее функции в репродуктивном органическом процессе.

Основной предмет анализа Аристотеля в этой книге «Метеорологии» – это гомеомерные тела и их превращения и изменения. Это – уровень, промежуточный между элементами (рассматриваемый главным образом в книгах «О возникновении и уничтожении») и сложными составными органическими образованиями, рассматриваемыми, прежде всего, в таком сочинении, как «О частях животных», а также в других произведениях биологического цикла. Гомеомерии происходят из элементов, и сами, будучи взяты как материя, служат основой для возникновения сложных природных образований. Аристотель здесь различает происхождение гомеомерий «снизу» (из элементов) и их логическую сущность или определение, получаемое «сверху» (от организма). Это различие соответствует различению материальной и формальной причин: материальная причина идет «снизу», а формальная – «сверху». Поэтому органический подход Аристотеля прочно укоренен в его общефилософской концепции и конкретно функционирует на ее основе и в сочинениях небиологического цикла.

Применение этого подхода к неорганическому миру не является автоматически совершаемой процедурой: Аристотель сознает ее трудности. В частности, он говорит, что применение подхода «сверху» довольно очевидно в случае таких тел, как ангомеомерии (неподобочастные тела), т. е. тел более сложной конституции, и тем более в случае целостных живых тел, образуемых из ангомеомерий. Но в еще большей степени функциональное, формальное определение связывается им с такими телами, как орудия человеческого искусства. Аристотелевский органический подход, таким образом, предстает универсальной концепцией, охватывающей, хотя и не без затруднений, как добиологический, так и надбиологический (мы скажем, социальный) мир.

Хотя функциональное логическое определение гомеомерий и тем более элементов менее очевидно, чем по отношению к органам живого тела, однако оно может быть установлено благодаря их связи с живым организмом и с его воспроизведением. Бронза и серебро есть то, что они есть, говорит Аристотель, в той мере, в какой они способны к действию – активно или пассивно, точно так же, как мясо и кровь. Однако с точностью определить их сущность трудно, так как из-за процесса изменения трудно определить, принадлежат ли даваемые им определения к ним как таковым или же нет.

Мысль Аристотеля относительно трудности рассмотрения неорганического мира с органической точки зрения состоит в том, что неорганические объекты весьма близки к материи (имеются в виду отношения чистой материи и чистой формы как крайностей, между которыми размещаются исследуемые вещи). Их близость к материи означает, что они подвержены процессам изменения. А это, в свою очередь, означает, что их «логос» теряет свою определенность. Для фиксированности логического определения сущности вещи требуется неизменность ее характеристик, постоянство формы в разных аспектах. По Аристотелю, «логос» вообще органичен и все различие, вносимое различием в балансе материи и формы, между разными вещами (элементы, гомеомерии, ангомеомерии, организмы, орудия) состоит в степени определенности и однозначности логического определения: его органическая основа остается при этом неизменной. Единственное различие, которое Аристотель здесь проводит, касается достаточности динамики качеств-сил для объяснения происхождения гомеомерий (органических и неорганических), с одной стороны, и ангомеомерий и орудий человеческого искусства – с другой.

Для гомеомерий динамика качеств является достаточным основанием для их возникновения. Это различие объясняется тем, что ангомеомерии и предметы человеческого искусства предполагают гомеомерии в качестве лишь материальной причины. Динамика качеств, напротив, соединяет в себе как материальную, так и формальную (и действующую) причины, но только для уровня гомеомерий. Более высокий уровень формальной организации требует разделения причинного объяснения: отдельного указания материальной и формальной причин. Формальной (и одновременно действующей) причиной для орудий является искусство, а для ангомеомерий – природа. У Аристотеля все гомеомерные тела в своей сущности органичны. Именно поэтому, согласно логике Аристотеля, все эти тела могут получить логическое определение своей сущности в смысле указания их формальной причины. Сами философские категории формы, логоса, познания оказываются у Стагирита пронизанными интуицией органического целого.

Посмотрим теперь, как рассматриваются Аристотелем качества в его биологических сочинениях. Возьмем как пример учение об элементарных качествах, изложенное во второй книге трактата «О частях животных» (сокращенно – РА). Разбирая вопрос о структуре, или строении (συνϑέσις, σύστασις) («сложении» – в переводе В.П. Карпова), животных, Аристотель говорит, что первым уровнем этой структуры выступают элементы: земля, воздух, вода, огонь. Но тут же уточняет определение этого уровня таким образом: «Еще лучше, может быть, – говорит он, – было бы говорить о сложении из сил, или потенций (δυνάμεις), но не из всех, а так, как сказано было раньше в других сочинениях» (РА, II, 1,646а 15–16, пер. В.П. Карпова). Действительно, называя элементы, Аристотель ссылается на книги «О возникновении и уничтожении». Итак, зафиксируем момент преемственности учения об элементах в «О возникновении и уничтожении» и в трактате «О частях животных»: физическая теория элементов и элементарных качеств берется за основу и для биологических сочинений. Однако «берется за основу» не означает, что она при этом не изменяется. Действительно, проследим за дальнейшим ходом аргументации Аристотеля, объясняющей, почему лучше исходить при рассмотрении проблемы строения тел животных из качеств-сил, а не из элементов. «Ибо, – поясняет эту мысль Аристотель, – влажное, сухое, теплое и холодное являются материей сложных тел; дальше следуют другие различия, как тяжесть и легкость, плотность и рыхлость, шероховатость, гладкость и прочие подобные состояния тел» (РА, 646а 16–21). Значит, элементарные качества – это материя сложных тел, а поэтому никакой другой – кроме них – материи не требуется для объяснения биологических процессов и строения животных. Напротив, как мы видели, в книгах «О возникновении и уничтожении» теория элементов строится на основе понятия первоматерии.

Однако в биологических сочинениях (включая IV книгу «Метеорологии») достаточным оказывается фиксирование самих элементарных качеств в качестве «материи». Заметим, что и в качестве «формы» берутся также элементарные качества. В частности, этому разделению (материя – форма) соответствует деление элементарных качеств на пассивные (παϑητικά) и активные (ποιητικά), которое четко выражено в IV книге «Метеорологии», но приглушено в рассматриваемой нами книге «О частях животных», поскольку в ней речь идет не столько о динамике явлений жизни, сколько о строении животных. Понятно, что, рассуждая в этом статическом срезе анализа, Аристотель, видимо, менее нуждается в прямом введении понятия взаимодействия, борьбы, воздействия одних качеств (взятых как «активная форма») на другие («пассивная материя»), тем более что это уже сделано в других сочинениях.

Конечно, и здесь элементарные качества рассматриваются всецело как силы, в соответствии с чем расчленение их значений основывается на анализе присущих им разных способов действия (РА, II, 2). Итак, первая важная модификация в учении о качествах в биологическом цикле сочинений Аристотеля по сравнению с чисто физическими сочинениями состоит в отсутствии первоматерии, причем элементарные качества здесь сами являются материей и в данном плане оказываются «последней» материей исследуемых объектов. Второе существенное отличие, которое мы хотели бы подчеркнуть, связано с соотношением первичных (элементарных) качеств и вторичных качеств. Из вышеприведенной цитаты мы видим, что Аристотель строго отделяет первичные качества от вторичных, рассматривая последние как производные и сводимые к первым. Именно первичные качества выступают как «причины и смерти, и жизни, так же как сна и бодрствования, расцвета и старости, болезни и здоровья, а не какая-нибудь шероховатость или гладкость, тяжесть и легкость или что-нибудь в этом роде» (РА, II. 2, 648b 4–8).

Итак, Аристотель в соответствии со своим физическим учением стремится ограничить круг причин биологических явлений четырьмя элементарными качествами. Но это ему не удается. Что хорошо в физике, в общефизическом учении, то не вполне подходит для специального исследования частей организма и его функций. И Аристотель здесь, в этой же главе, легко соскальзывает с принципа «четырех причин» (теплое – холодное – влажное – сухое) и вводит в качестве параллельно действующих и возможных причин совсем другие, вторичные качества, а именно «тонкость и чистоту». Рассматривая природу крови и ее свойства, Аристотель говорит, что свертывание крови обусловлено волокнами (ἶνες). У тех животных, у которых волокнина отсутствует, кровь не свертывается. И далее Аристотель говорит: «Случается, что некоторые из животных этого рода имеют более тонкую мыслительную способность, но не вследствие холодности их крови, а вследствие ее тонкости и чистоты…» (там же, II, 4, 650b 19–21, курсив наш. – В.В.). Тонкость и чистота крови обусловливают подвижность ощущений. Итак, мы видим, что вторичные качества в ходе конкретного биологического анализа могут – и неминуемо становятся – в один ряд с первичными качествами. Действительно, Аристотель ставит их теперь в один ряд в плане причин, определяющих свойства крови, этого органа мышления: «Существует, таким образом, – говорит Аристотель, – большая разница, тепла ли кровь или холодна, жидка или густа, нечиста или чиста» (там же, II, 4, 651а 16–17).

В связи с анализом учения об основных качествах-силах обратим внимание на одну его интересную особенность, чрезвычайно типичную для мышления Аристотеля в целом. Исследуя вопрос о теплом и холодном, влажном и сухом (там же, II, 2, 3), Аристотель по существу исследует многообразие правильно сформированных высказываний об этих качествах. Для расчленения этого тематического поля высказываний он применяет свои универсальные операторы, такие, как «само по себе» и «по совпадению», «потенция – акт» и некоторые другие, в частности, эмпирические средства. Например, он говорит, что огонь (теплое) различается по способу действия, и одно дело жжение пламенем, а другое – согревающее действие кипящей воды. Анализируя этот текст[48]48
  «Все эти способы действия не могут принадлежать одному и тому же предмету, ибо кипящая вода согревает больше, чем пламя, а сжигает и плавит то, что можно сжечь и расплавить, – пламя» (РА, I, 2, 648b 26–28).


[Закрыть], мы видим, что тепло разлагается на ряд качественно самостоятельных теплот-действий, одно из которых нельзя количественным образом сравнивать с другим: одно дело жечь и плавить и совсем другое – качественно другое – греть. Тепло, таким образом, полифункционально и многокачественно: каждое основное качество представляет собой систему количественно несоизмеримых, качественно разнородных действий или подкачеств. Это означает, что качественный момент в анализе у Аристотеля настолько важен и существен, что он приводит к расщеплению самих качеств на систему под-качеств и тем самым препятствует установлению единой системы количественной оценки качества и сравнению однородных качеств в разных ситуациях. В установлении этой внутренней разнородности качеств, получаемой в ходе предметно-лингвистического анализа, постоянно усматривающего новые различия в исследуемом предмете, мы обнаруживаем одну из типичных черт мышления Аристотеля, характеризующего его качественный подход в целом. Мы не можем не сравнить в этом плане Аристотеля с автором трактата «О древней медицине», который движется в обратном направлении на том же самом базисе теории вещественных качеств-сил (см. далее гл. VI, § 3).