Текст книги "Шестое сомнение"

– Партийный билет.

Затем недоуменно раскрыл его и опять прочитал:

– Выдан Козлову Альфреду Макаровичу, – и с ужасом вытаращил глаза на грузчика.

– Это чё такое? – едва выдавил он из себя.

– А я-то тут при чём? Так вскоре будет, – ответил Семеныч и презрительно сплюнул себе под ноги.

И действительно, через четыре месяца партия развалилась.

Прохор улыбнулся про себя, вспомнив заводскую легенду с прежнего места его работы – о святом видении грузчика Семеныча , которое он всем рассказывал на работе и которое действительно исполнилось через четыре месяца.

– Да, надо же, прямо театр абсурда, – подумал он, зевая. – «План – закон! Выполнение – долг! Перевыполнение – честь!», а ведь было так. Какой закон? Чей долг? Кому честь? Сплошной марксистский дурдом.

– Не проспать бы, – подумал Прохор, засыпая в первом часу ночи у себя дома на диване, – надо бы будильник завести, – и отключился…

Нынче вечером он засиделся в кафе до самого его закрытия со своей девушкой, по причине очередного расставания с ней. Лена опять улетала в Корею на два месяца работать танцовщицей и зазывалой клиентов в ночных клубах. Нет, по её утверждению, она бы не улетала за границу за сомнительным заработком, если бы Проша взял её на содержание или хотя бы занял ей прямо сейчас десять тысяч долларов, которые срочно необходимы ей для выплаты какого-то там очередного долга. Прохор не раз поддерживал Лену материально, до того времени, пока она не устроится на какую-нибудь работу, но этих денег у неё хватало только на ночные клубы. Занятые им деньги, на благое дело, быстро заканчивались – и всё начиналось сначала, выклянчивание очередных субсидий под любым предлогом или угрозы уехать «работать» за границу. Там ей неплохо платили за предоставляемые услуги, Прохор догадывался, какие, и всякий раз по возвращении из-за границы Лена вела разгульную жизнь, ни в чём себе не отказывая, особенно в возбуждающих наркотических средствах. Ночами напролёт таскалась по ночным клубам с такими же, как и она, бездельниками, заводила многочисленные знакомства с якобы богатыми молодыми людьми, обещавшими ей трудоустройство с приличной зарплатой, где надо только иметь красивый вид для подписания договоров.

Хотя Лена, наверное, понимала, что брутальным предпринимателям от неё надо было только одного – интимных удовольствий, и как можно побыстрее и подешевле, потому что у них самих деньги «были вчера» и «будут завтра», в связи с вложением их в большие проекты, сулящие «огромные дивиденды» в далёком будущем, но всё равно такое времяпровождение ей нравилось. Единственное, что было для неё плохо: такая яркая ночная, но не продолжительная жизнь всякий раз быстро заканчивалась, как только у неё заканчивались деньги, заработанные за рубежом в сфере развлечений и интимным путём, а друзья и подружки не очень-то хотели приглашать к себе безденежную Ленку, и опять перед ней становился вопрос ребром: «Где взять денег?»

И единственный человек, кто ей никогда не отказывал в материальной помощи, был Проха. Правда, он помогал не только ей, но и другим людям, попавшим в трудную жизненную ситуацию и обратившимся к нему за помощью. Иногда он даже просто приносил продукты им, девчонкам, снимавшим в городе одну квартиру на четверых, когда у него самого денег было не густо. И всякий раз на телефонные звонки с призывами о помощи Прохор отвечал страждущим: «Хорошо, я приду». Или, чаще: «Я иду».

И все просящие знали, что Прох обязательно придёт и чем-нибудь поможет, или одолжит немного денег (естественно, безвозвратно), либо просто покормит. Его имя, Прохор, как будто было создано для него, в переводе с греческого оно означало: «Я иду вперёд».

Но он был зануда, и всякий раз, помогая, начинал их стыдить, что так жить нельзя, что бездельничать безнравственно, что беспутство до добра не доведёт и всё такое.

– Ну что ты, Проша, всё пилишь нас и пилишь, – говорила ему Лиза, одна из девушек по совместному проживанию. – А может быть мы не корысти ради общаемся с разными парнями, а чисто для себя, для удовольствия, переспим пару раз и всё, сразу домой идём. Может быть мы таким образом ищем себе достойного спутника жизни. Вот выйдем замуж за принцев из Арабских Эмиратов, сам потом за нас порадуешься.

– А сейчас живёте вы на что? «Я не такая, я просто жду трамвая!» Деньги, где вы берёте, бесплатные жрицы любви, родители высылают? Сомневаюсь. Работать надо, а не бездельничать.

– Нам иногда Наталя высылает из Японии, помнишь её? Высокая такая, с раскосыми глазами, из местных аборигенок. Сейчас она с японским якудзой живёт в Токио, у них там отдельный коттедж в пригороде и свой «Мерседес». Она япошку здесь в отеле подцепила, по вызову. Наши девочки к ней в Токио летали подработать танцовщицами, говорят клёво у неё так, даже прислуга малайская есть. Только вот сожитель её, япошка-самурайчик, маленький и старенький, на дедушку похож, и она всё время хочет от него сбежать.

В глубине души просительницам было даже приятно, что хоть кто-то беспокоится об их судьбе, и они соглашались с ним и обещали начать новую праведную жизнь с завтрашнего дня. Но благородный Прохор вскоре уходил, попив чаю и прочитав очередную лекцию о нравственности, а пристыженные девицы, поскучав несколько часиков в квартире, до двенадцати ночи, и посчитав, что для начала этого вполне хватит, решали:

– Ну, что мы как монашки в келье сидим, пойдёмте хоть прогуляемся, что ли, а то уже задницы квадратными стали от сидения перед телеком, – говорила заводила Ирка, и все сразу с радостью соглашались пойти немного потусить по злачным местам.

Но надо отдать им должное, чувство взаимопомощи у них было развито чрезвычайно высоко, как у всех наивысших существ. Если кто-то из них или их знакомых попадал в беду, то они все помогали ему, чем могли.

И когда Прохор сломал ногу на работе в заводе и почти два месяца лежал в городской больнице со сложным переломом, никто с работы не приходил к нему, а девчонки приходили еженедельно все разом. Поднимали шум в коридоре, изумляя больных в палате своей красотой, запахом дорогих духов и экстравагантным видом. Мужики, лежавшие в его палате, заслышав от Прохора об очередном их приходе, незаметно старались привести себя в порядок и даже побриться. Девчонки сразу набрасывались на Прошку, меняли ему постельное бельё, вытребованное чуть ли не с матами у санитарок, меняли нательное бельё, прокисшее от постоянного лежания на больничной койке, и даже мыли со смехом, вытирая его мокрыми полотенцами на зависть окружающих мужиков. И никогда ничего не просили взамен…

Но этой ночью, после расставания с Леной, Прохору поспать не удалось, в два часа ночи он неожиданно проснулся от громкого, протяжного, как стон, крика:

– Ва-а-ля-я! –женский голос с надрывом звал кого-то на улице, внизу у подъезда многосемейного дома гостиничного типа.

В нём он с недавнего времени жил, купив в рассрочку однокомнатную квартиру на четвёртом этаже. По ночам здесь часто раздавались крики и случались пьяные драки и на улице перед домом, и в длинных коридорах этажей, и в квартирках-комнатах, заселённых в основном молодёжью, к которым жители многострадального дома давно привыкли и старались не обращать на это внимания. И Прохор тоже вздохнул с сожалением по поводу прерванного сна, повернулся на другой бок и попытался опять побыстрее заснуть. Но через тридцать-сорок секунд душераздирающий крик повторился опять: «Ва-а-ля-я!», не дав ему даже задремать.

И с минутной периодичностью взывания к какой-то Вале стали методично повторяться, не давая ему уснуть. Прохор лёг на спину и стал ждать, когда же кричащая женщина внизу под домом дозовётся наконец до своей Вали. Но проходили минуты, а зов, «протяжный, жалобный, как стон», напоминающий строку из поэмы Лермонтова «Мцыри», не прекращался. А ожидания следующего крика, как падающей на голову капли воды в древней китайской казни, становились невыносимыми. Наконец минут через десять кто-то не выдержал, окно двумя этажами выше распахнулось, и грубый мужской голос закричал:

– Заткнись, дура! Ты же спать всем мешаешь!

Зовущая Валю обиженно замолчала, пропустив три вызова, но на четвёртой минуте возобновила поиски:

– Ва-а-ля-я!

Мужчина сверху негодующе проревел:

– Да заткнёшься ты, сука, когда-нибудь, или нет? А то я щас спущусь и найду тебе Валю, мало не покажется!

Ищущая Валю замолчала опять на некоторое время, и все, кого она разбудила в этом доме, вздохнули с облегчением, но минут через пять приглушённый голос немного в стороне от дома продолжил поиски:

– Ва-а-ля-я!

Голос зовущей был значительно ослаблен удалённостью от дома, и разбуженные в нём жители, смирившись с этим, стали опять потихоньку засыпать. Но жаждущая увидеть Валю быстро поняла свою ошибку и минут через пятнадцать вновь вернулась на прежнею позицию, радостно объявив всем об этом мощным зовом:

– Ва-а-ля-я!

Окно на верхнем этаже опять распахнулось, и со словами «Получай, сука!» через секунду внизу у подъезда раздался звон разбитой бутылки.

– Надо что-то делать, – пробормотал Прохор, встревоженный стремительностью развития событий, – так они и прибить её могут, чего доброго.

Он встал с дивана, оделся и спустился вниз по коридорной лестнице пешком на первый этаж, так как лифт, по обычаю, не работал. Туман на улице был такой мокрый и липкий, что вся одежда на Прохоре сразу пропиталась влагой и прилипла к телу, вызвав у него желание немедленно вернуться обратно в тёплую постель. Но, пересилив себя, он стал искать глазами нарушительницу спокойствия.

Прямо перед подъездом, в слабом свете лампочки, висящей под карнизом над входной дверью, сквозь медленно оседающий холодный туман Прохор увидел сидящую на лавочке сухощавую женщину средних лет в совершенно мокрой одежде, она низко опустила голову и, держась обеими руками за края сиденья лавки, медленно раскачивалась из стороны в сторону, как еврей на молитве.

– Женщина, как Вам не стыдно. Почему Вы людям спать не даёте своими душераздирающими криками? Почему Вы не позвоните своей Вале по телефону и не сообщите ей о своём местонахождении?

Женщина устало подняла голову, посмотрела на Прохора и медленно ответила, с трудом подбирая слова:

– А, это ты Яиду? У меня телефон сдох. А дверь подъезда закрыта.

– Во-первых, я не Яиду, а Прохор, а во-вторых, дверь подъезда была открыта, надо было только толкнуть её рукой.

– Да? А я на себя дёргала. Вот дура. Это значит через неделю вам эту входную дверь поменяют с открыванием наружу, и звать тебя скоро начнут Яиду, хотя разницы большой нет, что Прохор, что Яиду, всё равно.

– Это как ты определила, что дверь в подъезде у нас поменяют, и моё имя заодно, уважаемая? – заинтересованно спросил её Прохор, улыбнувшись.

– Это долгая история, Проша, и ты не поверишь, а вот через неделю, в это же время, ты сам убедишься в моих словах, – и, подняв правую руку вверх, предупреждающе покачала указательным пальцем.

Затем встала со скамейки и тихо пошла по тротуару в противоположную сторону от дома.

– Эй, уважаемая, – негромко позвал её Прохор, – Вы в дом-то зайдите к своей Вале. Вам обсушиться надо и согреться.

– А я сама – Валя, – донёсся приглушённый туманом голос уходящей женщины.

Прохор постоял ещё немного, размышляя о странном разговоре с ночной незнакомкой, недоумевающе пожал плечами и наконец, сообразив, что он весь промок и продрог, быстро побежал обратно вверх по лестнице в свою квартирку досыпать, интуитивно убеждённый, что возмутительница спокойствия больше не вернётся…

Прохор пошёл работать на завод с шестнадцати лет, сразу после окончания школы, так как других способов добывания денег для пропитания он не знал, а кормить его на период учёбы в университете было некому. У отца с матерью были такие мизерные пенсии, что их едва хватало на оплату услуг ЖКХ и лекарства. Учиться приходилось по вечерам, и времени катастрофически на всё не хватало, поэтому он приучил себя к строгой дисциплине на работе и в учёбе. Прохор никогда не опаздывал на работу, всегда всё вовремя делал и с хорошим качеством.

За три года работы токарем он досконально изучил все премудрости своей профессии – пределы определения шероховатости у обрабатываемой на токарном или фрезерном станке поверхности детали, её точность, чистоту и линейность, научился изготавливать детали повышенной сложности и конфигурации качественно и в срок, и поэтому был уважаем среди работников токарного цеха.

Но окружающая жизнь быстро менялась, количество заказов сократилось, зарплату стали платить нерегулярно и в меньшем объёме, хотя и раньше она была небольшой, и многие профессиональные токари, фрезеровщики, слесари по увольнялись в поисках лучшего заработка. Прохор тоже уволился и пошёл работать в коммерческую фирму по ремонту иностранных автомобилей, здесь подход к труду был более либеральный: «Есть работа – надо срочно сделать, нет работы – иди гуляй». И времени свободного стало больше, и зарплата стала значительно выше, в сравнении с заводом.

У Прохора помимо учёбы в университете стали появляться другие интересы и развлечения. Он с товарищами по работе записался в яхтенный клуб, по вечерам стал ходить играть в боулинг, а по выходным, как вся современная молодёжь, развлекаться в ночных клубах, и воспоминания о работе на заводе «от звонка до звонка» были у Прохора как дурной пример.

Но казалась бы процветающая фирма вскоре развалилась под мощным давлением налоговых органов и прессингом силовиков, и её руководителям пришлось закрыть компанию. Ребята перешли работать в другую подобную фирму, рабочие руки везде нужны, но через год и она закрылась по той же причине. Так друзья переходили с одного места работы на другое, работы становилось всё меньше, а зарплата, как это ни странно, была всё больше, так как большинства квалифицированных специалистов не стало, многие уехали за границу в поисках лучшей жизни, многие ушли на пенсию или умерли, а подрастающую молодёжь на такие «грязные» профессии не заманишь ни калачом, ни «Дошираком». Наконец друзья решили открыть собственную фирму под своим руководством.

И Прохор с недавнего времени стал работать директором частного предприятия по изготовлению деревянных конструкций и малых архитектурных форм, выполняя заказы мэрии для украшения парков города, детских придомовых площадок и заказы для частников, изготовляя бочки, ящики, дельные вещи, вёсельные лодочки, и даже иногда яхты для богатых инвесторов.

Прохор с компаньонами взяли в аренду цех в большом предприятии, на кредиты в банке накупили туда необходимого для обработки дерева оборудования и с энтузиазмом принялись за работу. С каждым месяцем становилось всё больше разных заказов, требующих не только хороших профессиональных навыков, но и технологических, конструкторских решений, с которыми ежедневно приходилось сталкиваться их маленькому коллективу. Но если решение вопроса о методе изготовления очередного конструктивного элемента заказа не приходил в голову работникам, то они звонили своему директору Прохору с просьбой о помощи, и он всегда отвечал им:

– Сейчас. Я иду, – и обязательно спускался в цех и помогал своим работникам в решении возникшей проблемы.

Основной коллектив компании Прохора состоял из пятнадцати человек, профессиональных столяров и плотников и трёх руководителей в том числе. В случае большого количества заказов Прохор увеличивал численность своего предприятия вдвое, благо производственных площадей хватало и необходимого оборудования тоже.

В прошлом году они построили за одиннадцать месяцев крейсерскую яхту для богатого заказчика, по цене почти вдвое дешевле, чем если бы он заказал её построить в Южной Корее. И в благодарность за это заказчик продал Прохору свою старую яхту за символическую плату. Прохор с двумя своими друзьями-компаньонами произвели на ней капитальный ремонт с заменой всего такелажа и внутренней обшивки, зачистили её от старых наслоений краски и заново покрасили в синий цвет. Сшили паруса из современных материалов, и яхта получилась как новая, вместимостью на шесть человек и неограниченного района плавания. Вновь возрождённую яхту Прохор предложил назвать «Ирис».

– Зачем яхте такое странное цветочное название, Прох? – спросил его друг и компаньон Максим.

– Видишь ли, Макс, это название будет символизировать стремление к возрождению, как «Ирисы» Ван Гога, и если мы подрисуем на носовом подзоре яхты три цветка с этой знаменитой картины, то это будет смотреться весьма брутально, мне кажется.

Доводы Прохора показались товарищам вполне убедительными, и они согласились с его мнением. На их яхте с тех пор стала красоваться белая, выполненная в готическом стиле надпись «Ирис», а чуть ниже надписи были нарисованы три цветка ириса с картины Ван Гога, один белый и два фиолетовых.

Друзья стали регулярно участвовать во всех яхтенных гонках и регатах и даже получали призы за настойчивость и упорство. А также использовали яхту для морских прогулок и рыбалки с товарищами и подружками, иногда по очереди выходя в море.

Предстоящая морская регата между островами Японского моря должна была проходить в четыре этапа, с ночёвками в закрытых бухточках от сильных ветров. Друзья не раз участвовали в подобных гонках, но ни разу призовых мест не занимали, наверное, из-за малого опыта в парусном спорте, да и яхта была тяжеловата, по сравнению с другими, более современными. Но на этот раз они были полны решимости войти в пятёрку лидеров, используя новую тактику, с учётом ветров и течений в заливах…

Прохора разбудил звонок с его мобильного телефона, лежащий у изголовья на тумбочке. Он посмотрел на будильник и понял, что безнадёжно проспал.

– Прохор! Ну ты где? – раздался тревожный голос Максима в телефоне, – уже через десять минут будет старт, а мы ещё у пирса болтаемся.

– Сейчас буду. Я уже иду! – бодро ответил ему Прохор.

Быстро подскочил с дивана, натянул на себя джинсы и футболку и, не умываясь, бросился бегом к яхтенному клубу, благо он был недалеко. Спускаясь со склона холма к бухте, где должна стартовать регата, Прохор сразу заметил, что практически все яхты вышли к стартовой линии, и часть их нетерпеливо перемещалась вдоль неё, в ожидании сигнала ракетницы с судейского катера, соревнуясь, кто первым пересечёт воображаемую линию, а часть яхт стояли в выгодных позициях с потравленными трепещущими парусами, похожими издалека на стайку белых бабочек, сидящих у дождевой лужи на просёлочной дороге, и, подрагивая своими парусами-крылышками, создавали праздничное настроение. И только одна яхта одиноко стояла пришвартованная к пирсу с грустным видом, это был синенький «Ирис». В этот момент беззвучно взлетела зелёная ракета, оповещая всех, что гонка началась. Все яхты мгновенно развернулись к ветру одним бортом, паруса натянулись под свежим бризом, и регата, состоящая из тридцати с лишним яхт, стремительно ринулась в море, стараясь помешать друг другу в пределах правил.

Прохор взбежал на яхту, друзья молча быстро отдали концы и стали лавировать, стараясь выйти из ковша против ветра как можно быстрее, а Прохор, запыхавшись, примирительно продекламировал слова из песни Булата Окуджавы:

– «Я в синий троллейбус сажусь на ходу, последний, случайный».

Но, пока они выруливали из бухточки и подходили к стартовой линии, расположенной посередине залива, то пересекли створы между буйками с опозданием более чем на полчаса. Основная часть яхт, участвующих в регате, уже почти скрылась за мысом, и друзьям пришлось пристраиваться в хвост уходящим. Когда стартовые волнения уже улеглись и яхта легла на курс, Слава, третий член их команды, спросил у Прохора:

– Ну, что же ты так опоздал, договаривались же прийти пораньше.

– Да засиделся с Ленкой в кафе до часу ночи, пытаясь её отговорить от очередной поездки в Корею. Ещё и будильник забыл завести, вот и проспал.

– Ты всё нянькаешься с ними? А они вполне уже взрослые кобылицы и в состоянии сами о себе позаботиться.

– Кому они нужны в нашем угрюмом обществе! У их родителей, если они есть, нищенская пенсия, самим бы с голоду не помереть. А современному чиновничьему быдлу глубоко наплевать на растущую безработицу среди молодёжи. Раньше хоть были фабрики, заводы, молодёжь работала там швеями, сборщиками радиодеталей, малярами, изолировщиками, токарями, а теперь ничего этого нет. Те, кто сейчас у власти, взамен предлагают молодым, физически сильным работать в силовых структурах, чтобы охранять их богатства. А остальным куда деваться? Вот и занимаются чёрт знает чем, чтобы с голоду не сдохнуть. Изгои общества, люди «с низкой социальной ответственностью», как любят говорить про них современные чиновники, хотя сами же и довели их до этого.

Вечером яхта «Ирис» самой последней из всех участвующих в гонке в большой регате зашла в закрытую глубоководную бухточку для промежуточной ночёвки. Мест у причала уже не было, и они привязались вторым бортом к своим постоянным соперникам по спорту, яхте «Спартак».

На яхтенной стоянке было шумно, весело, звучала музыка из динамиков яхт и слышалось бренчание струн гитар, раздавался девичий звонкий смех откуда-то взявшихся тусовщиц, и друзья тоже подключились ко всеобщему веселью, перейдя на борт «Спартака» со своими продуктами.

Празднество первой ночной стоянки продолжалось до часу ночи, но Прохор лёг спать пораньше, так как прошлую ночь почти не спал из-за голосистой Вали. Во втором часу ночи вернулись на яхту Максим со Славой и привели с собой трёх девушек «без комплексов», которым якобы не хватило места поспать на «Спартаке», и Прохору пришлось вставать, чтобы поддержать правильность выбора друзей в ночных попутчицах. После краткого знакомства взаимное веселье продолжилось около часа. И только в четвёртом часу ночи, наконец, все утомились, аккумуляторные батареи стали садиться, лампочка, освещающая каюту, потускнела, её выключили, пошептались немного в темноте и заснули.

А рано утром всех разбудила труба горниста, пропевшая утренний подъём на какой-то из яхт, и все участники регаты стали просыпаться, поругиваясь в утреннем тумане, принялись готовить себе завтрак, варить кофе, жарить яичницу. А наиболее нетерпеливые стали проверять такелаж, убирать береговые трапы, ставить новые паруса, торопясь к началу следующего этапа гонки.

Друзья на «Ирисе» тоже проснулись, кое-как растолкали, одели и отправили на берег ночных фривольниц, под едкие замечания с соседней яхты, и тоже приступили к завтраку. Максим вскипятил чай и поджарил тосты с беконом. Завтракали на палубе в кокпите, так же, как и соседи на «Спартаке», обмениваясь с ними прогнозами относительно погоды. Всё небо с утра было затянуто серыми облаками, которые не спеша, подталкивая друг друга, наплывали со стороны моря. В воздухе пахло океанской сыростью, и слабый ветерок предвещал ухудшение погоды. С судейского катера по громкоговорящему радио объявили, что с моря надвигается циклон и пройдёт на северо-восток, слегка коснувшись пути прохождения регаты, поэтому организаторы соревнования и судейская коллегия рекомендуют всем участникам гонки не углубляться мористее, а стараться пройти к финишу, как можно ближе прижавшись к береговой линии.

– Может быть нам вообще всем выйти на берег и протащить яхты за концы вдоль берега к финишу, как бурлакам на Волге, чтобы избежать неприятных ощущений во время морских волнений? – весело крикнул в сторону судейского катера шкотовый со «Спартака», и услышавшие его реплику яхтсмены дружно рассмеялись.

Старт был назначен на девять утра, и к этому времени яхты потянулись из бухточки на стартовую позицию, по ходу укрепляя снасти и убирая всё лишнее с палуб, чтобы не унесло волнами в море. На этот раз яхта «Ирис» стартовала в числе первых и широкими галсами пошла в отрыв от основной регаты.

– Я предлагаю нам пойти к финишу по прямой, ещё мористее, – сказал Прохор членам своей команды после очередной смены галса в сторону моря, – так мы отыграем потерянное время и вырвемся в лидеры, ну поболтает нас часа три-четыре, ничего, потерпим, никто из нас морской болезнью не страдает. Как вы считаете, пацаны?

– Я не против, – сказал Максим, – паруса у нас новые, выдержим, если что.

– И я «за», – поддержал идею всегда осторожный Слава. – Да и море вроде пока спокойно, авось пронесёт.

И яхтсмены «Ириса» стали забирать всё мористее и мористее, пока вся регата за кормой не растаяла на горизонте, рассчитывая таким образом одним галсом выйти к финишу, с учётом поправок на ветер.

Но через час погода стала ухудшаться, ветер резко усилился, чёрные тучи на небе опустились так низко, что стали цепляться за волны, а затем неожиданно пошёл такой лютый ливень, что видимость практически упала до нуля и темнота вокруг стала такой плотной, что, казалось, протяни руку – и можно потрогать её рукой, как скалу.

– Надо бы нам спасательные жилеты надеть! – прокричал сквозь шум ливня Слава. – А то как бы чего не вышло.

– Не дрейфь, Славик! – прокричал ему в ответ Прохор. – Всё в этом мире запрограммированно, как сказал наш философ Перельман. Кому суждено сгореть – тот не утонет!

– Я не хочу сгореть, – поддержал его Максим. – Уж лучше утонуть!

И во всё горло запел песню рыбака из старого фильма «Человек-амфибия».

Лучше лежать на дне,

В синей прохладной мгле,

Чем мучиться на суровой,

Жестокой, проклятой земле.

Чувство опасности от надвигающегося на них тайфуна возбуждало, пьянило и придавало друзьям неустрашимого азарта.

Ливень меж тем стал затихать, небо слегка прояснилось и стало светлее, а ветер продолжал усиливаться, меняя направление. При смене галса стаксель карабином зацепился за фор-штаг, парус мгновенно на пузырился, резкий порыв ветра вырвал из него огромное полотнище и унёс в море, как носовой платочек.

Максим со Славой, поминутно окатываемые волнами, грозящими смыть их с палубы, отцепили остатки порванного паруса, поставили вместо него штормовой стаксель, зарифили грот по штормовому, приготовились таким образом к усиливающемуся тайфуну. Максим спустился в каюту, посмотрел на мониторе компьютера сводку погоды в их районе и прокричал друзьям:

– Тайфун изменил направление и движется прямо на нас! А мы приближаемся к его центру! – и, поднявшись из каюты, закрыл вход в неё шторм портиком, чтобы в яхту не захлестнула волна.

– Вот и хорошо! – прокричал в ответ Прохор, – в центре тайфуна ветер слабее будет!

Яхта стремительно взлетала на очередную волну, как на гору, протыкала её пенистый гребень, вода с которого неистово обрушивалась на палубу водопадом, поминутно накрывая яхтсменов с головой, и им, находясь на вершине волны, на мгновенье было видно, насколько хватало глаз, как штормовой ветер гнал на них бесчисленные волны, стена на стену, яростно срывая пену с их вершин и швыряя её вниз, где она скапливалась между ложбин, металась, извиваясь длинными белыми полосами, не находя себе выхода. Затем яхта тяжело и как бы нехотя переваливалась через гребень и так же стремительно летела вниз, как в бездну, и в этот момент вокруг была только тёмная вода, несущаяся мимо спортсменов, и мелькающая шипящая белая пена.

Повернуть сейчас обратно – было смерти подобно, при развороте яхту тут же перевернуло бы и сломало мачту, поэтому приходилось идти только носом против волны, часто меняя галсы, не изменяя общего направления. Друзья сидели в кокпите, пристегнувшись карабинами к вантам, по колено в воде, так как вода от поминутно накрывавших их волн не успевала выливаться через шпигатное сливное отверстие. Так продолжалось часа полтора, пока наконец ветер стал понемногу стихать, и яхту перестало захлёстывать встречной волной.

– Слава! Возьми у меня руль. Я пойду в каюту, посмотрю на карту монитора, где мы сейчас находимся, – прокричал Прохор и спустился в салон. Определившись с местонахождением яхты и направлением ветра, он высунул голову из каюты и объявил:

– Да, действительно, мы почти в центре циклона, и сейчас, возможно, должно даже на короткое время показаться солнце. А направление ветра изменилось, и вскоре он будет нам дуть прямо по курсу, так что дальше идти будет легче, можно поставить запасной стаксель и поднять грот полностью.

В этот момент судовая радиостанция тревожно запищала, и Прохор опять «нырнул» в каюту, чтобы её послушать. Вызов шёл на частоте международной безопасности 2182 кГц, он включил приёмник и спросил:

– Алё, я слушаю вас, что у вас случилось?

В микрофоне прозвучали тревожные торопливые слова:

– «Мэй-дэй, мэй-дэй, мэй-дэй!». Ай ван. Ётто де ги иялеси! (Тону на яхте).

Прохор зафиксировал сигнал бедствия, запеленговал его, он находился прямо по курсу, недалеко от них, и ответил:

– Мы слышим вас, держитесь, я иду на помощь!

– Вакаранай! Мэй-дэй, мэй-дэй, мэй-дэй! – заверещал голос в микрофоне.

Прохор высунулся на палубу и крикнул: «Ребята! Смотрите внимательно, прямо по курсу какое-то иностранное судно терпит бедствие, кажется один человек, вроде японец», – и опять вернулся к радиостанции и вышел с ним на связь:

– Я иду! Я иду к вам, держитесь!

– О, Яиду! Кас ките (спасите меня), Яиду!

– Вот заладил своё, яиду, яиду. Сказал же, щас приду, – пробормотал про себя Прохор, выходя на палубу.

И действительно, вскоре прямо по курсу показалось полузатопленное небольшое судёнышко, на палубе которого стоял человек в спасательном оранжевом жилете, размахивал руками и что-то кричал.

– Так, Слава, подходить будешь к нему с подветренной стороны, правым бортом, будь поаккуратнее, как бы нам самим не побиться об него. Давайте выставим швартовые кранцы, на всякий случай, и как только мы его примем, ты, Слава, сразу же отваливай от его посудины по ветру, как можно быстрей.

– Ясно! – ответил Слава.

Слава вышел на одну амплитуду морской волны с тонущим судном и стал быстро сближаться. Как только яхта носом ударилась о борт полузатопленного катера, он резко повернул руль, и на мгновенье они стали с ним лагом, Прохор с Максимом схватили иностранца за протянутые им руки и рывком затащили его на свою палубу, а яхта тут же благополучно отчалила, подхватив парусом ветер.

И буквально через минуту очередная волна накрыла тонущее судёнышко, и оно скрылось под водой навсегда на глазах у всех.

– Я же говорил, кому суждено сгореть, тот не утонет! – весело прокричал Прохор и похлопал спасённого иностранца по плечу, – а ты, яиду-яиду, вакаранай! – и облегчённо рассмеялся.

– Ай Джапан! Ай аригото (благодарю), Яиду! – произнёс японец, сложил ладони перед собой, поклонился своему утонувшему судну, а затем и Прохору.

– Ты не мне кланяйся, а всевышнему, – сказал Прохор и показал пальцем на свой глаз, а затем на небо, подняв голову.