Текст книги "Шестое сомнение"

– О, хай Яиду, о хай!

– А почему японец всё время повторяет слово «яиду» и смотрит на тебя, Прохор? – спросил Максим.

– Да ему, кажется, взбрело в голову (во время переговоров по радиостанции, когда я повторял ему «Я иду спасать тебя»), что меня звать Яиду.

– А что, оригинально! – и друзья весело рассмеялись, радуясь, что всё обошлось.

А Прохор опять пропел строку из начатой им утром песни Окуджавы:

Чтоб всех подобрать,

потерпевших в ночи

крушенье, крушенье.

Но шторм ещё продолжался, и яхта, пройдя центр его относительно спокойно, снова вошла в район сильного ветра, но на этот раз он был попутный, так как циклон повернулся к берегу, и яхтсмены вместе с японцем развернули паруса на попутный ветер и понеслись по пенистому морю, плавно переваливаясь с волны на волну, как с дюны на дюну пустынные путники на верблюдах.

Через два часа сумасшедшей гонки яхта «Ирис» на полном ходу и на всех парусах влетела в бухту, расположенную у городских берегов. Проскочив финишные створы в виде буйков, похожих на морковки, они разом сбросили все паруса на палубу, чтобы не наскочить на прибрежные камни. И уже по инерции плавно зашли в маленькую лагуну, где были расположены яхтенные пирсы. Здесь приветливо светило солнце периодически прорываясь сквозь облака, гонимые ветром с моря.

Пришвартовавшись, друзья, наконец, смогли расслабиться и привести себя в порядок. Оглядевшись по сторонам, они увидели рядом на пляже загорающих под жарким солнцем людей, веселящихся на мелководье детей, плавающих в лагуне парней и девушек. Глядя на эту всеобщую беспечность, они не верили, что буквально часа три назад они боролись со стихией и спасали от гибели тонущего человека.

Прохор, выйдя на берег, с трудом нашёл представителя судейской команды и зарегистрировал подход яхты «Ирис», ко всеобщему удивлению встречающих.

– Как вы смогли прийти? Всеобщее штормовое предупреждение же было, – несказанно удивились они. – И всем яхтам предложено было укрыться в бухтах до окончания шторма.

– А мы в этот момент, наверное, тонущего иностранца спасали и не услышали ваши рекомендации по радио, – деланно равнодушно ответил им Прохор и мужественно улыбнулся.

Первые яхты регаты стали появляться на горизонте только к концу дня, часа через четыре после их прихода. Но ребята не стали их дожидаться, а завалились все спать, так как смертельно устали во время борьбы со стихией.

На следующее утро к ним подошёл катер береговой охраны и забрал японца для передачи его на родину. Японец долго стоял на корме отходящего катера, махал ребятам руками и кричал:

– Яиду! Яиду! Банзай! Эйен саёнара! (Прощай навсегда!).

Следующие два этапа гонки прошли без приключений.

Через четыре дня регата закончилась, в ней яхта «Ирис» заняла одно из призовых мест, и друзья, довольные успехом, разошлись по домам.

Прохор, подойдя к своему дому, с удивлением увидел, что входная дверь в его подъезде стоит новая, хотя и прежняя была не старой, он толкнул её рукой, но дверь не поддалась, и тут у него мелькнуло какое-то воспоминание о неправильности открывания двери, и он потянул за ручку, дверь легко открылась и Прохор вошёл в дом. Поднимаясь по лестнице, Прохор продолжал размышлять: «И кому это понадобилось менять хорошую дверь на новую? Плановое, что ли? Странно, и о предстоящей её замене я уже от кого-то слышал».

На площадке своей квартиры он встретил соседа и спросил:

– Послушай, Ильич. А зачем у нас в подъезде дверь поменяли, по разнарядке что ли?

– Да какой там по разнарядке, позавчера молодёжь нашего подъезда на пьяной вечеринке набила морды пацанам из соседнего подъезда, а те обиделись, схватили топоры и погнались за ними. Наши ребята забаррикадировались в подъезде, а те так изрубили дверь топорами, что пришлось её менять целиком с косяком, и теперь она открывается в обратную сторону. С тебя, кстати, причитается двести рублей, всем подъездом пришлось сбрасываться.

– Странно, а я о предстоящей замене двери слышал недавно от кого-то, – сказал ему Прохор, отдавая деньги.

– Как это? – удивлённо вытаращил глаза Ильич, но Прохор, не поясняя, попрощавшись, зашёл в свою квартиру.

В два часа ночи Прохора разбудил знакомый странный крик с улицы, у подъезда:

– Яи-и-ду-у!

И через минуту стонущий крик повторился:

– Яи-и-ду-у!

Этот крик был похож на вой волчицы в зимнюю стужу и, кажется, звал кого-то на помощь.

– Только кого? – с тревогой подумал Прохор, и только после третьего зова до него дошло, что зовут-то его!

Прохор вскочил с дивана, быстро натянул на себя джинсы и футболку, на ходу надел тапочки и выбежал на улицу.

На этот раз ночь была ясная и прохладная, а на чёрном небе сверкали бриллиантами бесчисленные звёзды. На лавочке перед подъездом сидела знакомая ему женщина, вцепившись пальцами в край сиденья и раскачивалась из стороны в сторону, прикрыв глаза и готовясь опять прокричать, втягивая в себя воздух.

– Женщина! Ну что Вам опять не спится, зачем Вы опять кричите у нас под окнами? – как можно строже спросил её Прохор.

– А, ты уже пришёл, Яиду, – усталым голосом сказала она, открыв глаза. – Понимаешь, Проша, я попала в какую-то временную петлю и никак выйти из неё не могу. Некоторые события моей жизни порой повторяются по два, а то и по три раза, в мельчайших подробностях, и я ничего поделать с этим не могу. И что я только не делала, чтобы это остановить, ничего не помогает.

– Ну, а наш дом-то тут при чём? – заинтересованно спросил её Прохор.

– Да вот из-за этой треклятой двери, – ответила женщина и ткнула пальцем в сторону входной двери дома. – Вчера я случайно шла мимо вашего дома и увидела, как рабочие опять меняют вашу дверь. А месяц назад её уже меняли, я это видела. И подумала, что это опять меня заело на одном месте, как иголку на пластинке патефона. Три дня назад я специально пришла посмотреть ночью – дверь была старая. А вот вчера, видишь, всё равно поменяли, кто-то специально грандиозную драку устроил, чтобы всю дверь изрубить, и поменяли. А с тобой разве никогда такого не бывало, когда нелепые события жизни упорно повторяются зачем-то несколько раз?

– Да вроде бы нет, никогда.

И вдруг вспомнил, как давным-давно, много лет назад, когда он был совсем ещё маленьким, он в первый раз столкнулся с таким явлением…

Четырёхлетний Проша с утра не выходил из дому, и мать сказала ему:

– Проша, ну что ты всё время возле меня крутишься, видишь, я стираю, и ты мне мешаешь. Лучше пойди с ребятами поиграй в классики на той стороне дороги.

Они тогда жили в частном доме у дороги, а другой стороне, на детской площадке, дети всегда играли в разные игры.

– Нет, не пойду! – ответил Проша и насупился.

– Почему? –удивилась мать. – Ты раньше всегда бегал туда играть со своими друзьями.

– Там сейчас самосвал вон ту белую курицу задавит, – и показал в окно матери на курицу, что греблась под забором стоящего у обочины дороги с противоположной стороны.

– Ну какой самосвал, Проша, на улице никакой машины нет, вечно ты выдумываешь, фантазёр, – возразила ему мать, выглядывая в окно.

В это время из-за поворота выехал самосвал, грохоча железным кузовом. Белая курица, которая искала червячков в кучке навоза под забором, подняла голову и тревожно посмотрела одним глазом на приближающийся грузовик, оценивая, хватит ли ей времени перебежать дорогу, или нет. И затем, когда самосвал уже почти поравнялся с ней, не выдержала и бросилась перебегать, водитель резко затормозил, но было уже поздно, курица всё же успела попасть под колесо.

– Господи! Как же это получилось! – воскликнула мать, всплеснув руками, – откуда ты это знал, Проша? – И на всякий случай потрогала его лоб ладонью.

– А самосвал два раза уже её давил, я видел, – заявил довольный произведённым эффектом Проша испуганной матери.

– Ладно, сегодня ты никуда не пойдёшь, побудешь со мной, – сказала ему мать и закрыла окно на улицу.

Через неделю, выйдя за ограду, Проша опять увидел глупую белую курицу, гребущуюся под забором на том же месте у дороги, и решил её спасти. Он взял длинный прутик и стал её прогонять, но курица никак не хотела уходить с разрытого места с червячками и бегала от его прутика туда-сюда вдоль забора, пока не нашла щель под ним и с трудом протиснулась на другую сторону, в чей-то двор. Проша, довольный тем, что спас наконец курицу от самосвала, вернулся к себе и стал сквозь ограду наблюдать.

Злой самосвал не заставил себя долго ждать, он появился в начале улицы минут через пять и стал быстро приближаться.

«Ага, а курицы-то нет», – радостно подумал Проша, – «кого на этот раз ты давить будешь?»

Но в это время за забором, на чужом дворе, куда прошмыгнула его курица, загремела собачья цепь и залаяла дворняга, погнавшись за наглой курицей, появившейся на её территории. Белая курица, кудахча, взлетела на поленницу дров у забора, убегая от собаки, но кобелина встал на задние лапы, пытаясь схватить её, и курица, отчаянно захлопав крыльями, перелетела через забор на дорогу, прямо под колёса подоспевшего самосвала.

И уже тогда маленький Проша понял, что если суждено какому-то событию произойти в определённом месте, то оно обязательно произойдёт, невзирая на бесчисленно разные пути подхода к нему.

Ему вспомнились и другие не менее странные случаи неотвратимости события, произошедшие с ним в более поздние времена.

Прохор припомнил, как будучи уже студентом он три раза подряд, каждое воскресенье, пробегая по дощатому мостику через железнодорожные пути, всегда пустому, сталкивался на его середине с рыжим кучерявым парнем, спрашивающем его всегда одно и тоже:

– Скажите, пожалуйста, как пройти на улицу Алтайскую?

– Нет, я не знаю такой улицы, – неизменно отвечал ему Прохор.

Но парень всё равно продолжал стоять посередине мостика, как бы не зная, куда ему пойти. И всякий раз, когда Прохор оглядывался, чтобы посмотреть на странного незнакомца, он оглядывался тоже и приветливо улыбался ему, прощаясь.

– Ну вот, твой рыжий так же запутался во времени и пространстве, как и я, – сказала Валентина Прохору, когда он рассказал ей про этот случай. – Какое-то определяющее в его жизни событие должно было произойти в этой точке, но всякий раз чего-то не хватает, и он вынужден возвращаться и возвращаться периодически на это место, пока всё не срастётся.

– А при чём тут я и улица Алтайская? – заинтригованно спросил её Прохор. Я её всё-таки потом нашёл, на старых картах города она была. Впоследствии старые дома на этой улице снесли и проложили по ней железную дорогу, и все забыли, что была такая улица.

– Ты, наверное, являешься каким-то связующим звеном в таких событиях мироздания, так же, как и улица Алтайская, которая временно отсутствует и без которой событие не может произойти. Так же, как и в моём случае, вашу входную дверь будут менять и менять под разными предлогами, вплоть до попадания в неё метеорита, пока не произойдёт моё определяющее событие, связанное с ней. Все события нашей жизни предопределены, и даже двоясь или множась, они всё равно прейдут к точке определения, по Пуанкаре, великого французского математика.

Поговорив о превратностях судьбы ещё минут десять, они наконец разошлись, чтобы никогда уже больше не встретиться.

Бизнес у друзей продолжался успешно, за год количество заказов удвоилось, и прибыль, соответственно, увеличилась тоже. Но местные власти и силовики, прознав про успешную предпринимательскую деятельность окрепшей компании, решили отнять её у молодых ребят. Они стали повышать арендную плату за цех, на землю, подняли налоги и замучили всевозможными проверками и придирками, не давая спокойно работать.

Прохор понял, что при таком массированном силовом давлении они не смогут удержаться на этом рынке, и стал сворачивать производство.

Теперь они не столько работали, сколько составляли всевозможные отчёты и декларации в разные местные инстанции. В какой-то момент Прохору это так надоело, что он не выдержал и решил уйти на яхте за границу, подальше от своры ненасытных чиновников.

Прохор уже почти сутки шёл на яхте в Японию против ветра, часто меняя галсы и размышляя о том, чем же он там будет заниматься, как неожиданно на фоне шума шероховато бегущих волн, которые цеплялись за борта судна, сопротивляясь его ходу, откуда-то с северо-запада ему послышался далёкий знакомый голос:

– Яи-и-д-у-у! Яи-и-д-у-у! – и с каждой минутой это звучало всё сильнее и сильнее, заглушая шелест скользящей воды.

И Прохор вдруг понял, что там, дома, он нужнее, что там в нём нуждаются и просят о помощи.

– Ну нет, – решился Прохор, – так просто эти кровопийцы от нас не избавятся, мы всё равно сильнее и умнее их. Задавим гадов!

И он решительно сделал разворот фордевинд на сто восемьдесят градусов, и с попутным ветром яхта легко заскользила по пологим мягким волнам, спеша обратно, в Россию.

ТВАРИ БЕЗРОДНЫЕ

Сказка – ложь, да в ней намёк,

добрым молодцам урок!

Рано утром на мокром от росы придорожном большом камне, лежащем у обочины просёлочной дороги, сидели два зелёных кузнечика и терпеливо ждали, когда над полем, из-за речки, взойдёт солнце, согреет и высушит их. Они все промокли от утренней росы, и их длинные усики грустно повисли, кончиками опустившись на камень.

– Чёрт, как же холодно! – сказал один из них, по имени Стив. – И когда же, наконец, это солнце поднимется!

– Ой, не говори, я сама вся закоченела, – ответила его подружка, по имени Сай, – у самой зуб на зуб не попадает, и даже нижняя юбочка вся мокрая.

За кузнечиками находилось небольшое поле, заросшее ковылём и полынью, кое-где поблескивающее от капелек росы сквозь утреннюю дымку. Невдалеке тихо пасся стреноженный рыжий конь, мокрая спина которого была видна над высоким бурьяном. Иногда он поднимал голову, жуя сочную траву, и фыркал, отгоняя надоедливую мошкару, при этом в больших глазах его поблескивали красные лучики утреннего солнца, и делал пару прыжков передними ногами, спутанными верёвкой его хозяином, чтобы за ночь далеко не ушёл от дома, стоящего у реки.

Одна из холодных росинок скатилась с длинного листочка стебелька ковыля, росшего над сидящими на камне, и шлёпнулась прямо на голову Стиву, отчего он ткнулся мордочкой в камень и заверещал, отряхиваясь:

– Да сколько можно терпеть эти мучения, в то время как в наших сухих норках под камнем заселились эти жирные краснопузые твари бескрылые! Им, видите ли, противопоказана утренняя сырость! Им, видите ли, необходимы тепло и покой! Да кто бы говорил! Бродяги безродные!

– Тише ты, разбудишь их, ещё услышат и обидятся, – зашушукала на него Сай.

– Да и чёрт с ними, пусть обижаются, может быть совесть у них наконец проснётся, и они освободят наши жилища.

– Я думаю, нет, не проснётся, – грустно прошептала Сай и вздохнула.

В это время на дорогу из-за растущих на той стороне кустарников выбежали весёлые бурундучиха и бурундучок. Бурундучок, догоняя свою подружку, всё пытался её остановить, хватая передними лапками за полосатую спинку. Бурундучиха ловко выворачивалась и, оглядываясь на ухажёра, недовольно попискивала:

– Я же тебе сказала нет – значит нет.

– Ну что тебе стоит, давай прямо здесь, так будет возбуждать сильнее, – шептал, запыхавшись, бурундучок.

– Ты совсем с ума сошёл, извращенец, – возмущённо воскликнула бурундучиха и остановилась, – увидят же все кругом!

– Да кто тут увидит! Никого на дороге нет, – и, изловчившись, схватил передними лапками подружку за загривок и запрыгнул на неё.

Кузнечики с интересом наблюдали за этой любовной сценой прямо на середине дороги, и Сай сказала другу:

– Вот видишь, Стив, и у них собственного жилища нет, наверное, крысы выгнали и заселились в их домик.

– Какие там крысы! С жиру бесятся, ведь так прикольнее, на виду у всех, – со знанием дела прищёлкнул он языком. – А жилище у них есть, вон в той старой ёлке со сломанной вершиной, аж три дупла ихние, два из которых битком набиты орехами. Я сам видел.

Сай с укоризной посмотрела на Стива и сказала:

– Все вы, мужики, извращенцы, одинаковы, – и слегка отодвинулась от него.

Из-за сопки послышался гул приближающееся машины, и тут же из-за поворота вскоре показался громадный военный грузовик, крытый брезентом.

Бурундучиха обеспокоенно повернула голову к напарнику и произнесла:

– Всё, хватит, вон машины идут!

– Щас, щас, подожди чуть-чуть. Так чётко! – ответил ей торопливо бурундучок, удерживая её передними лапками за шею, задрав мордочку к небу.

– Машина сейчас нас задавит, ненасытный дурак! Потом закончишь, бежим! – и, вывернувшись из объятий дружка, бросилась в кусты.

А бурундучок ещё некоторое время постоял на задних лапках с задранной мордочкой и прикрытыми глазами, быстро приговаривая:

– Да, да! Щас, щас! – пока грузовик резко не затормозил прямо перед ним, громко чихнув, выпуская лишний воздух.

И только тогда «извращенец» открыл, наконец, глаза и увидел перед собой огромные чёрные колеса машины. Он в ужасе запрыгал на задних лапках в кусты, как тушканчик, вспомнив про передние только у обочины.

Из остановившегося грузовика выскочил молоденький лейтенант и забежал вперёд машины, оглядываясь по сторонам.

– Видел? Видел? Чуть бурундуков дерущихся не задавили! – сказал он толстому прапорщику, тоже вышедшему из машины по нужде.

– Мне кажется, они не дрались, а совокуплялись, – ответил прапорщик со знанием дела лейтенанту, пережёвывая что-то и мочась на колесо.

Лейтенант тоже решил справить нужду, подойдя поближе к обочине.

– Смотри, Петрович, два зелёных кузнечика на камне сидят. Замёрзли, наверное, не боятся даже, – и нагнулся, пытаясь потрогать кузнечиков пальцем.

Кузнечики немного отстранились от протянутого к ним пальца, вяло переставив лапки, но с камня не ушли.

– Голодные, наверное, – сказал Петрович, застёгивая ширинку и рассматривая насекомых одним глазом, – надо бы дать им чего-нибудь.

С этими словами он пошарил у себя в кармане штанов, достал оттуда галету, твёрдую, как фанера, внимательно осмотрел её со всех сторон, с хрустом откусил кусок, а остаток положил на камень перед кузнечиками и, довольный своей щедростью, пошёл в машину, жуя на ходу.

Лейтенант посмотрел немного на кузнечиков, на холодное мокрое поле, заросшее бурьяном и поблескивающее изумрудами от капелек росы под лучами восходящего солнца, на мокрого коня, тревожно взирающего на нарушителей покоя, и побежал в тёплую кабину грузовика. Машина взревела, как буйвол, выпустила облако сизого дыма и медленно укатилась, оставив утреннюю тишину на месте.

– Сам, небось, кашу гречневую с тушёнкой каждый день трескает, вишь как растолстел на казённых-то харчах. А нам сухарики любезно предложил, жадюга, – недовольно пробурчал Стив.

– Тише ты, разбудишь их, – одёрнула его Сай.

– А что вам там сейчас военные дали? – прозвучал вкрадчивый голос из-под камня.

– Вот видишь, они всё слышат, – прошептала Сай своему другу, и сказала погромче сидящим под камнем. – Проезжие воины, галету нам предложили, чёрствую.

– А мы с супругой обожаем по утрам чёрствые галеты кушать, для желудка полезно. Дайте нам попробовать, – попросил тот же вкрадчивый голос и звучно проглотил слюну.

– Нате, подавитесь, твари ненасытные! – крикнул Стив и задней лапкой толкнул галету вниз.

Через секунду стало слышно, как живущие в их норке бескрылые краснопузики, урча и толкаясь, приступили к завтраку, торопливо, с хрустом разгрызая галету мощными челюстями.

Бескрылые коричневые кузнечики появились на поле, где всегда жили крылатые насекомые, два года назад. Они приползли, едва живые и отощавшие от бескормицы, пока брели через пустошь с места их компактного проживания на пшеничном поле, которое издревле принадлежало трудолюбивым сверчкам, работающим от зари до зари по улучшению своих жилищных условий. А коричневые бескрылые кузнечики физически не работали там, пели и танцевали, устраивали спектакли, где восхваляли себя и своё потомство как самых умных. Организовывали сборища и собрания, куда привлекали несознательную молодёжь среди сверчков и проповедовали прекрасную жизнь в далёком будущем если они, бескрылые, станут у руководства стаи сверчков.

В один прекрасный момент сверчки не выдержали этих наглых претензий от зарвавшихся чужеземцев и безжалостно прогнали их всех за лживость, воровство, коварство и безделье со своего участка навсегда.

Крылатым зелёным кузнечикам стало жалко беспомощного вида коричневых тощепузиков (как между собой зелёные кузнечики вначале их называли), и они пустили бездомных пожить на своё поле, так как кормов хватало на всех и даже много оставалось, а места для скитальцев под ласковым солнцем зелёным крылатым кузнечикам было не жалко.

В благодарность за гостеприимство коричневые кузнечики стали регулярно устраивать бесплатные концерты для всех жителей поля, где они пели, подражая разным насекомым, плясали, высоко подпрыгивая и переворачиваясь в воздухе, изображали пантомимы различных животных и тоненько ловко поскрипывали задними ножками (этому они научились у сверчков, когда жили у них), душещипательно изображая пение различных птиц.

Жителям поля эти представления нравились, они с удовольствием приходили смотреть по вечерам забавные кривляния коричневых тощепузиков. И даже когда коричневые кузнечики по прошествии времени стали просить плату за посещение их спектаклей в виде зёрнышек и нектара с цветов, якобы необходимых им для укрепления жизненного тонуса, то все зрители стали платить им эту незначительную дань.

Но время шло, спектакли становились всё короче и неинтереснее, а плата за их посещение всё возрастала и возрастала, и многие жители поля перестали на них ходить, кроме самых заядлых театралов, любителей такого вида развлечений. Тощепузики, отъевшись на плате за спектакли, стали быстро размножаться, и подаяний театралов им уже было недостаточно.

Тогда краснопузики (так местные жители в последнее время стали называть пришельцев за их покрасневшие животики, выпуклые от обильной пищи, приносимой им зрителями и жалостливыми местными жителями) сменили репертуар выступлений.

Со сцены они всё чаще стали рассказывать жителям поля нравоучительные истории о сладкой загробной жизни тех, кто активно помогает материально страждущим, то есть им, и горе ждёт тех, кто не верит в умственную исключительность ползающих кузнечиков.

Один из старейших жителей поля, послушав как-то одну из таких лекций краснопузиков, сказал наглым предпринимателям:

– Уважаемые! Вы пришли к нам издалека, голодные и холодные. Не знаю, чем вы там занимались и почему вас выгнали оттуда, но догадываюсь. Вам бы надо заняться чем-нибудь более существенным, чем кривлянием, ужимками и словоблудием со сцены, физическим трудом, например, он облагораживает живущего под солнцем и отгоняет от него паскудные мысли.

Вперёд вышел замшелый опытный проповедник мировоззрения бескрылых и, деланно откашлявшись, произнёс, задрав голову:

– Нисколько не сомневайтесь, почтенные граждане поля, мы не только развлекаем вас своими выступлениями со сцены, наши умы заняты в основном научными изысканиями в области философии и прогнозирования экономики.

– Ну, философия никогда не считалась у нас наукой, – возразил ему старец и презрительно длинно сплюнул себе под ноги, – это скорее всего один из видов искусства словоблудия и брехни. А свою экономику прогнозируйте, пожалуйста, но не за счёт наших ресурсов и нашего труда, а исходите из своих возможностей производить что-либо полезное. Вообще-то, лучше всего, займитесь каким-нибудь настоящим делом, а то как бы чего опять не вышло с вашей второй родиной.

На этом старик закончил дискуссию о нравственных ценностях и удалился, посмеиваясь и приговаривая:

– Философы, мать вашу! Уничтожать таких философов надо, а то как бы они нас самих не уничтожили.

Коричневые краснопузики на какое-то время прекратили свои провокационные лекции и затаились. Они открыли всевозможные мастерские по изготовлению и ремонту разных безделушек и стали ждать удобного случая.

И вскоре случай представился сам собой. С южной стороны поля, с бескрайних степей, на владения зелёных кузнечиков иногда нападали полчища саранчи. Они уничтожали всё, что можно съесть, и оставляли после себя голую пустыню. Всякий раз зелёные кузнечики стойко отбивали набеги саранчи на подступах к границам поля, неся потери в живой силе.

Вот и на этот раз тьма саранчи придвинулась к их владениям, угрожая уничтожить и сожрать всё вокруг. Взрослое население зелёных кузнечиков, все как один, полетели защищать свои рубежи. Три дня и три ночи бились они с басурманами, пока не одолели их, но и потери были значительные, каждый второй воин не вернулся с поля сражения. А норки погибших заселили бескрылые краснопузики, нагло вытеснив оттуда их самочек и детёнышей. Опустевшие служебные места по учёту и воспитанию стали занимать коричневые кузнечики, так как управленческих кадров не стало хватать у коренных жителей.

И, воспользовавшись этим, бескрылые опять стали пропагандировать среди крылатой молодёжи своё исключительное происхождение и то, что у них специально отсутствуют крылья, чтобы лучше ползать по земле, считать и хранить накопленные крылатыми кузнечиками богатства.

«Вы ведь такие небережливые, беспечные, готовы поделиться кормами с любыми бродягами», – говорили они неокрепшей местной молодёжи.

И постепенно, день за днём, неделя за неделей зелёные кузнечики были вытеснены краснопузиками от распределения кормов, а подрастающие их детёныши действительно стали верить в исключительность происхождения безродных пришельцев. Стало неприличным обзывать их бродягами и ползающими краснопузиками, обидчики могли лишиться своей пайки кормов в ненастье. Бывшие весёлыми и беспечными до прихода бескрылых бездомных, крылатые кузнечики теперь приуныли и замолчали.

– Эй, вы там, наверху! Что притихли? – расправившись с галетой и смачно отрыгивая, крикнул один краснопузик из-под камня сохнущим наверху зелёным кузнечикам. – Когда за сладкой патокой полетите за бугор, через речку? А то мы скоро проголодаемся, а наши нежные желудки не могут долго терпеть и будут недовольно урчать.

В последнее время бескрылые кузнечики сильно расплодились, обладая наследственной ненасытной прожорливостью, приобретённой за долгие годы скитаний по принципу: «Если перед тобой лежит много пищи, то надо постараться сожрать её всю, а то когда ещё подвернётся случай поесть».

И они жрали беспрерывно, придя на поле зелёных кузнечиков, объясняя это хозяевам необходимостью восстановления сил, и вскоре сожрали почти всё, остались только грубые корма, ковыль да полынь. Для зелёных кузнечиков не составляло особого труда летать на соседнее ничейное поле, расположенное за бугром через речку, и питаться там нежными побегами и сладким нектаром, а краснопузики никак не могли туда попасть из-за непреодолимой преграды в виде бурной реки и отсутствия крыльев, чтобы её перелететь.

Тогда бескрылые придумали себе неизлечимую болезнь, что-то вроде чумки, и стали слёзно просить зелёных кузнечиков, чтобы те, возвращаясь из-за речки, приносили с собой для них сладкую патоку во рту и кормили их, так как она им необходима каждый день для излечения. И зелёные кузнечики, из чувства сострадания к неизлечимым больным, стали каждый день летать на соседнее поле за патокой ради них, а краснопузики в это время спали в норках крылатых кузнечиков, любезно предоставленных им на период излечения.

И это так понравилось безродным чужеземцам, что они вообще перестали выходить из чужих норок, объясняя это тем, что им противопоказана ночная прохлада при лечении неизлечимой чумки. А ежедневные полёты крылатых кузнечиков через речку за патокой для помощи больным постепенно превратились в тяжёлую обязанность. И если зелёные кузнечики по какой-либо причине не летели хотя бы один день за речку, например, из-за плохой погоды, то краснопузики поднимали такой вой якобы от невыносимых болей, что крылатые вынуждены были лететь даже сквозь непогоду, чтобы насытить их бездонные желудки.

– Послушай, Стив, а почему мы должны обязательно возвращаться? – вдруг неожиданно громко спросила Сай, услышав указание им из-под камня. – Там, за рекой, на ничейном поле, так много всяческой еды и сухих тёплых просторных норок, никем не занятых, я сама много раз их видела и заходила туда. А что если нам остаться там навсегда, выбрать поуютнее норку, запастись кормами на зиму впрок и жить там? Солнце светит и греет всем одинаково, ты же видел это.

– Вы не смеете так поступать! – возопил испуганный голос из-под камня, – а кто же тогда нас кормить будет? Ты подумала об этом, безмозглая Сай?

– А что, это хорошая идея, Сай, и даже великолепная! – поддержал её Стив, не обращая внимания на вопль снизу. – И как я сам раньше до этого не додумался.

– Если вы так сделаете, то мы лишим вас неприкосновенных запасов! – решили поугрожать им краснопузики.

– Ну и подавитесь вы нашими запасами, – ответил им Стив, – тем более что вы, наверно, уже давно их сожрали.

– А как же Родина? – тут же сменили тактику бескрылые, перейдя от угроз к чувству патриотизма. – Кто же будет её защищать, если опять саранча нагрянет? Ведь это будет ужасно.

– Да, для вас ужасно, а для саранчи нет, – весело ответил им Стив. – Для саранчи это будет праздник! Представляете, сколько на этом обглоданном вами поле они найдут ваших краснопузых тушек, битком набитых жиром и протеином! Им, несомненно, понравятся ваши изнеженные мягкие тела. Дней десять пировать будут, не меньше! А для нас Родина там, где мы есть.

Тем временем поднявшееся из-за вершин деревьев солнце стало активно поглощать росу, и сразу стало теплее. Отдельные мотыльки, сидящие на кончиках травинок и успевшие подсушить свои крылышки от росы, стали взлетать и медленно подниматься с потоками восходящего воздуха. Чёрные ласточки стремительно залетали над полем, делая резкие нырки, ловко подхватывая клювами зазевавшихся порхающих мотыльков. Высоко в небе, над головами зелёных кузнечиков, курлыкая, ломаным длинным клином не спеша пролетели журавли.

– Ну что… Кажется, нам тоже пора, – сказала Сай, расправляя розовые подкрылышки, – они у меня уже вполне высохли.

– Да, пожалуй, хватит болтать, пора! – ответил ей Стив, пробуя свои крылья на взлёт, – мы всё сказали. Полетели!

И они разом легко оторвались от мокрого придорожного камня и полетели навстречу сияющему солнцу под жалобные причитания бескрылых кузнечиков, которым никто уже не верил. Впервые за долгие месяцы зелёным кузнечикам было приятно лететь на ничейное поле от мысли, что не надо будет возвращаться к ненавистным краснопузикам, чтобы накормить их ненасытные бездонные желудки. И Стив запел от распирающих его чувств: