Текст книги "Шестое сомнение"

Летят перелётные птицы

И тают в дали голубой,

Летят они в тёплые страны…

И я улетаю с тобой.

Радостное чувство предстоящей свободы охватывало их сердца, и им хотелось смеяться и плакать от счастья.

РАЗМЯГЧЕНИЕ СТАЛИ

Никита спешил, как всегда по утрам, на работу в цех по производству крепёжных изделий. До утренней смены, которая начиналась в восемь часов, почти не оставалось времени, и он поторапливался. Его напарник Саня Антонов в очередной раз приболел, и его работу по подготовке производства придётся выполнить ему, Никите. Она заключалась в том, что надо принести стальные прутки со склада, нарезать их на отрезном станке по необходимому размеру и сложить стопкой перед болтоковкой. И это придётся делать без дополнительной оплаты, так как он не может начать свою основную работу, без нарезанных заготовок, за которую ему, собственно, и платят от выработки. Деньги, правда, небольшие несмотря на то, что Никита всегда перевыполнял нормы в полтора-два раза, но их всё равно едва хватало на еду, выплату за съёмную квартиру и коммунальных расходов. Но само возвышенное чувство, что его болты и гайки нужны заводу, вдохновляло его на трудовые свершения, ради всеобщего блага отдвигая нужду и жажду наживы на второй план.

Уже с раннего утра он всегда начинал думать о своей работе: сколько заготовок надо будет принести к станку, сколько ящиков для крепежа освободить, в какой станок долить смазочного масла, на каком поменять штампы и так далее. Эти подготовительные операции занимали немало времени, но зато, когда всё было налажено, Никита включал станки и с наслаждением наблюдал, как на выходе из раструбов сыпались новенькие блестящие болты и винты, так необходимые для производства. Только успевай подавать заготовки в направляющие, дёргай за рычаг отсекателя и жми ногой на педаль расплющивателя торца стальной заготовки для формирования головки болта. От одного вида того, как звенящая сталь становилась мягкой как пластилин, превращаясь в крепёжное изделие, под его чёткими управлениями станками, возвышало в душе Никиту почти до гордого чувства создателя. Эти монотонные физические движения успокаивали и отвлекали от мирской суеты и ненужных побочных плотских желаний, кроме одного желания – сделать как можно больше болтов и перевыполнить план на радость начальства и всего трудового коллектива. Чувство удовлетворения от своего созидательного труда на благо завода подавляло физическую усталость и пессимистические размышления о никчемности своей жизни.

До Никиты на этом участке лет пятнадцать-двадцать бессменно работал станочником Марк Михайлович, сухощавый старичок азиатской внешности, любитель выпить пивка или винца, а так как он всё чаще стал из производственного процесса выпадать в запой, то ему в обучение приставили Никиту. Он обучился немудрёному ремеслу буквально за три дня и стал полностью подменять своего наставника. На первых порах старичок ещё пытался ему помогать, консультируя советами опытного профессионала:

– Учись работать на станках, сынок, на старости лет будет тебе кусок хлеба. А то сейчас настали времена тяжёлые, всё приходится самому покупать за деньги, а где их всё время брать, я тебя спрашиваю? Вот при прежней власти было хорошо, приходишь на работу – тебе и телогрейку стёганную ватную дают бесплатно, и штаны ватные – бесплатно, и сапоги кирзовые – бесплатно, и кувалду, с настоящей берёзовой ручкой, не то, что сейчас пластмассовые – бесплатно. Работай – не хочу, настучишься кувалдой всласть, тебе обед прямо в цех принесут: и первое, и второе. Бесплатно. Красота!

– А на третье что было? – пытался пошутить над ним Никита.

– Какое ещё третье? А, третье – так вода в бачке стояла всегда в цеху, и кружка на цепочке к ней имелась.

И после таких лекций Марк Михайлович ещё чаще стал предаваться Бахусу, имея массу свободного времени, и даже иногда оставался ночевать на участке по этой причине, забравшись в рабочий рундук в верстаке. Он предварительно выкинул из рундука все инструменты и устроил там себе лежбище. Внутри рундука, чтоб не поддувало, он обклеил стенки своими почётными грамотами с портретами разных вождей и выстелил из них себе ложе, положив сверху противопожарную кошму и кусок брезента, укрывался же рабочими телогрейками, выдаваемыми по разнарядке в старые добрые времена. По ночам он просыпался от холода, вылазил из рундука и убирался на участке, как у себя дома, а утром, похмелившись, опять залегал в свою берлогу. Но как-то раз Марк Михайлович вышел через проходную завода за очередной порцией алкоголя и не вернулся, и никто из заводчан уже не стал его искать, так как процесс изготовления крепежа был хорошо налажен новым работником, Никитой.

Да, оборудование было стареньким, давно изношенным, и грохот на участке от работающих ударных станков стоял невыносимый, приходилось надевать наушники, чтобы хоть как-то приглушить эту канонаду, а красноватая пыль, поднимающаяся из-за обработки ржавых заготовок, от которой не помогали даже марлевые повязки типа «Лепесток» и мотоциклетные очки, застилала глаза, и першило в горле, до мучительного кашля с отхаркиванием коричневых сгустков мокроты, и наводило иногда на мрачные размышления типа: «И сколько так может продолжаться?».

Но часов в десять-одиннадцать приходил его красномордый мастер, здороваясь, энергично тряс руку Никите, дыша перегаром или свежевыпитой водкой, равнодушно интересовался, как дела, сколько сделано, и говорил, сколько ещё необходимо сделать к концу смены, и у Никиты открывалось второе дыхание от нужности его тяжёлого труда заводу. Иногда, раз в неделю, к Никите на участок заглядывал заместитель начальника цеха, одетый с иголочки и пахнущий дорогим парфюмом, он с порога кричал Никите бодрым голосом:

– Привет ударникам! Так держать! – и, не дождавшись, когда к нему из клубящейся красноватой пыли подойдёт грязный работяга, быстро уходил по своим делам, манерно прижав белоснежный платочек ко рту.

Но даже это мимолётное виденье столь значимого начальника дополнительно убеждало Никиту в необходимости его мизерного труда в таком сложном механизме, как заводское производство.

Его чрезмерное усердие не раз подвергалось критике со стороны несознательного напарника Сани Антонова:

– Ты, Никита, всегда работаешь, как папа Карло, а получаешь, как Дюймовочка, нельзя же так. Надо сильно себя не уважать, чтобы за такую тяжёлую работу так мало получать. Не рви себя, почаще выходи на перекуры, отдыхай на лавочке, грейся на солнышке, слушай, как птички щебечут, смотри почаще, как люди наслаждаются жизнью, и желание работать бесплатно само собой пройдёт.

– Ты, Саня, неправильно рассуждаешь, – возмущённо возражал ему Никита, – в то время, когда наш завод нуждается в моих крепёжных изделиях, как я могу отдыхать на лавочке и наслаждаться жизнью? Это непозволительное расточительство рабочего времени! Сначала надо обеспечить комплектующими болтами монтажников, а потом уже и отдыхать, если время свободное останется.

– Ну, как знаешь, дураков работа любит, как говорится, а я «зря крыльями махать» не буду и не собираюсь здесь горбатиться за такие копейки.

И уходил на очередной бюллетень по простудному заболеванию, оставив Никиту одного справляться с поставленными заводскими задачами.

Саша Антонов был сыном высокопоставленного чиновника районного масштаба и мог позволить себе не выходить на работу под видом болезни. Его папа устроил сюда сына временно, для получения рабочего стажа, чтобы впоследствии он смог без труда занять какую-нибудь руководящую должность в политическом истеблишменте города как человек из народа, что в последнее время поощрялось областным руководством на фоне грядущих перемен. И поэтому, естественно, ему было глубоко наплевать на заводской производственный план, спускаемый сверху.

Никитин же отец всю жизнь проработал слесарем по ремонту систем канализации на молокозаводе и получал зарплату очень маленькую, компенсируя её тем, что ежедневно воровал на своём предприятии молоко, масло и творог, неся всё это домой для своей многодетной семьи. Никита, учась в начальных классах школы и воспитанный там в принципах бережливости к народному добру, хотел даже как-то раз донести на своего отца в правоохранительные органы от нахлынувших на него чувств любви к нынешней власти после рассказа школьной учительницы Зои Ильиничны о бессмертном подвиге Павлика Морозова, настучавшего на своего отца чекистам, отбиравшим зерно у крестьян в деревнях. Но несознательная мать Никиты жестоко высекла ремнём юного правдолюбца, объясняя ему по ходу порки:

– Что ты тогда жрать будешь, придурок? Газеты свои долбаные с правом на труд и радостной надеждой на всеобщий достаток через двадцать пять лет? Выродок! – И временно отбила у Никиты патриотические чувства к сохранности народного добра и приумножения его богатств у отдельно взятых граждан.

Но, устроившись после школы на работу, он решил восполнить пробелы в своём воспитании самоотверженным трудом на благо завода, так бескорыстно давшем ему «право на труд» …

Никита уже подходил к проходной завода, перебирая в уме, что нужно сделать в первую очередь, как половчее наладить поднос материалов со склада, где взять тележку, как его окликнул знакомый голос:

– Эй, работяжка! Всё торопишься ударным методом в рай попасть?

Он оглянулся и увидел на автобусной остановке, расположенной неподалёку, своего напарника по работе Саню Антонова, высокого голубоглазого блондина спортивного телосложения. Тот стоял, улыбаясь, слегка раскачиваясь, расставив ноги, и помахивал ему ладонью в знак приветствия. Рядом с ним стояли две хорошенькие брюнетки в джинсах и коротких расстёгнутых курточках на голое тело и доверчиво прижимались к его мощному торсу с двух сторон. Никита сурово подошёл к напарнику и спросил, осуждающе поглядывая на девиц:

– Привет. Я надеюсь, ты сейчас на работу идёшь? Сегодня надо почти двойной план выполнить, у нас отставание намечается по графику, и ты будешь как раз кстати.

Саня весело рассмеялся, глядя на него, блестя белоснежными ровными рядами зубов, и прижал к себе руками девушек, стоящих рядом с ним.

– Знакомься, Никита, с очень милыми и послушными близняшками. Это Ася, а это Мася, – и покивал головой в их стороны.

– Ты опять перепутал, Сашок, это я Ася, а она Масяня, – поправила его одна из них и стукнула кулачком ему по груди.

– Да мне всё равно, вы обе такие чёткие. Так что выбирай, трудяжка, любую из них и поехали за город, тебе понравится, – предложил ему Саня и похлопал улыбающихся девушек по бёдрам.

Никита посуровел ещё больше и ответил, стараясь не смотреть на оголённые места тел близняшек:

– Я вижу, ты не настроен сегодня на работу. Ну что ж, буду надеяться, что придёшь завтра.

– Ну как же я могу завтра выйти на работу, Никита, ведь я на больничном. Мы целый день лежим в кровати, «как птенчики на бюллетенщике». А твои дурацкие болты на хрен никому не нужны.

– Да, Санёк простужен, – подтвердила Ася, – у него душевный жар, вот тут, – и погладила его ладошкой по штанине спереди.

И они все вместе весело рассмеялись.

– Я удивляюсь, как ты можешь так безответственно рассуждать, Антонов. Если я перестану штамповать болты, без них всё заводское производство встанет, – возмущённо возразил ему Никита.

– Вот и хорошо! Все заводские работяги наконец вздохнут с облегчением и перестанут собирать никому не нужные железяки, которые впоследствии вывозят на свалку, в металлолом. И займутся наконец каким-нибудь нужным обществу творчеством. А ты один не даёшь им передохнуть и оглянуться по сторонам, со своим дурацким выполнением плана и повышением производительности труда. Поверь, это нужно только руководству завода, которое получает не хилую премию в случае его выполнения, а тебе вручают очередную почётную грамоту с виньетками и бессмысленную благодарность с занесением в трудовую книжку.

Никита не стал дальше слушать весь этот невыносимый бред Санька, развернулся и быстро зашагал к заводской проходной. Но червь сомнения вкрался в его рабочую пролетарскую душу.

«А что, если он прав и мои болты действительно никому не нужны, зачем тогда я вкалываю, как проклятый, за мизерную зарплату, якобы на благо завода?»

Он зашёл на свой участок, переоделся, включил станки и с остервенением стал работать, стараясь в этом грохоте и дыму заглушить свои нехорошие мысли. Так Никита проработал, не отдыхая, до обеда, и даже красномордый мастер не решился к нему подойти, видя, с каким энтузиазмом работяга пашет, чтобы не прерывать его процесс роста производительности труда.

И только заводской звонок оповестил Никиту, что настало время обеда. Он заглушил грохочущие станки и огляделся по сторонам: весь пол перед станками был завален болтами, и они даже загораживали проходы. Никита с трудом перелез через эти кучи и пошёл обедать в заводскую столовую. Там, как всегда, было: на первое, судя по плавающим в тарелке перьям, – куриный суп, на второе – вонючие котлеты из селёдки, и мутный чай с пирожками из квашеной капусты – на третье. Он равнодушно съел всё это варево, и так как обеденное время ещё оставалось, решил зайти на гальванический участок по химобработке его болтов, чтобы попросить у них тару для загрузки вновь изготовленных изделий.

Бригадирша тётя Поля, полная пожилая женщина, сидела в своём закутке и ела принесённую с собой пищу, так как её желудок заводскую еду не переносил.

– А, Никита, добрый день, – приветливо поздоровалась с ним тётя Поля. – Как дела? Как успехи? Что-то ты к нам сегодня до обеда не заглядывал и болты свои не подвозил, уж не сломался ли, нам на радость, какой-нибудь из твоих грохочущих монстров? Зина тут до обеда всё выглядывала тебя, в надежде увидеть.

Зина была сверстницей Никиты и не замужем, хотя имела ребёнка от бывшего сожителя. Она была влюблена в Никиту, но никаких попыток сблизиться с ним не предпринимала, трезво рассуждая: «Я копейки получаю, он копейки получает, сойдёмся и будем нищету разводить, а если ещё детей от него нарожаю, то вообще по миру пойдём милостыню просить. Нет, и одного ребёнка хватит, как-нибудь проживу без любви».

– Здравствуйте, тётя Поля. А почему вы говорите, что на радость вам у меня должен станок сломаться? Ведь наши болты нужны сборщикам, они их, наверное, ждут.

– Да не нужны они никому, наши болты, сынок, и сеялки-веялки, которые монтажники собирают, тоже никому не нужны. Вон они, за забором завода, на пустыре, десятками стоят и ржавеют, никто не берёт, даже бесплатно.

– А почему, тётя Поля? – искренне удивился Никита, – это ведь оборудование для сельского хозяйства наш завод выпускает. Оно что, не нужно крестьянам?

– Оборудование давно устаревшее, оно выпускалось ещё при царе Горохе, а сейчас по полям ходят современные комплексные комбайны, они делают всё сразу: и сеют, и веют, и жнут, и мнут, если надо, крестьяне покупают их за границей в кредит, и это всё равно им в итоге дешевле обходится, чем работать на таком говне, как наше.

– А зачем же мы тогда работаем, если наши болты не нужны сборщикам?

– Для выполнения плана, сынок, за него наши руководители премию получают, а ты почётные грамоты. Вот и вкалываешь, не жалея себя, за кусочек бумажки, и нас заставляешь напрягаться, кадмировать твои болты, а они вон под забором в ящиках валяются, так и невостребованные.

Ошарашенный такой новостью от тёти Поли, Никита вернулся к себе, забыв прихватить пустые ящики, и машинально проработал за станками до конца смены, окончательно завалив участок готовой продукцией. С трудом выбравшись из помещения через завалы, он побрёл домой, тупо рассуждая: «Это что же такое получается, я напрягаюсь изо всех сил, стараюсь изготовить болты вовремя, по плану, за пустяшную зарплату, убеждая себя в том, что моя напряжённая работа нужна заводчанам, и это выше меркантильных соображений. А она не нужна никому, мало того, ещё и не даю отдохнуть женщинам в гальванике, заставляя их обрабатывать мои новые, никому не нужные крепёжные изделия. Так ведь это просто ужасно!»

Ещё в школе Никита прочитал роман Островского «Как закалялась сталь» и всегда мечтал походить на героя романа Павку Корчагина, совершающего трудовой подвиг на благо горожан, работая бесплатно в зимнюю стужу при погрузке дров в вагоны, так как товарищи в городе замерзали без тепла. И вот, когда его мечта почти сбылась, оказалось, что его самоотверженный, почти альтруистский труд никому не нужен и даже вреден, не даёт спокойно жить другим.

Придя к себе домой, Никита просидел перед телевизором дотемна, глядя, как прогрессивная молодёжь с задором строит будущее на окраинах родины. Бодрые корреспонденты, сменяя друг друга, активно жестикулируя руками, как малограмотные, и притопывая ногами от нетерпения, на фоне стальных конструкций бегло рассказывали, как хорошо работается рабочим. Они едва сдерживали явное желание самим кинуться в пучину строительства через секунду-другую, после окончания репортажа о линейках решений и дорожных картах всеобщего счастья в скором времени. Хотя их никто не сдерживал, и свободные кувалды и ломы валялись рядом.

По другой программе с таким же энтузиазмом нетерпеливые корреспонденты всасывали жирными губами длинную лапшу, запивая её заморскими винами на фоне грандиозного заката, и затем, быстро перебирая всеми конечностями, взахлёб рассказывали, как хорошо жить за границей. «Сучат лапками, как мухи на стекле», – подумалось Никите, и он брезгливо выключил телевизор, вяло разделся и лёг спать, забыв поужинать.

Всю ночь Никите снился сон, как на трибуну заводского собрания трудового коллектива бодро взбегает, в дорогом партикулярном костюме и в белой каске на голове, его заместитель начальника цеха и, распространяя вокруг себя запах дорогого одеколона, кричит в собравшуюся толпу, тыча указательным пальцем вперёд и вверх:

– План для нас, товарищи, – это закон! Выполнение плана – это долг! А перевыполнение – это честь, товарищи! – и, ухватившись пальцами за края трибуны, мутным взглядом обводит молчаливую толпу, ожидая от неё заслуженных аплодисментов.

Первым очухивается красномордый мастер, сидящий рядом с трибуной и незаметно, потихоньку открывающий бутылку вина. Он быстро зажимает открытую бутылку вина между ног и с пробкой в зубах начинает отчаянно хлопать в ладоши, негодующе оглядываясь по сторонам на несознательных и хмурых работяг, не поддерживающих его.

Утром Никита нехотя встал, по привычке оделся и автоматически побрёл на работу, как заведённый заводской механизм или как собака академика Павлова, обученная условным рефлексам.

На автобусной остановке он опять увидел Саню Антонова с близняшками, они весело над чем-то смеялись, разглядывая хмурых людей, идущих к заводской проходной.

– А, Никита, привет! – поздоровался с ним Саня, – сегодня ты что-то совсем рано идёшь, и вид у тебя какой-то помятый, видно, плохо спал? Всю ночь, наверное, размышлял, как бы побольше наковать болтов, и с нетерпением ждал рассвета – «Быстрей бы утро, да на работу!», чтобы претворить свои задумки в жизнь.

Никита остановился, здороваясь, внимательно посмотрел на весёлую беззаботную компанию и впервые в жизни позавидовал этим лоботрясам, встающим так рано по утрам, чтобы иметь побольше времени ничего не делать.

– Да плюнь ты на свою работу, – продолжал Саня, разглядывая мешковатый вид приятеля, – поехали с нами за город, на пляж, искупаешься, позагораешь, и усталость как рукой снимет, и сразу пропадёт желание вкалывать.

– Как же я на работу не выйду, – заколебался вдруг Никита, неожиданно для самого себя, – мне прогул за это поставят в табеле.

– Да и хрен с ними, пусть ставят, – продолжал напирать на него Саня.

– Ну, как же, за прогулы могут с работы уволить, а это трудовой стаж, за который пенсию потом начисляют.

– Поверь мне, уж я-то этих чиновников хорошо знаю, им всем глубоко насрать на твой трудовой стаж. Получать ты будешь пенсию, если доживёшь до неё при такой работе, столько же, если не меньше, сколько получают пособия голодающие негры в африканском Зимбабве, невзирая на то, что ты коренной житель одной из богатейших стран мира. Нет, я не хочу сказать, что наши чиновники какие-то там изверги и кровопийцы, нет, они по своей сути робкие, пугливые и безобидные, и им ничего не надо в этой жизни, кроме денег, денег и ещё раз денег. И они будут до хрипоты в горле убеждать тебя в необходимости бесплатно работать, пока ты не сдохнешь у станка. Поехали, вон и Масяня на тебя торчит, тоже хочет, чтобы ты с нами поехал. Правда, Мася? – обратился он к одной из подружек, похлопав её по бедру.

– А то! – приветливо подтвердила девушка и изящно изогнулась своим корпусом в сторону.

– Ну, ладно, чёрт с вами. Поехали! – вздохнул Никита, оглянулся на проходную завода и зашёл вместе со всеми в подъехавший автобус, идущий на загородный пляж.

Через полчаса они приехали на длинный песчаный морской пляж, заставленный палатками и шезлонгами. Несмотря на то, что ещё было утро и к тому же рабочий день, людей, загорающих на нём, было немало. Шум волн, смех отдыхающих, ласковое солнце, – всё это напоминало Никите заграничную жизнь, виденную им по телевизору, как буржуйскую, и поэтому неприемлемую.

Девчонки быстро нашли четыре свободных шезлонга поближе к воде, разделись и сразу полезли в воду, где долго плескались и барахтались в морском прибое, визжа от удовольствия. Никита купил в киоске купальные шорты, переоделся и вышел на солнце, как северный житель, весь белый, кроме кистей рук и головы. В воде на него сразу набросились близняшки, пытаясь его притопить, и он едва успевал отмахиваться от них, а Саня заплыл далеко в море и оттуда махал рукой, что-то крича. Потом все долго лежали в шезлонгах, дрожа после купания, а девчонки беспрерывно болтали и подшучивали над белой кожей Никиты.

– А чем занимаются твои подружки, помимо отдыха? – спросил Никита Саню, лежавшего рядом в шезлонге и прикрывшего своё лицо шляпкой одной из девушек.

– Они студентки, учатся в Сибири на нефтяников, приехали на море позагорать на время каникул.

– А ты почему бездельничаешь? – продолжил допрос Никита.

– Я жду, когда освободится место в типографии, где работает моя мама, там два старичка на пенсию уходят осенью. Хочешь, вместе пойдём туда работать переплётчиками, я маман попрошу, чтобы она нас двоих взяла к себе на работу. Там зарплата, по крайней мере, раза в два больше твоей, и работа не пыльная. А сейчас я по вечерам пиццу развожу на квартиры и офисы. Платят не то чтобы очень, но мне хватает, иногда чаевые дают богатенькие в дорогих особняках, скучающие дамочки к себе заманивают. Всё лучше, чем в твоём заводском дурдоме гробить себя.

– Давай попробую, если получится, я ведь ничего не умею, кроме как штамповать крепёжные изделия.

– Да что там уметь, вот сегодня вечером пойдём вместе, сам убедишься.

Они ещё несколько раз бегали купаться, а Никита, увидев свои покрасневшие плечи, переместился под навес, стоящий чуть в стороне, чтобы окончательно не сгореть под палящим солнцем. А когда часа в два жара стала совсем невыносимой, решили все вместе пойти пообедать в кафе, расположенное неподалёку. Внутри кафе было прохладно, и было много людей, так же желающих охладиться и поесть.

– Ну, что будем заказывать? – бодрым голосом спросил Саня товарищей, когда все сели за столик и начали разглядывать принесённое меню.

– Я бы, конечно, отведал привычного мне супа из куриных перьев и вонючих пирожков из квашеной капусты, но вижу, в меню этого нет, – пошутил Никита.

– Нет, такого эксклюзивного блюда ты здесь не найдёшь. А что, если нам всем заказать уху, её здесь отменно готовят, и стейк из чавычи, она здесь всегда свежая, раз уж у моря отдыхаем? – предложил Саня, и все радостно согласились.

Заказ пришлось ждать минут двадцать в связи с большим наплывом посетителей. А когда первое блюдо принесли, Саня взял ложку, занёс её над тарелкой и произнёс тост:

– Как там у вас, Никита, поётся, у пролетариата? – И громко пропел:

«Долго в цепях нас держали,

Долго нас голод томил.

Чёрные дни миновали,

Час искупленья пробил!»

Услышавшие его посетители заулыбались и захлопали в ладоши, одобряя оригинальность исполнителя. А Саня с этими словами зачерпнул ложкой уху и отправил её себе в рот.

– Будем считать, что для тебя чёрные дни миновали, Никита, – добавил он, проглотив содержимое.

После обеда все ещё раз искупались, полежали немного в шезлонгах, чтобы обсохнуть, и поехали в город, уставшие от пляжного отдыха, но довольные.

Вечером Никита с Саней развозили пиццу по квартирам домов до полуночи, а потом, получив деньги от работодателей и чаевые от клиентов, поехали в ночной клуб потусить, где их уже дожидались близняшки. Повеселившись там часа два, решили расходиться по домам.

– Так ты, Никита, забирай Масяню с собой, а то она всё время храпит и мешает нам с Асей заниматься сексом, постоянно учит нас любовным премудростям и даже пытается помогать в этом деле.

– Это я-то храплю? Сам храпит, как медведь в берлоге, а на меня сваливает! После таких чудовищных обвинений я вообще не буду у вас ночевать. Пошли, Никита, от этих невоспитанных грубиянов, – деланно возмутилась Мася, взяла под руку Никиту, и они пошли ночевать к нему.

– Вот-вот! Никиту поучи плотским наслаждениям, а то он, наверное, совсем разучился это делать, работая всё время ударным методом! – крикнул им вдогонку Саня, и они с Асей рассмеялись.

Так Никита прожил около месяца, работая по ночам и отдыхая днём, и жизнь показалась раем по сравнению с прежней работой. С завода ему постоянно звонили, требовали, чтобы он немедленно вышел на работу, грозили всевозможными санкциями с занесением в трудовую книжку и лишением льгот по дополнительному трёхдневному отпуску. Потом, видя, что Никита не поддаётся, стали уговаривать его, обещая поднять зарплату на десять процентов и даже отправить его на курорт при первой возможности, после выполнения плана. Два раза к нему домой приходил с работы красномордый мастер и увещевал его, дыша перегаром, что он подводит весь коллектив завода своими прогулами и отставанием по плановому выпуску болтов.

– Это недопустимо! Станки стоят в пыли в то время, когда ты лежишь на диване! На них некому работать! Они ждут тебя!

– А ты сам становись за станки, Витальич, всё равно ни хрена не делаешь, – посоветовал ему Никита, когда он пришёл во второй раз.

– Как это становись? – непонимающе выпучил на него глаза мастер.

– Да это очень просто, Витальич. Просунул, дёрнул, нажал! – и Никита сделал характерные движения руками и ногой, как бы стоя у станка.

Мастер посмотрел на него, открыв рот, пытаясь найти подходящие слова для возражения, но ничего не нашёл в своём воспалённом алкоголем мозгу, молча повернулся и вышел от Никиты, хлопнув с досады дверью, и больше к нему не приходил.

Ближе к осени зачастили дожди, и друзья в место пляжа стали ходить по кинотеатрам на разные фильмы, что тоже было весьма интересным. Затем каникулы у девчонок закончились, и они уехали в свою Сибирь продолжать учёбу в университете. А Никита с Санькой устроились в сентябре на работу в типографию книгопечатниками, работа была очень интересной, и зарабатывали они в два раза больше, чем на болтоковках в заводе.

Вскоре у Никиты стали копиться денежки, он сменил съёмную квартиру на более приличную, стал модно одеваться и иногда ходить с Санькой в ресторан вкусно отобедать. Никита даже стал подумывать о том, чтобы забрать Зинку из заводского ада к себе – «Пусть хоть поживёт по-человечески». Теперь о своей прежней работе Никита почти не вспоминал, и только когда он простужался и у него поднималась температура, то ему снился один и тот же страшный сон…

…Он находится в каком-то сарае для скота, красная пыль клубится вокруг, а он стоит в загородке для дойки коровы, перед ним грохочущий станок по изготовлению болтов, и он лихорадочно торопится толкнуть, дёрнуть, нажать, толкнуть, дёрнуть, нажать, толкнуть, дёрнуть, нажать… Солёный пот застилает глаза, у него першит в горле, трудно дышать от духоты и пыли, ноет спина от напряжения, руки дрожат от вибрации станка, но надо успеть, надо выдать план на-гора. А в щели хлипких дверей сарая за ним наблюдает красномордый мастер, поминутно крича:

– Не подкачай, трудяжка!

И заместитель начальника цеха, подойдя к нему в белой каске и в галстуке, подбадривает:

– Поспешай! Иди на рекорд!

Никита торопится, жмёт, давит, дёргает, но всепоглощающее чувство долга и вины гложет его, и он страшно боится, что может не успеть до конца смены повысить производительность труда и завод может не выполнить план, так необходимый для получения премий руководству и почётной грамоты ему, чтобы заклеить ею дырку в рундуке от простудного сквозняка.

И тогда Никита срывает с себя защитную маску мешающую свободно дышать, отбрасывает в сторону мотоциклетные бесполезные очки и подбадривает себя словами, громко декламируя строки из поэмы Маяковского:

«Можно

уйти

часа в два, –

но мы –

уйдём поздно.

Нашим товарищам

наши дрова

нужны:

товарищи мёрзнут.

Работа трудна,

работа

томит.

За неё

никаких копеек.

Но мы

работаем,

будто мы

делаем

величайшую эпопею».

ХОРОШО!

ПРИВАТНЫЙ ЛЕКАРЬ

Маленький Илюша рос болезненным мальчиком и часто пропускал занятия в школе. Мать, как могла, помогала ему в учёбе, брала у учителей задания, дома заставляла сына выполнять их и, основательно подправив, относила в школу для зачёта по всем предметам, кроме физкультуры. По физкультуре Илюша приносил в школу справки от доктора, освобождающие его от физических напряжений, и ему ставили хорошую оценку по этой дисциплине, чтобы не травмировать неокрепшую психику ребёнка. Эти хорошие отметки впоследствии дали Илюше основание заявлять, что он рос спортивно подготовленным мальчиком, умеющим почти лучше всех в школе играть в волейбол, баскетбол и по-спринтерски бегать.

Когда в школьном шахматном кружке, куда он ходил по настоянию мамы, только через полгода он наконец выучил, как правильно ходит конь по шахматной доске, ему это очень понравилось за такую непредсказуемость – «прыжок и в сторону», и Илюша уже во взрослой жизни часто применял этот ход конём в скользких коммерческих ситуациях (урвать свою долю и вовремя отскочить в сторону, подставив других).

Когда Илюша научился успешно переставлять фигуры и пешки по шахматной доске, он стал хвастаться сверстникам, что может, как гроссмейстер, свободно играть на семи досках одновременно, и некоторые товарищи его зауважали, хотя ни разу не видели, как он играет в шахматы вообще. А ежели кто-либо из школьников хотел с ним сыграть в шахматы, то он вальяжно отвечал: