Текст книги "Ожидайте перемен к лучшему"

– Вот. Это Дина, и теперь она будет у нас жить.

Тем временем собачка деловито обнюхала пол, покрутилась немного, и вот уже растеклась лужица…

Игорь покачал головой и протянул:

– Ну ты даешь! Предупреждать надо о таких сюрпризах! Хотя… Может, ты и права.

На губах его мелькнула улыбка – слабая, еле заметная, но все же… Он аккуратно поддернул брюки на коленях и присел на корточки перед щенком.

– Дина, говоришь… Ну ладно, давай знакомиться!

Собачка уставилась на него, чуть склонив голову набок и словно раздумывая: что за человек перед ней оказался и как поступить? Потом, смешно переваливаясь на толстеньких коротких лапках, подошла к нему, деловито обнюхала и лизнула протянутую руку.

Глава 3
ОБРЕЧЕННЫЙ АНГЕЛ

В середине марта, когда зима уже прошла, а весна еще не наступила, погода стояла сырая, промозглая и слякотная. Солнца не видно, все время моросит не то дождь, не то снег, ветер бьется в окна, и деревья протягивают голые ветки вверх, к немилосердному небу, словно вымаливая у него хоть немного тепла и света…

Кира удобно устроилась в кресле под пушистым пледом, прихватив пухлый растрепанный томик Агаты Кристи. С некоторых пор она полюбила перечитывать старые книги. В конце концов, что еще делать в такую погоду, когда хороший хозяин и собаку на улицу не выгонит!

Но в этот раз чтение почему-то не задалось. Примерно полчаса она добросовестно пыталась вникнуть в хитросплетения детективной интриги, но потом голова вдруг начала клониться вниз, веки стали тяжелыми, и Кира незаметно задремала. Книга соскользнула с колен на пол, но она этого даже не заметила.

Но сон ее был неспокоен, тревожен… Кира то и дело вздрагивала, стонала, по лицу ее пробегала тень страдания, и даже слеза скатилась по щеке.

Ей снился странный молодой человек. В облике его не было ничего отталкивающего или уродливого, напротив, он был даже красив… Если бы не фанатичный огонь, горящий в его глазах. Кира была совершенно уверена, что никогда в жизни не встречала его, – и в то же время лицо казалось странно знакомым. Он был необычно одет – в какой-то длинной хламиде, напоминающей монашескую рясу, руки сложены как для молитвы, взгляд устремлен к небу, на губах играет умиротворенная, счастливая улыбка…

А за спиной пылает огромный костер, и голая женщина, привязанная цепями к столбу, корчится в пламени, сгорая заживо.

Динка вдруг вскочила со своего коврика и залилась отчаянным лаем. Шерсть на загривке поднялась дыбом, щенячье тявканье то и дело срывалось на визг, но собачка храбро нападала на кого-то невидимого, словно пытаясь прогнать незваного чужака, угрожающего дому и любимой хозяйке.

Кира вздрогнула от неожиданности и открыла глаза. Вырванная из глубин сна, она не сразу сообразила, где находится. На зыбкой грани сна и яви она вдруг поняла, где видела этого человека, так напугавшего ее. Перед глазами снова появилось видение – маленькое кафе, Настя и молодой человек рядом с ней… Совсем как в тот день, когда она лежала на снегу на пустой улице и думала, что умерла. Это был он, точно он!

Кира проснулась окончательно. Она подняла книгу с пола, но читать больше не хотелось. Горло сжимается, так что даже дышать стало трудно, и слезы подступают к глазам… Кира вспомнила некстати, что таблетки она тогда так и не купила. А потом и вовсе забыла про них – как-то не до того было. Но сегодня – впервые, наверное, с того дня! – она почувствовала, как накатила тоска, глухая и безысходная. В мире творится столько зла – во все века, во все времена… Одно дело – рассуждать об этом, глядя со стороны, как равнодушный зритель в кинотеатре, жующий свой попкорн, когда кого-то убивают, и совсем другое – если погибает самый близкий, самый родной человек, без которого сама жизнь теряет всякий смысл!

Может, лучше всего было бы и в самом деле умереть тогда…

Словно почувствовав ее настроение, Динка села у ног, повиливая хвостиком и жалобно поскуливая. Мордочка ее выражала такое страдание, словно собачка понимала горе своей хозяйки и разделяла его. Кира даже почувствовала себя виноватой. Она взяла щенка на руки и принялась гладить мягкую шерстку.

– Не буду, не буду… Ты моя хорошая, я тебя никому не отдам и не оставлю… – повторяла она, и собачка смотрела на нее таким взглядом, словно сочувствовала и пыталась утешить.

Зазвонил телефон. Кира вздрогнула от неожиданности. Трубку она взяла с некоторой опаской, даже ладонь вспотела и пальцы начали противно дрожать.

– Алло?

Собственный голос звучал тихо и неуверенно. На секунду Кира испугалась снова услышать странного человека, называющего себя Тринадцатым. Мало ли что…

– Кира, здравствуй, это я!

Услышав Катин голос, она вздохнула с облегчением. Они успели стать хорошими приятельницами. Поначалу Кира звонила ей чуть ли не каждый день – то ей казалось, что щенок плохо кушает, то что у него понос, то просто ходит какой-то грустный… Потом общались и просто так. Катя то вытаскивала ее на выставку современной фотографии, то звала погулять в Коломенское, то приглашала к себе попить чаю. «Я такой торт испекла, а нам с Ксенькой не съесть!» Она не изливала потоки жалости, не приставала с ненужными утешениями, не пыталась давать советов… Просто рядом с ней было легко и тепло.

– Ты меня слышишь? Алло!

– А, это ты? Привет! Хорошо, что позвонила…

– Как поживает Динара? Хулиганит? Тапочки грызет? Ты там если что – построже с ней, а то вконец собаку избалуешь!

– Да нет, что ты, Динка хорошо себя ведет! Она такая лапочка…

Они еще немного поболтали о пустяках – вполне непринужденно, даже весело… Но Кира сразу почувствовала, что подруга позвонила ей не просто так и ждет подходящего момента, чтобы сказать об этом.

– А у тебя как дела? Что нового происходит? – спросила она.

Катя вдруг непривычно замялась:

– Кира, понимаешь, тут такое дело…

– Ну, говори, не томи!

– У меня к тебе большая просьба.

Вот это было по-настоящему странно! За время их знакомства Кира успела привыкнуть к тому, что Катя невероятно горда. Любые попытки подарить ей что-нибудь, пригласить в хороший ресторан или одолжить денег – даже когда в ее фирме задерживали зарплату! – пресекались вежливо, но твердо. Если уж она решилась о чем-то попросить – значит, ситуация и в самом деле неординарная!

– Что-то случилось? – быстро спросила она.

– Нет, нет, все в порядке, не волнуйся! Просто надо бы отвезти кое-что в детский дом. Мы тут собрали много всего – одежды, игрушек, памперсов, – а доставить не на чем! Один человек обещал, но в последний момент отказался. Ты не могла бы помочь?

– А ехать куда?

– В том-то и дело! – вздохнула Катя. – Это почти в Тверской области.

– Что ж так далеко? – удивилась Кира.

– Так уж получилось. Все, что ближе к Москве, еще хоть как-то снабжается, и спонсоров легче найти, а там – ну просто ничего нет! Самых элементарных вещей не хватает – памперсов, пеленок, лекарств… А про игрушки я вообще не говорю. Жалко детишек.

Кира посмотрела в окно. От одной мысли, что придется ехать в такую даль по ужасным дорогам, ей стало не по себе. Она уже хотела было отказаться под каким-нибудь предлогом – сказать, например, что машина барахлит! – но в последний момент вежливая ложь, уже готовая слететь с языка, показалась ей чем-то недостойным, даже отвратительным. Кира вдруг почувствовала, что, если откажет сейчас, их с Катей дружбе придет конец. Нет, она, конечно, не обидится и будет по-прежнему мила, всегда посоветует что-нибудь дельное насчет щенка, но теплота и доверительность в отношениях исчезнут безвозвратно.

Нет, этого допустить она никак не могла! Такой подруги, как Катя, у нее, наверное, в жизни не было. И потерять ее теперь, когда она так нуждалась в ней, было бы просто невыносимо! Кира обреченно вздохнула и сказала:

– Ну хорошо, конечно, если так надо…

– Ой, спасибо тебе большое! – обрадовалась Катя. – Ты меня так выручишь! У нас в волонтерском фонде даже денег есть немного. Сама понимаешь, на такси все равно не хватило бы, но на бензин – хватит!

– Да перестань ты! На том свете угольками посчитаемся, – усмехнулась Кира.

На следующее утро она проснулась, преисполненная решимости наступить на горло собственной лени и выполнить пусть неприятное, но необходимое дело. Кира встала с постели, подошла к окну, раздернула шторы… И даже ахнула от изумления. Еще вчера стояла противная погода, больше похожая на осеннюю, а сегодня, в один день, наступила весна! С крыш текла капель, голубизна мартовского неба казалась такой нежной, застенчивой, словно взгляд девочки-подростка, и солнечные лучи окрашивали редкие облачка в розоватый и золотистый цвет…

Игорь смотрел телевизор в гостиной, рассеянно поглаживая Динку, примостившуюся рядом.

– Привет, соня! А мы с собакой уже погуляли! – объявил он. – Динка хотела ворону поймать, представляешь? Такая дурочка смешная…

Он даже улыбнулся – чуть-чуть, одним уголком рта, но это была настоящая, искренняя улыбка! Первые дни, когда собачка только появилась в доме, муж относился к ней довольно равнодушно – ну, есть и есть… «Сама завела, сама и ухаживай, а я и так на работе устаю», – объявил он Кире. Но не тут-то было! Почему-то каждый раз, когда он бывал дома, Динка норовила устроиться поближе к нему, умильно заглядывала в глаза, приглашала поиграть… И теперь между ними царит любовь и полное взаимопонимание. Кира даже ревновала немного, но сейчас это было к лучшему.

– Молодцы! – рассеянно отозвалась она. – Пойду кофе выпью…

– Ты что, уходить сегодня куда-то собираешься? – спросил Игорь.

Уму непостижимо, как он догадался! Наверное, люди, много лет прожившие бок о бок, начинают чувствовать друг друга, понимать без слов…

– К Кате, – призналась она, – еще вчера обещала.

– Надолго?

– Да, наверное. Вечером вернусь. Она просила родственникам на дачу отвезти кое-что.

Кира немного стыдилась этой лжи – пусть мелкой и невинной, но все-таки… Почему-то ей не хотелось рассказывать о том, куда едет на самом деле. Игорь всегда скептически относился к благотворительности. Еще начнет иронизировать! А ей бы этого совсем не хотелось.

– Видишь, Динка? Опять нас с тобой бросают! Надо было, наверное, на тебе жениться.

Игорь потрепал щенка по холке. Кира даже почувствовала легкий укол совести. Слова мужа задели ее, но он сам был настроен вполне благодушно.

– Ну ладно, смотри там только, езжай осторожно! И мобильник не забудь.

Добираться до места пришлось почти три часа. К концу пути Кира чувствовала себя очень усталой, даже руки дрожали. Ее маленькая юркая машинка была загружена под завязку. Кажется, пакеты и свертки со всякой всячиной заняли каждый сантиметр свободного пространства… Даже на коленях Катя держала какую-то здоровенную коробку и заботливо придерживала ее, словно опасаясь повредить что-то хрупкое и ценное.

Дорога была просто отвратительная, и приходилось глядеть в оба, чтобы не угодить колесом в рытвину или глубокую лужу. Вдоль обочины мелькали сначала бесконечные новостройки и башенные краны, потом кокетливые коттеджи (большей частью почему-то недостроенные!), чьи-то дачи… Дальше начались места совсем необжитые – то пустые поля, то лес, голый и бесприютный по весеннему времени, и лишь изредка появлялись покосившиеся деревенские домики. Унылый однообразный пейзаж наводил на мысль о том, что теперь-то понятно, почему так заунывны и грустны были песни русских ямщиков…

Кира редко выбиралась дальше МКАДа и теперь искренне недоумевала: как могло получиться, что совсем рядом существуют такие разные, почти не пересекающиеся миры? Вроде бы не так уж далеко Москва – огромный многомиллионный современный мегаполис. Город, конечно, шумный и грязный, суета и пробки изматывают неимоверно, и все-таки его жители могут, в меру своих сил и доходов, наслаждаться всеми благами современной цивилизации. А здесь – как при царе Горохе, словно время остановилось навсегда и больше уже не сдвинется.

– Все, приехали почти! Вон туда сворачивай!

Катин голос оторвал ее от размышлений. Вскоре впереди показался высокий бетонный забор довольно мрачного и устрашающего вида. Можно подумать, что там, за ним, содержат не брошенных детей, а опаснейших преступников! Только колючей проволоки не хватает и вышки с часовыми…

Перед ними возвышались железные ворота. Кира даже растерялась немного.

– Посигналь, – подсказала Катя, – нас ждут, сейчас встретят!

Кира послушно нажала на сигнал. Уже через пару минут ворота со скрипом приоткрылись, и навстречу им вышла полная немолодая женщина в белом халате и накинутой поверх него телогрейке.

– Принимайте гостей! – весело крикнула Катя.

– Здрасте, Катерина Андреевна! А мы уж думали, вы не приедете!

– Как можно, я же обещала!

Ворота со скрипом распахнулись, и Кира въехала во двор. Здание детского дома оказалось ветхим двухэтажным строением, больше похожим на барак. Фасад, выкрашенный краской противного желто-охристого цвета, местами облупился, с крыши свешиваются сосульки, деревянный навес и песочница под грибком выглядели так, будто вот-вот развалятся. Кира с грустью подумала о детях, живущих здесь. Они-то видят это каждый день и другой жизни вовсе не знают…

Потом они с Катей долго носили какие-то пакеты и коробки к неприметной боковой двери, за которой помещалась маленькая тесная кладовка. Полная женщина, что встретила их у ворот – она представилась Ниной Петровной, – складывала их в только ей одной известном порядке и старательно записывала все в тетрадку.

– Значит, так, – деловито объясняла Катя, – памперсы есть на пять килограммов, есть на семь и на двенадцать. Еще вот детское питание, гипоаллергенное, французское… Называется, правда, странно немного – «Бледина»! – Она хихикнула почти по-девчоночьи.

– Ишь, придумают тоже! – Нина Петровна неодобрительно покачала седой головой. – Одно слово – французы!

Когда все кульки и коробки наконец были разложены, подсчитаны и записаны, Кира изрядно умаялась. Хотелось ей только одного – поскорее добраться до дому, лечь на диван, укутав ноги пушистым пледом, и чтобы Динка примостилась рядышком…

Но неугомонной Кате все было нипочем. Оглядев плоды их трудов, она отбросила упрямый завиток, падающий на лоб, и весело объявила:

– Вот и все! Только игрушки остались!

– Может, сами отнесете? Детишки всегда гостям радуются, – предложила Нина Петровна.

– Ну хорошо… Сами так сами! – покладисто отозвалась Катя.

Кира покосилась на часы. Ничего себе, как быстро время пролетело! День уже начал клониться к вечеру, скоро начнет темнеть, и добираться до Москвы по ужасной дороге будет просто небезопасно…

– Кира, ну пожалуйста, это совсем не надолго! – попросила Катя. – Понимаю, что задерживаемся, но они каждый раз так ждут… Хочешь, отдохни пока, а я сама отнесу?

Представив себе на мгновение маленькую хрупкую Катю с двумя огромными коробками, Кира почувствовала укол совести.

– Ладно уж, вместе так вместе! – вздохнула она, смирившись со свой участью. – Так быстрее получится…

Кира шла вслед за Ниной Петровной вверх по крутой и узкой лестнице. Нести коробку было не то чтобы тяжело – мягкие игрушки ведь, не кирпичи! – но неудобно. Поднимаясь на второй этаж, она недоумевала – как только дети здесь не падают?

Дальше пришлось идти по длинному коридору, выкрашенному зеленой масляной краской. Где-то совсем рядом слышался отчаянный детский плач. Так же плакала Настя – бывало, что и ночами напролет, когда резались зубки. Приходилось часами качать ее на руках, и только так девочка затихала ненадолго…

Но к этому ребенку, похоже, никто не спешил подойти, чтобы успокоить его. На секунду показалось, что в его крике слышится какая-то безнадежность, словно крошечный человечек уже знает о том, что его бросили и он никому на свете не нужен. Никто не возьмет на руки, не покачает, не назовет солнышком… В лучшем случае – покормят из бутылочки и памперс поменяют.

А может, и нет.

– Все, пришли! Здесь у нас старшенькие.

Нина Петровна распахнула перед ними дверь.

Они оказались в просторной и светлой комнате. Воспитательница – молодая женщина, рыжая, в веснушках, одетая в легкое не по сезону цветастое ситцевое платье и шлепанцы на босу ногу – поднялась и шагнула навстречу.

– Здравствуйте! – Ее лицо, немного простоватое, с деревенским румянцем, осветилось улыбкой и стало почти прелестным. Она обернулась к детям и сказала: – К нам сегодня приехала Катерина Андреевна! Что надо сказать?

– Дра-асте! – нестройно прозвучало в ответ.

Дети – всем на вид было года по четыре – внимательно рассматривали гостей. Кира почувствовала себя немного неловко. Когда-то она видела в новостях душераздирающие сюжеты о воспитанниках детских домов и знала о том, что круглых сирот среди них почти нет. У большинства родители живы и здоровы, но слишком уж заняты собственными делами – сидят в тюрьме, беспробудно пьют, бродяжничают… Или просто бросают своих чадушек на милость доброго государства. А с такой наследственностью чего можно ожидать? Только пополнения армии преступников и прочих асоциальных элементов!

Но сейчас ей даже стало стыдно за свои мысли. Дети как дети, разве что немного худые и бледные, некоторые зачем-то острижены наголо и одеты как-то несуразно… Но разве они виноваты?

– А сейчас всем будут подарки! – объявила Катя, водружая коробку на шаткий низенький столик.

Дети бросились к игрушкам, расталкивая друг друга.

– Тише, тише, всем хватит! Всем хватит! – пыталась их урезонить воспитательница, но где там! Вот уже голубоглазая девчушка со смешными короткими косичками прижимает к груди куклу, рыжий мальчуган тащит плюшевого мишку, две девочки не могут поделить пестрого клоуна…

Только один мальчик по-прежнему тихо сидел в стороне и, кажется, не замечал происходящего. Кире даже жалко его стало. Несправедливо ведь, если ему одному ничего не достанется… Она вынула из коробки симпатичную собачку с высунутым розовым язычком и подошла к малышу.

– Вот, возьми, это тебе!

Ребенок продолжал сидеть в той же позе, словно не замечая ее. Кира присела перед ним на корточки, заглянула в лицо – да так и ахнула. Мальчик выглядел словно маленький ангел, какой-то нелепой случайностью брошенный в убогую приютскую обстановку. Даже байковая застиранная пижама казалась одеянием юного инфанта с картины средневекового художника. Бледное личико с тонкими аристократическими чертами светилось особенной, одухотворенной красотой… Пугали только глаза – отрешенные, совершенно взрослые, словно мальчик уже все на свете видел, все знает и не ждет ничего хорошего от этого мира, в котором почему-то оказался.

– Держи! Смотри, какая красивая! Ав-ав!

В огромных прозрачно-голубых глазах малыша промелькнуло выражение интереса, словно сейчас он только что заметил какую-то незнакомую тетю. Маленькая рука нерешительно потянулась к игрушке… Кира на секунду встретилась с ним взглядом – и тут же невольно отпрянула. Ее словно холодом обдало. В глазах ребенка было такое неизбывное безнадежное одиночество и пустота, что у нее даже голова закружилась. На миг она ощутила странное чувство – не то полета, не то падения в бездну, бесконечно растянутое во времени…

Кира уезжала тихая, задумчивая, находясь под впечатлением от увиденного. Нина Петровна вышла проводить их с Катей к машине.

– Спасибо вам большое, дай Бог здоровья! Приезжайте еще, да почаще! Прямо и не знаю, что бы без вас делали… Больше-то к нам почти никто и не приезжает! У Саши Стрельникова мать непутевая когда-никогда выберется, так он весь год ее ждет, да у Лены Калининой бабушка старенькая.

Кира слушала ее болтовню вполуха и думала о своем. Перед глазами стояло детское личико… Наконец уже перед тем, как сесть в машину, она решилась спросить:

– У вас тут мальчик есть, беленький такой, тихий, все молчит… Красивый очень. У него тоже кто-нибудь есть?

Нина Петровна поджала губы.

– Ванечка? Нет, он-то как раз сирота… Его мамашка малолетняя что учудила! С балкона прыгнула, да еще с дитем на руках. Ну, сама-то разбилась, конечно, а мальчик в пододеяльник угодил. Соседка снизу белье сушить повесила, он туда и упал. Хорошенький мальчишечка. Жалко его…

– Почему? Он чем-то болен? – удивилась Кира.

– Да как сказать… на голову он больной! Сами видите – говорить не умеет, с другими детьми не играет никогда, сидит как пень целыми днями. Скоро комиссия будет, и прямая ему дорога в интернат… Для таких, как он. В дурку, короче.

Кира так и ахнула. Детский дом, конечно, не курорт, но психиатрический интернат наверняка еще более неприятное место!

А Нина Петровна помолчала и с горечью добавила:

– Вот такие у нас детки. Ну, счастливо добраться, не забывайте нас!

Снова заскрипели железные ворота. Катя помахала рукой на прощание, и машина выехала на шоссе. Всю дорогу до Москвы Кира сосредоточенно молчала. Катя скоро задремала, и Кира даже рада была возможности побыть наедине со своими мыслями.

Прожив на свете сорок с лишним лет, она никогда не задумывалась о том, что где-то совсем рядом есть дети, которые живут вот так – в нищенской приютской обстановке, без родительской любви, под присмотром замотанных, равнодушных или даже грубоватых нянек и воспитательниц, не нужные никому на свете… Сейчас это казалось ужасно несправедливым, неправильным!

Домой она вернулась поздно. Динка исполнила ритуальный танец вокруг нее, всем своим существом от носа до хвоста выражая радость оттого, что хозяйка наконец-то вернулась домой – живая и невредимая.

Игорь курил на кухне, прихлебывая черный кофе из любимой чашки с видами Парижа. Кира вспомнила, что ее они привезли из той поездки, когда были так счастливы и беззаботны вдвоем… Наверное, в первый раз за всю жизнь – и, скорее всего, в последний.

– Как съездила? – спросил он. – Как там твоя Катерина?

– Нормально… – рассеянно ответила Кира. Она вдруг почувствовала себя виноватой. В самом деле, бросила мужика одного на целый день, даже обед не приготовила. – Ты голодный? – спросила она. – Сейчас, погоди, что-нибудь состряпаю по-быстрому!

– Да ладно, не суетись, – остановил ее муж, – мы с собакой прекрасно обошлись. Думаешь, я безрукий, что ли?

Он посмотрел ей в лицо долгим, пристальным взглядом и вдруг спросил:

– Кира, что с тобой? Ты какая-то… Не такая!

– Нет, ничего, – она принужденно улыбнулась, – просто устала сегодня.

С того дня Кира зачастила в детский дом. Теперь она сама тормошила Катю, уговаривая ее съездить снова… Деньги она тратила щедрой рукой, закупая все необходимое для детей, так что хозяйственная Нина Петровна просто нарадоваться не могла:

– Вот раздышались мы наконец-то! Верно говорят, что свет не без добрых людей…

Кира смущалась и старалась перевести разговор на другую тему. Она-то знала, что не заслуживает похвал за свое доброе сердце, и сюда, в детский дом на отшибе, ее влечет не только желание помочь брошенным крошкам, но и нечто совсем другое.

Здесь – Ванечка, ее маленький обреченный ангел. Она уже знала, что его диагноз называется «аутизм» и звучит он как приговор. Кира перечитала кучу сайтов в Интернете, посвященных этому странному и загадочному недугу, много раз пересмотрела «Человека дождя» с Томом Крузом и Дастином Хофманом, и эта информация не вселяла оптимизма.

До сих пор врачи и психологи, мировые светила не могут прийти к единому мнению, почему иногда ребенок чуть ли не с самого рождения оказывается отгороженным от всего мира незримой, но прочной преградой, словно окутанный прозрачным коконом. Такие дети почти не вступают в контакт с окружающими, даже с семьей. Они живут в собственной реальности, и достучаться до них очень сложно.

Существует множество методик лечения – и медикаментозных, и психотерапевтических, – но помогают они далеко не всем. Родители стараются не опускать руки – делятся друг с другом опытом, дают советы, просто поддерживают… Ничто не объединяет людей так, как общее несчастье! Иногда случается чудо, и ребенок выходит в мир, адаптируется к нему и почти не отличается от нормальных сверстников. Правда, такое происходит нечасто, но все-таки бывает.

А для таких, как Ванечка – одиноких с рождения, брошенных всеми, оставленных на попечении нещедрого государства, – надежды нет почти никакой. Если даже заботливая семья не может помочь больному ребенку, то что уж говорить о приюте! Вряд ли кто-то будет там заниматься им, а значит, из своего хрустального кокона он, скорее всего, не выйдет уже никогда. К переходному возрасту у таких детей чаще всего происходит обострение болезни, и дальше – только тихое безумие, растительное существование и ранняя смерть.

Умом Кира понимала все это, но стоило ей увидеть Ванечку – и все доводы здравого рассудка, печальная статистика и пугающие медицинские термины вроде «компульсивное поведение», «первазивные расстройства развития» или «хромосомная аберрация» напрочь вылетали у нее из головы. Глядя ему в глаза, Кира чувствовала, что завеса, окружающая его сознание, немного приоткрывается, и ей казалось, что мальчик ее понимает! По крайней мере, она понимала его прекрасно, и этот безмолвный разговор мог длиться часами.

Теперь она знала всю его жизнь, словно сама присутствовала рядом с ним каждый миг. Знала даже историю его появления на свет – старую как мир историю о первой любви, о двух глупых подростках, о встречах украдкой, о горячей и неумелой нежности…

Ваниной мамой была пятнадцатилетняя девочка. Соседский пацан – настоящая гроза двора – встречал ее после школы, водил в кино и в городской парк. Они шли, трогательно держась за руки, и лица их светились счастьем. Потом – вокзал, бритая голова и последний торопливый поцелуй перед отходом поезда. Гремит марш «Прощание славянки», по щекам девочки катятся слезы, а в животе уже растет новая жизнь…

Вот крошечный Ванечка тянется к груди, а его юная мать улыбается прекрасной, вечной улыбкой Мадонны. Но в следующий миг ее лицо затуманивает грусть. Держа ребенка на руках, она думает о том, что жизнь дома превратилась в настоящий ад, ей некуда идти, из школы выгнали, а ее любимого Колю теперь посадят, непременно посадят! И выхода не видно.

В конце концов девочка нашла его – сама. Теплым летним днем она взяла на руки Ванечку, вышла на балкон… Кира как воочию видела ее лицо – нежное, почти детское, с припухшими от слез глазами, видела, как колышутся на ветру длинные светлые волосы… Девочка постояла немного, потом вдруг улыбнулась – и шагнула вниз.

Она все рассчитала правильно – под балконом как раз помещалась закатанная в асфальт площадка – и погибла мгновенно. Короткий, словно сдавленный, крик оборвался, потом был глухой удар, и распростертое тело больше не шевельнулось… Для нее все было кончено.

Но, уже падая, она выпустила ребенка из рук. Как раз в то утро толстая соседка снизу вывесила белье для просушки. Ее аккуратный, хозяйственный муж приделал на балконе прочные металлические рейки с просверленными отверстиями для веревок – так чтобы белье висело снаружи, не занимая место на тесном балкончике, заставленном банками для варенья, старыми лыжами и садовым инвентарем.

Каким-то невероятным образом малыш попал в пододеяльник – старомодный, с отверстием посередине, теперь таких уже не делают – и чуть раскачивался, точно в люльке. Он заплакал, соседка в цветастом халате выглянула наружу, пытаясь понять, что произошло, и тут же закричала сама, громко и страшно.

А малыш все плакал. Пришли какие-то люди, забрали его, и потом, лежа в казенной кроватке, он много дней подряд видел одно и то же – больничные стены, белые халаты и лишь иногда, если повезет, – маленький кусочек неба в окне.

Мир стал для него тюрьмой – унылым местом, где нет ни любви, ни радости, время тянется бесконечно, и в какой-то момент крошечный человечек твердо решил для себя, что жить в нем не стоит. Уж лучше закрыться, отгородиться от него, а там – будь что будет…

Кира совсем потеряла покой. Теперь, что бы она ни делала – выгуливала Динку в ближайшем скверике, готовила обед, сидела перед телевизором, щелкая пультом, или засыпала рядом с мужем, – думала она об одном и том же. Стоило лишь закрыть глаза – и она снова видела Ванечку. Было что-то ужасное, чудовищно несправедливое в том, что ребенка с ангельским лицом и таким нездешне-мудрым взглядом ожидает такая жалкая, страшная жизнь, а возможно, и скорая смерть… И если она ничем не сумеет помочь ему, то никогда себе этого не простит.

Другой вопрос: как это сделать? Продолжать навещать его по выходным, сначала здесь, а потом в другом интернате, привозить игрушки и сладости – и видеть, как он медленно умирает? Нет, невозможно! Это было слишком больно. Забрать из детдома, усыновить? Но ведь она не одна, есть еще Игорь! Как ему сказать? Ребенок ведь не щенок, его нельзя просто привести домой и поставить мужа перед фактом. Тем более – такой, как Ванечка, особенный ребенок. Даже в мыслях Кира никогда не называла его умственно отсталым. Он просто другой, не такой, как все, но это еще не значит, что – хуже!

Она накупила себе новых платьев, сделала прическу и старательно закрашивала седину. Очень хотелось, чтобы Ванечка видел ее красивой! Отражение в зеркале все чаще радовало, и Кира чувствовала, что постепенно возвращается к себе прежней… Правда, иногда ей казалось, что она предает память о Насте, и тогда Кира ездила на могилу, приносила свежие цветы и часами простаивала рядом, пытаясь поговорить со своей девочкой, попросить у нее прощения, спросить совета…

Но ничего особенного не происходило – дочь так же улыбалась с фотографии на памятнике, и надпись «помним, любим, скорбим», выбитая на полированном черном граните, казалась какой-то лживой. Словно живущие откупаются от мертвых этими надгробиями, цветами, красивыми словами, чтобы можно было спокойно уйти домой, а их оставить здесь, в земле… Кира уходила с кладбища расстроенная, потерянная и еще больше сбитая с толку.

Проклятые вопросы постоянно вертелись в голове, но ответа на них Кира не находила. Чуткая Катя видела, что с ней происходит, но из деликатности молчала. Кира была ей благодарна за это. Лишь однажды, возвращаясь после очередного визита в детский дом, она поймала пристальный, вопрошающий взгляд подруги.

– Что ты так смотришь? У меня что, тушь потекла? – спросила она.

Катя покачала головой:

– Нет. Просто ты очень изменилась в последнее время. Совсем другая стала. И Ванечка так тебя ждет…

– Правда? – Кира вспыхнула от радости, словно девчонка-школьница, которой подружка поведала под секретом, что мальчик, ставший предметом ее тайных воздыханий, тоже к ней неравнодушен. – Ты заметила?

– Да. Еще как! Когда ты приходишь, он прямо светится весь.

– Думаешь, я сошла с ума?

Катя с сомнением покачала головой:

– Не знаю, что тебе и сказать… Помнишь, как у Сент-Экзюпери? «Мы навсегда в ответе за тех, кого приручили».