Текст книги "Дура. История любви, или Кому нужна верность"

– Иди! Тебе готовиться надо.

– К чему? – спросила мама.

– Не вижу хорошего. Иди. Устала я.

Вот за плату не знаю, мама рассказывала, но я не запомнила. В общем, вернулась она под впечатлением, собралась меня к ней везти, как ее вдруг, словно молнией пронзило. Она вспомнила, что не сделала, как ей цыганка наказала. Поехала с опозданием. Та услышала ее приход, стала ругаться:

– Когда я тебе сказала прийти?! Поздно! Теперь поздно.

– Я не могла.

– А по ворожкам бегать смогла?! Нет, я понимаю, человек слаб и маловер! Но думать надо. Сказано сделать – выполни, а потом ходи сколько влезет. Уходи, поздно.

– Прошу!

– Я не бог.

– Да и не могли вы ничего, – махнула мать рукой: – так, одни слова.

Рядом никого не было, старушка, кстати, выглядела она довольно молодо, хотя возраст виден был. Ухоженная, ну и по-цыгански, дорого, добротно одета. Протянула к маме руку, поманила к себе. В доме, где она ее принимала, никого не было. Провела рукой по щеке и говорит:

– Волосы в белый красишь, а сама пегая, да чуб рыжий. Глаза серые, хотя были голубыми. Много трудностей, сама создаешь. Беда одна была, когда отец ушел. Вода уже с запахом.

– Так я набрала, как вы велели и сразу к вам.

– Да, набрала, как я велела. Но не в тот день, когда надо было. Запах! Ладно, попробую, сиди здесь. – ушла и пришли с бутылкой воды. – Держи, мужа умывай утром и вечером. Эту воду в чашу добавляй, понемногу. А с лица что стечет, на землю выливай, да там, где люди не ходят. Уж если ему не поможем, так хоть порчу с вас смоем. Много завистливых вокруг держишь, ох и много! Иди и дай тебе Бог силы.

Мама сразу в больницу, сестре его и матери пояснила что делать, менялись они у отца.

Я работала. Так старалась забыть про все свои горести.

Пятница. Шла на работу и ужас брал. Саранча, да таких размеров, что я в жизни не видела, все облепила, все дорожки покрыла. Иду, ногами давлю. Такой хруст стоит, аж тошно.

Суббота. У меня было ночное дежурство, но телефонистка отпросилась на полдня, так что я задерживалась. Вечером позвонила в больницу, новости были хорошие. Диагноз не подтвердился, консилиум утром должен назначить новое лечение. К девяти утра я снова позвонила, узнать как дела. Медсестра передала трубочку Бондарю, он меня обрадовал, сказав, что отцу, как они отменили все прописанное ранее, стало легче, несмотря на то, что диагноз не подтвердился, отца оставят в клинике, будут вызывать к нему специалистов, пока не уберут последствия пункции.

У меня появилась надежда, я даже высмеяла себя за надуманные запахи и стала соглашаться с мамой, что так пахнет болезнь. Кто-то был рядом со мной, я не помню, потому что делилась радостью. Да это не важно, кто был. Важно было то, что я стала Радоваться!

А через час перезвонили и сказали, что отца больше нет. Ушел тихо, просто уснул.

Я радовалась, а он уходил. Как тогда, когда дед проживал свои последние минуты, я пела, сидя в автобусе, по дороге к нему. Как в тот день, когда я впервые вальсировала с Сашкой, на школьном вечере, погружаясь в девичье счастье – уходил из жизни бабушкин брат Шура, я его так же любила, сильно…

С работы убежала, не дожидаясь смены. Позвонила начальнику, оставила ключ сторожу и убежала. От известия у меня пропал голос, случилось полное несмыкание связок. Пока дошла домой, сипела, к вечеру уже шипела. Мы поехали к его сестре, тете Любе. Вызвали Кольку. Он служил в десантных войсках в Рязани. А потом все взрослые исчезли и мы втроем, Наташа я и наша двоюродная сестра Лариса, крестница отца, с которой я так же дружила, остались одни на двое суток.

Это был один из самых тяжелых дней в моей жизни. Когда мы с Ларисой приехали, Наташа по здоровью осталась дома, Колька уже был у гроба. Отец лежал, словно уснул. Правда, цвет лица был желтым. Рука его постоянно спадала вниз и ее кто-то привязал. Голова так же слегка опускалась на плечо. Люди хлопотали вокруг него, что-то подвязывали, нечто укладывали. Зачем-то оторвали каблуки на туфлях. Поясняя – не вмещаются. У отца! Который был педантом в чистоте и опрятности, который носовым платком протирал свою обувь, чтобы она блестела. Затем мы поехали на его родину, в Старобешево. Впереди процессии шли курсанты. За нами вся школа и физкультурный техникум. Людей было столько, что и взглядом все не окинешь. Все прощались, шли и шли…

Гроб упустили, спешно исправляли. Люди стали расходиться, а мы стоим с Колькой, друг напротив друга, а между нами могила, где…

Я открыла глаза и потолок упал на меня. Я спешно прищурилась, но от этого не стало легче. Два черных круга катились навстречу друг другу, соединялись, образовывая черную пасть, ту самую, что поглотила отца. Так продолжалось неимоверно долго. Я слышала голоса, но никого не узнавала. Три дня у меня был жар, и я лежала у Наташи. Они с тетей Любой ухаживали за мной. Мама смогла забрать меня домой, когда температура немного спала, но я не приходила в себя. Я пряталась от реальности в своем небытие. Затем, когда уколы сняли жар, когда температура едва поднималась к тридцати пяти, я поняла, что тело меня не слушается. Помучившись со мной несколько дней, мать отправила меня к Левицкому. Валерий Анатольевич снова занял свой пост, но не стал моим доктором, он был другом. Травматологи и ортопеды не находили причины, хотя она и могла быть, ведь в два года меня здесь же оперировали, да и потом не однократно восстанавливали после травм. Снова консилиумы врачей, но теперь для меня. Колька уехал в часть. Мать проведывала, сидела рядом и обижалась. Ничего не говорила, но я-то знала. Когда оставалась одна – ревела белугой. Не стеснялась и Валерия Анатольевича. Во всей этой кутерьме я прослушала главную вещь, которую он мне однажды сказал, и которую я вспомнила лишь спустя много лет:

– Я не правильный доктор. А может и наоборот. Я не могу лечить того, кто дорог мне. Тебя я, сам, никогда не подниму на ноги.

Это не правда! – повторяла я ему потом, по истечению многих лет: – Наша дружба и ваше отношения ко мне всегда возвращали меня к жизни.

Месяц в травматологии, затем меня отправили в клинику реабилитации, где я оказалась на попечении чудесного врача. Сына Забашты Валентины Петровны. Именно она, будучи еще ординатором, сделала мне те две операции, в мои два годика. Игорь был красивым мужчиной и врачом от бога. Он применял ко мне все знания, пробовал даже восточную медицину. Я лежала под иголочками, старательно вкручиваемые им в мое тело, а он, смеясь, говорил:

– Так, Виктория, давай, прекращай это все и обрати на меня внимание. А то мне аж обидно. Мальчиком не замечала, парнем в упор не видела, так хоть мужчиной влюбись в меня.

Влюбилась – как в друга. Он же любил по-настоящему. Домой приезжал, путевки доставал, чтобы я раз в полгода ложилась к нему как на отдых. Но это было потом, в следующей жизни.

Тогда, в сентябре 81-го, мне было мало интересно что-либо, мне был чужд кто-либо. Я жила в домике из собственного горя, с прочным фундаментом, под названием БРОШЕНКА.

Затем я перекочевала в Мариуполь, тогда он был Жданов. В отдаленный район, такой серый и убогий, как и мое состояние. Путевку мне достал Левицкий. Далеко от моря, но зато в окружении неизлечимо больных людей. Казалось – в клинике реабилитации были похлеще больные, те же спинальники. Но нет! Там люди боролись за свою жизнь. В этом же санатории, все было наоборот. Я смотрела на всех и стыдилась – разве у меня горе, разве я больна!

Первого октября мама меня забрала и мы поехали поздравлять бабушку с днем рождения. Новое потрясение ждало меня – пока я барахталась в собственном мирке, бабуля перенесла микро инсульт, ее лицо, пусть и слегка, перекосило. Как же я ревела и просила прощения.

Неделя у нее и я поехала добывать свой срок в санатории. Но эта неделя была реабилитационной для меня. Хотя я и разучилась смеяться, я поняла, что когда мне нехорошо, есть еще кто-то, кому хуже. Я стала меняться, не без помощи бабули. Именно она внушила мне, мама, конечно же, поддержала своим примером: ЧТО, ни в какой ситуации нельзя падать духом. Что надо улыбаться – назло всем, особенно если тебя бросает мужчина.

P.S.

Упущенный момент – испорченные жизни.

Чего жаловаться, скажут многие. Сама запуталась, сама не разобралась в себе, сама распыляла себя на части. Но это не совсем так. Сашке я была верна почти год, ждала, несмотря на молодость. Время меняет нас. Его молчание – мое окружение сделали то, что сделали. Я видела его лишь раз, в окно. Прошло лет пять, и он пришел во двор нашего дома с сыном, годика три.

Зачем? Да, скорее всего, узнать хоть что обо мне, я же видела, как он смотрит на мои окна, вертя в руках мою ленту. А быть может мне хотелось его любви и от этого привиделся и взгляд, и лента… Жена его бросила, практически сразу. Нет, не так, она жила в его квартире, но имела любовника. А ушла, как он лишился ног.

Андрей. Он исчез из моей жизни совершенно. След его был потерян всеми. Говорили о нем многие, но лишь передавали слухи. А вот он единственный, кто меня любил, это я признала еще тогда и уверовалась с приобретенным опытом.

Валерий Анатольевич – он проявлял свои чувства непонятно для меня. Я не слышала прямых слов, о его любви ко мне. Все в больнице говорили мне о его чувствах, многие даже ругали, что я черствая. Но не свататься же мне самой! Женился он, когда младшая дочь моя пошла в школу, когда надумал себе, что я счастлива в своей жизни. Мы дружили, долго, пока война не развела по разные баррикады.

Женька Юрьев. За сложившимися у меня событиями, я отодвинула его на второй план. Лишь на следующую весну я встретилась с Юрой, его братом. Обрадовался мне, спросил, где это я пропала.

– У меня умер папа. – сказала я ему. Хотела уйти, но он пошел за мной. Осторожно поведал, что Женя поменял направление буквально перед отъездом. Что он умчался на границу Узбекистана с Афганистаном. Не винил меня. Да и как мог. Это было его решение. Доходили слухи, что он просил свою мать сообщить мне. Но она сделала, как сочла нужным. Юра окончил – связь потерялась. Женя…. Хотел бы, нашел.

Нет, я не возненавидела мужчин, не стала их сторониться. Мужчины окружали меня и окружают. Тогда, в молодости, их ухаживание, опека и забота, помогла многое пережить. Однако я больше не пыталась любить. И замуж вышла не за того кого любила, осознавая, что я умею только дружить. С этим и живу. Счастливой, в детях, Дурой – брошенкой.

Привет, друг мой, Борька Лаптев! Не ждал что помню? А я не забывала.

Спасибо тебе за детство, за теплую руку, которой держал, за то, что дул на разбитые коленки.

Надеюсь, жизнь твоя сложилась и ты счастлив. Возможно, помнишь меня, но скорее всего лишь во сне видишь облик маленькой, голубоглазой девчонки, с вьющимися кончиками длинных кос…

Так уж получилось, что ты невольно передал эстафету всем, кто в меня влюблялся и они брали с тебя пример.

Я же сделала вывод:

Мечты затягивают в болото. Невыполненные обещания – превращают сердце в камень и тянут на дно. Ложь закапывает в могилу живьем. Измена сжигает душу заживо. Если это происходит неоднократно, то это не подлость – это кощунство.

2016г.

Примечания

В книге использованы стихи и песни популярных авторов СССР.

*– Ошанин Л. Островский А.

*автор Григорий Гладков.

* – Н.Рубцов, А. Морозов.

*– Слова: Р. Гамзатов, Н. Гребнев.

* – стихи Андрея Вознесенского.

*– Нэнси – «Дым сигарет с ментолом».

*Дитя рассвета. – слова и муз. Б. Гребенщикова

* автор: Женя Литвинкович.

* сонет Шекспира.

* Гимн Москвы – авторы: И. Дунаевский, М. Лисянский, С. Агронян.

* Мандельштам.

* Ма́вки – (на́вки; украинский – мавки, майки, нявки, нейки; болгарский – навяки, навы; словинцы – мавье, навье, мовье) по ряду признаков близки русалкам, карпато-украинским «лесным паннам» или горным женским духам.