Текст книги "Индийский веер"

Она взяла меня за руку и ласково пожала ее.

Я взглянула на мисс Люсиль. По ее щекам медленно текли слезы.

– Эта часть дома отведена мисс Люсиль, – так мне было сказано. – Я живу здесь с нею. Мы здесь… и нас здесь нет… Вы понимаете?

Я ничего не поняла, но на всякий случай кивнула.

Мы вернулись обратно через галерею и другие части дома, которых я раньше не видела, и довольно быстро добрались до классной комнаты.

Женщина отворила дверь. Лавинии нигде не было видно, а мисс Йорк и мисс Этертон о чем-то увлеченно беседовали.

Обе изумленно уставились на меня.

– Что случилось? – Дар речи наконец вернулся к мисс Этертон.

– Они играют в прятки. Эта малышка… в доме, который ей незнаком. Она заблудилась и вышла к мисс Люсиль.

– Ох, мне очень жаль, – сказала мисс Этертон. – Мисс Лавинии следовало бы лучше заботиться о своей гостье. Благодарю вас, Аеша.

Я обернулась к женщине и одарила ее улыбкой. Мне пришлись по душе ее мягкий голос и добрые черные глаза. Улыбнувшись в ответ, она столь же грациозно удалилась.

– Надеюсь, Друзилла ничего не… э-э… – начала мисс Йорк.

– О, нет. Мисс Люсиль живет отдельно со своими слугами. Есть еще одна, они обе – индианки. Понимаете, она провела там долгое время. Семья поддерживает связи с Ост-Индской компанией. Но сейчас у нее… наблюдаются некоторые странности.

Обе гувернантки посмотрели на меня, и я поняла, что разговор на эту тему продолжится, но в мое отсутствие.

Обращаясь к мисс Йорк, я заявила:

– Хочу домой.

На ее лице отобразились смущение и беспокойство, но мисс Этертон понимающе ей улыбнулась.

– Что ж, – произнесла мисс Йорк, – в таком случае, полагаю, нам пора.

– Как вам будет угодно, – ответила мисс Этертон. – Хотела бы я знать, куда подевалась мисс Лавиния. Она должна прийти и попрощаться со своей гостьей.

Лавиния отыскалась еще до нашего ухода. Я заявила ей ледяным тоном:

– Благодарю тебя.

Она ответила:

– Как это глупо с твоей стороны – взять и заблудиться. Хотя ты ведь непривычна к таким домам, не так ли?

В разговор вмешалась мисс Этертон:

– Сомневаюсь, что найдется второй такой дом, Лавиния. Что ж… Вы должны прийти к нам еще раз.

И мы с мисс Йорк ушли. Губы моей гувернантки были недовольно поджаты, но она все-таки сказала мне:

– Не хотела бы я оказаться на месте мисс Этертон, судя по тому, что она рассказывает… А мальчишка еще хуже.

Правда, потом она, очевидно, вспомнила, с кем разговаривает, и заявила, что визит все-таки получился приятным.

Я была категорически с нею не согласна, хотя он и впрямь отличился волнительными моментами, которые я забуду еще не скоро.

* * *

Хотя особого желания вновь наведываться в тот дом у меня не было, его притягательность лишь возросла. Всякий раз, проходя мимо, я вспоминала странную пожилую леди и ее компаньонку. Меня разбирало любопытство, потому что по натуре я была очень любознательной; в этом мы как две капли воды были похожи с Полли.

Случалось, когда отец не был занят, я приходила к нему в кабинет. Обыкновенно это бывало после чая. Я чувствовала себя едва ли не одной из тех вещей, о существовании которых он, как об очках, забывал время от времени; он начинал их искать только тогда, когда они становились нужны ему, а обо мне вспоминал, когда над ним довлело чувство долга.

Но в его забывчивости было нечто очень милое. Он всегда был нежен со мною, и я не сомневалась, что не будь он столь одержим Троянской войной, то вспоминал бы обо мне гораздо чаще.

Беседы с ним походили на игру, когда он старался завести речь о каких-либо классических понятиях, а я, в свою очередь, – не дать ему оседлать его излюбленного конька.

Он всегда спрашивал меня, как идет моя учеба и нравится ли мне мисс Йорк. Мне казалось, что я учусь весьма успешно и что мисс Йорк довольна моими успехами.

Он кивал и улыбался.

– Она думает, что ты слишком порывиста, – говорил он. – Но в остальном она весьма тобой довольна.

– Наверное, она считает меня порывистой, потому что сама совсем не такая.

– Может быть, и так. Но ты должна приучить себя не торопиться. Не забывай о Фаэтоне.

Я не помнила, кто такой этот Фаэтон, но, если я спросила бы его об этом, он взял бы нить разговора в свои руки и Фаэтон запросто мог привести к какому-нибудь еще персонажу из тех давних времен, когда людей превращали в лавровые деревья и другие растения, а боги обращались лебедями или быками, отправляясь соблазнять смертных. Все это представлялось мне весьма странной манерой поведения, да я и не верила в это, в любом случае.

– Отец, – однажды поинтересовалась я у него, – ты знаешь что-нибудь о мисс Люсиль Фрамлинг?

Взгляд его затуманился. Он потянулся за своими очками, словно они могли помочь ему получше разглядеть эту леди.

– Однажды я и впрямь слышал, как леди Гарриет говорила о ней… Кажется, это кто-то из Индии.

– Да, там с нею была еще индийская служанка. Я видела ее. Когда мы стали играть в прятки, я заблудилась и наткнулась на нее. А индианка отвела меня обратно к мисс Йорк. Знаешь, это было здорово.

– Я знал, что Фрамлинги имеют связи с Индией. По-моему, с Ост-Индской компанией.

– Интересно, почему ее заперли в отдельном крыле дома?

– Кажется, она потеряла своего возлюбленного. Наверное, ей очень тяжело и грустно. Помнишь Орфея, который спустился в подземный мир, чтобы отыскать Эвридику?

Я настолько увлеклась загадкой мисс Люсиль Фрамлинг, что позволила отцу выиграть этот раунд, и остаток времени он посвятил рассуждениям об Орфее и его странствиях по подземному миру в поисках супруги, которую похитили у него в день их свадьбы.

* * *

Несмотря на неудачное начало, мое знакомство с Лавинией продолжилось и, хотя между нами сохранялась некоторая антипатия, меня влекло к ней, но еще сильнее – к дому, в котором могло случиться все что угодно; всякий раз, входя в него, я ловила себя на ощущении, будто отправляюсь на поиски приключений.

Я рассказала Полли об игре в прятки и о том, как повстречала пожилую леди.

– Так-так, – сказала она. – Ну ты и нашла себе славную маленькую мадам, которая не знает, как следует принимать гостей. Это уж точно. А еще называет себя леди.

– Она говорила, что этот дом священника очень мал.

– Хотела бы я посмотреть, как она здесь таскает на себе уголь наверх.

При мысли об этом я рассмеялась.

Полли была добра ко мне. Она сказала:

– Ты по виду – куда больше леди, чем она. Точно тебе говорю. Поэтому не тушуйся перед нею. Скажи ей пару ласковых, а если мисс не понравится, то ты в этом не виновата, верно? Полагаю, ты бы не отказалась побывать вместе со мной в каком-нибудь уютном местечке… вместо того старого дома. Ему давно пора отправляться на слом, если хочешь знать мое мнение.

– Ох, Полли, тот дом – он просто замечательный!

– В таком случае жаль, что те, кто в нем живут, не усвоили хороших манер.

Я всегда думала о Полли, когда шла в тот дом, напоминала себе, что я ничем не хуже их. Например, училась я лучше. Об этом стало известно случайно. Просто я услыхала, как миссис Дженсен сказала, что мисс Лавиния морочит голову мисс Этертон, отказываясь обучаться чему-либо, когда не в настроении, отчего эта юная леди на пару лет отстает от некоторых своих знакомых. Я поняла, кого она имеет в виду под «некоторыми своими знакомыми», и капельку возгордилась. Эти сведения весьма мне пригодились, когда я оставалась наедине с мисс Лавинией. Более того, в отличие от нее, я знала, как нужно себя вести, хотя не исключено, что она тоже знала, просто не желала подчиняться правилам. К тому времени я провела в обществе Лавинии достаточно много часов, чтобы понимать: она – бунтарка по природе своей.

Кроме того, не забывала я и о совете Полли не лезть за словом в карман и платить Лавинии той же монетой, и потому больше никогда не чувствовала себя такой уязвимой, как во время первой нашей встречи.

Мой отец без конца повторял, что любые знания хороши и что много их не бывает. Мисс Йорк соглашалась с ним. Но было одно знание, без которого я могла бы вполне обойтись.

Леди Гарриет весьма доброжелательно относилась к дружбе Лавинии со мной, следовательно, наши отношения должны были продолжаться. Лавиния как раз училась ездить верхом, и леди Гарриет заявила, что я должна учиться вместе с нею. Обыкновенно мы ездили по кругу в пределах паддока под бдительным присмотром Джо Крикса, старшего грума.

Лавинии нравилось ездить верхом, и потому в седле она держалась весьма недурно. Она получала истинное наслаждение, демонстрируя свое превосходство надо мною. Она была отчаянной и безрассудной и, в отличие от меня, не признавала никаких правил. Бедный Джо Крикс пугался до полусмерти, когда она игнорировала его указания.

– Если хотите уверенно чувствовать себя в седле, – говорил Джо Крикс, – не бойтесь своего коня. Дайте ему понять, что вы – хозяйка. С другой стороны, здесь существует некоторая опасность.

Лавиния воинственно трясла своей рыжевато-коричневой гривкой. Ей очень нравился этот жест. Волосы у нее были по-настоящему роскошными, и она таким образом лишний раз привлекала к ним внимание.

– Я знаю, что делаю, Крикс, – заявляла она в ответ.

– Я и не говорю, что не знаете, мисс Лавиния. Я всего лишь хочу сказать… нужно думать не только о себе, но и о лошади. Вы можете думать, будто знаете, что делаете, но лошади – очень нервные создания. И они могут сотворить что-нибудь такое, чего вы никак не ожидаете.

Но Лавиния продолжала поступать по-своему; ее дерзость и уверенность в том, что она – умнее всех остальных, вместе взятых, позволяла ей добиваться своего.

– Из нее получится очень хорошая наездница, – заметил однажды Джо Крикс. – В том, правда, случае, если она станет рисковать чуть меньше. А пока, мисс Друзилла, она слишком уверена в себе. Когда-нибудь она это поймет… и добьется настоящего успеха.

Мне нравились уроки верховой езды, нравилось пускать лошадь рысью по паддоку, понравилось волнение первого аллюра и восторг первого галопа.

Это случилось однажды после полудня. Урок закончился, и мы отвели лошадей обратно в стойла. Лавиния спешилась и небрежно бросила поводья груму. А вот мне нравилось задержаться еще на несколько минут, чтобы потрепать своего коня по холке и поговорить с ним, как учил нас Джо.

– Никогда не забывайте об этом, – говорил он. – Обращайтесь со своей лошадью хорошо, и она отплатит вам тем же. Лошади – они как люди. Помните об этом.

Я вышла из конюшни и зашагала по лужайке к дому, чтобы присоединиться в классной комнате к Лавинии, где нас должен был ждать чай. Мисс Йорк уже была там и оживленно болтала о чем-то с мисс Этертон.

В доме были гости. Такое случалось нередко, но нас они не тревожили. Мы почти не видели леди Гарриет – чему я была только рада.

Я должна была пройти через гостиную, дверь в которую была открыта, и мельком увидела, как горничная подает чай нескольким людям. Я поспешно отвернулась и прошмыгнула мимо, но потом приостановилась, чтобы взглянуть на ту часть дома, где, по моим предположениям, обитала мисс Люсиль.

И вдруг из гостиной до меня донесся чей-то голос:

– Кто эта дурнушка, Гарриет?

– А… вы имеете в виду дочь приходского священника? Она часто бывает здесь. Приходит, чтобы составить Лавинии компанию.

– Какой контраст по сравнению с Лавинией! Правда, Лавиния – настоящая красавица.

– О да… Видите ли, здесь очень мало людей. Насколько мне известно, та девочка – очень приятный ребенок. Так полагает гувернантка, а Лавинии пойдет на пользу общение со случайной компаньонкой. Повторю, здесь очень немноголюдно. Поэтому приходится довольствоваться тем, что есть.

Я невидящим взором уставилась прямо перед собой. Это я была дурнушкой. Это я находилась здесь, потому что они не смогли найти никого получше. Я была ошеломлена. Да, я знала, что волосы у меня неброского русого оттенка, прямые и жесткие… так не похожие на золотисто-каштановые кудри Лавинии; а глаза у меня так и вовсе были бесцветными. Они походили на воду и, если я надевала голубое, становились голубоватыми, а иногда – зелеными, зеленоватыми или карими… то есть не имели собственного цвета. Я знала, что у меня большой рот и самый обычный нос. Вот, значит, что такое «дурнушка».

И, разумеется, Лавиния была красавицей.

Первой моей мыслью было пойти в классную комнату и потребовать, чтобы меня немедленно отвели домой. Я очень расстроилась. В горле у меня образовался тугой комок. Но я не плакала. Слезы не для таких глубоких чувств. Я чувствовала себя уязвленной до глубины души и думала, что эта рана не заживет никогда.

– Ты опоздала, – приветствовала меня Лавиния.

Я не стала ничего объяснять, потому что знала, какой будет ее реакция.

Но я тогда по-новому взглянула на нее. Ничего удивительного, что она вела себя так гадко. Она была настолько красива, что люди прощали ей все.

Полли, конечно, заметила мою озабоченность.

– Эй, ты ничего не хочешь рассказать мне?

– Рассказать тебе что, Полли?

– Почему ты выглядишь такой счастливой, словно потеряла соверен, а нашла фартинг.

Я никогда ничего не могла утаить от Полли и потому рассказала ей все.

– Я дурнушка, Полли. Это значит – уродливая. И я хожу в Дом только потому, что лучше здесь никого нет.

– Никогда я еще не слыхала такой чепухи. Никакая ты не дурнушка. Таких, как ты, называют интересными, а это всегда оказывается выигрышнее в конечном счете. И, если ты больше не хочешь ходить в тот дом, я позабочусь о том, чтобы ноги твоей там больше не было. Я сама пойду к священнику и скажу, что это должно прекратиться. Насколько я понимаю, оттого, что ты перестанешь видеться с ними, хуже тебе не будет.

– Я и вправду невзрачная, Полли?

– Ты такая же невзрачная, как кекс с изюмом, орехами, цукатами и пряностями. Или рождественский пудинг.

Ее слова заставили меня улыбнуться.

– У тебя одно из тех лиц, которые заставляют людей останавливаться и оглядываться. Что до этой твоей Лавинии… или как там она себя называет… я, например, никак не могу назвать ее красивой, когда она хмурится и смотрит волком. Господь свидетель, она делает это достаточно часто. Вот что я тебе скажу: если она будет и дальше продолжать вести себя так, как сейчас, то очень скоро в уголках глаз у нее появится паутина морщинок, а уж по всему лицу они у нее разбегутся, как железнодорожные рельсы. Я скажу тебе кое-что еще: когда ты улыбаешься, твое лицо словно светится изнутри. И вот тогда ты становишься настоящей красавицей, можешь даже не сомневаться.

Полли приподняла мне настроение, и спустя некоторое время я уже начала забывать о том, что меня обозвали дурнушкой. Дом по-прежнему манил меня к себе, и я постаралась не вспоминать о том, что меня выбрали только потому, что рядом не нашлось кого-то получше.

* * *

Время от времени я мельком видела Фабиана, хотя и не часто. Но стоило ему попасться мне на глаза, как я вспоминала те времена, когда он сделал меня своей дочерью. Он тоже наверняка помнил об этом, потому что в ту пору ему было уже целых семь лет.

Бо́льшую часть времени он проводил в школе и часто даже не приезжал домой на каникулы, гостя у кого-либо из школьных друзей. Его приятели тоже изредка наезжали в Дом, но на нас они не обращали никакого внимания.

Однажды – кажется, это было на Пасху – Фабиан все-таки приехал домой на каникулы. Вскоре после того, как мы с мисс Йорк прибыли в Дом, начался дождь. После чая мы с Лавинией оставили гувернанток вдвоем, чтобы они могли поболтать без помехи. Мы как раз раздумывали над тем, что делать дальше, когда дверь отворилась и в комнату вошел Фабиан.

Он был очень похож на Лавинию, разве что был намного выше и выглядел совсем уже взрослым. Хотя он был старше Лавинии на четыре года, тогда мне это представлялось огромной разницей, особенно если учесть, что я сама была младше Лавинии на целый год. Так что ему исполнилось уже двенадцать, а поскольку мне не было еще и семи, для меня он выглядел намного старше своих лет.

Лавиния подошла к нему и повисла у него на руке, словно говоря: «Вот это мой брат. А ты можешь отправляться к своей мисс Йорк, потому что мне ты больше не нужна».

А он как-то странно смотрел на меня – очевидно, припомнив, кто я такая. Я была тем самым ребенком, которого он присвоил. Наверняка эта история должна была произвести впечатление даже на такого умудренного опытом человека, как Фабиан.

– Ты ведь останешься со мной? – взмолилась Лавиния. – Подскажешь, чем можно заняться? У Друзиллы такие глупые идеи. Ей нравятся игры, которые она называет умными. Мисс Этертон говорит, что она знает больше меня… по истории и всяким таким штукам.

– Ей совсем не обязательно знать много, чтобы знать больше тебя, – заявил Фабиан.

Эта ремарка, прозвучи она из уст кого-либо другого, непременно привела бы Лавинию в бешенство, но поскольку это изрек Фабиан, то она лишь счастливо захихикала. Для меня стало откровением, что на свете, оказывается, есть человек, перед которым Лавиния благоговеет – не считая леди Гарриет, разумеется, перед которой благоговели все.

Он сказал:

– История… Я люблю историю, римлян и все такое. У них были рабы. А давайте-ка сыграем.

– Ой, Фабиан… правда?

– Да. Я буду римлянином. Цезарем, пожалуй.

– Которым из них? – спросила я.

Он ненадолго задумался.

– Цезарем… Тиберием.

– Он был очень жесток к христианам.

– Тебе совсем не обязательно быть христианской рабыней. Я буду Цезарем. Вы – моими рабами, я испытаю вас.

– Я буду твоей царицей, или кто там был у цезарей, – провозгласила Лавиния. – А Друзилла будет нашей рабыней.

– Нет, ты тоже будешь рабыней, – к моему восторгу и разочарованию Лавинии возразил Фабиан. – Я буду давать вам задания… которые покажутся вам невозможными. Это позволит вам проявить себя и покажет, достойны ли вы быть моими рабынями. Я велю вам: «Принесите мне золотые яблоки Гесперид», или что-нибудь в этом роде.

– Но как же мы достанем их? – поинтересовалась я. – Они существуют только в греческих мифах. Мой отец вечно рассказывает о них. Но они – не настоящие.

Лавиния начала терять терпение, поскольку я, незваная гостья, слишком много говорила.

– Я дам вам задания, которые вы должны будете выполнить, или испытаете на себе мой гнев.

– Только если это не означает, что мы должны будем спуститься в подземный мир и привести оттуда людей, которые уже умерли, и всякое такое, – вставила я.

– Этого я от вас не потребую. Задания будут трудными, но выполнимыми.

Он скрестил руки на груди и закрыл глаза, словно погрузившись в глубокие раздумья. А потом заговорил, как оракул, которых иногда упоминал мой отец:

– Лавиния, ты принесешь мне серебряный кубок. Но не любой, а тот, на котором выгравированы листья аканта.

– Я не могу, – тут же откликнулась та. – Он стоит в комнате с привидениями.

Я еще никогда не видела Лавинию такой испуганной, но более всего меня поразило то, что брат полностью подавил в ней тягу к бунту.

Он обернулся ко мне:

– А ты принесешь мне веер из павлиньих перьев. А когда мои рабыни вернутся ко мне, кубок нужно будет наполнить вином, и, пока я буду вкушать его, одна из вас будет обмахивать меня веером из павлиньих перьев.

Задача не показалась мне такой уж невыполнимой. Я ведь помнила, где он находится. Теперь я знала дом куда лучше прежнего и с легкостью могла найти дорогу в апартаменты мисс Люсиль. Я могла тихонько пробраться в комнату, где лежал веер, взять его и отнести Фабиану. Причем постараться проделать это так быстро, чтобы он похвалил меня, пока бедная Лавиния будет набираться смелости перед комнатой с привидениями.

В общем, не теряя времени, я отправилась в путь. Меня охватило ликование. Присутствие Фабиана возбуждало меня, потому что я все время думала о том, как он меня похитил и как я прожила в этом доме целых две недели, словно была членом семьи. Я хотела поразить его быстротой, с которой исполню поручение.

До комнаты я добралась без проблем. Но что, если там окажется индианка? Что я ей скажу? «Можно мне взять ваш веер, пожалуйста? Мы играем в одну игру, и я стала рабыней».

Пожалуй, она улыбнется и скажет: «Ну и ну!» – этим своим мелодичным голоском. Я не сомневалась, что она хоть и удивится, но выкажет мне дружеское расположение. А вот насчет пожилой леди я была не уверена. Но та должна сидеть в соседней комнате, в кресле, с ковриком на коленях, и оплакивать прошлое, которое возвращалось к ней в письмах.

Я осторожно приоткрыла дверь. В ноздри мне ударил резкий запах сандалового дерева. В комнате царила тишина. Прямо передо мною на каминной полке лежал веер.

Привстав на цыпочки, я дотянулась до него, схватила, выбежала из комнаты и со всех ног помчалась к Фабиану.

Он в изумлении уставился на меня.

– Ты уже нашла его? – Он расхохотался. – А я думал, что у тебя ничего не получится. Как ты узнала, где он лежит?

– Я уже видела его прежде. Когда играла в прятки с Лавинией. Я случайно забрела в ту комнату, потому что заблудилась.

– Ты видела мою двоюродную бабку Люсиль?

Я молча кивнула, а он продолжал в упор разглядывать меня.

– Отличная работа, – сказал он. – А теперь, рабыня, можешь обмахивать меня, пока я дожидаюсь своего кубка с вином.

– Ты хочешь, чтобы я тебя обмахивала? Здесь довольно прохладно.

Он покосился на окно, из которого ощутимо тянуло. Капли дождя стекали по оконным стеклам.

– Ты подвергаешь сомнению мои приказы, рабыня? – спросил он.

Поскольку это была всего лишь игра, я ответила:

– Нет, мой господин.

– Тогда делай так, как я велю.

Вскоре после этого вернулась с кубком Лавиния. Она окинула меня убийственным взором, потому что я выполнила свою задачу быстрее. Я вдруг обнаружила, что мне нравится эта игра.

Нам пришлось искать вино и наполнять кубок. Фабиан простерся на диване. Я стояла позади него, размахивая веером из павлиньих перьев. Лавиния опустилась перед братом на колени, протягивая ему кубок.

Впрочем, неприятности не заставили себя долго ждать. Мы услышали топот бегущих ног и громкие голоса. Среди них я узнала и голос Аеши.

В комнату ворвалась мисс Этертон, за которой по пятам следовала мисс Йорк.

Наступила драматическая пауза. В дверях столпились все остальные, большинство я раньше никогда не видела, и все они в упор смотрели на меня. Воспоследовало мгновение мертвой тишины, а потом мисс Йорк бросилась ко мне.

– Что вы наделали? – вскричала она.

Аеша тоже увидела меня и негромко вскрикнула:

– Он у вас! Значит, это вы. Милостивые небеса… это вы.

Я сообразила, что все они имеют в виду веер.

– Как вы могли? – сказала мисс Йорк. Заметив на моем лице недоумение, она продолжала: – Вы взяли веер. Зачем?

– Мы… мы играли, – запинаясь, пробормотала я.

– Играли! – воскликнула мисс Этертон. – Веер… – Голос у нее от едва сдерживаемых чувств дрогнул и сорвался.

– Мне очень жаль… – начала было я.

А потом в комнату вступила леди Гарриет. Она была похожа на богиню мщения, и колени мои подогнулись, отказываясь держать меня.

С дивана наконец соизволил подняться Фабиан.

– Какая суета! – сказал. – Она была моей рабыней. Это я приказал ей принести веер.

Я заметила облегчение на лице мисс Этертон и не смогла удержаться от смеха, пусть и несколько истерического.

Выражение лица леди Гарриет смягчилось.

– Ох, Фабиан! – пробормотала она.

– Но веер… Веер мисс Люсиль… – запричитала Аеша.

– Это я приказал ей, – повторил Фабиан. – У нее не было иного выхода, кроме как повиноваться. Она – моя рабыня.

Теперь засмеялась и леди Гарриет.

– Вижу, вы уже все поняли, Аеша. Отнесите веер обратно мисс Люсиль. С ним ничего плохого не случилось, и покончим с этим. – Она повернулась к Фабиану. – Леди Гудман прислала письмо, в котором приглашает тебя погостить летом у Адриана. Что скажешь?

Фабиан равнодушно передернул плечами.

– Быть может, мы обсудим этот вопрос? Идем со мной, мой дорогой мальчик. Думаю, мы немедленно должны ответить согласием.

Фабиан, окинув презрительным взглядом всю компанию, чрезмерно возбудившуюся из-за такого пустяка, как взятый без спроса веер, удалился вслед за своей матерью.

Я уже решила, что на этом все и закончится. Они были весьма взволнованы, и мне показалось, что веер чем-то очень важен для них, но леди Гарриет и Фабиан свели все едва ли не к шутке.

Аеша ушла, унося с собой веер с таким видом, словно он представлял собой немалую ценность, и обе гувернантки последовали за нею. Мы с Лавинией остались одни.

– Я должна отнести кубок назад, пока они и его не хватились. Удивляюсь, как они его не разглядели, но из-за этого веера поднялась такая суета… Ты пойдешь со мной.

А я продолжала пребывать в растерянности, ведь это я взяла веер, который, очевидно, оказался ценной штукой, коль из-за него поднялся такой переполох. Я спросила себя, а что было бы, не окажись здесь Фабиана, который снял с меня обвинение? Пожалуй, мне на веки вечные запретили бы приходить сюда. И мне бы это очень не понравилось, хотя я никогда не чувствовала себя здесь желанной гостьей. Тем не менее меня тянуло сюда. Меня интересовали все обитатели Дома… даже Лавиния, которая часто бывала груба и никогда – гостеприимна.

Я подумала, что Фабиан выглядел очень благородно, облив их презрением и взяв всю ответственность на себя. Разумеется, к этому его обязывал долг, и в том, что он принял вину на себя, не было ничего героического. Но он повернул все так, словно и не был ни в чем виноват, а они выставили себя на посмешище, устроив такой переполох.

Я смиренно последовала за Лавинией в ту часть дома, где мне еще не доводилось бывать.

– Двоюродная бабка Люсиль живет в западном крыле. А это – восточное, – сказала она мне. – Мы идем в комнату Монахини. Так что будь осторожна. Монахиня не любит чужаков. Мне можно. Я – член семьи.

– И почему же ты тогда боишься идти туда одна?

– Ничего я не боюсь. Я просто подумала, что тебе будет интересно взглянуть на нее. У вас же в том старом доме священника привидения не водятся, верно?

– Да кому они нужны, эти привидения? Какой от них прок?

– В большом доме они есть всегда. Они предупреждают людей.

– Значит, если я Монахине не понравлюсь, ты пойдешь туда одна.

– Нет-нет. Ты должна пойти со мной.

– Предположим, я не пойду…

– Тогда я больше не разрешу тебе прийти сюда снова.

– Ты думаешь, я расстроюсь? Вы не очень-то милы… все вы.

– Да как ты смеешь! Ты – всего лишь дочь приходского священника, и мы вас содержим.

Я боялась, что в этом что-то есть. Не исключено, что леди Гарриет попросту выживет нас отсюда, если я вызову ее неудовольствие. Я поняла, чего добивается Лавиния. Она хотела, чтобы я составила ей компанию, потому что боялась идти в комнату Монахини одна.

Мы зашагали по коридору. Она обернулась и взяла меня за руку.

– Идем, – прошептала она. – Тут недалеко.

Она отворила дверь. Мы оказались в небольшой комнате, очень похожей на монашескую келью. Стены ее были голыми, а над узкой кроватью висело распятие. Еще из мебели наличествовали только стол и стул. В комнате царила атмосфера строгой аскетичности.

Лавиния поставила кубок на стол и чуть ли не бегом выскочила из комнаты. Я следовала за нею по пятам. Мы промчались по коридорам, а потом она обернулась и с удовлетворением уставилась на меня. К ней уже вернулись ее природная самоуверенность и присутствие духа. Она привела меня обратно в комнату, где совсем недавно на диване возлежал Фабиан, а я обмахивала его веером из павлиньих перьев.

– Видишь, – сказала Лавиния, – у нашей семьи – долгая и славная история. Мы пришли сюда вместе с Вильгельмом Завоевателем. А твои родственники, полагаю, были простыми смердами.

– Нет, мы ими не были.

– Нет, были. В общем, Монахиня была одной из наших предшественниц. Она влюбилась в неподходящего мужчину… Кажется, он был викарием или приходским священником. Люди такого сорта не входят в такие семьи, как наша, через брачный союз.

– Зато они наверняка были куда образованнее вас.

– Нам ни к чему волноваться насчет образования. Об этом беспокоятся только такие, как ты. Мисс Этертон говорит, что ты знаешь больше меня, хоть ты и на год младше. Но мне нет до этого дела. Потому что мне образование не нужно.

– Образование – величайшее благо, которого можно добиться, – заявила я, цитируя своего отца. – Расскажи мне еще о Монахине.

– Он был настолько ниже ее, что она никак не могла выйти за него замуж. Ее отец запретил ей даже думать об этом, и она ушла в монастырь. Но она не могла жить без него и потому убежала оттуда и пришла к нему. Ее брат отправился за ними в погоню и убил ее возлюбленного. Ее же привезли домой и поместили в ту комнату, которая так похожа на келью. С тех пор в ней ничего не меняли. Она выпила яд из кубка, а теперь приходит в свою комнату и ищет в ней кого-то.

– И ты веришь в это?

– Разумеется, верю.

– Наверное, тебе было очень страшно, когда ты ходила туда за кубком.

– Ничего не поделаешь, если хочешь играть с Фабианом. Я подумала, что раз это он послал меня туда, то призрак не сделает мне ничего дурного.

– Похоже, ты считаешь своего брата кем-то вроде бога.

– Так оно и есть, – ответила она.

Очевидно, в семье его и впрямь полагали богом.

Когда мы возвращались домой, мисс Йорк сказала:

– Подумать только, сколько шума из-за какого-то веера. Пожалуй, если бы не мистер Фабиан, разразился бы настоящий скандал.

* * *

Дом все сильнее манил меня к себе. Я часто думала о монахине, которая выпила яд из кубка и покончила с собой из-за любви. Я даже поговорила об этом с мисс Йорк, которая узнала от мисс Этертон, что мисс Люсиль слегла, обнаружив, что ее веер из павлиньих перьев пропал.

– Ничего удивительного, – сказала она, – что из-за него поднялся такой шум. Мистер Фабиан не должен был приказывать вам украсть его. Вам-то откуда было знать? Чистое озорство, вот как я это называю.

– Но почему этот веер так важен для них?

– Там что-то связано с павлиньими перьями. Я слышала, что они приносят несчастье.

Мне стало интересно, имеет ли эта теория какое-либо отношение к греческой мифологии, если да, то отец наверняка что-то должен знать об этом. Я решила рискнуть нарваться на очередную лекцию и все-таки расспросить его поподробнее.

– Отец, – начала я, – у мисс Люсиль из Дома есть веер, сделанный из перьев павлина. Он какой-то очень необычный. Не знаешь ли ты, почему перьям павлина придают такую важность?

– Видишь ли, Гера поместила глаза Аргуса в хвост павлина. Но ты, конечно, знаешь эту легенду.

Конечно же, я не знала и попросила отца рассказать ее мне.

Оказалось, что это очередная история о любовных похождениях Зевса. На сей раз он ухлестывал за дочерью царя Аргоса, а его жена Гера узнала об этом.

– Ей не следовало удивляться, – заметила я. – Он вечно ухаживал за теми, за кем не следует ухаживать.

– Это правда. Он превратил прекрасную Ио в белую корову.

– Надо же. Обычно он превращался сам.

– В этом случае все было наоборот. Гера оказалась очень ревнивой.