Текст книги "Индийский веер"

Я во все глаза уставилась на него. Нет, отнюдь не мысль о школе страшила меня. Я могла думать только о предстоящей разлуке с Полли.

– С тобой поедет Лавиния. Леди Гарриет одобрила выбор школы, так что вы станете учиться вместе.

И тогда я поняла все. Леди Гарриет решила, что Лавиния должна уехать. Следовало немедленно положить конец ее губительному роману с Джошем. И отъезд становился единственным возможным решением – а я должна была сопровождать ее. Леди Гарриет по-прежнему безраздельно властвовала над нашими жизнями.

Тем не менее я осмелилась возразить:

– Я не хочу уезжать в школу, отец. Я уверена, что мисс Йорк – замечательная учительница, и я вполне могу продолжить обучение под ее руководством.

– Таково было желание твоей матери, – с грустью ответил он.

А я подумала: «Но главное, что того же хочет и леди Гарриет!» – после чего прямиком направилась к Полли. Обхватив ее руками за шею, я прильнула к ее груди.

– Полли, я не могу оставить тебя.

– Лучше скажи, что опять стряслось.

– Я еду в школу. Вместе с Лавинией.

– Так-так. Понятно. Это все из-за милой выходки нашей маленькой мадам, верно? Не думаю, что школа заставит ее остепениться. А ты, значит, уезжаешь учиться…

– Я никуда не поеду, Полли.

– Не исключено, что школа пойдет тебе на пользу.

– А как же ты?

– Что ж, я всегда знала, что когда-нибудь этот день настанет. Это было неизбежно. Я перееду к Эфф. Она вечно требует, чтобы я приехала. Так что тебе не о чем беспокоиться, хорошая моя. Ты и я… мы ведь навсегда останемся друзьями. Ты будешь знать, где живу я, а я буду знать, где находишься ты. Так что не расстраивайся понапрасну. Вот увидишь, в школе тебе понравится, а когда ты будешь приезжать домой на каникулы, то сможешь погостить и у меня с Эфф. Сестра будет очень горда тобой. Так что старайся во всем видеть светлую сторону. Жизнь продолжается, знаешь ли. Она не стоит на месте, и ты не можешь вечно оставаться ребенком старушки Полли.

Настроение у меня немедленно улучшилось.

Мисс Йорк приняла известия с философским смирением. По ее словам, чего-то подобного она и ожидала. Мой отец всегда говорил ей, что когда-нибудь мне придется уехать на учебу в школу. Она найдет себе другое место, и пастор разрешил ей оставаться в нашем доме до тех пор, пока этого не случится. Да и леди Гарриет обещала помочь ей с поиском работы, так что можно было считать, что она уже устроена.

Только спустя неделю после разоблачения Лавинии я вновь увидела ее.

Она буквально кипела негодованием и походила на разъяренную тигрицу, а не на избалованную кошечку. Глаза у нее припухли и слегка покраснели, и я поняла, что она плакала.

– Какой переполох! – сказала она. – А все из-за этой дуры Холли.

– Холли ничем не хуже тебя. Джош выставил на посмешище вас обеих.

– Не смей говорить так обо мне, Друзилла Делани.

– Я буду говорить так, как хочу. Ты – самая настоящая дура, раз сделала то, что сделала, да еще с грумом.

– Ты ничего не понимаешь.

– Зато понимают все остальные и поэтому отправляют тебя с глаз долой.

– Тебя тоже.

– Только потому, что едешь ты. Я должна быть рядом с тобой.

Она презрительно фыркнула:

– Ты мне не нужна.

– Отец мог с легкостью отправить меня в другую школу.

– Моя мать этого бы не допустила.

– Знаешь, а ведь мы – не рабы твоей матери. Мы обладаем свободой поступать так, как хотим. И, если ты и дальше станешь мне перечить на каждом шагу, я попрошу отца отправить меня одну, без тебя.

Мои слова явно заставили Лавинию встревожиться.

– Со мной обращаются, как с несмышленышем, – пожаловалась она.

– Джош – нет.

Она засмеялась и выдала:

– Он негодяй.

– Все так говорят.

– Да… но все равно это было восхитительно.

– Тебе следует вести себя осторожнее.

– Я и была осторожна, пока эта женщина не пришла и не обнаружила нас в летнем домике.

Я поспешно отвернулась. Интересно, что бы она сказала, если бы узнала, кто стал причиной ее разоблачения?

– Он сказал, что я – самая красивая девушка из всех, кого он когда-либо видел.

– Думаю, все они так говорят. Они уверены, что такие речи помогут им быстрее получить то, чего они добиваются.

– Неправда. Хотя что ты можешь знать об этом?

– Я слышала…

– Замолчи! – выкрикнула Лавиния, и я поняла, что она вот-вот разрыдается.

Мы заключили с нею нечто вроде перемирия. Мы обе отправлялись в чужое и незнакомое место, будучи единственными знакомыми друг для друга. И обе были рады тому, что едем туда не в одиночестве.

А еще мы много говорили о школе.

* * *

В пансионе Меридиан Хаус мы провели два года. Я освоилась там быстро и без особого труда. Меня сразу же отметили как способную и прилежную ученицу, и в качестве таковой я привлекла внимание учителей. Лавиния же попала в разряд отстающих, не проявляя, впрочем, ни малейшего желания изменить этот статус. Более того, она вела себя самоуверенно и вызывающе, чем тоже не снискала особой любви, а ее высокое происхождение – что она поначалу подчеркивала на каждом шагу – стало очередным раздражителем, а не достоинством. Она неизменно ожидала, что окружающие будут потакать ей во всем, и ей даже в голову не приходило считаться с желаниями других.

Неподалеку находилась школа для мальчиков, и мы иногда видели, как они играют на пустыре рядом. Это приводило к некоторому волнению в рядах девочек, особенно по воскресеньям, когда мы ходили в деревенскую церковь на утреннюю службу и мальчики занимали скамьи напротив. Разумеется, Лавиния приковывала к себе их восторженные взгляды. Записочки тайком передавались через проход, и воскресное утро для некоторых девочек становилось самым желанным временем недели, причем по причине, узнать которую отнюдь не доставило бы удовольствия ни викарию, ни нашей грозной директрисе, мисс Джентиан.

На втором году нашего обучения в пансионе Меридиан Хаус Лавинию постигла вторая катастрофа, причем природа ее неизбежно оказалась схожа с первой.

Бо́льшую часть времени она попросту игнорировала мое присутствие, вспоминая обо мне только тогда, когда ей требовалась помощь с домашним заданием. У нее появился собственный круг подражательниц, которых все остальные называли «скороспелками». Они полагали себя взрослыми и искушенными особами, дерзкими и умудренными жизненным опытом. Лавиния стала признанной королевой этой стайки, поскольку, пока многие из них могли лишь в теории рассуждать о вопросах, близких их сердцу, она обладала уже неоспоримыми практическими познаниями в этой области.

Когда она бывала особенно зла на меня, то могла тоном, исполненным высочайшего презрения, бросить мне в лицо: «Ты, девственница!»

Мне часто приходила в голову мысль о том, что если бы сама Лавиния принадлежала к членам этой презираемой ею «секты», то я могла бы благополучно оставаться дома, делая уроки с мисс Йорк или прибегая к помощи дорогой моему сердцу Полли в случае возникновения очередного кризиса.

Полли старательно писала мне длинные письма, но они явно давались ей нелегко. Она научилась писать после того, как Том ушел в море, чтобы поддерживать с ним связь. Она делала много ошибок, но тепло ее чувств согревало и утешало меня.

В то время я часто вспоминала ее и Эфф, а летом на каникулах собралась и съездила к ним. Я провела у них в гостях целую неделю, наслаждаясь общением с Полли. Они с Эфф справлялись вполне успешно. Обе обладали недурной деловой хваткой. Полли вскоре оказалась на дружеской ноге со всеми пансионерами, а Эфф являла собой живое воплощение достоинства, что требовалось для поддержания порядка.

– Мы стали тем, что отец назвал бы хорошей командой, – призналась мне однажды Эфф. Она выглядела по-особенному довольной, потому что «Номер 32 Нижний» (так она называла жильцов нижнего этажа в недавно приобретенном ею доме) привезли с собой малыша. Те были вне себя от радости, ведь в их распоряжении для прогулок с коляской оказался целый сад, что само по себе являлось чрезвычайно удачной сделкой. Эфф и Полли, в свою очередь, могли заглянуть к ним в любое время, чтобы поворковать с ребенком.

Это было чудесное время, когда Полли слушала мои новости о школе, а я узнавала всю подноготную жильцов, начиная с верхнего этажа и заканчивая цокольным.

Например, «Верхний этаж» оставил включенной воду, а «Первый» никак не могла правильно вымыть лестницу; «Нижний 32» тоже не принадлежали к сливкам общества, но им многое прощалось в силу того, что они привезли с собой ребеночка.

– Он чудный малыш. Видела бы ты, как он улыбается, когда я склоняюсь над ним.

Из этих слов я заключила, что, как и в случае с семейством Брэнли, наличие ребенка компенсировало недостатки родителей.

Во время прогулки «на запад», разглядывая вместе с Полли витрины больших магазинов, прохаживаясь по рынку в субботний вечер, когда там зажгли факелы и на лицах торговцев заиграли багряные отблески, глядя на груды розовых яблок на лотках, слушая выкрики «Селедка! Устрицы! Мидии!», проходя мимо пожилого шарлатана, клятвенно уверявшего, будто его снадобье излечивает от облысения, ревматических болей и прочих недугов, коим подвержено человеческое тело, – я радовалась новым ощущения и впечатлениям, как ребенок.

Полли вела себя так, словно я – самый главный человек в ее жизни, и мне было приятно сознавать, что, даже расставаясь с нею, я не теряла ее навсегда.

Она любила слушать рассказы о моей жизни. Я жаловалась ей на мисс Джентиан, нашего абсолютного монарха.

– Настоящая стерва, – посмеивалась она, а когда я начала передразнивать нашу Мадемуазель, учительницу французского, она и вовсе покатилась со смеху, приговаривая: – Ох уж эти иностранцы. С ними не соскучишься. Полагаю, вы вволю потешаетесь над нею.

В рассказах это выглядело невероятно забавно – куда смешнее, чем было на самом деле.

Когда я уже уезжала, Эфф сказала мне на прощание:

– Имей в виду, мы всегда ждем тебя.

– Думай об этом месте как о своем доме, – заявила Полли. – Вот что тебе скажу: там, где я, там всегда твой дом.

Каким утешением стали для меня ее слова! Я всегда буду помнить их.

Во время последнего семестра нашей учебы в Меридиан Хаус Лавинию и еще двух девочек поймали на том, что они возвращались в спальни поздно вечером. Они подкупили одну из служанок, чтобы та тайком впустила их, и были застигнуты в процессе воспитательницей, которая, страдая зубной болью, сошла вниз, в медицинский кабинет, чтобы взять болеутоляющее. Ее появление в холле совпало с тайным открыванием двери, и беглянки были пойманы, что называется, на горячем.

Воспоследовала ужасная сцена. Лавиния тихонько прокралась в спальню, которую делила со мной и еще одной девочкой. Мы, разумеется, были посвящены в ее тайну, поскольку это случалось уже не в первый раз.

Лавиния была сама не своя.

– Грядут большие неприятности, – сообщила она. – Эта грымза мисс Спенс. Она застукала нас, когда мы уже возвращались.

– Анни впустила тебя? – спросила я. Анни была той самой служанкой.

Лавиния кивнула.

– Ей наверняка откажут от места, – предположила я.

– Скорее всего, – беззаботно отозвалась Лавиния. – Ну а завтра нам достанется на орехи. Увидишь, что тут начнется, когда обо всем узнает старая немка.

– Вам не следовало впутывать в это дело Анни.

– А как бы, по-твоему, мы вернулись обратно?

– Не надо было использовать ее.

– Не говори глупостей, – оборвала меня Лавиния, но было видно, что она встревожена.

И на то у нее имелись веские причины. Последствия оказались весьма серьезными. Бедную Анни немедля выставили за порог. Мисс Джентиан распорядилась привести к ней провинившихся девочек и, по словам Лавинии, принялась разглагольствовать о том, как ей стыдно, что девочки из ее школы ведут себя, как уличные шлюхи. В конце концов им разрешили вернуться в свои спальни с предупреждением, что это еще не конец.

Семестр уже подходил к концу, и за день до нашего возвращения леди Гарриет получила письмо, в котором говорилось, что мисс Джентиан полагает, что Лавинии будет лучше в другой школе; она сожалеет, но мисс Фрамлинг не найдется места в Меридиан Хаус в следующем семестре. И в обозримом будущем.

Леди Гарриет пришла в ярость оттого, что в какой-то школе посмели отказать ее дочери. Так просто она этого не оставит. Леди Гарриет и мисс Джентиан походили на двух командующих армиями, готовящихся к сражению. Леди Гарриет начала с ответа мисс Джентиан, мол, ее письмо было несколько поспешным и опрометчивым. Она, леди Гарриет, располагает некоторым влиянием и потому желает, чтобы ее дочь осталась в Меридиан Хаус по крайней мере еще на год. Мисс Джентиан ответила, что она, дескать, по-прежнему уверена, что Лавинии будет лучше в другой школе, причем письмо было выдержано в тоне, предполагавшем, что и сама она будет только рада подобному исходу.

Леди Гарриет предложила мисс Джентиан нанести ей визит, дабы они могли обсудить сей прискорбный инцидент в спокойной и дружественной атмосфере. Мисс Джентиан заявила, что чрезвычайно занята, но если леди Гарриет выразит желание приехать к ней, то это можно будет устроить. Однако же ей представляется целесообразным указать, что она тщательно обдумала все случившееся и пришла к выводу, что Лавиния не подходит школе Меридиан Хаус и вопрос этот можно считать закрытым.

Леди Гарриет явилась к нам домой, чтобы взглянуть на табель, который мисс Джентиан вручила мне.

«Друзилла хорошо поработала. Ее математика оставляет желать лучшего, но она все равно делает успехи в этом направлении. И вообще, достигнутый ею прогресс впечатляет». Было очевидно, что эдикт об исключении меня не касается. Мне нравилось в школе. Мне были интересны все предметы, а соперничество, которого я была лишена дома, лишь разжигало во мне желание добиться еще бо́льших успехов. Да, спортивные забавы не слишком занимали меня, но то же самое можно было сказать и о мисс Джентиан. Мне казалось, будто я читала в ее глазах одобрение, когда взгляд ее задерживался на мне. Более того, это ведь не меня поймали на тайных встречах с мальчиками из соседней школы. И леди Гарриет более обыкновенного озаботилась тем, что я делаю успехи в своей ученой карьере.

Она пошла на беспрецедентный шаг и отправилась с визитом к мисс Джентиан, но потерпела поражение и вернулась ни с чем. Думаю, что ее поставили в известность об эскападах дочери и она почувствовала себя опустошенной. Подтвердились ее опасения по поводу того, что дочь превращается в нимфоманку. Если бы можно было испытывать жалость к столь высокородной особе, то я непременно пожалела бы ее.

Однако она недолго колебалась перед тем, как сменить тактику. Она послала за моим отцом. Я не присутствовала при разговоре, но узнала о нем чуть позже.

Моему отцу она заявила, что девочкам нужен пансион благородных девиц. Она навела справки у своих друзей, и ей посоветовали таковой во Франции. Герцогиня Ментовер отправила туда свою дочь, и, зная герцогиню, можно быть уверенным в том, что она ни за что не сделала бы этого, если бы тамошний пансион не удовлетворял самым высоким стандартам.

Школа Меридиан Хаус оказалась плохим выбором, а ее директриса мисс Джентиан – чересчур властолюбивой особой. А девочкам, если они хотят преуспеть в жизни, необходимы навыки правильного поведения в обществе.

Мой отец слабо запротестовал, мол, он и его покойная жена намеревались всего лишь дать дочери хорошее образование, и он полагал, что я и получала его в Меридиан Хаус. Мои отметки гласили, что я преуспела в этом нелегком деле, и мисс Джентиан сочла возможным лично написать ему.

– Глупая женщина! – отрезала леди Гарриет. – Она всеми силами стремится удержать одну из девочек, которых я направила к ней.

– Я подумал, что если Друзилла проведет там еще два года…

– Вы подумали неправильно, пастор. Девочкам нужен хороший пансион благородных девиц. Они должны отправиться во Францию, в тот, который рекомендован герцогиней.

– Боюсь, это будет мне не по средствам, леди Гарриет.

– Вздор. Я сама доплачу разницу. Я хочу, чтобы Друзилла оставалась с Лавинией. Они ведь дружат уже много лет. И обе наверняка будут рады поехать вместе.

После долгих размышлений и колебаний отец все-таки сдался. Мою мать волновало исключительно образование. Ей и в голову не приходило всерьез рассматривать такое понятие, как «лоск». Но эрудиция – одно, а навыки поведения в обществе – совсем другое. Скорее всего, Лавинию ожидает сезон в Лондоне, по окончании которого она и обретет необходимый лоск; после чего ее представят при дворе. Мне, естественно, подобное будущее не грозило.

Теперь-то я понимаю, что отец старался подготовить меня к тому, что после его смерти я должна буду сама позаботиться о себе. Денег мне достанется немного – очень немного, – как раз столько, чтобы вести крайне скромный образ жизни. Я спросила себя, а отдает ли он себе отчет в том, что я – далеко не красавица и рискую никогда не выйти замуж? Леди Гарриет наверняка заверила отца в том, что, хотя мои обстоятельства весьма сильно отличались от обстоятельств Лавинии, мне будет легче «вступить в мир», обретя внешний лоск, который могла дать только одна из школ, куда она и предлагала отправить меня; и, поскольку она изъявила готовность доплатить разницу за мое обучение, в конце концов было решено, что я составлю компанию Лавинии.

Выбранным для нас заведением стало Шато Ламезон, и уже одно его название приводило меня в восторг; несмотря на то что отныне я была в долгу перед леди Гарриет, перспектива оказаться там приятно будоражила меня.

Джоша поспешно убрали от греха подальше. Он уехал, как сообщила мне с гримасой недовольства Лавиния, чтобы помогать на конюшне одного из друзей леди Гарриет. Но мы с Лавинией могли говорить только о будущем, которое ожидало нас в пансионе. Впервые в жизни мы обе ехали за границу.

– Он совсем не похож на обычную школу, – пояснила она. – Это заведение – для людей, которые будут выходить в свет. Там не будет этих дурацких уроков и прочей ерунды.

– Да, знаю. Нас будут обучать хорошим манерам.

– Готовить к жизни в обществе. Но тебя это не касается, разумеется. Там соберутся сплошь одни аристократки.

– Пожалуй, лучше мне было остаться в Меридиан Хаус.

Мне достаточно было лишь намекнуть, что я могу и не поехать вместе с Лавинией, как она тут же принялась задабривать меня. Теперь я знала, как следует вести себя с нею, и читала все ее замыслы легко, как в открытой книге, так что одержать над нею верх было нетрудно. Последнее, чего я хотела, – лишиться возможности насладиться этим замечательным приключением. И перспектива оказаться в Шато Ламезон приводила меня в восхищение ничуть не меньше Лавинии.

Перед отъездом я на несколько дней отправилась в гости к Полли. Мы хорошенько посмеялись над будущим лоском, который я должна была обрести. Эфф решила, что это «очень мило» с моей стороны, и рассказывала всем и каждому, что я гощу у них перед отъездом в пансион благородных девиц. Ей в особенности нравилось обсуждать мое будущее с «Номером 23 Второго Этажа», которая «слишком много о себе воображала», поясняя, что «знавала и лучшие дни».

Летние каникулы подходили к концу, и в сентябре мы уезжали. За день до отъезда меня призвала к себе леди Гарриет. Она приняла меня в гостиной, сидя в кресле с высокой спинкой, настолько похожем на трон, что я почла за лучшее приветствовать ее реверансом.

Я неуверенно застыла на пороге.

– Входи же, Друзилла, – сказала она. – Присаживайся.

Она изящным жестом указала мне на стул, и я села. Леди Гарриет продолжала:

– Уже совсем скоро ты покинешь нас и отправишься в Шато Ламезон. Это один из лучших пансионов благородных девиц в Европе. Я тщательно выбирала его. И тебе очень повезло. Надеюсь, ты отдаешь себе в этом отчет.

Теперь, когда я повзрослела, божественная суть леди Гарриет несколько поблекла в моих глазах. Я видела перед собой женщину, которая создала ощущение власти, и люди приняли это и смирились, потому что того хотела она. Чувства, которые я испытывала к ней, уже никогда не будут прежними, такими, какими они были до битвы с мисс Джентиан. Директриса Меридиан Хаус со всей наглядностью продемонстрировала, что леди Гарриет – вовсе не такая всемогущая особа, какой она себя представляла. Мисс Джентиан одержала победу в войне между ними. Это было похоже на столкновение Наполеона с Веллингтоном, и я поняла, что леди Гарриет отнюдь не является непобедимой.

– Знаете, леди Гарриет, я была очень счастлива в Меридиан Хаус, и мисс Джентиан полагает, что я могу добиться больших успехов в ее школе. Так что я предпочла бы остаться.

Леди Гарриет была ошеломлена и не сумела скрыть своих чувств.

– Что за вздор, дитя мое. Это был неверный выбор.

Я выразительно приподняла брови. Что это, признание своих ошибок? Ведь школу Меридиан Хаус выбрала для нас сама леди Гарриет. Но она быстро взяла себя в руки и беззаботно рассмеялась:

– Мое дорогое дитя, ты будешь чрезвычайно благодарна мне за то, что тебе представился шанс отправиться в Ламезон. Эта женщина, мисс Джентиан, и понятия не имеет о том, какие требования предъявляет к нам общество. Ее величайшее устремление состоит в том, чтобы напичкать головы своих учениц всякой ерундой, которая не пригодится им после окончания учебы. – Она сделала небрежный жест, словно отметая мисс Джентиан как нечто недостойное упоминания. – Вы с Лавинией окажетесь далеко от дома. Ты – разумная девочка и… э-э… – Она не произнесла вслух «далеко не красавица», хотя явно имела в виду именно это. – Я хочу, чтобы ты, моя дорогая, приглядывала за Лавинией.

– Боюсь, леди Гарриет, что она просто не желает меня слушать.

– А вот здесь ты ошибаешься. Она о тебе очень высокого мнения. – Леди Гарриет помолчала и добавила: – Как и я, кстати. Лавиния, как тебе известно, очень красива. Поэтому, а еще из-за высокого происхождения, ее окружает толпа поклонников. В то же время она… несколько порывиста. И я полагаюсь на тебя, моя дорогая, в том, – она одарила меня слабой улыбкой, – что ты станешь приглядывать за нею. – Она негромко рассмеялась. – Твой отец весьма доволен тем, что тебе выпала столь редкая возможность, и я знаю, что и ты чрезвычайно благодарна мне. Девушкам нужен лоск.

Я вдруг почувствовала, что смеюсь в душе. Пожалуй, стоит запомнить каждое слово этого разговора, чтобы поточнее передать его Полли, когда мы встретимся. Я представила, как передразниваю леди Гарриет. А Полли я скажу, что от меня, видимо, требовалось ощутить себя столом во Фрамлинг-Холле, за которым восседал сам Кромвель, после того как стол натерли воском и скипидаром.

Оказывается, я многое узнала о леди Гарриет, и меня охватило чувство торжества. Она испытывала неловкость из-за своей дочери, и признаваться маленькой некрасивой дочурке местного священника в том, что та далеко не безупречна, было для нее унизительно. Полли говорила, что и Лавинии, и Фабиану Фрамлингам придется дорого заплатить за то, что в детстве обоих баловали безмерно; жизнь быстро выбьет из них эту дурь насчет «богоизбранности». «Кто они такие без своих титулов и замашек? – вопрошала она. – Точно такие же, как и все мы. Так нельзя воспитывать детей. Да, они нуждаются в любви, но время от времени их надо осаживать. И ласка им тоже требуется… ласка, но не слепое обожание».

Бедная леди Гарриет, столь остро осознающая свое превосходство и совершающая столь трагические ошибки в отношении собственных отпрысков!

– Ты поймешь, что время, проведенное в Шато Ламезон, станет тебе большим подспорьем в дальнейшем. Твой отец понимает это и потому с радостью готов принять мое предложение. Я же хочу, чтобы ты приглядывала за Лавинией. Она… чересчур отзывчива и добросердечна и оттого склонна заводить неподходящих друзей. А ты более осмотрительна и серьезна. В твоем положении это вполне естественно. Просто будь ей хорошей подругой. Ну вот, теперь ты можешь идти.

Я поспешила оставить леди Гарриет и присоединилась к Лавинии.

– Чего от тебя хотела мама? – пожелала узнать та.

– Она сказала мне, что ты очень отзывчива и добросердечна, а еще склонна заводить неподходящих друзей.

Лавиния поморщилась:

– Только не говори мне, что она просила тебя стать моей нянькой. Что за вздор!

И я согласилась с нею.

* * *

Мы покинули Англию вместе с еще четырьмя девочками, которые тоже направлялись в Шато Ламезон, под опекой мисс Эллмор, одной из тамошних воспитательниц.

Мисс Эллмор оказалась дамой средних лет, благовоспитанной и утонченной, к тому же дочерью профессора. Когда молодость прошла, она вдруг обнаружила, что осталась без средств к существованию, и была вынуждена начать самостоятельно зарабатывать себе на жизнь. Ее взяли на работу в Шато, но, как я выяснила впоследствии, не из-за академических знаний, а из-за того, что она была леди.

Особой она была унылой и склонной к меланхолии, и непростая задача приглядывать сразу за шестью девочками-подростками повергала ее в ужас.

А для нас поездка стала восхитительным приключением. Мы собрались вместе в Дувре, в порт которого нас с Лавинией отвезли кучер из Фрамлинга и старший грум. Там мы и были благополучно вверены попечению мисс Эллмор.

В гостинице «Пакетбот» мисс Эллмор представила нас остальным членам нашей группы. Это были Эльфрида Дазенби, Джулия Симонс, Мелани Саммерс и Джанин Феллоуз.

Меня сразу же заинтересовала Джанин Феллоуз, потому что она резко отличалась от остальной троицы. Эльфрида, Джулия и Мелани напоминали мне многих девочек, с которыми я познакомилась в Меридиан Хаус, – милые и обыкновенные, со своими характерными особенностями, разумеется, но в целом похожие друг на друга, как горошины из стручка. А вот Джанин отличалась от них, как небо от земли, чего я не могла не заметить с самого начала.

Она была невысокой и очень стройной, с рыжеватыми волосами и легкими, песочного цвета, ресницами; ее молочно-белую кожу усеивали слабые веснушки. Я решила, что мне придется выждать некоторое время, чтобы понять – нравится мне Джанин или нет.

С самого начала стало понятно, что Лавиния очаровала их своей красотой. Они буквально не сводили с нее глаз. Я уже успела заметить, что большинство людей оборачивались и смотрели ей вслед… особенно мужчины. Лавиния и сама прекрасно знала об этом, но подобные знаки внимания неизменно приводили ее в приподнятое расположение духа.

Мы пересекли Ла-Манш. Но сначала мисс Эллмор уведомила нас о том, что мы должны делать, а чего нет.

– Девочки, мы должны держаться вместе. Если кто-нибудь потеряется, это станет катастрофой.

Переправа прошла гладко, и охватившее меня радостное волнение лишь усилилось, когда на горизонте показался берег Франции.

Путешествие через всю Францию было долгим, и к тому времени, как мы добрались до Шато Ламезон, я уже хорошо узнала своих попутчиц… за исключением Джанин.

Шато Ламезон располагался в самом центре Дордони. Оставив позади вокзал, мы поехали по казавшейся бесконечной красивой сельской местности с ее лесами, полями и мелкими речушками.

А потом мы увидели замок. Нет, château. Мне даже не верилось, что мы будем жить в таком месте. Он выглядел весьма впечатляюще и романтично, окруженный лесом и холмами с крутыми склонами, с которых срывались небольшие водопады. Огромный château, выстроенный из дикого камня, выглядел старинным и внушительным, с башнями в виде перечниц с обеих сторон от входа и толстыми каменными бастионами.

От удивления и восторга у меня перехватило дыхание. Мне казалось, будто мы разом перенеслись в прошлое. Мисс Эллмор явно испытывала удовольствие при виде охватившего меня благоговения, и, когда мы проехали под аркой и оказались во внутреннем дворе, она сказала:

– Вот уже несколько веков замок принадлежит семье Мадам. Они многого лишились во времена революции, но этот замок уцелел, и она решила превратить его в школу для юных леди.

Мы покинули экипаж, и нас сразу провели в огромную залу, где на церемонию начала семестра собралось несколько десятков девочек. Многие из них хорошо знали друг друга. Здесь же присутствовали и несколько дам среднего возраста, очень похожих на мисс Эллмор. Они выглядели растерянными, будто оттого, что им пришлось спуститься с небес в реальный мир.

Мадемуазель Дюбро показала нам наши комнаты. В каждой из них размещалось четыре пансионерки. В качестве соседок нам с Лавинией досталась француженка по имени Франсуаза и немка, которую звали Герда.

Мисс Эллмор сказала:

– Вы двое остаетесь вместе, поскольку вы подруги, но Мадам любит «сталкивать национальности». Это прекрасный способ улучшить ваше владение иностранными языками.

Франсуазе на вид было лет семнадцать, и она была очень красива. Я заметила, как Лавиния с некоторой опаской разглядывает ее, впрочем, опаска тут же сменилась самодовольством. Да, француженка была мила, но она не могла затмить буйную золотисто-рыжую красоту Лавинии. Что до немки Герды, то она выглядела толстушкой и не подавала надежд когда-либо превратиться в красавицу.

«Две красавицы, две дурнушки», – сказала я себе и снова подумала о том, как стану рассказывать об этом Полли. Мы распаковали свои вещи и выбрали себе кровати. Франсуаза была не новичком в château и немного рассказала нам о здешних порядках.

– Мадам, – сказала она, – очень энергичная леди. Правила… их так много… Впрочем, вы все увидите сами. Но мы ведь еще и повеселимся, верно? Вы меня понимаете?

Я все поняла и перевела ее слова Лавинии.

– Что за веселье? – пожелала узнать та.

Франсуаза воздела глаза к потолку:

– Ой… всякое. В городе. Он неподалеку. Мы пьем кофе в кафе. Это вкусно.

Глаза Лавинии сверкнули, а немка на ломаном французском осведомилась о здешней еде. Франсуаза скривилась, и я решила, что ее гримаска – не лучший комплимент для здешнего шеф-повара. Герда тоже выглядела разочарованной, и я догадалась, чем объясняется ее полнота.

Я быстро поняла, что жизнь в замке будет какой угодно, только не скучной. Для меня уже просто находиться в подобном окружении было захватывающим приключением. Замок уходил корнями еще в четырнадцатый век, сохранив многие свои старинные черты. В нем были башенки для стрелков и винтовые лестницы, уводящие в темные коридоры. Зала явно раньше была центром жизни в château, и, хотя в ней располагался огромный камин, присмотревшись, можно было заметить, где ранее размещался старинный очаг с широким дымоходом, через который уходил дым, – прямо по центру. Здесь имелась даже своя подземная темница, из которой, как говорили, в определенные дни доносились голоса призраков, приговоренных к забвению. Но более всего меня привлекали люди.

Мадам дю Кло правила château, как какая-нибудь средневековая королева. С первого взгляда я распознала в ней одну из тех властных женщин, подобных леди Гарриет или мисс Джентиан. Все называли ее просто Мадам, она не отличалась высоким ростом, но производила впечатление несомненного величия. Неизменно одетая в черное – я никогда не видела ее в платье другого цвета, – она буквально искрилась агатами, висевшими у нее в ушах и вздымавшимися и опадавшими на ее выдающейся груди в такт дыханию. У нее были маленькие кисти и ступни, она не ходила, а выступала, и пышные юбки издавали мягкий шелест при каждом движении. Ее маленькие глазки беспрестанно перебегали с одного предмета на другой, и, как мы очень скоро обнаружили, мало что могло укрыться от них. Темные волосы ее были по обыкновению уложены в безупречную высокую прическу; она была обладательницей длинного аристократического носа, и в ней прослеживалось чрезвычайное сходство с многочисленными портретами, развешанными в различных частях château. Вне всякого сомнения, все изображенные на них лица были членами знатного семейства дю Кло, одна из ветвей которого сумела пережить Революцию. Дед Мадам, как мы вскоре выяснили, был близким другом короля Людовика XVI и Марии-Антуанетты. Во время беспорядков они потеряли все свои владения, за исключением château, но кое-кто из них все-таки умудрился сохранить голову на плечах. Мадам решила превратить свой замок в эксклюзивный пансион благородных девиц, оказав тем самым величайшее благодеяние тем, кому посчастливилось получить доступ в ее заведение, и при этом настолько поправив свое пошатнувшееся благосостояние, что вполне безбедно жила среди остатков былой славы и роскоши.