Текст книги "Индийский веер"

– И почему я не удивлена… с таким-то мужем. Но она могла бы привыкнуть к его эскападам.

– Она поставила чудище Аргуса, у которого было сто глаз, сторожить ее. Прознав об этом, Зевс отправил Гермеса усыпить его игрой своей лиры, а потом, когда тот заснет, – убить. Гера очень разозлилась, когда узнала о том, что случилось, и поместила глаза мертвого чудища на хвосты павлинов.

– И поэтому считается, что павлиньи перья приносят несчастье?

– В самом деле? Знаешь, если подумать, кажется, я действительно слышал что-то такое.

Но большего он поведать мне не смог. Я решила, что все дело в глазах. Они все время наблюдают и сторожат… чего не смог сделать Аргус. Но почему же мисс Люсиль так обеспокоилась из-за того, что глаза исчезли и перестали присматривать за нею?

Загадка стала казаться мне еще более таинственной. Нет, какой все-таки замечательный дом, в котором обитает призрак давно умершей монахини и хранится веер с глазами, оберегающими его владельца. Интересно, а он предупреждает о грядущей опасности?

Меня не покидало стойкое ощущение, что в этом доме может случиться все что угодно; там можно было узнать столько всего интересного, что, несмотря на то что меня назвали дурнушкой и приглашали в гости только потому, что никого достойнее рядом не было, я хотела и дальше приходить в Дом.

Спустя неделю или около того после случая с веером я вдруг обнаружила, что за мною следят. Учась верховой езде в паддоке, я едва сдерживалась, чтобы не вскинуть глаза на одно из окон, расположенных высоко на стене, откуда за мною велось наблюдение. В нем на миг мелькала чья-то тень и тут же исчезала. Несколько раз мне казалось, что я различаю там чей-то силуэт. Жутковатое и не очень приятное ощущение.

Я поинтересовалась у мисс Этертон:

– Какая часть дома выходит окнами на паддок?

– Западное крыло. Оно практически не используется. Там живет только мисс Люсиль. Остальные члены семьи считают, что эта часть дома принадлежит ей.

Меня уже посещали подобные догадки, и теперь я лишь убедилась в своей правоте.

Как-то раз, когда я уже отвела лошадь в стойло (Лавиния убежала вперед) и собиралась вернуться в дом, я увидела Аешу. Она быстро подошла ко мне и, взяв за руку, заглянула мне в глаза.

– Мисс Друзилла, я хотела застать вас одну. Мисс Люсиль весьма сильно желает поговорить с вами.

– Что? – воскликнула я. – Сейчас?

– Да, – ответила она. – Сию же минуту.

– Но меня будет ждать Лавиния.

– Ничего страшного, подождет.

Я последовала за нею в дом, мы поднялись по лестнице и прошли по коридору в ту комнату в западном крыле, где меня ждала мисс Люсиль.

Она сидела в кресле у окна, которое выходило на паддок и в которое она наблюдала за мною.

– Подойди ко мне, дитя, – сказала она.

Я повиновалась и подошла к ней. Она взяла меня за руку и стала пристально всматриваться в мое лицо.

– Принеси стул, Аеша, – велела она.

Аеша принесла и поставила стул рядом с креслом мисс Люсиль.

После этого она ушла, и я осталась с пожилой леди наедине.

– Расскажи мне, что заставило тебя так поступить, – сказала она. – Что заставило тебя украсть веер?

Я объяснила ей, что Фабиан был великим римлянином, а мы с Лавинией – его рабынями. Он испытывал нас и давал нам трудные задания. Мое заключалось в том, чтобы принести ему веер из павлиньих перьев, а я знала, что он лежит в этой комнате, поэтому пришла сюда и взяла его.

– Выходит, в этом деле замешан Фабиан. И теперь вас двое. Но взяла его именно ты, а это означает, что некоторое время он находился в твоем владении… Твоем. Это запомнится.

– Кем?

– Судьбой, мое дорогое дитя. Мне очень жаль, что ты взяла веер. Возьми ты для ваших игр что-нибудь другое, ничего бы не случилось, но в перьях павлина есть нечто такое… нечто таинственное, мистическое… и зловещее.

Я вздрогнула от страха и огляделась по сторонам.

– Они приносят несчастье? – спросила я.

На лице пожилой леди появилось скорбное выражение.

– Ты – славная маленькая девочка, и мне жаль, что ты прикасалась к нему. Теперь ты должна быть настороже.

– Почему? – с волнением поинтересовалась я.

– Потому что веер приносит горе.

– Но как?

– Я не знаю как. Но я точно знаю, что приносит.

– Если вы уверены в этом, то зачем храните его?

– Потому что я заплатила за право владеть им.

– Чем?

– Своим счастьем.

– Но разве вы не должны в таком случае выбросить веер?

Она покачала головой:

– Нет. Этого делать нельзя. Это будет означать передачу проклятия другому.

– Проклятие! – История становилась все более невероятной. Кажется, она готова была превзойти рассказ моего отца о том, как юная дева превратилась в белую корову. – Но почему? – спросила я.

– Потому что так предначертано.

– Кем?

Она лишь покачала головой, но я продолжала:

– Как перо может приносить несчастье? В конце концов, это всего лишь веер, как можно причинить вред тому, кто владеет им? Павлин, из перьев которого он сделан, давным-давно мертв.

– Ты не бывала в Индии, дитя мое. Там случаются самые невероятные вещи. Я видела, как мужчины на базарах приручают ядовитых змей и те становятся кроткими и домашними. Я видела то, что называется «фокус с веревкой», когда йог заставляет веревку встать вертикально безо всякой поддержки, а потом по ней взбирается маленький мальчик. Побывай ты в Индии, ты бы тоже верила в подобные вещи. Здесь люди чересчур материалистичны, они не готовы воспринимать мистическое. Если бы у меня не было этого веера, я была бы счастливой женой и матерью.

– Почему вы следите за мной? Почему вы послали за мной и рассказали мне все это?

– Потому что веер побывал в твоих руках, пусть и недолго. Ты была его владелицей. И злой рок мог коснуться тебя. Поэтому я хочу, чтобы ты была осторожна.

– Я ни на миг не считала его своим. Я просто взяла его на время, потому что так велел мне Фабиан. И все. Это была всего лишь игра.

Я подумала, что она сошла с ума. Как веер может приносить зло? Как можно превратить женщину в белую корову? Но, похоже, в это верил и мой отец, что вообще было уму непостижимо. По крайней мере, он говорил так, словно действительно в это верил. Впрочем, древние греки были для него реальнее членов собственной семьи.

– Почему вы уверены в том, что веер приносит несчастье? – спросила я.

– Из-за того, что случилось со мной. – Она вперила в меня трагический взгляд своих глаз, но мне показалось, что она видит не меня, а нечто такое, чего не было в комнате. – Я была так счастлива. Пожалуй, такое счастье было ошибкой. Я как будто искушала судьбу. Джеральд был необыкновенным. Я встретила его в Дели. Наши семьи имеют там свои интересы. Моя решила, что мне нужно повидать мир и немного развеяться. Англичане и члены Компании ведут там активную светскую жизнь… я имею в виду Ост-Индскую компанию, мы тоже участвовали в ней. Как и Джеральд с его семьей. Вот почему он оказался там. Он был таким красивым и обаятельным… второго такого было не сыскать. Мы полюбили друг друга с первой нашей встречи.

Она улыбнулась мне.

– Ты еще слишком юна, чтобы понять, дитя мое. Все было… как во сне. Его семья была очень довольна, как и моя. Не было ничего, что мешало бы нам пожениться. Все были в восторге, когда мы объявили о помолвке. Моя семья устроила бал в честь столь знаменательного события. Он удался на славу. Жаль, что я не могу описать тебе Индию, дорогая моя. Это была жизнь, о которой можно только мечтать. Кто мог предсказать, что нас подстерегает ужасная трагедия? Она подкралась неожиданно, словно тать в ночи… кажется, так написано в Библии. И настигла меня.

– Неужели это случилось из-за веера? – с трепетом осведомилась я.

– Ах, веер. Как молоды мы были тогда! Как невинны! Мы вместе отправились на базар, потому что после официальной помолвки это дозволялось. Все было чудесно. Базары неизменно выглядели захватывающе, хотя я всегда побаивалась их, – но не в присутствии Джеральда, разумеется. Это было так волнующе… заклинатели змей… улицы… непривычная музыка… острые и пикантные запахи, характерные для Индии. Выставленные на продажу товары… чудесные шелка и слоновая кость… незнакомые кушанья. Все это волновало и будоражило кровь. Мы шли по базару и вдруг увидели человека, продающего веера. Они тут же привлекли мое внимание. «Какая прелесть!» – вскричала я. Джеральд согласился: «Они очень красивы. Ты должна иметь такой». Я помню мужчину, продававшего их. Он был калекой и не мог стоять. Он сидел на какой-то циновке. Я помню, как он улыбнулся, глядя на нас. Тогда я не подумала ничего дурного и сообразила лишь впоследствии. Это было… зло. Джеральд развернул веер, и я приняла его. Веер приобрел для меня двойную ценность, потому что это он подарил его мне. При виде моего восхищения Джеральд рассмеялся. Он крепко держал меня за руку. Люди провожали нас взглядами, пока мы ходили по базару. Наверное, оттого, что мы выглядели очень счастливыми. Вернувшись к себе, я раскрыла веер и положила его на стол, чтобы иметь возможность постоянно любоваться им. Но, когда ко мне вошла моя горничная-индианка, она в ужасе уставилась на него. Она сказала: «Веер из павлиньих перьев… О, нет, нет, мисс Люсиль… они приносят несчастье… Вы не должны держать его здесь». Я ответила ей: «Не говори глупостей. Его подарил мне жених, и потому я всегда буду дорожить им». Но она лишь покачала головой и закрыла лицо руками, словно для того, чтобы не видеть веера. А потом сказала: «Я отнесу его обратно тому человеку, который продал его вам… хотя теперь, когда он побывал в ваших руках, зло уже здесь. Но, будем надеяться, маленькое зло». Я решила, что она сошла с ума, и не позволила ей даже прикоснуться к вееру.

Пожилая леди умолкла, и по щекам у нее потекли слезы. Спустя некоторое время она нашла в себе силы продолжать:

– Я любила этот веер. Это был его первый подарок после нашей помолвки. Он был первым, что я увидела, проснувшись на следующее утро. Я сказала себе, что всегда буду помнить тот момент на базаре, когда Джеральд купил его для меня. А он смеялся над тем, как я привязалась к этому вееру. Тогда я этого еще не понимала, зато ясно вижу сейчас: этот веер сразу наложил на меня проклятие. «Это всего лишь веер, – говорил Джеральд. – Почему ты так беспокоишься о нем?» Когда же я рассказала ему почему, он заявил: «В таком случае я сделаю его еще достойнее твоего внимания. Я распоряжусь, чтобы в него вставили что-либо ценное, и всякий раз, когда он попадется тебе на глаза, ты вспомнишь о том, как сильно я люблю тебя». Он сказал, что отнесет его к знакомому ювелиру в Дели. Того считают настоящим кудесником. И к тому моменту, как я получу свой веер обратно, он превратится в вещь, которой я смогу гордиться по праву. Я пребывала в полном восторге и была по-настоящему счастлива. Но мне следовало бы знать, что такое счастье не бывает долгим.

Он взял веер и отправился в центр города. Я никогда не забуду тот день. Каждая его секунда навеки врезалась мне в память. Он вошел в ювелирную лавку. Пробыл там довольно долго. А когда вышел наружу… его уже ждали. Надо сказать, что беспорядки случались довольно часто. Компания старалась поддерживать порядок, но безумцы находились всегда. Они не желали видеть, сколько хорошего мы принесли в их страну. Они хотели, чтобы мы убрались вон. Семья Джеральда была связана с важными для страны проектами, как и моя. Его хорошо знали повсюду. Когда он вышел из лавки ювелира, его застрелили. Он умер прямо там, на улице.

– Какая печальная история. Мне очень жаль, мисс Люсиль, – сказала я.

– Да, я вижу, что ты искренна, мое дорогое дитя. Ты – хорошая девочка. Я сожалею о том, что ты взяла веер.

– Вы думаете, что все это случилось из-за него?

– Именно из-за веера он оказался в том месте. Я никогда не забуду взгляда своей горничной. Эти люди обладают мудростью и знанием, которого лишены мы. Я всем сердцем жалею о том, что вообще увидела этот веер… Лучше бы я не ходила на базар в то утро. Я была беспечна и весела, и мой глупый порыв унес его жизнь и разрушил мою.

– Это ведь могло случиться где угодно и когда угодно.

– Нет, это все веер. Понимаешь, он отнес его в ювелирную лавку. Должно быть, они следили за ним и остались ждать его снаружи.

– Думаю, это легко могло случиться и без веера.

Она покачала головой.

– Со временем я поняла, в чем причина. Я покажу тебе, как и что было сделано. – Еще несколько мгновений она сидела молча, и по щекам ее текли слезы. В комнату вошла Аеша.

– Ну же, полноте, – сказала она. – Вам не нужно было предаваться воспоминаниям. Великие небеса, все это нехорошо, маленькая мисс, очень нехорошо.

– Аеша, – сказала пожилая леди, – принеси мне веер.

– Нет. Забудьте о нем. Не терзайте себя.

– Принеси его, пожалуйста, Аеша.

И служанка принесла веер.

– Видишь, дитя, что он сделал со мной? Нужно знать, как сдвинуть эту пластину. Смотри, здесь есть маленькая защелка. Ювелир был большим мастером своего дела. – С этими словами она отодвинула пластину на рукоятке, обнажая чудесный изумруд, окруженный россыпью мелких бриллиантов. У меня перехватило дыхание. Он был прекрасен. – Говорят, он стоит целое состояние, как будто это может меня утешить. Утешение – не для меня. Но ведь это его подарок. Вот почему этот веер для меня бесценен.

– Но если он приносит вам несчастье…

– Он уже принес мне его и больше не в силах. Аеша, возьми веер и положи его обратно. Вот так. Я рассказала тебе эту историю, потому что, пусть и недолго, он был твоим. И теперь ты должна быть осторожной. Ты – хорошее дитя. А теперь ступай к Лавинии. Я исполнила свой долг. Остерегайся Фабиана. Видишь ли, отчасти вина лежит и на нем. Хотя, быть может, раз ты владела веером столь короткое время, зло тебя не коснется…

Аеша сказала:

– Вам пора идти.

Она проводила меня до двери и даже прошла со мною по коридору.

– Не придавайте слишком большого значения тому, что она говорит, – попросила служанка. – Она пребывает в постоянной печали, а иногда так и просто живет воспоминаниями. Для нее это стало сильнейшим потрясением, вы же понимаете. Но не волнуйтесь насчет того, что услышали. Наверное, мне не следовало приводить вас к ней, но она очень настаивала. Она не успокоилась бы, пока не поговорила бы с вами. Зато теперь у нее словно камень с души упал. Вы понимаете?

– Да, я все понимаю.

И я сказала себе: после того, что случилось, она повредилась рассудком.

Мысль о том, что в восточном крыле обитает призрак монахини, а в западном – полоумная женщина, придала Дому еще большее очарование и притягательность в моих глазах.

* * *

Время шло, и постепенно я перестала вспоминать о веере из павлиньих перьев и раздумывать о том, какие беды могут приключиться со мной оттого, что некогда я держала его в руках. Я продолжала бывать в Доме. Гувернантки вели себя вполне дружелюбно, да и мои отношения с Лавинией немного изменились. Да, я оставалась дурнушкой, и приглашали меня только потому, что я была единственной ровесницей Лавинии окрест и мое происхождение было не настолько низким, чтобы от меня можно было отмахнуться; однако потихоньку я начала ощущать свое превосходство над Лавинией, поскольку, пусть она и превосходила меня красотой, я была умнее. Мисс Йорк превозносила мои успехи в беседах с мисс Этертон, а однажды, когда та заболела, мисс Йорк пригласили в Дом, чтобы занять ее место, пока она не поправится; вот тут-то и выяснилось, что меня и Лавинию разделяет пропасть. Это открытие пошло на пользу мне и не могло не повлиять на Лавинию.

Я росла и взрослела, не позволяя больше третировать и унижать себя. Я даже пригрозила, что перестану наведываться в Дом, если Лавиния не научится должным образом вести себя; стало очевидным, что она не желает лишаться моего общества. Мы стали ближе друг другу, стали даже союзницами, если того требовали обстоятельства. Я была дурнушкой, но умненькой дурнушкой. Она была красавицей, но не такой изобретательной и целеустремленной, как я; и она – хотя ни за что не призналась бы в этом – привыкла полагаться на меня в том, что я найду выход из любого положения.

Время от времени я видела Фабиана. Он приезжал домой на каникулы и иногда привозил с собой друзей. Они неизменно игнорировали нас, но я начала замечать, что Фабиан не настолько пренебрегает моим присутствием, как хотел бы показать. Иногда я ловила его взгляды, брошенные на меня украдкой. Полагаю, все это было следствием той давней истории, когда я была совсем еще крохой, а он похитил меня.

По деревне начали гулять слухи о том, что мисс Люсиль лишилась рассудка. Миссис Дженсен была очень дружна с поварихой в Доме и потому, как она выразилась, получала известия «из первых рук». Полли же вела себя, как сорока. Она гонялась за каждой крупицей сногсшибательных новостей, чтобы, по ее словам, «сложить все кусочки головоломки и насладиться общей картиной».

Мы часто разговаривали о Доме, потому что Полли, судя по всему, он манил к себе ничуть не меньше, чем меня.

– Старая леди сошла с ума, – говорила она. – В этом нет никаких сомнений. С тех пор как она потеряла своего возлюбленного в Индии, с головой у нее не в порядке. Отправляясь незнамо куда за тридевять земель, следует ожидать неприятностей. И мисс Люсиль повредилась рассудком, в чем нет ничего удивительного. Миссис Брайт говорит, что она повадилась бродить по Дому, отдавая им распоряжения таким тоном, словно они – чернокожие рабы. И все из-за того, что она побывала в Индии. В толк не возьму, почему людям никак не сидится дома. Она до сих пор думает, что живет в Индии. И Аеша не перечит ей. А что еще ей остается? И ведь у нее имеется еще один темнокожий слуга.

– Его зовут Имам. Он тоже родом из Индии. Кажется, она привезла его с собой, когда вернулась домой… вместе с Аешей, разумеется.

– У меня прямо мурашки по коже бегают, как увижу эти их чужеземные одежды и черные глаза. А еще они все время несут какой-то вздор.

– Это не вздор, Полли. Это – их собственный язык.

– Почему бы ей не нанять какую-нибудь милую пару англичан, чтобы они ухаживали за нею? А потом все эти разговоры о комнате, куда наведывается призрак монахини… Опять любовь, и опять сплошные неприятности. Даже не знаю, что сказать. По-моему, от любви надо держаться подальше, если хочешь знать мое мнение.

– Когда у тебя был Том, ты так не считала.

– Второго такого, как мой Том, днем с огнем не сыскать, вот что я тебе скажу.

– Но ведь все надеются на лучшее и потому влюбляются.

– Что-то ты стала слишком умной, девочка моя. Погляди на нашу Эфф.

– Там по-прежнему все плохо?

Вместо ответа Полли лишь прищелкнула языком.

Как ни странно, но почти сразу же после этого разговора до нас дошли известия о нем. Очевидно, вот уже некоторое время он, как выразилась Полли, «мучился грудью». Я помню тот день, когда мы узнали о том, что он умер.

Полли была потрясена до глубины души. Она не знала, как теперь поведет себя Эфф.

– Мне придется поехать на похороны, – сказала она. – В конце концов, надо же выказать покойному хоть каплю уважения.

– Когда он был жив, ты не спешила с этим, – заметила я.

– Когда люди умирают, это другое дело.

– Почему?

– Эй, эти твои «что» и «почему»! Просто… просто так и есть.

– Полли, – сказала я, – можно мне поехать на похороны с тобой?

Она в изумлении воззрилась на меня:

– Ты? Эфф не ожидает увидеть тебя.

– Что ж, давай сделаем ей сюрприз.

Полли примолкла. Я видела, что она обдумывает эту мысль.

– Что ж, – спустя долгое время сказала она, – этим мы и впрямь выкажем уважение.

Так я узнала, что уважение является крайне необходимой частью похорон.

– Нам придется спросить разрешения у твоего отца, – провозгласила она наконец.

– Он даже не заметит, уехала я или нет.

– А вот так не следует отзываться о собственном родителе.

– Почему нет, если это правда? Кроме того, мне нравится сложившееся положение дел. Мне бы не хотелось, чтобы он проявлял ко мне настоящий интерес. Я сама скажу ему.

Отец и впрямь немного удивился, когда я заикнулась о своем желании.

Он поднял руки, рассчитывая найти очки на лбу. Их там не оказалось, и на лице его отобразилась беспомощность, как если бы он не мог решить вопрос без очков. К счастью, они лежали на его письменном столе, и я благополучно принесла их ему.

– Она – сестра Полли, и мы выкажем ей уважение, – сообщила я отцу.

– Надеюсь, это не означает, что Полли намеревается оставить нас.

– Оставить? – Подобная мысль даже не приходила мне в голову. – Разумеется, она не захочет расстаться с нами.

– Она может захотеть поселиться у сестры.

– О нет! – воскликнула я. – Но, думаю, я должна поехать на похороны.

– Дело может оказаться весьма неприятным. Рабочий класс любит устраивать из них целые представления, выбрасывая на ветер деньги, которых и так мало.

– Я хочу поехать, отец. Я хочу познакомиться с ее сестрой. Она вспоминает ее при каждом удобном случае.

Он кивнул:

– Что ж, в таком случае ты и впрямь должна поехать.

– Мы задержимся там на несколько дней.

– Хочу надеяться, что ничего дурного не случится. С тобой рядом будет Полли.

Полли пришла в полный восторг, узнав, что я еду с ней. Она сказала, что Эфф будет польщена.

Итак, я приняла участие в обряде погребения, и он показался мне весьма поучительным.

Размеры дома Эфф поразили меня. Он выходил окнами на деревенский выгон, вокруг которого, словно часовые, выстроились четырехэтажные дома.

– Эфф всегда любила зелень, – пояснила Полли. – А здесь ее вдоволь. Капелька деревенского пейзажа и перестук копыт, чтобы ей не казалось, будто она обитает в глуши.

– Это то, что ты называешь лучшим из обоих миров, – сказала я.

– Что ж, не стану возражать, – согласилась Полли.

Эфф была старше Полли на четыре года, но при этом выглядела настоящей старухой. Когда я сказала об этом Полли, та ответила:

– Во всем виновата жизнь, которую она вела.

Полли не стала поминать его, поскольку он умер, а я уже знала, что, когда люди отходят в мир иной, уважение, имеющее первостепенную важность, прощает им грехи; при этом я понимала и то, что именно жизнь с ним преждевременно состарила Полли. Что, надо признать, меня поразило, поскольку она не выглядела женщиной, которой легко помыкать. Даже ему. Во многом она походила на Полли; она обладала тем же трезвым взглядом на жизнь и уверенностью в том, что никто не сможет перехитрить ее, даже если попытается. За время своего короткого пребывания в гостях я уразумела, что и остальные тут придерживаются такого же мнения. Это был так называемый «дух кокни», несомненное порождение лондонских улиц.

В общем, этот визит стал для меня чем-то вроде откровения. Мне казалось, что я вступила в совершенно новый для себя мир. И он поразил меня. Полли была его частью, и мне захотелось узнать о нем побольше.

Поначалу мое присутствие заставляло Эфф немного нервничать. Она без конца извинялась то за одно, то за другое, пока Полли не заявила ей:

– Да, это не то, к чему ты привыкла, но не переживай насчет Друзиллы, Эфф. Мы с нею ладим, как две лучшие подруги, верно?

Я заверила Эфф, что так оно и есть.

Полли и Эфф то и дело разражались смехом, но потом вспоминали о том, что в передней гостиной он лежит в гробу.

– Он такой красавчик в смерти, – сказала Эфф. – Миссис Браун сама готовила его к погребению и постаралась очень хорошо.

Мы сидели на кухне и говорили о нем. И – вот странность: судя по этим разговорам, он никак не походил на чудовище из прошлых бесед; я уже было собралась напомнить об этом Полли, но не успела открыть рот, как она толкнула меня коленом под столом, напоминая об уважении к покойному.

Нам с Полли выделили одну комнату. В ту первую ночь мы лежали в постели и говорили о похоронах и о том, что они даже не подозревали, как сильно он болен, пока тот «не помер в одночасье». Оттого, что в чужом доме я нахожусь рядом с Полли, мне было покойно и уютно, хотя этажом ниже в гостиной лежало тело.

И вот наступил великий день. Сейчас я уже смутно припоминаю сотрудников похоронного бюро в черных пальто и цилиндрах, украшенных плюмажем лошадей и гроб, «настоящий дуб с латунными ручками», как гордо пояснила Эфф.

Он был завален цветами. Эфф заказала ему цветочную арку под названием «Распахнутые врата рая», что я сочла чересчур оптимистичным, учитывая его репутацию – при жизни, разумеется. Впрочем, мы с Полли сбегали в цветочный магазин и купили венок в виде арфы, который тоже смотрелся явно неуместно. Но я уже успела усвоить, что смерть меняет все.

Воспоследовала торжественная служба, во время которой Эфф с одной стороны поддерживала Полли, а с другой – мистер Брэнли, коему она сдавала комнаты внаем в собственном доме. Эфф сгорбилась и без конца прикасалась к глазам носовым платочком с черной каймой. Я начала подозревать, что Полли рассказывала мне неправду о нем.

В гостиной подали бутерброды с ветчиной и шерри – портьеры были уже раздвинуты, и в отсутствие гроба комната выглядела совсем по-другому, сохраняя, правда, немного чопорный и нежилой вид, но уже без похоронного антуража.

Я заметила, что Полли и Эфф очень дружны, хотя и критически относятся друг к другу – Полли к Эфф за то, что та вышла за него, а Эфф к Полли – потому что та «пошла в услужение». Отец, как тонко намекнула Эфф, никогда бы этого не одобрил. Правда, она снизошла до того, что заметила, будто услужение это – особого рода и Полли стала почти что членом семьи, глава которой, местный приходской священник, никогда не знал, стоит ли он на голове или на ногах; и Эфф признала, что я – «славная маленькая штучка».

Насколько я поняла, Эфф не испытывала финансовых трудностей. Полли рассказала мне, что именно Эфф заправляла всем в доме. Ведь он уже долгие годы не работал из-за болей в груди. Эфф пустила к себе квартирантов. Семейство Брэнли проживало у нее вот уже два года и из разряда арендаторов перешло в категорию друзей. Разумеется, когда их славный мальчуган немного подрастет, им придется задуматься о собственном домике с садом, но пока их все устраивало.

Как выяснилось, привязанность Эфф к семейству Брэнли объяснялась главным образом наличием у них «мальчугана». Ему стукнуло уже шесть месяцев от роду, и он пускал слюни и пузыри по любому поводу и без оного. Эфф позволила им держать детскую коляску в холле – большая уступка, которой отец никогда бы не одобрил, – и миссис Брэнли спускала его вниз, чтобы он мог подышать воздухом в саду. Эфф души в нем не чаяла; это передалось и Полли. Когда он лежал в своей колясочке, Эфф старалась под любым предлогом выйти в сад и поглазеть на него. Стоило ему заплакать – что случалось довольно часто, – как они принимались нести всякий вздор – «Масенький хочет свою сосоньку?» – или что-нибудь в этом роде. В их устах это звучало очень странно, поскольку обе, как выразилась бы миссис Дженсен, были «остры на язык». Но этот ребенок заставил их пересмотреть свои принципы самым радикальным образом.

Мне пришло в голову, что в жизни Эфф и Полли не хватало главного – такого вот ребенка, только своего. Похоже, дети являются весьма желанными созданиями – даже Фабиан хотел заполучить одного себе.

Я очень хорошо помню случай, произошедший через два дня после похорон. На следующий день мы с Полли должны были возвращаться домой. Полли решила по максимуму воспользоваться последним оставшимся днем и водила меня «на запад», то есть в сторону Уэст-Энда.

Потом мы сидели на кухне. Я пристроилась у огня, меня клонило в сон, и я клевала носом.

Сквозь полудрему до меня донесся голос Полли:

– Посмотри на Друзиллу. У нее уже глаза слипаются. Хотя да, сегодня мы изрядно побродили по городу…

И тут сон сморил меня по-настоящему. Проснулась я совершенно неожиданно. Эфф и Полли сидели за столом, а между ними стоял большой глиняный чайник.

Эфф как раз говорила:

– Что ж, полагаю, еще двух человек я тут принять в состоянии.

– Не знаю, что сказал бы отец…

– Представляешь, Полл, мои соседи Мартины съезжают, и я могу купить их дом.

– И зачем тебе это нужно?

– Ради новых жильцов, разумеется. Пожалуй, тогда я смогу развернуться по-настоящему.

– Охотно верю.

– Но имей в виду – мне нужна помощь.

– И что ты намерена делать… пригласишь кого-нибудь жить с тобой?

– Мне нужна та, кого я знаю. Кому смогу доверять.

– Хорошенькое дело.

– Как насчет тебя, Полл?

Воспоследовало долгое молчание. К этому моменту я уже полностью проснулась.

– Мы с тобой не пропадем, – продолжала Эфф. – У нас будет славное маленькое дельце. Ты будешь занята обслуживанием… хотя да, отцу бы это не понравилось.

– Я не оставлю Друзиллу. Это дитя много значит для меня.

– Славная малышка. Не красавица, но умна и, на мой взгляд, обаятельна.

– Ш-ш! – сказала Полли.

Она покосилась на меня, и я моментально смежила веки.

– Так не может продолжаться до бесконечности, Полл. На мой взгляд, сестры должны держаться вместе.

– Знаешь, если бы не она, я бы хоть завтра присоединилась к тебе, Эфф.

– Я смотрю, мое предложение пришлось тебе по душе, а?

– Мне нравится здесь. В деревне – скука смертная. А я люблю, когда вокруг кипит жизнь.

– А то я не знаю. Ты всегда была такой, Полл.

– Но пока я нужна ей, я останусь там.

– Просто подумай о том, что я тебе сказала. Ты же не хочешь быть на побегушках у кого-либо всю оставшуюся жизнь. Это не для тебя.

– Не волнуйся, я там в порядке, Эфф. Он – мягкий, а она мне как дочь.

– Подумай, как славно мы с тобой заживем. И работать тоже будем вместе.

– Как хорошо, что ты есть, Эфф.

Итак, в мою жизнь вошел новый страх. Страх того, что настанет день, когда я потеряю Полли.

– Полли, – сказала я ей в тот вечер, когда мы уже собирались отойти ко сну. – Ты ведь меня не бросишь, а?

– О чем ты говоришь?

– Ты можешь поселиться с Эфф.

– Ага! Значит, кто-то подслушал то, что не предназначалось для ее ушей? Делала вид, будто спишь. Да, я знаю, это я разбудила тебя своим громким голосом.

– Так ты не бросишь меня, Полли?

– Нет. Я останусь с тобой до тех пор, пока буду нужна тебе.

Я крепко обняла ее, боясь, что она возьмет и исчезнет.

Прошло много времени, прежде чем я забыла о наживке в виде свободы, которую Эфф подвесила перед Полли.