Текст книги "Гражданско-правовой статус публичных юридических лиц. Монография"

Публично-правовые образования реализуют свою правосубъектность и вступают в отношения с другими субъектами гражданского права посредством своих органов. При этом гражданское законодательство устанавливает два режима участия органов публично-правовых образований в гражданском обороте. В соответствии с п. 1 ст. 125 ГК от имени Российской Федерации и субъектов Российской Федерации могут своими действиями приобретать и осуществлять имущественные и личные неимущественные права и обязанности, выступать в суде органы государственной власти в рамках их компетенции, установленной актами, определяющими статус этих органов. Для этого органам государственной власти не нужно специального поручения, они вступают в гражданский оборот от имени и в интересах публично-правовых образований в рамках своей компетенции, в силу прямого указания законодателя. Такой же порядок устанавливается ГК для органов местного самоуправления (п. 2 ст. 125 ГК). И, казалось бы, какие могут быть вопросы, если бы в п. 3 той же статьи законодатель не установил совсем иной порядок участия органов публичной власти в гражданском обороте. В п. 3 ст. 125 ГК сказано, что в случаях и в порядке, предусмотренных федеральными законами, указами Президента РФ и постановлениями Правительства РФ, нормативными актами субъектов РФ и муниципальных образований по их специальному поручению от их имени могут выступать государственные органы, органы местного самоуправления, а также юридические лица и граждане. Таким образом, государственные органы могут представлять интересы публично-правовых образований в гражданском обороте только при наличии специального поручения, что предполагает существование отношений представительства, а следовательно, и государственных органов как самостоятельных субъектов права. Таким образом, гражданское законодательство устанавливает два различных режима участия в гражданском обороте органов государственной власти (п. 1 ст. 125 ГК) и государственных органов (п. 3 ст. 125 ГК). К сожалению, иногда в юридической литературе при рассмотрении вопросов статуса органов публично-правовых образований и порядка их участия в гражданском обороте обозначенное нами различие методично опускается, что существенным образом упрощает исследование проблем участия публично-правовых образований в отношениях, регулируемых гражданским законодательством¹¹⁰. Вместе с тем рассматриваемые нами положения ст. 125 ГК должны поставить перед наукой гражданского права как минимум два вопроса: каково различие между органами государственной власти и государственными органами в гражданском обороте, а также что обусловило установление двух принципиально различных порядков участия этих органов в гражданских правоотношениях.

В цивилистике отсутствует разработанное понятие государственного органа и органа государственной власти, что и не позволяет провести между ними четкую демаркационную линию. Для этого, видимо, необходимо обратиться к исследованиям, проводимым в рамках юридических наук публично-правового цикла, для которых институты государственных органов и органов государственной власти являются традиционным объектом исследования. Однако анализ обозначенных трудов показывает, что зачастую учеными рассматриваемые понятия употребляются как синонимы, а проблема соотношения лишь обозначается, не находя своего полноценного разрешения¹¹¹. Те же ученые, которые проводят различие между государственными органами и органами государственной власти, указывают на наличие у последних специальных государственно-властных полномочий, не свойственных государственным органам. Так, например, О. Е. Кутафин и Е. И. Козлова указывают, что государственные органы осуществляют, как правило, различные вспомогательные, совещательные и другие такого рода функции¹¹². Аналогичной точки зрения придерживается и Е. А. Ромашко, указывая на то, что всякий орган государственной власти является государственным органом, но не всякий государственный орган обладает присущими органу государственной власти властными полномочиями, на основании чего и необходимо проводить различия между ними¹¹³. В качестве дополнительных критериев разграничения автор указывает на отсутствие у государственных органов статуса юридического лица, невозможность выступления в гражданском обороте от своего имени, а также выполнение ими «вспомогательных» функций для обеспечения надлежащего функционирования органов государственной власти. К сожалению, автор не указывает, как эти дополнительные критерии в части отсутствия статуса юридического лица соотносятся с п. 3 ст. 125 ГК, предусматривающим наличие отношений представительства между публично-правовым образованием и государственным органом, который в этом случае должен признаваться самостоятельным субъектом права. Справедливости ради стоит заметить, что автор указывает на определенную условность дополнительных критериев, не исключая возможности наделения государственного органа статусом юридического лица в нормативном порядке¹¹⁴.

Демаркация органов государственной власти и государственных органов на основе присущих им властных полномочий свойственна и науке гражданского права. Например, Ю. Н. Андреев, говоря о необходимости различия рассматриваемых нами понятий, отмечает, что оно должно проводиться на основании п. 1 ст. 11 Конституции РФ, в которой прямо перечислены органы, осуществляющие государственную власть, а следовательно, только они и могут быть признаны органами государственной власти¹¹⁵. Однако судебная практика идет по другому пути, относя к органам государственной власти, помимо названных в Конституции Президента РФ, Федерального Собрания РФ, Правительства РФ и судов РФ, также и иные органы как федерального уровня, так и уровня субъектов РФ¹¹⁶. Кроме того, суды зачастую не проводят различия между порядками, закрепленными в п. 1 и п. 3 ст. 125 ГК. Не выясняя, вступает ли орган публично-правового образования в гражданский оборот в рамках своей компетенции или по специальному поручению в разовом порядке, суды предпочитают в своих решениях одновременно ссылаться на п. 1 и п. 3 ст. 125 ГК, расценивая их как равнозначные¹¹⁷. Более того, в постановлении Федерального арбитражного суда Дальневосточного округа от 14 ноября 2011 г. № Ф03–5218/2011 в ссылке на п. 3 ст. 125 ГК изложено содержание п. 1 ст. 125 ГК. Таким образом, п. 3 ст. 125 ГК имеет самостоятельное употребление только в случае вступления в гражданский оборот от имени публично-правового образования граждан и юридических лиц.

Необходимо согласиться с мнением ученых, которые не видят оснований для разграничения понятий «государственные органы» и «органы государственной власти», по крайней мере в рамках отношений, регулируемых гражданским законодательством¹¹⁸. Уже в силу того, что различие это основывается на понятии властных полномочий, а в гражданском обороте участвуют юридически равные субъекты, что предполагает отказ гражданского законодательства от категорий подобного рода. Представляется, что как только речь заходит о властных полномочиях того или иного субъекта, мы переходим из области частного права в сферу права публичного и, следовательно, ни о каком гражданском обороте, в подлинном смысле этого слова, речи идти не может.

Что же касается нормы п. 3 ст. 125, то ее применение действительно рассчитано на случаи участия в гражданском обороте граждан и юридических лиц как представителей публично-правовых образований. Включение в этот пункт государственных органов необходимо признать случайным, что может быть объяснено использованием при разработке действующего Гражданского кодекса научных трудов и законодательства периода существования Союза ССР. В науке советского права во всех случаях, когда речь шла об участии в гражданских правоотношениях государственных органов, под ними было принято понимать не только органы государственной власти и управления, но и различные государственные организации – государственные предприятия и учреждения, тресты, комбинаты и др¹¹⁹. В качестве иллюстрации можно привести следующее высказывание С. Н. Братуся: «Советское государство – единственный субъект права социалистической собственности, а учреждения и предприятия суть лишь его органы, последние являются юридическими лицами»¹²⁰. Аналогичное понимание государственного органа находим и в трудах А. В. Венедиктова: «для советского права проблема правовой природы социалистического госоргана… должна решаться с учетом не только административных госорганов, но и хозяйственных и социально-культурных госорганов…», «на которые возложено непосредственное оперативное управление предоставленными им государственными имуществами»¹²¹. Такое широкое понимание государственных органов в советской правовой науке объясняется прежде всего специфической ролью государства в системе хозяйствования, когда государство становится единственным собственником средств производства и основным участником хозяйственного оборота. В таких условиях, как верно замечает Д. В. Пятков, «статус юридического лица становился обязательным сущностным признаком многих государственных органов»¹²². Для управления государственным имуществом советским государством создаются юридические лица – несобственники, вступающие в гражданский оборот как его органы с целью проведения единой хозяйственной политики и осуществляющие свою деятельность на основе утвержденного плана.

В современном мире подобный подход к пониманию государственных органов характерен для законодательства ФРГ, где под государственным органом, в широком смысле слова, понимается любая государственная или негосударственная организация, выполняющая публичные функции¹²³. Вместе с тем проводится четкое различие в правовом статусе и порядке функционирования государственных органов в узком смысле слова, представляющих собой органы непосредственного государственного управления, и государственных органов в широком смысле слова.

Представляется, что именно широкий смысл вкладывался российским законодателем в употребляемый в п. 3 ст. 125 ГК термин «государственные органы», что объясняет необходимость специального поручения и отождествление статуса государственного органа со статусом юридического лица как самостоятельного субъекта права. Однако в современных условиях, когда основой всех имущественных отношений является преобладание частной формы права собственности, а производство перестает быть предметом исключительного интереса государства как хозяйствующей единицы, для включения в понятие государственных органов юридических лиц, создаваемых государством, не остается оснований.

Следует признать, что государственные органы как элементы административно-политической системы государства вступают в гражданский оборот от имени и в интересах государства в рамках своих полномочий, для чего им не требуется специальных поручений и статуса самостоятельного субъекта права. Отказ от самостоятельной правосубъектности государственных органов, на наш взгляд, является единственным способом разрешить существующую сегодня в юридической науке и практике проблему разграничения участия в гражданском обороте государства и его органов как самостоятельных субъектов. Как верно замечал М. И. Брагинский, «…система как таковая не может выступать в гражданских правоотношениях наряду с ее отдельными звеньями», подобную ситуацию следует рассматривать «как нарушение «правил игры», которые определяют режим выступления в гражданском обороте коллективных образований»¹²⁴. Нарушение основополагающих принципов реализации правосубъектности коллективного образования не позволяет современной цивилистической науке выработать критерии разграничения случаев участия в гражданском обороте государственных органов от своего имени и от имени публично-правового образования.

Наиболее часто для обоснования самостоятельной правосубъектности государственных органов в юридической литературе используется анализ нужд (интересов), для удовлетворения которых они вступают в гражданско-правовые отношения¹²⁵. От собственного имени государственные органы вступают в гражданский оборот только для удовлетворения собственных интересов. Если же конечной целью отношений является удовлетворение государственных (муниципальных) нужд, то в этом случае государственные органы следует признать действующими от имени публично-правового образования. Такой подход обоснованно критикуется в литературе, главным образом за его неоднозначный характер¹²⁶.

В действующем законодательстве термин «государственные нужды» имеет достаточно широкое применение. Вместе с тем лишь в нескольких нормативных актах дается его определение. Так, например, в ст. 1 Федерального закона от 13 декабря 1994 г. № 60-ФЗ «О поставках продукции для федеральных государственных нужд»¹²⁷ дается примерный перечень федеральных государственных нужд, среди которых названы: создание и поддержание государственных материальных резервов РФ; поддержание необходимого уровня обороноспособности и безопасности РФ; обеспечение экспортных поставок продукции для выполнения международных экономических, в том числе валютно-кредитных, обязательств РФ; реализация федеральных целевых программ. Этот перечень не является исчерпывающим. В законе указывается, что федеральные государственные нужды определяются в Федеральном законе о федеральном бюджете на планируемый период, которыми следует, по-видимому, признать любые расходные обязательства федерального бюджета. Согласно приложению № 7 Федерального закона от 3 декабря 2012 г. № 216-ФЗ «О федеральном бюджете на 2013 год и на плановый период 2014 и 2015 годов»¹²⁸, в федеральном бюджете заложены средства на содержание центрального аппарата и территориальных органов власти. Включение в состав государственных нужд потребностей органов государственной власти было свойственно и Федеральному закону от 21 июля 2005 г. № 94-ФЗ «О размещении заказов на поставки товаров, выполнение работ, оказание услуг для государственных и муниципальных нужд»¹²⁹. К государственным нуждам рассматриваемый акт относил: обеспечиваемые за счет средств федерального бюджета или бюджетов субъектов Российской Федерации и внебюджетных источников финансирования потребности Российской Федерации, государственных заказчиков в товарах, работах, услугах, необходимых для осуществления функций и полномочий Российской Федерации (выделено мной. – В. Р.), государственных заказчиков (в том числе для реализации федеральных целевых программ), для исполнения международных обязательств Российской Федерации, в том числе для реализации межгосударственных целевых программ, в которых участвует Российская Федерация, либо потребности субъектов Российской Федерации, государственных заказчиков в товарах, работах, услугах, необходимых для осуществления функций и полномочий субъектов Российской Федерации (выделено мной. – В. Р.), государственных заказчиков, в том числе для реализации региональных целевых программ. При этом в перечне государственных заказчиков первое место отведено государственным органам (органам государственной власти) (п. 1 ст. 4). Такое широкое понимание государственных нужд законодателем не дает оснований говорить о существовании каких-либо самостоятельных потребностей государственных органов, которые не представляли бы интереса для соответствующего публично-правового образования, а следовательно, не может идти речи и о государственных органах как самостоятельных субъектах права.

О. Е. Кутафин, критикуя названный подход к разделению случаев участия государственных органов в гражданском обороте от собственного имени и от имени государства, обоснованно указывал на необходимость выработки объективного критерия такого разграничения¹³⁰. Анализ современной юридической литературы и правоприменительной практики позволяет говорить, по крайней мере, о двух объективных критериях, которые предлагается использовать для обоснования самостоятельной правосубъектности государственных органов.

В основе первого из них лежит принадлежность имущества, являющегося объектом гражданских правоотношений. Так, А. Е. Ромашко предлагает признавать государственные органы самостоятельными участниками только тех отношений, в которых они используют закрепленное за ними на праве оперативного управления имущество. Если же объектом отношений выступает имущество, принадлежащее на праве собственности публично-правовому образованию, то участником этих правоотношений должно быть признано само публично-правовое образование, действующее посредством своих органов¹³¹. Опираясь на критерий принадлежности имущества, определяет субъектный состав тех или иных правоотношений и судебная практика. Так, в постановлении от 30 ноября 2010 г. № А70–2776/2010 Восьмой арбитражный апелляционный суд указал, что, осуществляя содержание находящегося в государственной собственности Тюменской области имущества, Департамент имущественных отношений Тюменской области действует от имени и по поручению публично-правового образования. Поэтому должником по обязательствам, вытекающим из содержания такого имущества, является само публично-правовое образование, в данном случае – Тюменская область в лице уполномоченного органа¹³². Такого же критерия придерживаются суды при рассмотрении дел о взыскании НДС с продажи имущества, осуществленном государственными органами¹³³. Практика отказа во взыскании налога с продажи государственного имущества и невозможность признания в данном случае государственного органа организацией-налогоплательщиком как действующего от имени и в интересах публично-правового образования поддержана Высшим арбитражным судом в постановлении от 27 июня 2006 г. № 14969/05¹³⁴. По сути, тем же критерием пользуются суды, указывая на публично-правовое образование как непосредственного участника обязательств, исполнение по которым осуществляется или поступает в счет имущества казны¹³⁵. Однако если с публично-правовыми образованиями при данном критерии все представляется достаточно ясным, вопрос о том, могут ли на основании этого критерия государственные (муниципальные) органы быть признаны самостоятельными участниками правоотношений, является, на наш взгляд, более сложным. В основе осуществления данными субъектами правомочий владения, пользования и распоряжения закрепленным за ними на праве оперативного управления имуществом лежит волевой акт публично-правового образования, которым им предоставляется указанное имущество. Реализация же правомочия распоряжения имуществом и вовсе возможна только со специального согласия собственника. Представляется, что, выражая это согласие, публично-правовое образование дает своему органу полномочие на реализацию имущества, а следовательно, в данных отношениях орган выражает волю собственника и его интересы, по сути, действует не от своего, а от его имени. Кроме того, вызывает сомнение и возможность признания за государственным органом наличия такого важного признака юридического лица, как имущественная обособленность. Наличие у органов публичной власти имущества не следует отождествлять с характерной для юридических лиц имущественной обособленностью, поскольку они не имеют источников дохода, отличных от средств, предоставляемых публичным образованием. Такой вывод может быть подтвержден сложившейся судебной практикой, когда государственные органы освобождаются от ответственности по обязательствам в связи с отсутствием или недостаточностью финансирования их деятельности¹³⁶.

Другой аргумент, который используется для обоснования самостоятельной правосубъектности государственных органов, основан на анализе полномочий, в целях реализации которых возникают правоотношения с участием органов публично-правовых образований. Так, А. Головизин считает, что если орган государственной власти вступает в отношения с третьими лицами по реализации собственных полномочий, возложенных на него соответствующим актом, он выступает от своего имени. В случае же реализации полномочий (постоянных или разовых), которые могут осуществляться им исключительно от имени государства (государственного или муниципального образования), он выступает от имени соответствующего образования¹³⁷. К сожалению, автор не указывает, что это за полномочия, даже в качестве примера. По ряду дел суды, определяя в качестве субъекта правоотношений публично-правовое образование, указывают на отнесение решения тех или иных вопросов непосредственно к полномочиям публично-правового образования¹³⁸. Такой подход также далек от совершенства, поскольку публично-правовое образование все полномочия реализует через свои органы, а следовательно, не может быть полномочий публично-правового образования, не распределенных среди его органов, так же как не может быть полномочий органов, которые не являют собой определенную сферу ведения публичного образования.

Главной причиной односторонности рассматриваемых критериев, которые скорее позволяют выделить специфику публично-правовых образований как участников гражданских правоотношений, чем обосновать предоставление самостоятельной правосубъектности их органам, на наш взгляд, является именно нарушение принципов выступления в гражданском обороте коллективных образований. Подобная ситуация будет иметь своим результатом недопустимую в юриспруденции подмену причины и следствия: когда не критерий будет определять правосубъектность, а правосубъектность – применяемый к ней критерий.

В литературе при утверждении необходимости признания за государственными органами статуса юридического лица встречаются попытки ухода от решения принципиальной при таком подходе проблемы разграничения правосубъектности «целого» и «части». При этом отмечается, что все участники правоотношений в конечном счете осознают, что публичные органы, даже вступая в гражданский оборот от своего имени, участвуют в нем в интересах и, по существу, от имени публично-правового образования. Главное же значение при таком участии имеет не указание, от имени кого государственный орган участвует в правоотношениях, а способность нести ответственность в суде, отвечать по своим обязательствам, исполнять обязанности¹³⁹. Представляется, однако, что именно решение вопроса о том, от чьего имени тот или иной субъект вступает в гражданский оборот, позволяет определить лицо, ответственное за исполнение обязательств. Как следствие невозможно определить специфику ответственности участника правоотношений, не зная, кто именно выступает в качестве такого участника, не выявив характера его правосубъектности.

Введение в гражданское законодательство категории публичного юридического лица должно предваряться определением субъектного состава правоотношений, участником которых становится публично-правовое образование. Использование категории публичного юридического лица для корректировки статуса органов публичной власти, как это зачастую предлагается в литературе¹⁴⁰, на наш взгляд, не разрешит главной задачи в этой области гражданского оборота – не позволит отграничить правосубъектность публично-правового образования от правосубъектности его органов. Эта проблема может быть решена исключительно путем внесения изменений в законодательство и восстановления основного принципа участия коллективного образования в гражданском обороте, в соответствии с которым правосубъектность системы исключает правосубъектность ее элементов. Представляется необходимым отказаться от самостоятельной правосубъектности органов публичной власти как коллективных образований, не имеющих самостоятельных интересов и вступающих в гражданский оборот только с целью представления и защиты интересов публично-правового образования, от имени которого они действуют. Органы публичной власти должны стать правовой формой, посредством которой реализуется правосубъектность государства. Их статус в гражданском обороте должен быть аналогичным положению органов юридического лица, поскольку государство в гражданском обороте не существует вне деятельности своих органов. Аналогичная позиция была высказана в Концепции развития гражданского законодательства, в которой отмечалось, что государственные органы не являются юридическими лицами и не должны участвовать в гражданских правоотношениях от своего имени и в своих интересах¹⁴¹. К сожалению, данные положения не были учтены при разработке Проекта изменений ГК. Вместе с тем первые шаги в признании существующей проблемы со стороны публичной власти были сделаны в Программе Правительства РФ по повышению эффективности бюджетных расходов на период до 2012 года, в которой совершенно справедливо отмечается необходимость обеспечения в гражданском обороте полной ясности: «кто действует от имени публично-правового образования, а кто от собственного имени»¹⁴². Именно реформирование правового статуса органов публично-правового образования должно стать той необходимой правовой базой, при наличии которой будет возможным введение в гражданское законодательство категории публичного юридического лица.

В соответствии с п. 1 ст. 124 ГК Российская Федерация, субъекты Российской Федерации, а также муниципальные образования выступают в отношениях, регулируемых гражданским законодательством, на равных началах с иными участниками этих отношений – гражданами и юридическими лицами. Принцип равенства публично-властных образований с другими участниками гражданского оборота конституируется самой сущностью гражданских правоотношений, которая не допускает властного господства одного субъекта над другим. Он активно используется в судебной практике: в частности, необходимостью обеспечения равенства участников гражданских правоотношений суды обосновывают недопустимость освобождения публично-правового образования от ответственности или снижения ее размера со ссылкой на отсутствие соответствующих средств в бюджете или недостаточность финансирования¹⁴³. Указывая в целом на позитивную направленность сложившейся практики, необходимо отметить ее недостаточность для полного нивелирования возможности использования публичными образованиями своих властных полномочий в гражданском обороте. Это прежде всего объясняется исключительным публично-правовым статусом рассматриваемых субъектов. Государствоподобные субъекты, обладающие исключительным правом на создание норм права и обеспечение их исполнения, в том числе путем применения насилия, не склонны к самоограничению. Сторонники так называемой «теории общественного выбора» трактуют государство как своего рода монополию, поведение которой во многом схоже с поведением любой другой монополии на рынке¹⁴⁴. Для обеспечения равенства субъектов гражданского права, вступающих в отношения с публично-правовыми образованиями, не достаточно сложившейся и единообразной судебной практики, необходимо создание специальных законодательных механизмов, которые позволили бы ограничить влияние публичной правосубъектности рассматриваемых образований на формирование и реализацию их правосубъектности в сфере частного права. Последовательный отказ государства от властных полномочий, от олицетворяемой им публичной власти, как принципиальное условие его вступления в гражданский оборот¹⁴⁵, является идеальной теоретической конструкцией, реализация которой зачастую просто невозможна уже в силу исключительного права государства на создание гражданско-правовых норм.

Анализ современного законодательства, опосредующего интересы государства в частноправовой сфере, позволяют сделать вывод о постоянной корректировке его положений в соответствии с потребностями этого участника гражданского оборота. Об этом свидетельствует введение в законодательство так называемых ad hoc норм, рассчитанных на применение к одному-единственному субъекту. Из всех участников гражданского оборота только государство может каждый раз создавать для учреждаемых им юридических лиц уникальные организационно-правовые формы, иным участникам оборота приходится выбирать наиболее отвечающую их интересам форму из закрепленных в законодательстве.

В современной юридической литературе зачастую преобладает негативная оценка конструкции публичного юридического лица, известной большинству современных правопорядков. Главным аргументом критиков предложений о введении в российское законодательство категории публичного юридического лица является историческая и национально-культурная обусловленность данного статуса в большинстве стран, законодательство которых оперирует рассматриваемым понятием, что предопределяет отсутствие в зарубежных странах единого подхода к содержанию данной категории¹⁴⁶. Соглашаясь с данным тезисом, необходимо, однако, заметить, что в каждом из анализируемых авторами правопорядков данная категория используется для оформления статуса субъектов, целью участия которых в гражданском обороте является удовлетворение публичных интересов, что уже исключает абсолютное отсутствие общности. В зависимости от существующих потребностей категория публичного юридического лица может опосредовать статус публично-правовых образований, юридических лиц, наделяемых публичными функциями, или решать обе эти задачи. В связи с чем в настоящий момент нет препятствий для заимствования категории публичного юридического лица российским законодательством в целях более четкого определения гражданско-правового статуса юридических лиц, выполняющих функции управления государственным и муниципальным имуществом, а также создания ограничений для постоянных изменений законодательства в рассматриваемой сфере, особенно с учетом того, что данная категория не является абсолютно чуждой российскому законодателю на протяжении всей истории развития российской государственности, а также уже имеющейся практики использования рассматриваемого понятия российскими судами¹⁴⁷. Вместе с тем необходимо согласиться с Е. А. Сухановым относительно того, что введение анализируемой нами категории не должно явиться «очередной «сменой вывесок», ничего не меняющей по существу»¹⁴⁸.

Представляется, что публичное юридическое лицо в системе юридических лиц должно стать новой организационно-правовой формой, в рамках которой получат оформление организации, создаваемые публично-правовыми образованиями, обладающие публичными функциями и имеющие целью своей деятельности главным образом удовлетворение общественных интересов. В теоретическом плане такой подход снимет вопрос о критериях классификации, поскольку им станет организационно-правовая форма юридического лица, а также позволит четко определить круг субъектов, относящихся к рассматриваемой категории, одновременно исключив вопрос о появлении категории частного юридического лица как закономерного следствия дихотомии. При этом публичное юридическое лицо должно стать не просто новой организационно-правовой формой юридического лица, существующей наряду с учреждениями, унитарными предприятиями, государственными корпорациями, а также рядом уникальных организационно-правовых форм, созданных с целью оформления одного-единственного участника гражданского оборота, как, например, Банк России, а формой, которая позволит отказаться от всех используемых публично-правовыми образованиями форм опосредования создаваемых ими юридических лиц. Публичное юридическое лицо должно представлять собой новую конструкцию, эффективно выполняющую функцию управления государственным имуществом в условиях рыночной экономики. Целесообразным представляется также введение запрета для публично-правовых образований на создание юридических лиц в иных организационно-правовых формах, отличных от формы публичного юридического лица. Исключением может стать создание акционерных обществ со 100 %-ным государственным участием, которые должны рассматриваться как промежуточный этап на пути к приватизации принадлежащего публично-правовому образованию имущества. Представляется, что введение новой организационно-правовой формы, которая заменит собой все разнообразие организационно-правовых форм государственных юридических лиц, позволит, во-первых, остановить постоянное введение в гражданский оборот ad hoc субъектов и, во-вторых, унифицировать деятельность в сфере гражданского оборота всех юридических лиц, создаваемых публично-правовыми образованиями, единообразно решив наиболее важные для участников рынка вопросы относительно прав рассматриваемых субъектов на имущество и специфики их гражданско-правовой ответственности. Введение организационно-правовой формы публичного юридического лица позволит закрепить общие правила участия в гражданском обороте рассматриваемых юридических лиц, что обезопасит потенциальных контрагентов и снимет необходимость каждый раз выяснять статус субъекта, выходящего на рынок.