Текст книги "Дочь Волка"

Туури дважды обмотал канат вокруг дерева и закрепил его прочным узлом.

– Ты дежуришь.

Аули кивнула. Она уже послала двух людей за хворостом. Мир и Холми вычерпывали воду. Варри смачно зевнул, показывая все свои оставшиеся зубы.

Туури отправился вверх по тропе, разбрасывая ногами опавшие желтые березовые листья. Тропа вилась вдоль гребня возвышенности к уступу, на котором примостилась небольшая кирка. Вечно какие-то выдумки относительно места встречи! Он явился сюда день в день и даже час в час, как и обещал, но не было никаких гарантий, что те, кто ему заплатит, окажутся так же точны. И он не мог винить их за это. Помимо ветра и приливов, было еще много такого, из-за чего что-то могло пойти не так.

Люди, планирующие предательство, всегда уязвимы.

Нортумбрианцы здесь, на южном берегу Хамбера, в землях Линдси, никогда не могли рассчитывать на радушный прием. А люди, с которыми у него была назначена тут встреча, могли попасть в любую беду.

Пока он карабкался вверх, то, что казалось серебристо-серым пнем ясеня, вдруг развернулось и поднялось, превратившись в фигуру человека. Приглядевшись, он узнал Финна.

– Молодец.

Финн кивнул.

– Давно ждешь?

Финн пожал плечами:

– Два-три дня. Я пришел из Линкольна.

– Как дела?

– Хорошо. У меня есть серебро для вас. Я закопал его. И еще одна новая вещь.

Дальше они пошли рядом, и Финн старался шагать в ногу с более крупным капитаном. Больше они не обменялись ни словом, пока не показались насыпь вокруг кирки и ров перед нею.

– Ты уже виделся с ними? – спросил Туури.

Финн покачал головой. Когда они приблизились к дамбе, по которой можно было пройти через ров, он отстал на пару шагов. И так всегда робкий с виду, теперь он выглядел совсем уж подобострастным и замкнутым. Туури расправил плечи.

Но напускать на себя важный вид не потребовалось. Перед киркой стояли привязанные лошади, а двери, и южные и северные, были распахнуты. Их ждали, им были рады. Под осенним солнцем прихорашивались белые голуби.

Последовали обычные учтивые фразы, подали эль и медовуху; по разные стороны Северного моря многие слова звучали одинаково. Затем аббат Бартона оставил их, очень довольный подарком – посеребренными медными чашами с выгравированными изображениями виноградных лоз и причудливых зверей, – и собеседники перешли к делу.

Финн только наблюдал за этим со стороны, впитывая все, что слышал, – это уже стало его второй натурой.

– Вот Нортумбрия. – Туури вытянул вперед свою левую руку с расставленными пальцами, тыльной стороной кисти вверх. – Тут реки, – он указал на пространство между большим и указательным пальцем, – здесь Хамбер. Здесь Тис, – зазор между указательным и средним пальцем, – здесь Тайн, – просвет между средним и безымянным, – а вот тут Форт.

Лицо тучного мужчины расплылось и сморщилось от широкой улыбки.

– Тогда ваш мизинец – это земли Файфа, а Бартон расположился у основания большого пальца.

Шеи у него не было – сплошные жировые складки. Откуда у человека может взяться столько жира?

Последовала вспышка смеха, хохотали дольше и громче, чем заслуживала его шутка.

– Итак, скажите нам, где и когда. – Туури кивал, ожидая, когда утихнет веселье. – Мы можем пригнать вам три корабля.

– Шестьдесят человек? – На этот раз подал голос тихий мужчина с волосами серовато-коричневого, мышиного цвета.

Туури снова кивнул.

– А это будут подходящие люди? Они умеют сражаться?

Туури начал отвечать, но тучный перебил его:

– Если бы вы видели их, то не задавали бы таких вопросов! Плавание на таких лодках сплачивает людей, как ничто на свете. Они там все как родные. Парни из хороших семей, и умеют управляться с мечом. Но главное – это лодки. Остановимся пока на этом, а уж я замолвлю слово… – Он умолк, подмигнул и закивал.

– Это корабли, – спокойно сказал Туури. – Не лодки. Так сколько вы заплатите?

– Простите. Конечно корабли.

Человек с мышиными волосами сказал:

– Просим нас извинить, – и, выразительно посмотрев на них, кивнул на дверь.

– Ты знаешь, кто они такие?

Внутренний двор был со всех сторон защищен от ветра, и Финн чувствовал, как тело расслабляется под ласковыми лучами солнца. Он закрыл глаза, и перед ним разостлался красный туман прикрытых век; Финн прислушивался к воркованию голубей на крыше и чириканью воробьев. Но тут же открыл глаза, когда Туури сказал:

– Этого толстого я уже видел раньше. Думаю, в Хедебю.

– Ха. Да, трудно не заметить, даже с таким зрением, как у меня! Тилмон. Он семь лет жил в Дейнмарче. А второй – Элред. Этот хочет быть королем северного Хамбера.

– А что не так с их нынешним королем?

Туури пожал плечами и сплюнул.

– Да ничего, – ухмыльнулся он. – В смысле, все.

– Значит, всего три судна?

Последовала еще одна ухмылка, обнажившая выщербленные зубы.

– Хочу кое-что придержать в резерве.

– Не много для армии. Три корабля. Маловато, чтобы завоевать корону.

Туури цыкнул зубом:

– Они начнут с малого. Торопятся. Будут совершать набеги по всему побережью, выбирая места для удара, где это будет чувствительнее всего. Попытаются вынудить противника принять сражение. Так обычно и начинаются подобные дела.

В дверях появился слуга, жестами приглашая их войти внутрь.

Тучный мужчина сказал:

– Мы с милордом принимаем ваши условия.

Они уселись поудобнее, намереваясь обговорить детали; обстановка стала неожиданно теплой. Финн наблюдал и слушал.

Абархильд подождала немного, потом вытянула руку и резко ткнула сомкнутыми пальцами Элфрун в ребра.

– Ой! Я же слушала!

Это была ложь лишь отчасти. День был долгим, хотя уже стоял октябрь и светлое время суток сократилось, долгим и еще более тяжелым оттого, что проходил он в обществе Луды за подсчетами и сопоставлением их жалких запасов зерна с тем количеством ртов, которое они должны были прокормить, включая домашних животных. И дело это было далеко не закончено. Миновало всего несколько недель после отъезда Радмера, а по ее ощущениям, прошла целая жизнь.

Ей казалось, что бабушка уже очень давно обосновалась в своем маленьком тесном бауэре, пристроенном к общему залу монастыря, где жили Хихред с парнями, а теперь еще и Фредегар. Этот иностранный священник, несмотря на свою холодность, стал здесь заметной фигурой, проводя все службы, в том числе и мессы. Ингельда они почти не видели. Он неделями пропадал в Йорке и даже пропустил шумную свадьбу Хирела и Сетрит, длившуюся день и ночь напролет.

Уже через несколько дней после отъезда отца Элфрун начала осознавать, что и наполовину не знает хозяйство Донмута, хотя раньше считала, что ей известно все. От всех этих мер, весов и прогнозов, вощеные дощечки с которыми Луда выкладывал перед нею, голова шла кругом.

Абархильд начала снова:

– Но сказала Агнесса: «Я уже была обещана Владыке Вселенной, Он прекраснее солнца и звезд, и Он сказал, что никогда не оставит меня…»

Элфрун всегда любила рассказы бабушки про дев-мучениц – это было главным ее удовольствием долгими зимами, сколько она себя помнила. Про Луцию – в самый короткий день года; про Агнессу и ее ягнят – в конце января; про Агату, чье чудотворное покрывало смогло усмирить огнедышащую гору, – еще через полмесяца. А с отъездом отца в Рим эти истории обрели для нее новый смысл. Но этим вечером ей трудно было сосредоточить свое внимание на сюжете: он был слишком знаком, и вдобавок ее многое тревожило.

Сняв шерсть с чесальных гребней, она критически оглядела свою работу, потом свернула ее и сунула в корзинку.

– И не хмурься так. – Новый тычок в ребра. – Ветер мог поменяться.

Элфрун поморщилась.

– Тебе следует остаться ночевать здесь.

Элфрун покачала головой. Бауэр был маленьким, соломенный тюфяк – тонким, а бабушка громко храпела.

– Нет. Я вернусь в женский домик.

И это несмотря на то, что, как она догадывалась, девушки и женщины будут перешептываться у нее за спиной – как и все остальные в Донмуте, – гадая, примет ли она правильные решения, которые помогут им пережить зиму. А зима уже маячила перед каждым, словно голодный волк, рыскающий в сумерках кругами вокруг отары овец. Урожай собрали меньший, чем им требовалось. Еды недоставало как людям, так и скоту. Она вздохнула:

– Завтра я должна встать пораньше. Нужно еще раз поговорить с Лудой.

Абархильд стукнула концом своего посоха по одному из камней, которыми был обложен очаг.

– Не нравится мне, что ты пойдешь домой в темноте одна.

– Но я всегда так хожу. И раньше, и сейчас.

– Но теперь ты уже не ребенок.

Элфрун сделала над собой усилие и не закатила глаза.

– Так ты думаешь, что меня похитят «морские волки»? – Она пошутила, но бабушка даже не улыбнулась.

– Я хочу, чтобы ты осталась здесь.

– Скоро взойдет луна. – Она поднялась, игнорируя ворчание Абархильд. – Ночь замечательная, бабушка. Не волнуйся за меня.

И действительно, уже показалась луна – первая полная луна после осеннего равноденствия; ее круглый и белый, словно церковный хлеб, диск лишь время от времени прикрывали уносимые ветром обрывки туч. Маленький бауэр бабушки в монастыре и женский домик в усадьбе разделяли три мили грязи и холода. Влажный осенний ветер дул с севера, из-за моря, и насквозь продувал и шерстяную одежду, и нижнюю рубаху, словно она шла голая. Пальцы на ногах уже занемели, и она, еще не пройдя и половины пути, уже зябко куталась в отцовский плащ и жалела, что не согласилась переночевать возле бабушкиного очага.

Лунный свет отражался в ряби неспокойной из-за ветра поверхности эстуария, когда она обогнула выступ холма и ее ноздри уловили желанный запах дымка далеких очагов их поместья. Она ускорила шаг. В женском домике сейчас тепло, ярко горит огонь, а на полу расположились на ночлег женщины. Как дочь своего отца, она займет свое обычное место возле очага, и никто не посмеет позариться на ее тюфяк. Она пригнула голову, сопротивляясь пронизывающему бризу, и поспешила к раскинувшейся на склоне холма большой роще ясеней, широко шагая по тропе и придерживаясь берега ручья.

Вдруг неподалеку заржала лошадь.

Элфрун мгновенно замерла на месте, подняла голову и прислушалась.

Снова ржание, более тихое.

Зная теперь, куда смотреть, она заметила очертания четырех или пяти лошадей, двигавшихся в лунном свете под прикрытием высоких и тонких стволов деревьев. Они без всадников? На спинах животных виднелись какие-то большие темные тюки. Непонятно… Что за таинственные – трауи – дела? И почему она так легкомысленно отнеслась к страхам бабушки?

Она отпрянула в тень, не смея даже дышать.

– Кто здесь? – послышался близкий шепот откуда-то снизу. – Элфрун? Это я, Атульф.

Она судорожно выдохнула:

– Так это наши лошади? Это Хафок?

Она двинулась вниз по склону на голос и едва не натолкнулась на Атульфа. Он как раз поднимался на ноги. С ним были еще парни – она разглядела в темноте несколько припавших к земле фигур. Лиц она видеть не могла, но догадывалась, что среди них был Кудда.

– Как ты посмел взять Хафока? – Теперь, когда страх отступил, она начала злиться. Она споткнулась о сухую ветку и задела рукой бок одной из лошадей. – Они мокрые! – Ее вдруг осенило: – Теперь я знаю, где вы были! За рекой, в Иллингхэме. Ты идиот, Атульф. И не можешь со мной не согласиться! Ты никогда не посмел бы это сделать, будь здесь мой отец. – Она подняла руку, чтобы ударить его, но он схватил ее за запястье и отвел руку в сторону.

– Об этом не беспокойся. – В голосе его слышалось нетерпение. – Лучше посмотри, что мы добыли. Пощупай. – Она сопротивлялась, но он все же притянул ее к себе и прижал ее руку к большому темному тюку на спине одной из лошадей. Пальцы ее нащупали грубую мешковину. Она провела рукой вниз, чувствуя, как в мешке подается и пересыпается что-то знакомое.

– Ячмень? – Она никогда не слышала, чтобы кто-то воровал ячмень. Скот – другое дело, но на это Атульф точно не пошел бы…

Голос его звенел от возбуждения.

– Десять мешков.

– Вы кого-нибудь видели? – Человека-быка, первым делом она подумала про него. И того парня с великолепной гнедой кобылой.

Но он покачал головой:

– Мы все очень быстро сделали. Выбрали момент. При таком отливе речку легко перейти вброд. Кудда много раз делал это, следил за ними много дней. – Он похлопал одного из присевших парней по плечу, и тот поднял голову; серебристый лунный свет осветил вытянутое лицо и белокурые волосы – это был Кудда. – Это он рассказал нам, что их лорд уехал, вот мы и провернули дельце.

Кудда пошевелился, зашелестел опавшими листьями и пробормотал что-то невнятное, но Элфрун по интонации поняла: он очень доволен тем, что Атульф выделил его таким вот образом.

– Но ведь они хватятся зерна. Начнут искать…

– Ну и пусть. – В голосе Атульфа сквозило презрение. – Мы готовы. А они могут даже не заметить пропажи. У них амбары полные, в отличие от наших. У них даже крысы сытые и жирные. – Он немного понизил голос и, взяв ее за плечо, развернул лицом к себе. – А ты что об этом думаешь, Элфрун? Правильно мы поступили?

Десять мешков не восполнят недостаток, а ведь именно над этим ломают головы они с Лудой. Но это зерно все же какое-то подспорье.

– Думаю, вы все сделали правильно, – неохотно отозвалась Элфрун. Но она все равно почему-то продолжала злиться и теперь пыталась выяснить причину этого. – Не знаю, о чем вы думали, оставляя лошадей стоять мокрыми на ветру.

– Но мы только…

– Не может быть никаких «мы только»! – Она вырвала руку, и голос ее теперь звучал весьма резко: – Что об этом сказано в Священном Писании? Твой отец наверняка это знает! «Праведный печется и о жизни скота своего»[32]32
  Книга притчей Соломоновых, 12: 10.


[Закрыть], так? Отведите их в конюшню и разотрите хорошенько. И никогда больше не смей брать Хафока!

– Ты не можешь приказывать мне! – Голос его сорвался, и она поняла, что он обиделся. Его всегда легко было довести до слез.

Что ж, пусть похнычет; а то, что это случилось на глазах у его друзей, – тем лучше. Пока она корпела взаперти над всеми этими вощеными дощечками с записями Луды, он пропадал с парнями в лесу и строил планы относительно этого набега. Почему все удовольствие должно доставаться только ему?

– Конечно могу. Ведь это я повелительница Донмута, не ты. – Оттолкнув своего кузена в сторону, она потянула Хафока за поводья, и большой конь послушно пошел за нею следом.

Танкрад стоял посреди большого, тускло освещенного пространства, впитывая в себя все великолепие красок и мерцающих свечей. Он не помнил, чтобы бывал в этой церкви раньше, хотя ему говорили, что его здесь крестили. Со стен на него взирали лики святых, и казалось, что их большие сияющие глаза видят его насквозь. В лесах и на полях Иллингхэма, на охоте, в седле на своей Блисе, занимаясь борьбой с Адданом и Дене или фехтуя с ними на деревянных мечах, он находился в своей стихии. А здесь он чувствовал себя рыбой, оставшейся на прибрежной полосе после отлива, либо котенком, беспомощно барахтающимся в ведре с водой.

Крестили его давно, еще в младенчестве, тогда их семья была в милости у короля. Ему было десять, когда отца отправили в изгнание, но годы перед этой ссылкой были беспокойными. Ему запомнились постоянная спешка, походы, непрерывное движение. А затем были семь лет где-то между Франкией и Дейнмарчем – жизнь, построенная на обещаниях, угрозах и ожидании благотворительности.

Никто не станет доверять изменнику, и уже неважно, насколько полезным его могут считать.

А на сына изменника, само собой разумеется, падала тень отца.

Танкрад сделал шаг вперед. Здесь ощущался незнакомый запах, и сладковатый, и едкий, а в воздухе висела сероватая дымка. Впереди слышалось песнопение, время от времени голоса взмывали вверх.

Стражник на больших воротах сказал ему, что человек, которого он ищет, должен быть где-то здесь, но теперь Танкрад нервничал, боясь, что его присутствие сочтут помехой.

Подобных церквей в Дейнмарче не было.

Его родители проживали у доверенного лица фризийцев в торговом квартале. Приглушенные разговоры и косые взгляды. Он не выдерживал этого. И никто не обращал на него внимания, когда он выскальзывал из дому.

Песнопение закончилось: даже он смог различить заключительное «аминь». Из-за каменной перегородки, украшенной резьбой, начали выходить темные фигуры в рясах. Он поймал одного монаха за рукав.

– Простите…

Это оказался юноша, моложе его самого. Услышав заданный ему вопрос, он усмехнулся:

– Поищите в библиотеке. Вон та дверь, на противоположной стороне двора. Как раз напротив.

Каменные строения под соломенными крышами, с побеленными и красиво отделанными стенами. Полумрак и дым очага. Дверь была приоткрыта; он толкнул ее, и она открылась шире на бесшумных железных петлях. В комнате было множество сундуков и несколько печатных прессов. Два человека сидели спиной к нему на табуретах, и перед ними на наклонной подставке лежала раскрытая книга. Горело с полдюжины свечей, от которых исходил аромат меда. Один из сидящих, тот, что был повыше и пошире в плечах, читал другому на латыни. Танкрад понятия не имел, что могут означать все эти слова, но ритм и мелодика языка действовали на него завораживающе.

Подождав немного в надежде, что его присутствие заметят, он поднял руку и постучал по косяку двери.

Они одновременно обернулись; вид у обоих был почти виноватый.

– Да? – Это сказал тот, что был стройнее и казался более резким; на узком, вытянутом лице его читалось раздражение.

Танкрад почтительно склонил голову:

– Отец Ингельд?

Второй мужчина улыбнулся ему.

– Я все тут сам уберу, Вульфхер. В любом случае, уже слишком темно для чтения.

Танкрад отступил в сторону, и человек с узким лицом прошел мимо него к двери, бросив напоследок через плечо:

– Мы завтра сможем почитать еще.

– Завтра я должен отправляться в Донмут, – сказал второй мужчина и жестом пригласил Танкрада пройти в комнату. – Чем я могу быть вам полезен?

Танкрад взглянул на лежащую на подставке раскрытую книгу. Она была огромная; пергамент ее страниц был невероятно гладким, как поверхность налитых в миску сливок, а маленькие черные значки напоминали каких-то насекомых, упавших туда и утонувших. Он никогда раньше не видел книг вблизи.

– Это Библия?

– Это? – Священник рассмеялся. – Нет, это «Historia Naturalis» – «Естественная история» Плиния. Лучший путеводитель по всем чудесам Божьего мира. Я читал милорду архиепископу про мантикору – чудовище с тремя рядами зубов, песня которого напоминает что-то среднее между звучанием трубы и свирели.

Танкрад смущенно кивнул. Теперь, когда он нашел нужного человека, он не знал, с чего начать разговор.

Священник ждал, вопросительно подняв бровь, а потом спросил:

– Мы встречались?

Танкрад покачал головой:

– Со мной – нет, но моего отца вы знаете. Я Танкрад из Иллингхэма. – Он ждал его реакции, следил за изменением выражения красивого подвижного лица собеседника. Он предполагал, что ставни этой души могут сразу закрыться для него, но карие глаза продолжали смотреть на него прямо и открыто.

– Ну и?.. – Священник бросил взгляд на дверь. – Возможно, вы хотите исповедоваться? Но знаете, в этой церкви есть гораздо более опытные исповедники, чем я.

Танкрад имел весьма смутное представление о том, что имел в виду этот человек, но, несмотря на это, решительно помотал головой.

– Мне нужен ваш совет.

– Вам бы тогда…

– Но не совет священника. – Он говорил все увереннее. – Ваш совет. Совет Ингельда из Донмута.

Ингельд откликнулся не сразу, наконец он кивнул:

– Продолжайте.

– Радмер уехал. Кто принимает решения в его отсутствие?

– Его дочь. Ее бабушка отошла от дел, чтобы поселиться вместе со мной в монастыре. – Губы священника пренебрежительно скривились, словно он находил в этом нечто забавное.

Танкрад кивнул.

– Мои родители… – Произнести это оказалось сложнее, чем он ожидал. – Мои родители хотят, чтобы я женился на ней. Но Радмер уже сказал свое «нет».

А вот теперь ставни действительно закрылись. Танкрад видел, что священник погрузился в свой мир, чтобы обдумать прозвучавшие слова и предугадать возможные последствия.

Затем он спросил:

– И вы хотите, чтобы я сказал «да»?

– А это в вашей власти?

Ингельд снова задумался.

– Вероятно. Король хочет, чтобы между Донмутом и Иллингхэмом был заключен союз; и я на самом деле знал об этом. Идея этой свадьбы витала в воздухе… – Он в упор посмотрел на Танкрада. – А сами вы хотите этого?

– Я… я никогда не видел эту девушку. – Танкрад расправил плечи. – Но разве это имеет какое-то значение?

– Она хорошая девушка. – Голос Ингельда звучал так, как будто мысли его витали где-то очень далеко. – Значит, Радмер сказал «нет»? Однозначно? И вопреки воле короля?

Танкрад кивнул. Фитильки свечей уже тонули в расплавленном воске, свечи таяли, умирали. Ему теперь трудно стало различать лицо священника – видны были лишь отражения маленьких язычков пламени в его глазах. На внутреннем дворе завел свою вечернюю песню черный дрозд.

– Мои родители, – сказал он, – велели мне заставить ее выйти за меня. Но я не знаю, с чего мне начать.

Ингельд рассмеялся:

– Запомните две вещи, молодой человек. Всегда уточняйте, чего именно хотят родители. И никогда не задавайте священнику вопросов о женщинах. Хорошие священники не знают о них ничего, а плохие знают слишком много.

Танкрад почувствовал, что краснеет: он был смущен и разозлен одновременно. Приехать сюда, чтобы разыскать этого человека, было, пожалуй, для него самым сложным из всего, что он сделал в жизни, а теперь он уже сожалел, что шагнул под сень громадных ворот монастыря и оказался на его территории.

– Простите, я ничем не могу вам помочь. – Ингельд встал, давая понять, что их разговор окончен.

Танкрад кивнул, пробормотал что-то в ответ и вышел во внутренний двор.

Оставшийся в помещении Ингельд невидящим взором уставился на дверь. Слова Танкрада породили множество мыслей, от которых голова шла кругом. Какая возможность досадить Радмеру, причем совершенно, казалось бы, невинным образом и якобы действуя из лучших побуждений. Так пожелал король… Ингельд прикусил нижнюю губу и потупил взгляд. Если дело дойдет до свадьбы, Элфрун потребуется приданое, свадебные дары, но само поместье останется нетронутым. Если только ему, Ингельду, удастся добиться того, чтобы кости судьбы выпали правильным образом, тогда свадьба эта может расчистить путь для Атульфа. Для его славного мальчика, для которого он еще ничего толком не сделал. Поместье Донмут после смерти Радмера перейдет к нему, если король это одобрит. А этот парень, Танкрад, кажется вполне порядочным человеком, хотя к любому отпрыску Свиты и Тилмона нужно, без сомнения, относиться настороженно, с опаской.

Он уже готов был мысленно произнести: «Да, следует устроить эту свадьбу».

Но потом перед ним всплыло лицо Элфрун, немного нахмурившейся, с опечаленным взглядом ясных карих глаз. Всегда готовая угодить, так много работающая, так отчаянно старающаяся показать, что является лордом и леди Донмута в одном лице.

Он оказался неспособен предать ее, несмотря на сильное искушение. Закрыв глаза и сжав кулаки, чувствуя, как внутри у него все сжалось, он начал молиться, надеясь, что ему никогда не придется объясняться по этому поводу с Атульфом. Через какое-то время он открыл глаза и загасил фитильки свечей. В последние несколько мгновений, пока не погас свет, он мысленно вернулся к Плинию. «Мантикора имеет лик человека и такие же глаза, как и у него. Обитает она в Индии и любит вкус человечьего мяса…»